Соник

      Тэхен, наверное, еще никогда так не был счастлив. До сих пор поверить не может, что уже как почти три недели официально с Чонгуком встречается, и не просто встречается, а, как бы это ни звучало слащаво, купается в его любви. Чон с ним до абсурдного нежным и ласковым стал, ни кого не стесняясь, свое трепетное отношение к нему показывает, прилюдно целует и комплиментами смущающими одаривает, заставляя его буквально плавиться. А он, на минуточку, альфа. Альфа, который в объятиях другого такого же альфы как омежка распоследняя млеет, что не мешает ему частенько верхнюю позицию занимать, а Чонгук и не возражает, с удовольствием его желание выполняет, но скорее уже свое. Он и не представлял, как это приятно, подобное всем существом отторгал, испытывая отвращение, сейчас сменившееся на неподдельное удовольствие. Единственное, что Сильвера беспокоит — отказ Тейлза переехать обратно в общежитие. Чону мало кратких с Кимом после тренировок свиданий, всего его, если уж на то пошло. Он хочет не с пустотой, а с ним поутру просыпаться в кровати, рисовать его спящего, готовить вместе завтрак, плавно перетекающий в жаркий секс, а к ночи так же вместе засыпать, возможно, не сразу.       После празднования дня рождения Юнги Чонгук, опираясь на окрепшее доверие Тэхена, надеялся его решение жить пока отдельно изменить, что закончилось парой совместных ночевок, но не более того, отчего зол немного. Не на Тейлза — на себя, потому что прекрасно понимает, что виноват сам. Разрушать легко, а вот строить... Требуется время, и он медленно, но верно сызнова крепкий, в отличие от прежнего шаткого, заливает. Не давит на альфу, лишь ненавязчиво к решению в свою пользу подталкивает, неизменно без него скучает. Скучает и сейчас, попивая чай на совмещенной с комнатой кухонке. Естественно, долго он не выдерживает и звонит Тэхену, намериваясь пригласить его прогуляться. Он слабый человек, без любимого плута совершенно не могущий, к тому же, они не виделись целые сутки! В чем, если честно, виноват сам, потому что благополучно проспал пары. Конечно, они могли бы встретиться на тренировке, не отмени ее Хосок из-за соревнований баскетболистов. Сегодня все против Чонгука, поэтому Чонгук решает взять это все в свои руки. — Привет, Гук-и, — спустя несколько секунд, показавшихся Чону вечностью, снимает трубку Тэхен, лаская его слух бархатистым голосом и милым прозвищем. — Привет, лисенок, — звучит в ответ не менее ласковое. — Прости, я проспал. — Я так и понял. Ты вчера после всех над тобой измывательств Шедоу выглядел, мягко сказать, уставшим, да и я, если честно, тоже. Поэтому и не стал тебе звонить. — Есть такое. Кэп совсем озверел, никак нам не простит проигранной партии, — хмыкает Чон, водя по ободку опустевшей кружки пальцем. — Ну, мы и вправду показали себя не в лучшем свете. Еще бы немного и испортили подарок для Соника. Кстати о нем, не поверишь, но, кажись, он переехал к Хосоку. Только что шерстил его инстаграм, а там на фотках разбирающий коробки Юнги с красноречивой под ними подписью «я таки затащил котенка к себе в берлогу», — посмеивается сидящий на подоконнике Тэхен. — Шустро они, — с улыбкой на лице резюмирует Чонгук и как бы между прочим добавляет: — Не хочешь его примеру последовать? — Чонгук, мы же уже это обсуждали. Я пока не готов. Прошло всего-ничего, и я... — Во мне не уверен, — заканчивает за него Сильвер. — Гук-и, не надо, не говори так. Ты же знаешь, что я тебя люблю, это неизменно... — Как и я тебя, но Тэ... мне не нравится этот твой сосед, он странный, — озвучивает наболевшее доигровщик, что больше похоже на то, что он капризничает. — Нормальный. Чего ты так на него взъелся? Ки-хён так-то мне очень помог... ну тогда... — закусывает губу Ким, бросая взгляд на готовящего обед Кибома — Он с кем-то встречается? — спрашивает Чонгук. — Не знаю. Ки не любит рассказывать о себе, а я не настаиваю. И к чему вопрос? Ты что, ревнуешь? — услышав соответствующие нотки в голосе Чона, дразнится Тейлз. — А что, если да? Он смазливый, больше на омегу, чем на бету смахивает. К тому же, постоянно находится с тобой в непосредственной близости. — Дурак ты. Меня только один конкретный человек привлекает. Догадаешься кто? — Бэкхён? — заражаясь чужой игривостью, в шутку выдает Сильвер. — Ага, он самый. Истинный мой, как-никак, — фыркает Тэхен. — Твоя задница напрашивается на знатную порку, лисенок. — А может, еще на кое-что? — шепчет томно альфа, лукаво улыбаясь. — Может, но сначала, пожалуй, первое. — Звучит многообещающе, но, к сожалению, как бы мне ни хотелось ощутить на ней твои ладони, сегодня у нас встретиться не получится.       Сильвер хмурится, привыкший, что Тейлз никогда от времяпрепровождения с ним не отказывается: — Это почему же? — Я иду с Ки на каток. Мы давно с ним об этом договорились. — Я с вами, — мгновенно выпаливает Чонгук, не успев ничего толком обдумать. — Все-таки ревнуешь, — закатывает Ким глаза, однако улыбаться не перестает. — Я, конечно, не против, но ты же, насколько я знаю, абсолютно не умеешь кататься. Вдруг травмируешься, а это нам сейчас, да и в принципе ни к чему. — Это не обсуждается, Тэ. Говори время и адрес.       И что тут прикажете Тэхену делать? Отговаривай, не отговаривай Чонгука, а он все равно на своем останется стоять, надо будет, все существующие в городе катки оббегает, но любимого лиса найдет. Тэхен не садист, разве что чуть-чуть, издеваться над ним не посмеет. Тоже ведь безумно соскучился, а потому... — Через два часа, рядом со станцией Омоккё.

