Соник

      Юнги, сиротливо сидя на кровати в комнате Ёсана, никак в себя не придет, да и не хочет он этого по большему счету, если быть честным. Ёсан растормошить его хоть как-то пытается, разбирая принесенные из квартиры Хосока вещи, не сдается, говорит, что наладится все, Хосок поймет и решение свое, стоит ему только правду узнать, пересмотрит. Даже лично порывается альфе все объяснить, рассказать, но Мин его осекает. — Хочешь, чтобы он тебя придушил? Да он и слушать ничего не станет. Ты говоришь, что все поправимо, но ты в-видел, как... Хо... на меня с-смотрел? — по-новой на последних словах всхлипывать начинает омега. — А я т-тебе с-скажу... как на ядовитую г-гадюку, если не на дерьмо, а я и есть оно, п-понимаешь? — Не надо, Юн. Зачем сразу в такие крайности? Он тебя любит, просто разозлился, вспылил, да и кто бы нет? — отложив сумку, присаживается рядом с ним журналист, за плечи подрагивающие его приобнимая. — Уже нет. Не л-любит, — воет Юнги, мокрое от слез лицо на груди Ёсана пряча. — Дурак что ли? Любовь истинная так быстро не улетучивается. Скажу больше — от нее не избавиться, а у вас с Хоби именно что такая. Он же на руках тебя был готов носить и носил, и это еще он не знал, что ты его предначертанная пара, так что не придумывай, — поглаживают по спине. — Плачь, кричи, злись на судьбу, на себя, если тебе так будет легче, сегодня я это тебе позволяю, но не завтра и не потом. Завтра ты должен себя в руки взять и пробовать все исправить, а я тебе помогу, тебя не оставлю, тем более, что и сам виноват не меньше, согласившись в этом участвовать. — Ты не виноват, хён. Т-точно не т-ты. Это все я, моя перед с-своими страхами слаб-бость. Я т-такой жалкий... неуверен, что смогу т-твоему совету последовать... — Только не говори мне, что ты собираешься команду бросить и уехать обратно в Тэгу? — с подозрением на темную макушку косится Кан. — Я не позволю. — Нет, не собираюсь, хотя и не уверен, что Хо уже меня из нее не выгнал. Ты п-прав, я должен бороться, а с-сейчас... можно мне побыть одному? — разбитый, переполненный болью взгляд поднимает омега на друга, от него отстраняясь. — Не выгонит он тебя, не мели чуши. Хосок не мелочный, чтобы так с кем-либо поступать, — серьезно в ответ нападающий смотрит, утирая с его потерявшего краски лица соленую влагу. — То, что случилось, по-твоему мелочь? — Нет, конечно нет. Однако, личные отношения и отношения в команде — это разные вещи. Любой нормальный капитан, а Хоби нормальный, не будет выносить сор из избы, так вроде бы у русских говорят. — Но мы-то к-корейцы, — шмыгают покрасневшим носом. — Юнги, все мы простые люди, не больше, не меньше, а значит, системные настройки изначально у всех нас одинаковые. Другой вопрос, каким мы путем пойдем и сколько на этом пути набьем шишек. В жизни просто никогда не бывает и не будет, но это не повод не жить. Жить, несмотря ни на что, надо и нужно, — наставительно озвучивает Ёсан и в прохладный лоб омегу целует. — Я тебе чай с травами заварю, а ты пока сходи умойся. — Спасибо, Ёса-хён... Я завтра же начну съемную квартиру искать... — Да брось. Хоть навсегда оставайся, я тебя не гоню, — отмахивается Кан, с постели вставая. — Дом большой, на целую араву хватит, а родители все равно постоянно в разъездах, разве что мой старший брат заглянуть может, но он классный, дурной, правда, немного, — нервный смешок, припоминая умение Джонхёна создавать из ничего балаган. — Не унывай, кот. Все образуется, — произносит напоследок и выскальзывает за дверь.       