Соник

      Чимин, чувствуя себя жертвенным барашком на алтаре, рядом с крепко сжимающим его руку Тэмином идет, хотя тут вернее будет сказать, волочится. Не хочет он знакомиться ни с кем, откровенно встречи с родителями своего альфы боится, но, вопреки всему, слегка приободренный словами Сокджина, заднюю себе дать не позволяет. Старается отвлечься на разглядывание впереди показавшегося двухэтажного особняка, что только больше ему волнения добавляет. Пак и подумать не мог, что Тэмин принадлежит к привилегированному классу. У него нет машины, живет в самой обыкновенной, обставленной только самым необходимым однокомнатной квартире, иными словами, ничем не показывает, что в средствах не обделен. Вот не мог он раньше предупредить, что его семья, мягко сказать, богата, а значит, и сам он, что так-то неплохо, но не для непривыкшего в подобных кругах вращаться Чимина. Остается только надеяться, что у них, как это обычно в таких случаях бывает, не завышенные требования к избраннику сына. Что не говори, а оказаться непринятым самыми близкими для его пары людьми не самое приятное чувство. — Минни, дыши, — пройдя заснеженный сад, останавливается на пороге дома Инфинит, из-за чего немного выпавший из реальности Марин в него врезается. — А? — непонимающе глаза вверх поднимает тот.       Альфу его растерянный вид умиляет. И этот парень почти всю ночь под ним и на нем сладко постанывал? Требовал быстрее, сильнее, еще? Последний кислород из легких своими губами забирал, ни миллиметра пространства между их лоснящимися от пота телами не оставляя? А сейчас напуганным котенком около топчется, желание вызывая его к груди прижать, пожалеть и затискать, что Тэмин, целуя в его тревожно нахмуренный лоб, и делает. — Не переживай. Все пройдет отлично, — успокаивающе по напряженный спине поглаживает, что, к сожалению, через слой дутой желтой курточки почти не ощущается, но Чимин жест все равно оценил, теснее к Тэмину прильнув, шумно выдохнул и даже коротко улыбнулся.       Хорошо все бы, да так некстати открывшаяся дверь трепетный момент прерывает. — Кит, ты только посмотри на них, — показываясь в проходе, растроганно говорит супругу Мэйли — папа Тэмина. Маленький, пухленький, еще ниже Чимина, крашенный в блонд омега с очаровательными на щеках ямочками, губами-бантиками и не типичными для корейцев серыми глазами, которые унаследовал и его так и не выпустивший гамму из объятий сын. А вот в остальном тот явно пошел в стоящего позади отца. Высокого, худощавого, на две головы возвышающего над мужем альфу с темной, припорошенной первой сединой копной волос и острыми чертами лица. — Не спорю, картина, учитывая, что наш балбес почему-то от нас своего парня прячет, занятная, но не мог бы ты уже их впустить в дом? — отвечает мужчина, смеющимся взглядом окидывая действительно закрывшего собой Чимина Тэмина. — Ой, проходите-проходите, — суетится Мэйли, давая паре дорогу. — Здравствуй, сынок, здравствуй Чиминни. — Д-добрый день, — мямлит подталкиваемый в спину Пак. Более неловкой ситуации придумать сложно, благо они всего лишь обнимались, а не целовались, но могли. Еще как, зная Ли, могли. — Привет, пап, — переступив порог особняка, сразу же омегу сгребает в медвежьи объятия Тэмин. — Ты похудел, — констатирует, заметив, что любимая сиреневая блузка стала на том несколько свободнее, отчего хмурится. Отстранившись, обеспокоенно его оглядывает: — Заболел? — Ага, навязчивой идеей сбросить килограммы, — недовольно фырчит отец. — Видите ли, он для меня некрасивый, толстый и вообще страшный, что, разумеется, не так. — Кит! — возмущается омега, пока Чимин, пользуясь его отвлеченностью и стараясь не отсвечивать, вешает курточку на крючок. — Это еще что за новости? Пап, ты совсем уже? Ничего глупее не слышал. Ты это брось и не придумывай, ты у нас самый красивый, — негодует младший. — Минни вот тоже постоянно пытается сесть на диету, говоря что-то о том, что у него пухлые щеки и бедра, за которые, кстати, я люблю... — Тэмин! — вовремя обрывает Пак, сливаясь по цвету с бордовой рубашкой своего альфы.       