***

      Тэхен для любителя неплохо катается, по крайне мере, на ногах уверенно держится и даже умеет дуги назад спиной выписывать, но то, что сейчас ему демонстрирует Кибом, восхищение неподдельное вызывает, а еще некоторую печаль, что тот, в силу травмы, больше не может участвовать в соревнованиях. Вместо этого он теперь тренером подрабатывает для детишек, параллельно с этим учась на филологическом факультете. Не говорит, что скучает по профессиональному спорту, но оно и без того понятно, стоит только на него, полностью отдавшегося скольжению по льду, посмотреть. Идеальная дорожка шагов, головокружительной волчок на скорости, несколько двойных флипов и множество еще всякого, определения чего альфа не знает, но ему и не надо, чтобы прочувствовать мастерство опытного, но ныне поломанного фигуриста. Уверен, что Кибом много больше умеет, но из-за больной спины аксели, или что там у него из самых ценных прыжков в арсенале имеется, избегает, хотя нет-нет да что-нибудь эдакое, несмотря на это, проворачивает. — Тебе разве не запретили что-то больше одинарного прыгать? — спрашивает его Тейлз, глядя на то, как он болезненно при очередном приземлении морщится. — Разумеется запретили, но что же теперь совсем на себе крест ставить? Так и так ребятне приходится на себе все показывать, а иначе какой из меня тренер? — Ки отвечает, подъезжая к скамейке за бутылкой воды.       Чонгук чуть запаздывает и, кроме них двоих, на крытом катке нет никого. Закрыт из-за позднего времени. Имеющему же пропуск сотрудника бете разрешается пользоваться им когда угодно, чем он, любящий кататься в одиночестве, частенько злоупотребляет, да и охранник спорткомплекса за символический к чаю тортик не против был сегодня и его друга коньками снабдить. — Главное не переусердствуй. Спина — это не шутки, — облокотившись на борт, озвучивает нападающий и, заметив краем глаза запыхавшегося Чона, тепло улыбается: — А вот и мой кролик бежит. — Не стесняюсь спросить, при каких обстоятельствах Чонгук получил столь, мм, любопытное прозвище? — с иронией в голосе, интересуется Ки. Иронией, из которой на восемьдесят процентов состоит. — Скажем так, в очень горячих обстоятельствах, — подмигивает ему Тэхен, привычный к сарказму беты, скользя по льду к вновь прибывшему. — Привет, Гук-и, — буквально прыгая в объятия Чонгука, сладко тянет. — Привет, лисенок, — ловко подхватив Кима на руки, коротко его чмокает альфа.       Надо ли говорить, что Тейлз растаял? И плевать на достаточно холодную температуру помещения. Что она ему, когда горячие руки талию оплетают, а в напротив глазах она неподдельная, больше от него ничем неприкрытая, отражается? — Ты уверен, что тебе стоит на лед выходить? Может быть, просто посидишь и посмотришь? Не хочу для тебя травм, — нехотя слезши с его рук, умоляющим взглядом смотрит Тейлз, заведомо зная ответ. — Еще чего. Тем более, что ты, как оказалось, любишь так проводить время, а значит, я должен научиться кататься, — с трудом отпускает Тэхена Чонгук и усаживается на скамейку, чтобы сменить кроссовки на хоккейные коньки.       Лицо приятно удивленного его словами Тейлза вновь раскрашивается присущей ему необычной квадратной улыбкой. Однако переживаний за Сильвера оное не отменяет, вернее за его больные колени. — Окей. У нас и тренер как раз есть в наличии, — смиряется с его желанием альфа, кивая на прыгающего каскады Кибома. — Сомнительное удовольствие, — кривится доигровщик, вызывая у центрального укоризненный цок. — Да брось, сколько можно? Ки нормальный, если с ним так же нормально общаться. Забудь уже вечер в клубе и перестань на него агриться. Он все-таки мой друг. — С просто соседа до друга. Шустро, — фыркает Чон, заканчивая со шнуровкой. — Твоя ревность беспочвенна, Чонгук. А вот моя, учитывая сколько омег прошло через твою постель, нет. Так что завязывай и не порти ни мне, ни ему вечер. Я не хочу с тобой ссориться, — слегка разозлившись на его замечание, бьет по больному Тэхен.       