Юнги один остается. Не спешит совету старшего следовать, сворачиваясь на постели клубочком. Да и смысл, если все равно слезы никак не иссякнут? Словно трубу водопроводную пробило, и никто не удосужился стояк перекрыть. Кто бы знал только, как он сейчас себя ненавидит. Как лучше хотел, но, видимо, других, кроме ломать все, финалов у него быть не может. Себя, Хосока сломал, счастливое будущее, в которое наивно уже было начал верить, своими же руками разрушил. Как теперь утраченное вернуть? Как свое сердце разбитое собрать по осколкам? Да и стоит ли? Сложно что-то хорошее на руинах построить, они воспоминаниями горькими, ошибками прошлого насквозь пропитаны. Но что важнее всего, как своему истинному в глаза посмотреть? Как до него, моментом между ними стены высокие воздвигнувшего, достучаться? На их бастионах, кажется, уже орудия выкачены, готовые на поражение в Юнги бить, когда как и бить-то уже нечего. От Юнги одни ошметки кровавые остались и невыносимая, сочащаяся из всех пор смрадным ядом боль, что ни выдохнуть, ни вздохнуть. Не защититься. Омега защищаться и не желает, смиренно наказание принимает, содрогаясь от беззвучных рыданий. Вернувшийся с кухни с термосом чая Ёсан ему не мешает. Ношу ставит на прикроватный столик и, не менее разбитый ситуацией, чем он, рядом, со спины его обнимая, молча ложится. Так и лежат до самого утра, пока не звенит будильник, призванный послужить отправной точкой для борьбы Юнги. Юнги совершенно к ней не готов, да и какой там, если даже твердо на ноги встать не может, о учебе и речи не идет, но Кан в намерениях растормошить его тверд. — Юнги, я понимаю, что тебе тяжело, но вечно ото всех и вся в кровати прятаться не вариант. Чем дольше будешь тянуть с разговором, тем сложнее будет в дальнейшем, — бескомпромиссно он с него стягивает одеяло. — Куда уж сложнее-то? — доносится севшим голосом из-под подушки. — Умойся хотя бы, а там видно будет. Я бы с тобой поехал, но у меня сегодня важный экзамен. Я, в отличие от тебя, сессию еще не закрыл.       Юнги, нехотя выползает из кровати и на подкашивающихся из-за слабости ногах плетется в сторону ванной, в которой стараниями Ёсана уже разложены его принадлежности. И почему он первым Хосока повстречал, а не его? Почему не в него влюбился? Как бы тогда ему просто сейчас было, но он... Сразу же мысль подобную отвергает, несогласный жизнь свою представлять без засевшего глубоко в сердце альфы. В раковину вместо этого онемевшими пальцами вцепляется и в зеркало смотрит, видя в нем трещинами многочисленными покрывшееся мертвенно-бледное лицо. Едва ли оно живому принадлежит человеку, скорее неприкаянному, не принятому ни под, ни над мертвецу. И что это, спрашивается, за жизнь такая? Бесцельное существование, где без Шедоу, оказавшегося не тьмой, а личным светом, оное таковым и останется. Юнги невесело усмехается, губы растягивая в больной улыбке. Нисколько за ночь прошедшую не поутихла боль — возросла троекратно, затапливая все вокруг себя остальное. Будь в комнате у Ёсана цветы, и они бы, наверное, от нее губительной завяли. Обжигающая она, но не огнем, а неподъемным куском льда, который, в отличие от омеги, не разбить, не растопить, с места не сдвинуть.       Упругие струи горячей воды на его голову льются, бессильные лютые, поселившиеся в душе холода пересилить, но Юнги и не имеет цели согреться, он механически действия для поддержания непонятно чего выполняет: волосы мылит и кожу, вспоминая интимные друга прикосновения, до полос алых трет. Какой омега дурак, боже, или кто там сидит наверху? Кто всеми этими судьбами вертит, крутит и издевается? Очевидно, небеса давно бренную землю покинули, бросив напоследок насмешливое «как хотите справляйтесь». У них своя война, и однажды Ад ее выиграет. Пускай. Мир Подземный хотя бы с людьми честен, наигранным благочестием не прикрывается, а оттого он к человечеству ближе, в него корнями врастает, сливается постепенно в одно целое. — Юнги, ты как? Принести тебе одежду? — обеспокоившись долгим отсутствием друга, из-за двери Ёсан его спрашивает. — Да, пожалуйста, — Мин отвечает, выныривая из тягостных дум, но, к сожалению, не из темного омута, на дне которого он после слов Хосока камнем так и лежит.       