Кит, впрочем, как и Тэмин, в хохот скатывается откровенный, смотря на идентично друг другу обиженно надувшихся Мэйли и Чимина. — Вот и я о чем. Лишить нас святого хотят, — отсмеявшись, улыбается старший Ли. — Ни черта не понимают, а нам их потом откармливай. Чимин так вообще у тебя худющий, но ничего, поправимо. Мэй такой вкусноты наготовил, что ни у какой диеты нет шансов. — Да ну вас, — бурчит омега, доставая с полки для гаммы пушистые тапочки. — Метка! Метка! — следом, позабыв об обиде, кричит, заметив на чужой шее давно затянувшийся, но все равно отчетливый след от клыков. — Боже, почему я только сейчас об этом событии узнаю? Тэмин! Что за несносный ребенок! Я твой папа или кто?       Чимин, надев тапочки, новыми красочными пятнами покрывается, смущенно прикрывая метку ладошкой и хваля себя за предусмотрительность, что хотя бы засосы додумался замазать тоналкой. — И у тебя!? — аналогичное увидев на закатившем глаза сыне. — Метки и метки. Что такого-то? — отмахивается Тэмин, подходя к Чимину, и приобнимает его за талию, тем дает понять, что ни о чем не жалеет, что его раз и навсегда выбрал, готов с ним провести всю оставшуюся жизнь. — Что такого? — продолжает возмущаться Мэйли. — Он еще спрашивает. Когда свадьба? — После окончания университета, думаю, — как само собой разумеющееся отвечает альфа, заставляя в шоке раскрыть гамму рот. — Эм?       Омега его будто не слышит, уже мысленно накидывая план наметившегося нежданно-негаданно торжества. — Это похвально, конечно, но можно и раньше. Летом, например, да, Кит? Наш центральный ресторан как раз подойдет. И ботанический сад рядом! Отличные фотографии получатся! — Милый, кажется, ты напугал Чимина, — красноречиво Кит кивает на взбледнувшего парня. — Дети сами решат, где и когда для них будет лучше. — Ох, Чиминни, прости. Перегибаю, да? Просто я так за вас счастлив, — виновато произносит Мэйли, поворачиваясь к паре. — Ждал от нашего старшенького, что он первым остепенится, а тут вы...       Пак, не желая расстраивать папу, решает благоразумно о том, что никакого предложения он от Тэмина не получал, умолчать. Вместо этого коротко ему кивает. Не то чтобы он этого не хотел, но его, простите, уже второй раз тупо перед фактом поставили. Обидно настолько, что даже волнение от знакомства с родителями на задний план отошло.       Не слушая продолжающего позади что-то причитать Мэйли, Тэмин уводит пребывающего в некоторой прострации Чимина, чтобы вымыть руки, в ванную. — Я же говорил, что все пройдет хорошо, — воодушевленный встречей с семьей, по которой порядком соскучился, он начинает, глядя в спину своей машинально подходящей к белоснежной раковине паре, чем еще одно полено в топку ее раздражительности подбрасывает. — Это, по-твоему, хорошо? Какого хрена ты меня без меня на себе поженил? — резко к нему разворачивается Чимин, прошивая его насквозь переполненным противоречивыми эмоциями взглядом. Обида, гнев, непонимание, смятение, грусть. — Минни... — растерянно выдыхает не ожидавший подобной от него реакции альфа. — Я думал, что это решенный вопрос. По крайне мере, вчера ты... — Думал он, — зло выплевывает гамма. — А меня спросить? Хотя чего это я... Это же так в твоем стиле при любом случае приперать меня к стенке. Раньше собой, а теперь и словами. — Чимин. Ты преувеличиваешь, — хмурятся, вставая к парню вплотную. — Разве, согласившись на двойные метки, ты не сказал мне этим «да»? Свадьба всего лишь формальность. Папа и из меня, и из тебя душу бы вынул, если бы я сказал, что мы пока что ни о чем таком не думали. — Так это не делается, — либеро не отступает, глаз шоколадных, сейчас потемневших, от глаз сизых Тэмина, кажется, до сих пор не осознающего истинной причины его претензии, не отрывая. — Ладно. Я тебя понял. Хочешь нормальное предложение? Оно будет, — падает Тэмин перед ним на колени, доставая из кармана брюк бархатную коробочку. — Хотел в более подходящей обстановке, но... — Ни черта ты не понял, — расстроенно звучит Чимин. — Встань и убери.       