Сильвер хмурится, но не признать справедливость замечания Тейлза не может, понимая, что он прав, отчего как-то горько становится, с себя противно. Бесчестное количество раз своими интрижками на стороне его ранил, о чем на тот момент, противясь истинных к нему чувств, не раскаивался. Зато теперь сполна за ошибки прошлого огребает. И как только Тэхен простить его смог? Чонгук никак в толк не возьмет, что настоящая любовь и не такое прощает, заставляя ошметками плачущего сердца давиться, толкает навстречу тому, кому его владелец его подарил, и как слепого котенка в нем топит, пока не вернет. Она беспощадная, всегда не спрашивая приходит, противящихся ей наказывает, оставляет шрамы, а будучи взаимной, счастье приносит, как, например, сейчас, когда Чонгук повторно к губам Тэхена тянется, шепча в них «прости», и нежно целует. Потому что признал, что его любит. — Вы кататься-то, голубки, собираетесь? — возникает позади целующейся пары табакерочным чертом Ки, руша магию происходящего, что ему не впервой и о чем не сожалеет нисколько. В этой жизни Чонгук его раздражает. — И тебе привет, недомозгоправ, — оторвавшись от Тэхена, неприязненно бросает сквозь зубы Чонгук. — Почему же «недо»? По моему не скромному мнению, я очень даже хорош в выворачивании головных извилин, — каверзно посмеивается бета. Ну точно клишированный злодей, со страниц такого же клишированного романа сбежавший. Очевидно, что так все и есть. — Я вас обоих покусаю, если не прекратите, — буркает Тэхен, помогая Чонгуку спуститься на лед. — Кусачка, — улыбается Сильвер, который, ступив на кристаллизированную воду, почти падает, если бы не придержавший его вовремя Тейлз. — Не отклоняйся назад и колени чуть согни, а то как смущенная омежка, — советует Кибом, около альф круги нарезая. — Похоже, все-таки быть мне тобой покусанным, потому что я его придушу, уж извини, — оповещает продолжающего его придерживать Тэхена Чонгук, однако совету вредного беты следует, делая первые неуверенные шаги по скользкой поверхности. — Поймай для начала, — хмыкает фигурист, провокационно перед волейболистом маяча.       Чон предпочитает его проигнорировать, да и не до того ему совершенно. Он о том, как бы позорно не грохнуться, думает, упрямо вперед движась и ощущая себя кем-то из семейства рогатых на льду, что по самолюбию бьет, вынуждая крепко стискивать зубы. — Ты молодец, у тебя хорошо получается, — подбадривает Тэхен, медленно катя его за собой. — Сам-то в это веришь? — ворчит альфа, выглядя в глазах Тейлза донельзя мило. — Когда я впервые пришел на каток, то и секунды не смог на льду продержаться. Хосок тогда полчаса, наверное, надо мной ржал. Но знаешь, это-то меня и подстегнуло. Я и сам не заметил, как втянулся, быстро научился кататься. Не как профи, конечно, но все же кэпа я со временем уделал. — Вы школьниками были, а мне уже двадцать два. Глупо сравнивать, — отвечает Чонгук, стараясь подражать чужим движениям. — Дети впитывают материал намного быстрее, чем взрослые, — вставляет мимо проезжающий Кибом. — Тэ, отпусти его, пусть пробует сам. С равновесием у него порядок. — Ради бога, только аккуратно, — умоляет Тэхен, без энтузиазма слушаясь друга. — Если поломаешься, то... — Шедоу меня доломает лично, — смеясь, прерывает его Сильвер и уже самостоятельно катится к борту. На всякий случай, да. И, что удивительно, не падает. Кажется, принцип он уловил, сравнивая коньки с лыжами.        Тейлз рядом скользит, готовый своего парня ловить, но чего, к его удовольствию, не требуется. Чон, словив кураж, на глазах увереннее становится, ногами шустро перебирая. — Я же говорил, что детям все легче дается, — не удерживается от очередной подколки Кибом. — Блядь, да он напрашивается, — рыкает Чонгук.       