Выключив воду, он на коврик около душевой кабинки ступает, зябко поеживаясь от колкого воздуха, и собственный аромат, вновь проявившийся, с неприязнью вдыхает. Жаль, что от стресса совсем не исчез, не истаял, как обещано омегологом было. Затем тянется к бутыльку и щедро из него на себя спрыскивает. — Может быть, не стоило его использовать? — заходит Кан в ванную, на стиральную машинку чистую одежду складывая. — Твой запах избавил бы тебя от лишних объяснений. — Издеваешься? — хмурится Юнги. — И как я тогда, по-твоему, добирался бы до универа? — Прости, не подумал, — тушуется журналист, переносицу потирая от концентрированного аромата дыни. — Я там на столе тебе кофе с печеньем оставил, перекуси, а то ты с посиделок у Сокджина так ничего и не ел. Курить можешь в комнате, только окно открой, пепельница там же. — Ты разве не опаздываешь? — спрашивают, обсушивая волосы полотенцем. — И не подготовился ведь совсем. — На такси поедем, а экзамен не сложный, так что не переживай. Уж литературу-то я на отлично знаю, — отмахивается парень, покидая помещение.       Спустя двадцать минут друзья садятся в вызванную старшим машину. Ёсан сегодня обыденному щебетанию предпочитает молчание, понимая, что Юнги не до того. Юнги бы с силами собраться, не позволить себе заднюю дать, а хочется очень. Не знает, как с Хосоком разговор завести, как подойти к нему в принципе. Может быть, его и вовсе в стенах учебного заведения нет? Может быть, вернулся в квартиру и злость в алкоголе до сих пор глушит? «Не злость, а боль», — тот бы переиначил, — «Которую ты, шлюха, мне своей изменой доставил». Мину кажется, что он это воочию сейчас слышит, словно Чон с ним рядом сидит, и от этого новыми слезами бледно-синюшные щеки смачивает. Раны открыты — не подлежат заживлению, как и оправданию их владелец. Он этого и не ждет, добровольно за конвоиром под названием «совесть» вышагивает, лично замок на своей клетке защелкивает. Поделом. — Моя остановочка. Давай держись там, не раскисай и, если что, звони сразу же. Я приеду, — руку безвольную, перед тем как выйти, Ёсан сжимает. — Спасибо, хён, и удачи, — вымученно в ответ улыбаются. — Она мне не понадобится, оставь себе, — печальными глазами на Юнги смотрит Кан и дверцу захлопывает.       «Как будто она у меня когда-то была...», — неозвученным повисает в темном салоне.

***

Как Юнги и предполагал, Хосока в университете не оказывается и, чтобы избежать ненужных расспросов от вездесущего Чимина или из команды кого-то другого, он решает отсидеться в подсобке. Вплоть до тренировки, изредка выходя на улицу покурить, в ней на грязном матрасе лежит и сжимает альфой подаренный кулон. Омега обещал никогда его не снимать и не снимет, а что же Хосок? Наверняка обратное сделал, если вообще как ничего не стоящую безделушку не выкинул, показывая, как Соник для него отныне не важен. Им не любим. — О, хён, а ты чего на занятия не пришел и на мои сообщения не отвечал? — спрашивает Мина Чимин, когда он в раздевалку заходит. — Оу... — увидев его опухшее лицо. — Ты плакал? Что случилось? — Пожалуйста, не спрашивай меня сейчас ни о чем. Я тебе все расскажу, но потом, — открывая свой шкафчик, глухо говорит тот. — Хосок не приходил? — Как ни странно, уже в зале. Мяч там один об стену пинает, и выглядит он тоже, мягко сказать, неважно. Вы поссорились? — Типа того, — спешно переодевается Юнги, воодушевленный возможностью с капитаном наедине поговорить. — И очень прошу тебя — не вмешивайся. — Понято-принято, но после от допроса ты все равно не уйдешь, — взгляд бескомпромиссный и сложенные на груди руки.       