Тэмин на несколько долгих секунд в ступор впадает. Воздух, ставший спертым, хватает ртом и остекленевшими, постепенно трескающимися, словно ноябрьский лёд, омутами на него снизу вверх смотрит. Не торопится требование выполнять, чувствуя, как что-то внутри истончается, обрывается и осколками разлетается. После откидывает коробочку, в которой платиновое, чудом не выпавшее из лунки кольцо тремя аккуратными бриллиантами грустно поблескивает. Красивое, призванное союз двух любящих сердец скрепить, но делающее в этот момент ровно противоположное. Горькое, отдающееся на языке тленом чувство. — Я тебя люблю, Тэмин, это неизменно, — опускается на холодный кафель рядом с ним Пак. — Но пока ты не поймешь, что меня хотя бы надо просто спрашивать, ни о какой свадьбе не может идти речи, — ласково чужой острой скулы касается, читая в лице напротив неподдельную боль. — Дело ведь не в том, как и где будет сделано предложение, а в банальном уважении моего мнения. — Прости. Я идиот, — наконец-то осознав и прозрев, посмотрев на ситуацию со стороны своей пары, виновато склоняя голову, произносит альфа. — Есть немного, — улыбается Чимин, утягивая его в возвращающие к жизни объятия, тем говорит, что больше не сердится и прощает. — Брать в свидетели фаянсовых друзей реально было тупо, — намекает на около них раковину и унитаз.       Тэмин, руки на талию тонкую укладывая, с его шутки посмеивается, одной вверх по частично оголенной спине ползет, приятные мурашки на ней вызывая. Чимин совету брата последовал и все-таки надел изумрудного цвета кофту с соблазнительным по линии позвоночника вырезом, впрочем, как и свои самые обтягивающие светлые джинсы. Безжалостный. — Не дразнись, — передергивают плечами, пытаясь унять в теле дрожь, что, очевидно, не помогает. — Сам надел такую кофту. Ничего не могу с собой поделать, — расплывается в игривой улыбке Ли, ладони с бархата кожи убрать даже не помышляя. Он слабый рядом с Чимином человек, постоянно жаждущий его касаться, аромат цитрусовый, с собственным переплетенный, вдыхать, тянуться к пухлым, призывно блестящим от частого облизывания губам. Разве тут устоишь? Определенно нет. Поэтому они, раскрасневшиеся и разгоряченные, из уборной выходят только спустя пятнадцать минут. — Ничего не забыл? — хмыкает, останавливаясь в дверях, Чимин, кивая на закатившуюся под ванну коробочку. — Еще пригодится, — подмигивает и, демонстративно повиливая бедрами, окончательно помещение покидает. — С кем я связался? — под нос себе шепчет Тэмин, пряча кольцо обратно в карман.       Гамма его слышит прекрасно, отчего вновь улыбается, но недолго: улыбка, почувствовав аромат корицы, превращается в надтреснутую с примесью шока гримасу. Какого... — Привет. Ты Чимин, верно? — появляется перед ним до невероятного похожий на Тэмина омега. Высокий, стройный, что приталенная шелковая оттенка индиго блузка с глубоким, открывающим вид на ключицы вырезом только больше подчеркивает. Темные волосы, спадающие несколькими выбившимися прядками на дымчатые, неброско подведенные в обрамление длинных подкрашенных ресниц глаза, правильный нос и чувственные полные губы, притягивающие к себе, но не Чимина, взгляд. Не до разглядываний ему как-то. Ему в принципе, осознавая тотальный пиздец, не до чего. Судьба, верно, над ним издевается, грозится только-только обретенное счастье, если не отобрать, то омрачить, запятнать, внутренний баланс нарушить. — Преинтереснейшее стечение обстоятельств, не так ли? Два брата и оба твои истинные, — не дожидаясь ответа от ошарашенного происходящим Марина, продолжают. — Давно хотел с тобой познакомиться. Сначала, как с парой моего братишки, а уже после, ощутив на нем твой аромат, как и с потенциально моей. В реальности, надо сказать, ты еще привлекательнее. Я Тэиль, кстати.       