Тэхен, глядя вслед подорвавшемуся за бетой альфой, обреченно вздыхает. Сильвер поскальзывается, но все равно не сдается, желая изловить хохочущего наглеца, а если все-таки падает, тут же обратно встает. А наблюдающему за этим безобразием Тейлзу что делать? Помочь, конечно же, что он и делает, срываясь за Ки, пробует его в угол загнать, но терпит провал, чему не расстраивается, пытается снова. Случайно врезавшись в не справившегося с набранной скоростью Чонгука, уже сам смеется, с громким визгом валясь на него. Лежат на льду и улыбаются, как идиоты. Влюбленные идиоты. Кибом около них тормозит, обсыпав их снежной крошкой, чем Чонгук и пользуется, хватая его за ногу. Еще один визг и упавший рядом попавшийся в ловушку мышонок. — Какое коварство, — цокает бета, распластавшись по льду звездочкой. — Не коварство, а стратегия, — поправляет Чон, зарывшись во вспотевшую машку Тэхена носом. — На самом деле ты и вправду неплохо катался для первого раза, — приподнявшись на локтях, говорит Ки, чувствуя сильную боль в позвоночнике, и, кряхтя, возвращает себе вертикальное положение. — Ты ударился? — обеспокоенно Чонгук спрашивает, испытывая перед фигуристом вину. — Извини, я забыл, что у тебя травма. — Да нормально. У меня постоянно так, — равнодушно отмахивается бета. — Не нормально. Дома тебе обработаю спину, дедуля, — строго смотрит на друга Тэхен. — Вообще-то я вам хён. Нашел тут дедулю, тоже мне, — фыркает Кибом и, откатившись от альф, добавляет: — У вас еще сорок минут есть, а я, пожалуй, посижу на скамейке, а то завтра на тренировку к карапузам не встану. — А он не так плох, — оставшись с Тейлзом наедине, заключает Сильвер. — По крайне мере, я убедился, что он к тебе не клеится. — А что, были сомнения? — Тэ, ты видный альфа, не спорь. Я лично слышал, как о тебе отзываются университетские омеги. Стоит тебе только пальцем их поманить, как они сами тебе упадут в ноги, но ты этого почему-то в упор не замечаешь, — нависнув над Кимом, произносит Чон, убирая с его лица разметавшиеся прядки. В отражающие свет подпотолочных ламп глаза пристально вглядывается, читая в них неподдельное замешательство, что умиляет и заставляет улыбаться. — Не веришь? — Ты меня, кажется, с собой перепутал. Это в твоей, а не в моей постели каждый омега оказаться мечтает, с чем я никогда не смогу смириться. Не потому что я такого же внимания хочу — мне оно не нужно, а потому что я тебя к ним безумно ревную, — с заметным надломом в голосе признается Тэхен. — Ты даже представить себе не можешь, как мне было больно все эти годы за этим наблюдать, довольствуясь малым, стараясь держаться, ведь иначе... Иначе ты бы перестал ко мне возвращаться. — Я знаю, что виноват. Хоть сколько готов перед тобой извиниться. Но, Тэхен, лисенок, знай и ты, что мне тоже никто, кроме тебя, больше не нужен. Отныне и навсегда, — с горячностью выпаливает альфа, обдавая губы напротив горячим дыханием. — И ревную я тебя так-то нисколько не меньше. Да тебя в пещере от всего мира надо прятать, ведь я, отнюдь, не преувеличил, когда сказал, что ты видный. Ты не просто видный, Тэ, ты — дьявольски красивый, соблазнительный, сексуальный, сияешь ярче десяти тысяч солнц, что я удивляюсь, как я нахрен еще не ослеп. Но самое смешное, что ты реально этого не понимаешь. Но сильнее всего меня вот это твое, то, что ты тут носишь, цепляет, — укладывает ладонь на учащенно вздымающуюся под свитером грудь Тейлза. — Оно твое, Чонгук. Всегда было и будет, — в ответ пронзительно смотрит Тэхен слезящимися глазами, в которых гребаные галактики отражаются, чертовы вселенные засасывают в себя, как черный дыры. Не на погибель, а чтобы там они создали свою собственную. Уже создают, в сладостной пляске языков сплетаясь, дрейфуя на обжигающем льду, будто в космосе, где не холодно, а горячо. По-иному, у распаленных отданными друг другу сердцами, и быть не может. Не в телах их истинный огонь проявляется, а в любимых руках. Прометей беречь его людей научил на примере, как говорят, палочек огненных. Только не палочки это были, а чувства, без которых пламя погаснет, и тогда на его утерявших гнев Пандоры обрушится, ничего не оставляя после себя. Ничего, кроме надежды, которую Тэхен, вопреки всему, в себе сохранял, с помощью нее не один, а два зажег огонька, сейчас взметнувшихся ввысь огромными кострами. И они, оберегаемые Теилзом и Сильвером, не потухнут. — Осквернили тут, видите ли, мой каток, — откуда-то, вероятно, с космического корабля, вещает Кибом, намеренно громко фыркая, чтобы вернуть на грешную землю двух недоделанных астронавтов. — Хён! Теперь я, а не Гук тебя придушу, — возмущается Тэхен под звонкий смех счастливого Чонгука.