Омега на это предпочитает не отвечать ничего и из раздевалки буквально сбегает. Несется по пустынному коридору, словно за ним гонятся все черти Ада, а у нужных дверей стопорится. Никак не решится преграду последнюю преодолеть, ищет в себе силы, которых, очевидно, совсем нет. Миллион сценариев развития событий в голове прокрутил, но ни одним из не остался доволен. С какой стороны не подойди, а итог — отвращение в глазах Хосока. Что ж, попытка — не пытка, но вообще-то она самая. Особенно в этот момент, глядя в напряженную спину альфы, ярость вымещающего на мяче. — Хо, — едва слышно его окликает Юнги, останавливаясь в нескольких от него метрах. — Пришел меня оповестить, что из команды уходишь? — поймав мяч, язвительно отвечает Хосок, не оборачиваясь. — Дай угадаю, переходишь к тизам? — А ты так этого хочешь? — озвучивается голосом тихим, безжизненным. — Я-то? Я ничего не хочу. Не после того, как ты растоптал мои чувства, — все-таки разворачивается Чон, взглядом, преисполненным самым для Юнги худшим, пронизывая его насквозь. Неприязнью, злостью и ненавистью. — Вот что я сделал не так, что ты променял меня на Ёсана? Чем я, тебя любящий, как никогда никого не любил, заслужил нож в спину? — Хо, не надо. Я ведь... я тебя тоже люблю... — вплотную к капитану омега подходит, руку протягивая к нему, и тут же обессиленно ее роняет, заметив, как на шаг тот отступил. — Ты издеваешься надо мной? Так любишь, что трахаешься с Ёсаном на стороне? А может, еще с кем? Ты же бета, на вас запахи долго не держатся... — альфа выплевывает, целясь мячом в парня, но в последнюю секунду от опрометчивости сдерживается и откидывает его куда-то себе за спину.       Зажмурившийся Юнги этого не видит, испугавшись, что Хосок ему им разобьет голову, но что она ему, когда от сердца после его слов ничего не осталось?       Чон невесело усмехается: — Выдохни, Юнги. Я не собираюсь тебя бить, а хотелось бы, но что поделать, тех, кто заведомо меня слабее, не бью, хотя тебе больше подойдет — ущербный. — Лучше бы ударил, чем так говорил. Неужели ты думаешь, что я... я со всеми подряд... — произносит омега, давясь рвущимися из груди рыданиями, на деле шепчет, но Хосок его слышит прекрасно. — Именно так я и думаю, — удар очередной, заставляющий Юнги назад отшатнуться. Как только еще не упал? На что надеется? — Почему же я тогда с тобой... — А хуй тебя знает. Наверное, нравилось испытывать мою выдержку. Поздравляю, карапуз, у тебя ее как следует расшатать получилось. — Хосок, послушай... — новую попытку предпринимает омега, шаг делая альфе навстречу. — А я не хочу. Не хочу тебя слушать. Я тебе множество возможностей давал рассказать, но ты ни в какую. Да и что тут слушать-то? Меня вот нисколько не прикалывает, а-ля новогодняя елка, обвешиваться твоим враньем. Кстати, о Новом Годе... Я планировал его с тобой в Тэгу провести, потом познакомить тебя со своими родителями, а что же я взамен получил? Измену.. Ты шлюха, Юнги, ни во что мои чувства не ставящая. — Замолчи, — кричит Мин, заливаясь слезами. — Замолчи, ты ничего не знаешь! — Что, правда глаза колет? — срывают с шеи кулон с красным камнем. — Я не выгоняю тебя из команды, если ты, конечно, сам этого не захочешь, но будь добр не смей больше ко мне подходить, а особенно со мной разговаривать. Ты мне противен, Юнги, — швыряют подвеску омеге в лицо. — А это тебе от меня прощальный подарок.       Острие камня щеку до крови Юнги рассекает, а чувствуется, что сердце. Сердце, которое отныне не бьется. Оно умерло. Любовь умерла... Любовь Хосока.