Слова о том, что Тэиль рассматривает его, как своего альфу, что-то внутри задевают, что-то, что подобному заявлению противится, всем нутром омегу, несмотря на сдавливающую горло с ним истинность, отвергает. Ну уж нет. Чимину такие подарки судьбы не нужны. — Прости за резкость, но наша с тобой внезапно всплывшая парность ничего не меняет. Я люблю Тэмина, в ком-то другом не заинтересован, — твердо либеро отвечает, про себя чертыхаясь на задержавшегося в ванной Инфинита. Был бы он сейчас здесь, и вряд ли бы этот разговор состоялся. Думается, Тэиль не настолько дурак, чтобы при нем свои намерения озвучивать. И не просто намерения, а явную решимость во что бы то ни стало Чимина заполучить. — Я бы не был столь категоричен, Минни, — подчеркнуто выделяют ласковое, из его уст отвратительно звучащее обращение, но более ничего, увидев вышедшего из уборной брата, не добавляют. — Привет, бестия, — улыбается во все тридцать два Тэмин, подходя ближе. — Вижу, с моей апельсинкой ты уже успел познакомиться. — в крепкие, отражающие искреннюю радость встречи объятия сгребает Тэиля. — Очаровательный, скажи? — Скорее уж, ходячий секс, — лукаво из-за плеча младшего стреляет омега в сторону гаммы глазами.       Чимину от картины представшей невыносимо больно становится. Тэмин, сразу понятно, в старшем не чает души, его любит, что, узнай он о только что произошедшем, вдребезги разобьется и, вероятно, посеет между братьями, если не вражду, то холодный нейтралитет. Чимин для любимого человека этого не желает, в связи с чем решает молчать. Ну не будет же Тэиль его в самом деле преследовать? Да и в чс во всех соцсетях, которые тот, по всей видимости, знает, его, в случае чего, можно отправить. В остальном же, учитывая, что они нигде, кроме как на семейных сборищах, никак не пересекутся, особых проблем не должно возникнуть. Слабое, конечно, утешение, но зато помогающее себя в руки взять, спокойно под шутливые в сторону друг друга колкости обоих Ли пройти к накрытому в гостиной столу, где их ожидают родители. — Ну наконец-то, — произносит Мэйли, когда дети располагаются на местах. — Не думал, что на мытье рук требуется столько времени, — беззлобно ворчит, разрезая украшенный зеленью мясной рулет. — Думаю, одним соблюдением санитарных норм там не ограничилось, — поддевает парочку, переплетшую под столом пальцы, Кит. Надо ли говорить, что Чимин вновь по цвету с рубашкой Тэмина сливается? — Отец, — укоризненно смотрит на него Инфинит, а в глазах чертята шкодливые пляшут, позабавленные выпадом старшего. Что сказать, отец с сыном на одной окатывающей Марина волне. — Дело-то молодое, — смешливое в ответ, берясь за вилку с ножом.       Кухня сегодня европейская, мало Чимину знакомая, но несомненно вкусная, о чем он спустя пять минут старшему омеге, едва прожевавшись и отбросив всякое смущение, прямо и заявляет: — Не в обиду моему брату, но я еще ничего вкуснее не пробовал. — Ты мне льстишь, Чиминни, — яркой от уха до уха улыбкой расцвечивается именитый шеф-повар Кореи. — Как есть говорю. Божественно-вкусно, правда. Даже немного стыдно становится за то, чем я вашего сына кормил, — неловко посмеивается гамма. — Не наговаривай. Нормально ты готовишь, — вставляет Тэмин, немного удивленный его непринужденностью. Очевидно, папина еда не только божественна, но и волшебна — развязывает язык не хуже алкоголя. — Вот именно, что нормально, но не хорошо, не отлично, — не сдается Чимин, вспоминая сожженную вчера яичную лапшу, приведшую к жаркому на столе сексу. Вот об этом определенно не стоит вспоминать, точно не сейчас... — Все решаемо, и если у тебя есть желание, ты всегда можешь заглянуть ко мне в ресторан на мастер-класс. Я всегда тебе буду рад, — не теряя улыбки, предлагает Мэйли. — Также, я буду рад познакомиться и с твоим братом. Намджун, когда заходил к нам в гости, все уши мне прожжужал, какой у него замечательный омега. — О, — растерянно рот приоткрывает Чимин, — Не знал, что Джун-хён настолько с вашей семьей близок. А за предложение спасибо. Обязательно загляну. — Его папа мой давний друг и по совместительству наш рекламный менеджер, поэтому Кимы