***

      Тэмин под композицию Майкла Джексона, льющуюся из колонок, у плиты пританцовывает, готовя завтрак для своего парня, хотя тот и говорил, что не завтракает. Бережет, так сказать, фигуру, считая каждую калорию. Ли такой расклад дел не устраивает. Слишком уж он любит пышные бедра Чимина, их в порыве страсти и не только сжимать. Какая тут к черту диета может быть? Чимин для него целиком и полностью идеален, чему причина не истинность, а он сам. Милый, очаровательный, трогательный, добрый, но и вместе с тем сильный, мужественный, умеющий на своем настоять. И что уж греха таить, безумный красивый и... страстный, да.       Гамма, к удовольствию альфы, оказался охоч до постельных утех, ролевых игр. Дорвался, что называется, ранее недополученное наверстывает, ночами, а иногда и днями желанное тело проверяя на прочность. Даже до заветной коробки Тэмина добраться успел и теперь ее содержимое на нем же использует, игнорируя мольбы о пощаде, которые и не мольбы вовсе — откровенное предвкушение большего. Тэмину все, что с ним делает Чимин, нравится, а особенно, когда тот его связывает, доводя до жалостливых стонов. Ну, а что? У всех есть фетиши, а у него они все в апельсиновом мальчишке воплотились, который не спешит ему оставшуюся часть девственности отдавать — дожидается эструса, что, судя по его усилившемуся аромату, приобретшему небывалую сладость, со дня на день наступит, если не уже, потому что... — Тэмин-а, — надсадный оклик из спальни.       Альфа, втянув в пазухи носа пробуждающий его зверя запах, поспешно выключает конфорку и срывается в комнату, как на пожар, по и итогу на нем и оказываясь. Чимин, откинув одеяло, мечется по простыням, тонко поскуливая, а увидев Тэмина, вспотевшие ладошки к нему тянет просяще. — Тэмин-а, — он повторяет. — Кажется, у меня началось. — Да что ты. А то я не чувствую и не вижу, — ехидничает Инфинит, так за все его отказы на допуск к своей заднице отыгрывается. На контрасте диким, голодным взглядом по оставшемуся в одном белье Марину блуждает, тем себя мучает. — И чего ты тогда в дверях замер? Я тут с ума схожу, а ты... Сюда иди, изверг, — капризно требует Чимин, елозя пятками по кровати.       Тэмин, облокотившись об косяк и сложив на груди руки, с места не двигается, хотя и сам едва сдерживается, чтобы на него, такого умоляющего, разбитого, нуждающегося, не наброситься. Когда еще, если не сейчас, ему представится шанс его подразнить за то, что раньше не давался? — Ты издеваешься, да? — хнычет Пак, зло смотря на Ли, что выглядит нисколько не угрожающе, скорее, чертовки мило. — Или, может быть, ты меня не хочешь?       И тишина, сопровождаемая очередной заставляющей вспыхнуть Чимина улыбкой Тэмина. — Раз так, то обойдусь без тебя. Мне не впервой, — заявляет гамма и решительно под кровать лезет, доставая из-под нее заветную коробку. — Наслаждайся, малыш, — откинув прочь пластиковую крышку, берет в руку резиновый фаллос и, развернувшись к альфе спиной, на четвереньки встает, подставляя тот к влажному естеству.       Член Тэмина, и без того сразу же при виде Чимина вставший, болезненно дергается, но его владелец упрямо продолжает за происходящим со стороны наблюдать. Картина на миллион, если честно. Чимин же его желания поиграть не разделяет и, желая наказать альфу за безучастность, с донельзя пошлым стоном, даже как следует не растянувшись, начинает вгонять в себя игрушку, которой ему явно недостаточно, но он, будучи не менее упрямым, чем Тэмин, своих действий не прекращает, собираясь его довести и... доводит. На что потребовалось всего три задушенных вскрика и пять погружений. — Не хорошо меня дразнить, енотик, а уж тем более при мне с собой играться, — вжав гамму лицом в подушку, вкрадчиво произносит альфа, оставляя по хлесткому удару на каждой из ягодиц, между которых виднеется так и не выпущенный из тесного плена резиновый член. Затем обманчиво ласково их оглаживает, потом снова бьет. — Ты первый начал. Перестань, — скулит Чимин, вопреки своей просьбе, сильнее выпячивая задницу. Закусив ребро ладони, откровенно наслаждается происходящим, в удовольствии закатывая глаза. — Уверен, что этого хочешь? — взявшись за конец игрушки, насмешливо уточняет Тэмин, проворачивая ее внутри парня. — Тебя хочу, — наплевав на гордость, отчаянно выпаливает гамма, буквально подпрыгивая от давления на заветный нервов комочек. Недолгого, к его сожалению.       Чимин, не согласный лишаться наполненности, обратно на полувынутый член насадиться пытается, чего не дают, оставляя в нем такую сейчас ненавистную пустоту. — Так бы сразу, — откинув фаллос, резко переворачивает Инфинит Марина, неконтролируемо шаря ладонями по его распятому под собой телу.       