***

Тренировка непривычно тихо проходит, никто, заметив ощутимое напряжение между связующим и капитаном, не осмеливается шутки шутить, но и вопросов, во избежание, не задает. Молчаливо команды хмурого Хосока выполняют, опасаясь его лишний раз разозлить, а ему, судя по всему, чтобы вспыхнуть, много не надо. Час не ровен рванет. На Юнги же совсем смотреть страшно, на нем совсем лица нет: опухшие глаза, отсутствующий вид и на щеке кровавая ссадина. Здесь даже последний глупец догадается, что эти двое поссорились, если вконец не расстались. Но особенно Мину туго приходится, когда Чон его в защиту вместо Чимина ставит и говорит сокомандникам бить в него со всей силы. — С ума сошел? — первым не выдерживает Сокджин. — Если у вас произошел какой-то разлад, это не повод из Юнги грушу для битья делать. Ты посмотри на него, он не то что принимать нормально в таком состоянии не сможет, он головой ваши атаки будет ловить. — О чем ты? Я всего лишь ему защиту собираюсь поставить. У Astro сильное нападение, а этот... — на Юнги кивает Хосок, — ... даже нормально довести не умеет. — Этот? А ты ничего не перепутал, кэп? — вмешивается Тэхен, терпевший до последнего. — Он не этот, а Соник, наша связка, без которой, позволь тебе напомнить, нам было не видать в прошлом матче победу... — Не надо, Тейлз, — осекает его Мин, принимая защитную стойку. — Я готов, нападайте. — Вы как хотите, а я не собираюсь выкладываться сейчас на полную. Хватило нам уже такого от Инфинита по отношению к Марину, благо Марин либеро и для него это не было особой проблемой, — остается на своем стоять Ким, отходя к Бомгю, чтобы он ему пасанул.       Остальные парни с ним солидарны. Не хватало еще им новой склоки в команде, и от кого? От капитана, который обычно всеми силами подобное сразу же пресекал, являясь в их рядах главным миротворцем. Атакуют теперь Юнги, но больше кистью работая, чем плечом, в отличие от все того же Хосока, нисколько связующего не жалеющего. Хосок понимает, что, ведет себя, как свинья, но, бессильной злостью захваченный, себя преодолеть у него не выходит. Лупит по мячу что есть мочи, пока в конце тренировки все-таки не попадает не успевшему среагировать омеге в лоб. — Мудак, — вспыхивает мгновенно Чимин, готовый на Чона наброситься, если бы не придержавший его Тэмин.       Хосоку и самому не по себе становится при взгляде на Юнги. Тот на паркете, пошатываясь, стоит, но вместо того, чтобы пойти к Сокджину за холодом, на него в упор нечитаемо смотрит. Не говорит ничего, губы только поджимает упрямо, глаз не сводя с красноволосого альфы. Без ножа ими режет, будто бы передать мысленно что-то пытается, держась за выскользнувшие из-под футболки кулоны. Он не стал свой снимать, наоборот, к нему еще один — Хосока, добавил. Почему? Ответа Хосок не может найти, да и не хочет. Отчаянно за ненависть к нему цепляется, зная, что, отринь ее, и за ней боль всепоглощающая последует, которую всю ночь прошедшую чувствовал, глядя на разворошенную постель. Разъедающая она, ни о чем не сожалеющая, призванная уничтожить существо ранимое человека. А оно именно такое, у искренне любящих точно. Шедоу даже сейчас, не осознавая этого, Соника продолжает любить, а потому никак не смирится и с трудом сдерживается, чтобы к нему не подойти и его состояние не проверить. Наверняка, на нежной коже шишка или синяк вскочит. Хосок шёлк ее помнит, никогда не забудет, как и губ сладость, морщащийся по утрам кнопочку-нос, тот уют, что Юнги одним своим присутствием в его жизнь привносил и забрал. Нет и вещей того больше на полках, ничего после него, кроме гнезда подобия на простынях, не осталось. Оное, как насмешка в лицо, как какое-то извращение. Они в ворохе его одежды переспать собирались... Издевательство откровенное. — Закончим на этом, — глухо он тем временем произносит. — А как же Юнги? — не понимает Чонгук. — Ты, блядь, его чуть не убил! — Но не убил же, — уходя, бросает Хосок. — Все нормально. Идите в раздевалку, — едва слышное от вновь покалеченного. Карма, вероятно, у него такая, что поделать. Юнги это уже и не трогает. Было бы что, а у него все разбито вдребезги.       