часто у нас в доме бывают. Так что и то, что Сокджин находится в положении, для меня не секрет. — Еще бы секрет. Да Сонхёль, как узнал, так сразу же сюда прибежал, крича, что скоро станет дедушкой, — хмыкает Кит, — В итоге, наш запас коллекционного вина заметно поредел, а мой персик наутро не смог встать на работу, и мне пришлось отпаивать его антипохмельным бульоном, — притягивает к себе зардевшегося супруга и звучно чмокает его в лоб. — Не обязательно было вдаваться в подробности, — бурчит недовольно Мэйли, источающий соответствующий его милому прозвищу аромат, гармонично переплетающийся с исходящим от его мужа запахом арбуза. Приятное для рецепторов сочетание, навевающее мысли о лете, а вкупе с ароматом апельсина Чимина — особенно. — Поверьте, мы на дне рождения нашего друга, узнав об этом, тоже кричали, — улыбается Пак, — Джин-хён столько времени всеми правдами и неправдами избегал официально начать с Джун-хёном встречаться, а в итоге... В общем, они ждут двойню и собираются пожениться весной. — Двойню? — радостно шеф-повар пищит, эмоционально всплескивая руками. — За это надо выпить! — Так вот чего ты так утром прыгал, — веселится Тэмин. — Ну хёны дают. — А как тут не запрыгаешь? Этот конспиратор до последнего от меня это скрывал. Говорил, что живот так быстро растет потому что он ест как не в себя. — Берите давайте бокалы, — откладывая бутылку, говорит им старший Ли. — А... эм... я, пожалуй, буду сок, — отказывается от вина гамма, думая, что а вдруг и для него прошедшая ночь не прошла даром? Не то чтобы верит в свою беременность, но чем черт не шутит? Вон и второго ему истинного, отчего-то не вступающего в разговор и задумчиво его разглядывающего, буквально на голову судьба, кем только не клятая, обрушила, о чем Чимин старается не думать, но все равно, украдкой на себе ловя чужой, вспарывающий кожу взгляд, думает. — Чимин, неужели это то, о чем... — начинает было Мэйли. — Нет-нет. Я просто... — поспешно прерывает омегу Пак и, ничего лучше не придумав, первое, что пришло на ум, выпаливает: — На антибиотиках. Мышечное воспаление. — Это серьезно? — спрашивает обеспокоенно Кит. — Я могу записать тебя в лучшую клинику. — Все нормально. Мы же спортсмены. У нас такое бывает, — приходит своему парню на помощь Тэмин. Не дурак и прекрасно понял, почему он отказывается от алкоголя. Да, вероятность, учитывая, что вязка произошла вне эструса, маленькая, но все же рисковать не стоит. — Смотрите у меня и, если что, обращайтесь. Принимать помощь от семьи незазорно, а тем более когда дело касается здоровья, — наставительно озвучивает альфа. — Слышал, что у гамм из-за противоречащих друг другу сущностей часто какие-то патологии возникают. — Которых можно избежать, если у этого самого гаммы будет и альфа, и омега, — как бы между прочим вставляет Тэиль, в упор смотря на закашлявшегося Чимина. — Тэли! Думаешь вообще что говоришь? — мгновенно ощетинивается Инфинит, в собственническом жесте притягивая к себе побледневшего Марина. — Всего лишь констатирую факты, — невинно пожимают плечами, намеренно усиливая свой феромон, что, в отличие от незамечающих в силу родственных генов остальных здесь присутствующих, ощутимо по альфей стороне гаммы бьет. — Факты? Предлагаешь нам заиметь в постели третьего лишнего? Ничего не попутал? — яростно, распаленный ревностью, сверкает потемневшими глазами диагональный. — Так, стоп. Вы чего тут устроили? — вмешивается Кит. — Никто никому никого в постель не подкладывает. А ты, Тэли, следи за языком. Тэмин с Чимином сами уж как-нибудь разберутся. — А что я такого сказал? Минни наполовину альфа, а значит, ему, по крайне мере в гон, требуется омега. Простая физиология. Не брату же ему тылы подставлять? — Тэиль, блядь, — рыкает, подскакивая на ноги, разъяренный Инфинит. — Мальчики... — испуганно с первого на второго мечется глазами Мэйли, но ни один из них, испепеляя друг друга взглядами, его не слышит. — Тэмин, не надо, — умоляюще снизу вверх на свою пару смотрит Чимин. Настойчиво