Чимин, руками его сразу же оплетает, притягивает к себе, настойчиво дергает за футболку, намекая ее снять, в чем Тэмин, на несколько секунд оторвавшись от его губ, ему не отказывает. Ее, шорты, белье с себя скидывает, торопясь вернуться к чужим устам. Как следует насытившись персиковыми половинками, на шею спускается, облизывает кадык, цепь бордовых пятен до самых сосков прокладывает, сдавливая талию. И все равно не упокаивается, не перестает везде, куда только достанет, кусать, совсем не жалеет, а о том и не просят — выгибаются, зарываясь в угольные прядки пальцами, комкают их в кулачках, трутся о мощный торс альфы, умоляя об большем. — Тэмин, я не могу. Давай уже, — тянет за волосы парня Марин, от себя отрывая. — Какой нетерпеливый, — улыбается Инфинит. — Очень нетерпеливый, — красноречиво в стороны ноги гамма разводит. — И это все для тебя. — Только для меня, Минни, — поправляет Тэмин, подставляя к пульсирующему, нещадно текущему нутру налившуюся головку члена, и, вырывая из горла Чимина вскрик, немедля входит. — Не больно? — заботливо спрашивает, ласково касаясь его щеки. — Хорошо, — первым подается навстречу Чимин, наконец-то ощущая долгожданную наполненность.       Приобретение из секс-шопа члену альфы проигрывает подчистую, оно не горячее — холодное, чувства правильности не приносит. Правильно может быть лишь с Тэмином, который не прекращает лаской, заботой одаривать и всепоглощающее его, Чимина, любить. Чимин в том не просто уверен, он знает, и как же он от этого знания счастлив. Тэмин пустым извинениям предпочел действия. Будь то приготовление завтраков или же повязанный на шее гаммы шарф, чтобы вредный модник не простудился, здесь верно одно: Тэмин Чимину всего себя отдает, в ответ получая не меньшее. Такой и должна быть любовь. Ей мало страсти, ей нужно все то теплое, что рождается при искренних чувствах в сердцах. Отношения — это работа двух людей, никак не единственного. В противном случае они превращаются в абьюз, гася огонь в кровь по венам гоняющих органах, оставляя после себя смрадную копоть. Чимин, купаясь в невзаимности, предубеждениях Тэмина, ей сполна надышался, повторения не желает. — Тэминни, пока я последние мозги не растерял, хочу тебя попросить не кончать в меня. Рано еще нам становиться отцами, хватит и того, что мы скоро дядями станем, — сам не зная как вспомнил, что может понести, особенно в течку, предостерегает Марин, царапая предплечья Инфинита. — Черт. Совсем забылся, прости, — аккуратно выскальзывает из него альфа и тянется к тумбочке за лежащими там контрацептивами. — Подготовился? — улыбается Чимин, нетерпеливо наблюдая за раскатывающим презерватив Тэмином. — Я твой эструс еще пару дней назад учуял. И ты прав, рано нам становиться родителями. Пока рано, Минни. А вот годика через три... — Блядь, иди сюда уже. Невыносимо, когда ты такой, — настойчиво хватает гамма альфу за плечи, вынуждая его упасть на себя. — Какой такой? — наполнив его собой, игриво интересуется Ли, по ароматной железе ведя носом. — Что-то я начинаю в себе сомневаться, раз ты в подобный момент находишь время для разговоров. — Глупостей не говори. Я так сдерживаюсь, чтобы потом твоя задница не болела и чтобы тебя вот сюда не укусить, — в сманивающее его местечко на стыке шеи с плечом целует Тэмин. — Знаешь, как я мечтаю тебя пометить? Нет? — в буквальном смысле вбивает в Чимина вопрос, задевая простату. — Так пометь, — несмотря на свое состояние, топящее в себе удовольствие, доставляемое ритмично двигающимся в нем Тэмином, вполне осознанно звучит Чимин, чему объяснений не требуется, но альфа все равно уточняет: — Ты уверен? Ты же не... — Хотел. Хотел всегда, но... — Без но, Чимин. Твое желание для меня закон, — получив зеленый свет, на который и не смел надеяться, бешенный темп набирает Тэмин, дыша с ума сводящим ароматом кисло-сладких цитрусов, впитавшихся в каждый миллиметр их маленькой квартирки. Ими Инфиниту ни в жизнь не насыться. Он более не сдерживается, подавляемого раньше зверя спускает с цепей, до хриплых стонов и звонких шлепков вколачиваясь в Чимина. Чимину только и остается, что за его спиной лодыжки скрестить, за сильные плечи ногтями цепляться, в густом винном запахе растворяться, от него же пьянеть. Его первый раз, и какой безумный, самый прекрасный, как и сжимающий его бедра Тэмин.        Смазка и пот с тел раскаленных стекают, но пара, первозданной страстью захваченная, не знает усталости, так не изматывают друг друга, а любят. Очередной толчок и Чимин изливается, за что в награду получает сомкнувшиеся на коже клыки исполняющего его желание Тэмина, который на том не останавливается — собственную шею ему подставляет. А он... кусает, конечно же, чувствуя, как содрогается внутри него истинный. Безоговорочное закрепление связи, редчайшее обоюдное. Ее не разорвать никому. Чимин Тэмину принадлежит, а Тэмин Чимину.