Парни, немного помявшись, вслед за капитаном уходят, виноватые взгляды на Мина бросая, но, к его тяжкому вздоху, не все: Чимин, Тэмин, Тэхен, Чонгук, Сокджин и даже Намджун остаются. — Ну и? Какого хрена это сейчас было? — либеро негодует. — Ничего, о чем вам бы следовало беспокоиться. Это наше с Хосоком дело. Мы с ним расстались, и это все, что вам надо знать, — устало на скамейку плюхается Юнги, утирая со лба саднящего пот. — Он что-то тебе сделал? Да я ему... — младший Пак не сдается, воинственно размахивая кулаками, что скорее смешно, чем сколько-нибудь опасно выглядит. — Чимин, послушай, не надо в это вмешиваться, ладно? Что бы ты там ни думал, но Хосок не виноват. Это я, а не он, проебался. — Даже если так, это не дает ему права себя как скотина вести, — усаживается Тэхен рядом с омегой. — Не дает, но тем не менее я бы не хотел, чтобы вы все против него ополчились. Он этого не заслуживает, — прикрывая глаза, Мин отвечает, чувствуя, что еще немного и его голова просто взорвется от боли. Не прошли даром бессонная ночь и бесконечные слезы, помноженные на боль уже внутреннюю, усилившуюся в разы после разговора с альфой. — Он его еще и защищает, — возмущается Сокджин, доставая пакетизированный лед из аптечки. — Совсем от любви кукухой поехал или тебе так сильно мячом прилетело? На вот, приложи, а то будешь завтра с шишкой ходить. Голова не кружится? Не тошнит? — От себя тошнит, хён, — тусклым голосом отвечают, истерично радуясь наконец-то иссохшим слезам. — Блядь, такой ты мне, однозначно, не нравишься, — резюмирует Чонгук. — А ну быстро нам все рассказал или я за себя не ручаюсь, пойду кэпу бить морду. — Я омега, — для самого себя неожиданно выпаливает Юнги. — Чего? — в один от Сильвера с Тейлзом голос. — Не смешная шутка, — от второго вдогонку, но видя, что остальные нисколько подобным откровением не удивлены, округляет глаза: — Реально? И вы, я так понимаю, об этом все знали? — поочередно присутствующих взглядом окидывает. — В таком случае, Шедоу точно от знатного мордобоя не отвертеться. Как он, зная это, на тебя руку посмел поднять? — гневом праведным полыхая, озвучивает Чон. — Он не знал и не знает, — понуро голову опускает Юнги. — И пожалуйста, не говорите ему ничего. — Почему? И зачем ты вообще это скрываешь? Думал, тебя не возьмут в команду? — продолжает не понимать Чонгук. — У хёна очень сильный аромат, который не только альфам, но и омегам крышу сорвать может, — вместо друга отвечает Чимин. — И он... — вопросительно на Юнги смотрит, молчаливо спрашивая можно ли рассказать о его прошлом.       Мин отмашку дает, куда-то в сторону отворачиваясь. Пусть что хочет рассказывает. Ему сейчас на все так плевать. Почему не раньше? Почему хотя бы не неделей до? Почему он такой непроходимый идиот? Посмеяться бы с себя, а лучше прямо здесь умереть, жаль только друзья не дадут. Из под земли, в данном случае волейбольного паркета достанут. — Хёна чуть его бывшая команда полным составом в раздевалке не изнасиловала, ну и у него... психологическая травма. Наверное, так? — неуверенно Пак поясняет, поглаживая омегу по худой спине. Тот как будто еще больше потерял в весе, и это всего лишь за одну ночь. Что же с ним будет спустя месяц? Рассыпающийся скелет? — Ебучий случай, — подводит итог Чонгук. — Я бы тех выродков... — Ты с одним из них, кстати, уже встречался. Кан Тано, — хмыкает Тэмин. — Блядь, Юнги. Ну почему ты нам ничего не сказал? Мы бы поняли, да и