за рубашку его тянет, пытаясь хоть как-то сгладить ситуацию. Осознает, что Тэиль тупо обоих их провоцирует, даже не точечно, а всеми имеющимися средствами не на Тэмина, а на него давит, вынуждает, пленяя ароматом корицы, его внутреннего альфу бесноваться, рваться истинному омеге навстречу. Невыносимо. А вот другой его части, напротив, хочется впервые в жизни построить гнездо, в ворох одежды любимого человека зарыться и никогда из него не вылезать, Тэиля не видеть, никогда не встречать. За что Чимина наказывают так? Зачем по кирпичикам разбирают его счастье? — Я только твой. Твой, слышишь? — вопреки собственному подвешенному состоянию, новую попытку достучаться до альфы предпринимает, — Мне никто, кроме тебя, не нужен. — Не нужен? Уверен? — Тэмин, гневом ведомый, не осознает, что в лицо самому дорогому, забравшему его сердце человеку бросает. — Помнится мне, ты когда-то был не против триады, — ударяет наотмашь по его хрупкому, ранимому существу. Злосчастный из прошлого эпизод и недавний в ванной, по сути, отказ всякой осмысленности слов альфу лишили, темное, неконтролируемое на поверхность подняли, а взамен утопили подорвавшегося прочь из гостиной Чимина. — Класс, — резюмирует Тэиль, пряча самодовольную улыбку за бокалом вина.       Получилось даже лучшем, чем омега рассчитывал. Тэмин никогда ничего от него не скрывал, всем с ним наболевшим делился. И о Кансо, и о желании сделать Чимину предложение, которое, он подслушал, отвергли, чем и воспользовался. Истинность братскую любовь перевесила. Слишком долго Тэиль, грезя о предначертанной паре и отвергая ухаживания альф, один был. — В свою комнату быстро, — повышает на него голос Кит, пока Мэйли, будучи слишком чувствительным, глотает слезы и не понимает, как семейный ужин мог обернуться настоящей катастрофой. — Как в детстве? Мне двадцать семь, а не семь, если ты забыл, отец, — фыркает омега. — Быстро, я сказал. Поговорю с тобой позже, — не терпящий возражений приказ. — А тебе, Тэмин, надо бы за Чимином бежать и вымаливать у него прощение, а не стоять тут столбом. Не так я тебя воспитывал, — разочарованно на тяжело дышащего Инфинита смотрит Кит, что похлеще ножа режет, но не его, осознавшего что наделал, и оттого не замечающего взгляда отца.       Тем временем хлопает входная дверь: Чимин, захваченный даже не обидой, а всепоглощающей болью, ни минуты в этом доме и ни секунды оставаться рядом с тем, кто нисколько не изменился, не желает, прямо как есть, в одних тапочках и не надевши верхнюю одежду, выбегает на улицу. Не знает куда, ловко, как заправский паркурщик, перемахнув через забор, лишь бы не догнали, не остановили, несется. Холодно. Очень. Но этот холод с тем, что обжигающими острыми льдами прорастает у него внутри, не сравним. В сказку поверил. Глупый. Наивный. С в лучшее верой, теперь растоптанной, кажется, безвозвратно. Точно так же, как и его до атома низведенное под ребрами сердце. Истинность проклятая, призванная счастье и кристально чистую, без примесей негативных чувств любовь подарить. Смешно, если бы не было так горько. Пак оправданий Тэмину, хоть и понимает, что его просто-напросто спровоцировали, не ищет. Как говорится, то, о чем думаем, беспокоимся, рано или поздно прорывается наружу, а значит, Ли, как бы ни уверял его, что ситуацию с Кансо отпустил, этого не сделал. Чимину так и не смог до конца довериться, думая, что ему его со временем станет мало и что ему нужен будет омега. «Не нужен!», — все существо Чимина кричит, и это правда. Чимин и тогда-то был согласен на триаду только лишь потому что хотел быть с Тэмином и, видит бог или кто там все эти подлянки устраивают для не заслуживающих оного, он бы, несомненно страдая, смирился. Ничего бы против истинному не сказал, довольствовался бы простым близ нахождением, изредка урывая капельку внимания, ласки. Безумно любящий и оттого самоотверженный идиот, готовый ради Тэмина на все, но всему есть предел, и Чимин его, размазывая по щекам соленую влагу, достиг. Игнорируя не