***

      Ёсан, выполняя упражнение для постановки локтя и силы удара, мяч с громким шлепком ладонью в пол отправляет, чтобы тот, от него отскочив, ударился в стену и вернулся обратно к нему. И так, усталости не зная, непрерывно, пока внутри кипящая ярость хоть сколько-нибудь не поутихнет, а она все никак. Не лучшая сегодня для омеги выдалась тренировка. И не в нем, отвыкшем от них, дело, а в команде, в ее капитане, который его на разминку в пары себе утащил, не слушая никаких возмущений, а они были и много. Парни с него, не переставая шуточками пошлыми сыпать, только посмеялись, намекая сходить на свидание с Хонджуном.       «Хрен, блядь, им», — Ёсан думает, выходя из пустого спортзала. По его расчетам, альфы уже должны были раздевалку освободить. И нет чтобы омегу вперед пропустить, а они предложили душ с ними вместе принять. Настоящие джентльмены. В итоге, Кан мяч мучить остался и ни о чем не жалел. Соскучился все-таки. Теперь на второй этаж поднимается, где, толкнув дверь в нужное помещение, проходит к шкафчикам и, к своему прискорбию, видит сидящего на скамейке Хонджуна, вперившего задумчивый взгляд в пол. — Ну и чего ты тут расселся? Домой иди, — недовольно бросает Ёсан, на ходу стягивая кроссовки. — Провожу тебя и пойду, — как само собой разумеющееся Ким отвечает, все свое внимание сосредотачивая на омеге. — Ты мне кто, нянька? Вали отсюда по-хорошему, пока вконец мое настроение не испортил, — прикрывшись дверцей шкафчика, раздраженно говорит Кан. — Альфа. Я твой альфа. А за команду прости. Я не думал, что парни так перевозбудятся от твоего возвращения в спорт. — Скорее от твоего со мной неуместного флирта. Ты сам им повод даешь, тем меня подставляешь, — сознательно проигнорировав первую часть озвученного, произносит Ёсан. — Хватит уже за мной таскаться, я все равно своего мнения о тебе не поменяю. — Мне казалось, что на дне рождения Юнги мы выявили обратное, а иначе почему ты остался у меня отсыпаться? — не вняв его словам, позади уже успевшего снять с себя футболку омеги встает капитан. — Наверное, потому что был в доску пьян, нет? — отвечает нападающий, суетливо кутаясь в полотенце в надежде, что тот ничего лишнего не заметил. — И вообще-то, я не для того, чтобы ты на меня сейчас пялился, задержался в зале. Не желаешь соблюсти рамки приличия? — Отпирайся сколько угодно, но того, что я в ту ночь увидел, мне было достаточно. Достаточно, чтобы от тебя не отступаться, но, а пока не смею задерживать, — хмыкает капитан, с галантным поклоном давая ему дорогу. — Чтобы, когда я вернулся, тебя здесь не было, — прихватив косметичку, мимо проходит Ёсан, задевая его плечом. — А то что? — прилетает в спину омеги игривое. — А то буду использоваться твою упрямую башку вместо мяча. Мой удар ты видел, но проверять его на себе не советую.       Хонджуну с далеко нешуточной угрозы смешно. Вот еще маленького зайчонка бояться. Не может и не хочет он другого прозвища давать Ёсану, который в судьбоносный вечер, сам того не ведая, свое истинное лицо ему показал. Капитан давно догадывался, что с этим омегой что-то не так. Беззаботный, веселый и дерзкий на людях и задумчивый, печальный, если не сказать разбитый, наедине с собой. Зачем-то выставляет себя блядью последней, когда как на самом деле противоположно другой, он в принципе альф избегает. Хонджун до недавнего времени причину этого не понимал, упорно стремясь ее узнать. И узнал, пускай и подслушав. О чем не жалеет, без недостающего кусочка цельного пазла не собрать, а значит и подход к Кану не найти. Невыразимой болью на сердце легло полученное знание, вызвало гнев на тех, кто так с его омегой посмел поступить. Ублюдки не просто хрупкое тело Ёсана искалечили — душе вред, едва ли поправимый, причинили, травму психологическую нанесли, поселив вечный страх в не перестающем кровоточить сердце. Встреть Хонджун их сейчас и точно бы убил, даже думать не стал. Остается надеяться, что эти мрази надолго загремели в тюрьму. Навсегда. А вот Ёсану в ней не место, пора его в срочном порядке из состоящей из ужасов прошлого клетки вызволять, что кажется невозможным, учитывая насколько тяжелы последствия. И все же Хонджун сдаваться не собирается. Точно не после того, как нес его на спине до своей квартиры, а тот и не возражал, ворчал разве что чуть и, думая, что