Хосок тоже. Он же твой альфа, — едва сдерживая слезы, говорит Тэхен. — Причем истинный, — добивает прекрасно обо всем осведомленный Чимин. — Не давите на него. Думаю, Юнги и сам все это прекрасно осознает, — вмешивается Намджун. — И капитану, по крайне мере пока, ничего не рассказывайте. У нас на носу сложнейший матч, а мы и так уже связующего потеряли. — Не потеряли! Я буду играть! — взбрыкивает омега, откидывая лед. — В таком-то состоянии? Что-то я сомневаюсь, что ты достойную игру показать сможешь, — фыркает Ли. — Тэмин! — под коленку его гамма пинает. — Нормально он сыграет. Сегодня же хорошо пасовал. Сам же знаешь, что нет лучшего лекарства, чем спорт. Юнги-хёну ни в коем случае нельзя сейчас закапываться в себе, да и мы не позволим. Давай, хён, поднимайся, — насильно за руку друга со скамейки утягивает. — Помоешься, поедешь к Джин-хёну, он тебя накормит вкусняшками, разрешаю тебе даже мой под кроватью запас алкоголя опустошить. — Парни, спасибо вам всем, конечно, но из-за вашей поддержки я еще большим, чем есть, дерьмом себя чувствую, — шмыгает носом Юнги, нехотя плетясь следом за младшим. — Не придумывай, — отмахивается Чимин. — Я и не придумываю. Я Хосоку, можно сказать, изменил. — Что? — резко Пак тормозит. — Как это? Ты же... ты боишься близости... — Боюсь, и поэтому попросил Ёсана мне как-то с этим помочь, ну, чтобы потом я мог с Хо... — удрученно поясняет омега, невольно воспоминаниями в минувший день возвращаясь. — Гном, ты не дерьмо, ты тупица, — свой вердикт выносит Тэмин. — Кэп вас застукал, да? — Типа того. Я как раз от себя оттолкнул хёна, потому что... потому что не смог. Мне было противно и страшно... Мы не собирались куда-то дальше ласк заходить, но факт остается фактом: я своему альфе изменил, — слезы все-таки не иссохли. — Теперь-то вам, надеюсь, понятно почему тут я, а не он, виноват? — Ты сглупил, это да, — начинает Тэхен. — Но ты же как лучше хотел, верно? Я не могу полно понять твои страхи, но осознаю, что для тебя их преодолеть очень тяжело. Тебе надо было все сразу Шедоу рассказать, он бы постепенно тебе с этим помог. — Надо б-было, — всхлипывает Юнги. — И ты расскажешь. После матча, — в ответ нетерпящее возражений. — А с-смысл? Хо меня не п-простит. Я сам себя не м-могу... — Простит, куда денется, — говорит Тэмин. — Любовь и не такое прощает, а кэп, уверяю тебя, тебя любит. — Ага, перед тобой два наглядных примера, между прочим. Я и Тэхен, — пихает омегу в плечо Чимин.       Инфинит с Сильвером согласно кивают. Им ли с вышесказанным спорить? Оба, как один, своих парней неприятием, изменами мучали, не гнушались руку на них поднимать, их чувства топтали, а на деле, свои и себя. Чего никогда не забудут, чего никогда себе не простят. — И вы с Ёсаном, кстати говоря, так и не переспали, — поддерживает Сокджин. — Ну я этому журналюге... Как он вообще на подобное согласился? — Он помочь хотел. Не злись на него, — возражает Юнги, умоляюще на старшего глядя. — Буду. Надо поскорее его с Хонджуном свести, а то повадился дичь творить всякую. Уж Хон-то вправит ему все, что надо, на место. — Слушай, Юн, я не совсем что-то догоняю, что с твоим запахом не так? Неужели все настолько плохо? — спрашивает Чонгук, выходя вместе с друзьями из зала. — Ну сейчас он помоется и догонишь, — фыркает Тэмин. — Чего это ты удумал? Я, не спрыснувшись заглушкой, из душа не выйду, — бурчит Мин, стирая с лица слезы. — Да нормально все будет. Мы с Тэмином, если что, сможем его и Тэхена сдержать, — подталкивает его в спину Чимин. — Заодно и проверим их реакцию, а ну может, и не все так плохо, как кажется. После того, как я получил метку, меня от твоего аромата больше не кроет. — Экспериментаторы хреновы, — ворчит Юнги, но от предложенного не отказывается. Чем черт не шутит? Ему бы не помешало хотя бы от страха изнасилования командой избавиться, а там и с остальным с натяжкой, но разберется. Наверное...       