прекращающий трезвонить в кармане телефон и разные по окрасу, от недоумения до жалости, взгляды, гамма, едва не теряя непредназначенную для бега обувку, продолжает бежать. Машинально людной улицы избегая, сворачивает через узкий переулок на соседнюю улицу, чтобы, вдруг если альфа его ищет, не оказаться настигнутым. Не понимает, что ему делать дальше, где искать приют, где схорониться. Ехать к Сокджину не вариант — брату портить праздник не хочется, в квартиру своего экс-теперь-парня — тем более. Юнги, Хосока, Чонгука, Тэхена в городе нет, да и младшие из команды наверняка разъехались кто куда. — Енот! — со спины его окликают голосом Ёсана.       Чимин, не ожидавший встретить здесь кого-то из знакомых, оборачивается. — Что случилось? Ты почему без одежды? — выронив из рук пакет, подбегает к нему обеспокоенный Кан, на ходу стягивая с шеи объемный шарф. — Вот, хотя бы так, — кутает его в мягкую ткань. — А ты к-как т-тут? — из-за рвущихся из груди рыданий заикается Пак. — Т-то есть, вы, — взглядом падает на подошедшего следом за омегой Хонджуна. — Это мы тебя должны спрашивать, — поставив на землю покупки, иронизирует капитан, снимая с себя отороченную мехом кожанку. — Надевай и не спорь, — накидывает ее на чужие дрожащие плечи. — Не надо... Заболеешь... — вяло сопротивляется гамма, но не ему и не в таком состоянии с этими двумя упрямцами спорить. — Скорее уж ты. С шакалом поссорился? — догадывается Ким, подхватывая пакеты. — Я так очевиден? — шмыгают носом. — Хотя да, плачу я только исключительно из-за него. — Блядь, только одни помирились, так нет, теперь надо поцапаться другим. Чего не поделили-то? Все же хорошо было. У вас даже, папу вашего, парные метки! — ворчит Ёсан. — Впрочем, позже расскажешь. Нехрен мерзнуть, — решительно парня по направлению к своему дому подталкивает. — Позже? А мы куда? — не понимает Чимин. — Ко мне конечно. Я тут на соседней улице живу. Выходили за соджу и закусками, — поясняет омега, шустро перебирая ногами. — Пошевеливайся давай. Не лето, знаешь ли. Оба заболеете, и что я с вами должен буду потом делать? Хон и так со вчера у меня прописался. Мол, захотел со мной отпраздновать рождество, а мне, не найдя приличной метлы, чтобы его выгнать, пришлось с этим смириться. — Ну да, ну да, — посмеивается альфа, вспоминая, что не далее утра и лежа в одной постели, Ёсан сам ему предложил остаться. — Цыц. Я могу и передумать, — цокает Кан, срезая дорогу через почти незаметную между особняками тропинку. Элитный район. — Ёса-хён, а твои родители... Я не помешаю? — плотнее кутаясь в нагретую Хонджуном кожанку, спрашивает Пак, что нисколько ему, до посинения губ околевшему, согреться не помогает. А вот Хонджуну хоть бы что, идет себе в одном джемпере и даже от холода не сутулится. — В командировке. Дома только брат и его, как он его называет, принцесса, — фыркает омега. — Кибом. Думаю, ты его знаешь. — Знаю. Он друг Джин-хёна, — кивает Чимин, огибая припаркованную около ворот двухэтажного, заметно поскромнее, чем у Ли, особняка ауди Хонджуна.       Преодолев железную преграду и пройдя небольшой сад, Ёсан распахивает перед другом двери. — Джонг, у нас тут пополнение бедных и несчастных, нуждающихся в психологической помощи бойцов. Ставь чайник и коньяк доставай из заначки, — с порога он громко кричит, буквально впихивая замешкавшегося гамму в дом. — Понято-принято, — в ответ веселое, кажется, нисколько не удивленное, как будто у них каждый раз нечто подобное происходит, что вообще-то так и есть. — А ты быстро под горячий душ, — возвращает Ёсан внимание на неловко с ноги на ногу переминающегося Чимина. — Отогрейся как следует, не спеши. Пижаму и халат я тебе организую. А после будем тебя реанимировать, что, как ты понимаешь, не обсуждается. Ну-ну, не плачь, — заметив вновь наполнившиеся слезами напротив глаза, треплет рыжие, вернее персиковые из-за подвыцветшей краски волосы. — Прорвемся. Джину позвонить? — Н-нет, не надо. Ему нельзя в-волноваться. Спасибо, Ёса-хён, — растроганный чужой участливостью, благодарно либеро лопочет. — Было бы за что, — отмахивается Кан и, слегка его приобняв, ведет в ванную.       