Ким не замечает, с блаженством аромат ирландского виски с его шеи вдыхал. Наивный заяц, нуждающийся в ласке, заботе и в нем. — Нет, ну ты издеваешься, — спустя пятнадцать минут вернувшись из душевой, негодует омега, спешно пряча разбросанные по всей его коже шрамы от укусов полотенцем. Увидь их альфа и вся конспирация пойдет коту под хвост. Тут и тупой догадается, что они были насильно поставлены, а Хонджун к не отличающейся мозгами категории людей определенно не относится. И да, он все увидел, он догадался, он злится. — Блядь, зайчонок, я их убью, — рыкает капитан, забыв, что не планировал так скоро раскрывать свою осведомленность о произошедшем с Ёсаном.       Подскочив резко со скамейки, он к ни живому, ни мертвому парню идет и, перехватив его удерживающие махровую ткань руки, оголяет его грудь. Косметичка с глухим стуком падает на пол, рассыпая содержимое. — Что ты делаешь? Отвали, — пытается вернуть полотенце на место Ёсан, почти плача. И не может, только больше свое положение усугубляет, в борьбе оставаясь и вовсе без полотенца. — Отдай, — жалостливо всхлипывает, прикрывая уродливые метки трясущимися ладонями, что не помогает — их слишком много: на животе, бедрах, ключицах.       Хонджун никогда еще, наверное, не испытывал такой ярости. Никогда его карие глаза вкрапление граната не приобретали. Никогда его клыки вне гона настолько не заострялись. Бежать бы Ёсану, да, скованный первобытным ужасом, снова не может. Его насильники, наглотавшись каких-то наркотиков, в том моменте выглядели похоже. В том моменте, вероятно, лишь чудо омегу спало. А сейчас? Сейчас кто спасет? И каково же его удивление, когда альфа вместо того, чтобы разорвать, крепко его обнимает. — Испугался, зайчонок? Прости. Я не на тебя разозлился, а на тех, кто это все с тобой сделал. Ты ни в чем не виноват. Ни тогда, ни сейчас. И я тебе обещаю, никто больше тебя не посмеет обидеть. Обещаю, слышишь? — успокаивающе поглаживая Ёсана по спине, шепчет Хонджун, вызывая новый поток слез. Но уже не от страха, а от того, определения чего омега не знает. — Тебе р-разве не п-противно? — всхлипывает в его плечо Кан. — А с чего должно? — подхватив обмякшего омегу на руки, спрашивает Ким и, сев на лавку, устраивает его на своих коленях, накрывая полотенцем, чтобы не замерз. — Ну я же… — неосознанно к нему льнет Ёсан, ища тепла. — Только не начинай старую песню, что ты сам на это согласился. Нихрена подобного. Я подслушал ваш с Юнги и Джином разговор. Хотя и без него уже о многом догадывался, но то, что я узнал... Честно не представляю, как ты справился. — Я и не справился, — в ответ сломленное. — Это ты так думаешь и думаешь ты неверно. Будь по-другому, ты бы в четырех стенах сидел и в потолок пустым взглядом пялился, а не матчи обозревал. Если еще проще, то тебе было бы на все плевать, а тебе нет. Ты учишься, совершенствуешься в написании статей — мне очень они, кстати, нравятся, завел новых друзей, в спорт вот, несмотря на свои страхи, вернулся, но что самое главное — своеобразно, но защищаешься, а значит, тебе твое дальнейшее будущее небезразлично. Что и говорить, если ты малыша планируешь взять из приюта. — Я обязательно тебя за то, что подслушал, ударю, но потом. А сейчас я скажу тебе спасибо, — полушепотом произносит Ёсан, постепенно успокаиваясь. Щекой через тонкую ткань футболки к Хонджуну прижимается и его сердца удары считает, считает, считает, не понимая, как до этого докатился, почему даже не помышляет о сопротивлении, позволяет себе слабым побыть? Вероятно, напитывается недостающим — понимаем и заботой. — Пока не за что, я только начал. Да и не благодарят за такое, — загадочно улыбается альфа.       Омега, сведя к переносице брови, растерянно на него смотрит: — Ты о чем? — Все о том же. Давай встречаться? — Пошел-ка ты за… дверь. Мне надо переодеться, — ловко ускользнув из объятий, фыркает Кан, возвращая себе привычное самообладание. — Ну уже не нахуй, и то хорошо, — борясь с желанием вернуть на положенное место Ёсана, то есть, на свои колени, хмыкает Хонджун, позабавленный смягченным вариантом его посыла. — Впрочем, можешь меня посылать хоть куда, я все равно буду к тебе возвращаться. — Ну-ну, — прячет за дверцей шкафчика улыбку Ёсан, пока в голове бежит красной строкой: «возвращайся, а лучше не уходи». Никогда.