В итоге, омегу первым в душ отправляют, где он намывается спешно, стараясь не думать о Хосоке и особенно о его словах. Шлюха. Что не получается, очевидно, но он держится. Не хочет терпеливо ожидающую его компанию своими бедами грузить, не хочет показывать перед ними свою слабость. Ущербный. Парни и так от него, вопреки всему, не отвернулись, поддерживать умудряются и слова нужные находить. Даже Чонгук, который не особо теплые к нему чувства питает, или это ему так казалось, волнуется? Чем Юнги таких верных друзей заслужил? Хорошее к плохому притягивается, вероятно — так он решает, не понимая, что сам для них светом стал, всегда им неосознанно помогал, к их проблемам проявлял участие.       Спустя десять минут Юнги, надев шорты и закутавшись в полотенце, возвращается в раздевалку. Топчется неловко на одном месте, боясь глаза поднять на присутствующих. Худшего ждет, но оно почему-то не происходит.       Первым тягостную тишину прерывает Чонгук: — Ебанный в рот, если бы енот не сказал, что твой истинный Хосок, то я бы подумал, что ты моя пара. — Не выражайся при ребенке, — отвешивает ему подзатыльник Сокджин, второй рукой поглаживая животик. — А как тут по-другому-то? — потирает голову Чон, исподлобья смотря на сжавшегося Юнги. — Он словно в течке. — Капец какой-то, — закрывает нос футболкой Тэхен. — У меня истинный Бэкхён, но, вашего папу, что это такое? Прости, конечно, Соник, но у меня встал. И подожди... Так вы с Джин-хёном мне тогда назвиздели, что это ароматические свечи? Ну вы блин... — Ээ, что за дела? Встал у него, видите ли, — возмущается Чонгук, ревниво прижимая альфу к себе. — А у тебя нет как будто? — ответное негодование, ощутимо проезжаясь ягодицами по его паху. — Ну что здесь можно сказать... — растягивает губы в улыбке каверзной Тэмин, — ... душевая в вашем полном распоряжении. Кому-кому, а вам двоим не привыкать точно. — Напрашиваешься, — цокает Тейлз. — И какого черта ты так спокоен?       Ли, усмехаясь, по метке на своей шее самодовольно постукивает, а Чимин на это лампочкой высоковольтной сияет, едва сдерживаясь, чтобы самому его в душевую не утащить, только вот ситуация не особо к подобному располагает, учитывая разбитый вид Юнги. — Все равно сильно пахнет, но намного терпимее, чем до того, как я пометил Джинни, — вставляет Намджун. — Думается мне, что если пометят уже его, то проблема решится, и он так будет благоухать исключительно для своего альфы. — Я ему то же самое говорил, — поддакивает Сокджин. — Так что дерзай, малыш, — подмигивает Мину. — Ага, бегу и падаю, — злится Юнги, распахивая шкафчик. — Вы что, не понимаете, что мы с Хо расстались? Для вас это что, шутка какая-то? Мне вот что-то несмешно нисколько. — Хён, ну чего ты? Снова сойдетесь, — подходит к другу Чимин, на его плечо ладонь опуская.       Омега ее, разворачиваясь, скидывает: — Он меня шлюхой назвал. Сказал, что я со всеми подряд сплю. Кулон с моим парный мне в лицо швырнул, — красный камень показывает из-под полотенца. — Обещал, что никогда не снимет, а он снял, понимаешь? Как на пустое место смотрел, не стал меня слушать, лишь оскорблял, а я... Я тоже больше ничего не хочу. Не с ним и уж тем более не с кем-либо другим. Хватит с меня. Хватит, понятно!? — Хён... — робко к нему руку обратно протягивает Пак и тут же ее, увидев напротив взгляд полный слез, обессиленно роняет. — Иди мойся. Все идите. Не надо меня жалеть. — Но как же... Дождись нас хотя бы... Тебе же даже и пойти-то некуда. — Найдется, не переживай, — отрезает Юнги, от него отворачиваясь. Тем в разговоре точку жирную ставит. Ничего больше не слышит, не видит, не чувствует. Ничего, кроме боли. Он ей отныне синоним.