Хонджун, предпочитая не вмешиваться, уходит с пакетами на кухню, где уже вовсю хозяйничают Джонхён и Кибом. — Ну что там у вас опять стряслось? — спрашивает Кан, добавляя в скворчащее на сковороде мясо приправы, — Кому мне на этот раз проводить психотерапевтический сеанс? — Чимину, либеро команды ежей. Мы пока не особо вдавались в подробности, но, по всей видимости, там что-то серьезное. Встретили его полураздетым и заплаканным на улице, ну и не проходить же мимо? — отвечает капитан, выгружая покупки на стол. — Так и знал, что Тэмин что-нибудь да выкинет, а виноват в случившемся точно он. Джин, когда мы с ним пересекались на мед-курсах, часто рассказывал о своем брате и его недоистинном, который что ни день, то доводил раньше пацана до слез. Хотя мне казалось, что у них все наладилось. Вряд ли они на парные метки необдуманно согласились, — говорит бета, нарезая на разделочной доске зелень. — Метки от, например, неосторожно брошенных слов не страхуют, — возражает Джонхён, обстукивая лопатку об сковороду. Затем выключает все конфорки, снимает с плиты чайник и наливает кипяток в заварочный, наполненный успокаивающимися травами. — Метки в принципе могут всю жизнь испортить, — появляется на пороге помещения младший Кан, привычно потирая изуродованную шею. — Ёса, я тебе сколько говорил не равнять всех под одно? — строго осекает его брат. — Уверяю тебя, если у вас все с Хоном сложится, а у вас сложится, ты захочешь от него ее получить, и, поверь мне, это тебе поможет окончательно оправиться. Плюс ко всему, к тебе и твой запах вернется, возможно. Кофе с виски отличное сочетание, а? — подмигивает ему, неумолимо краснеющему и проглотившему от такого заявления язык. — Ты пах кофе? — заинтересованно приподнимает бровь капитан, подходя к омеге ближе. — Ну пах и что? — пятится к стенке Ёсан, в нее лопатками упирается. Бежать от Хонджуна, прижавшегося к его бешено пульсирующей жилке носом, некуда. — А ты в курсе, что это мой любимый запах? Мне и какао так-то нравится, — добивает капитан, мягкий поцелуй оставляя на молочной коже. — Здрасьте-привет, брачные игрища, — посмеивается Джонг. — Хотя, судя по исходящим ночью из вашей спальни звукам, они еще вчера начались. Не то чтобы я не одобряю, но, Хон, ты слишком громкий. Чего там такого с тобой делал мой мелкий, мм? — Хён! — переходя на ультразвук, омега вопит, попутно отталкивая от себя альфу, засмущавшегося осознанием, что старший их слышал. — Какого хрена ты по ночам бродишь? Я думал, ты был кое-чем занят, — кивает на Кибома. — Или он тебе не дал? — Дал, — вместо Джонхёна отвечает Ки, расплываясь в лисьей улыбке. — И знаешь... мне понравилось. И да, я с твоим братом теперь официально встречаюсь. — Будда, он всегда у тебя такой прямолинейный? — закатывает Ёсан глаза. — Без подробностей, пожалуйста. — Что есть, то есть, и мне это в нем полюбилось особенно, — притягивает Джонхён к себе бету. — Люблю твой острый язычок, принцесса, — в скулу целует, сцепляя на его талии руки. — Кхэм-кхэм, — неловко покашливает Хонджун. — А как там Чимин? — Точно! Чимин! — спохватывается журналист и выбегает из кухни. — Так вы дошли до конца или нет? — уютно устроившись в чужих объятиях, возвращается Кибом к смущающей капитана теме. — Мне обязательно отвечать? — стыдливо отводит глаза капитан. — Значит, нет. Но все впереди, дрочка тоже неплохо, а учитывая, что Ёса впервые впустил к себе в кровать альфу, это для него огромный шаг, — резюмирует Джонг. — Сам понимаешь, то, что с ним произошло, сильно на его психике сказалось. — Понимаю, но о дрочке-то ты откуда знаешь, хён? — негодует Хонджун, принимаясь разливать чай, чтобы скрыть заалевшие щеки. — Всего лишь предположил и оказался прав, — посмеивается Кан. — Да ну тебя. Вы с Ки-хёном друг друга стоите. Ни стыда, ни совести... — Ни религии, ни воспитания, — продолжает над ним подтрунивать старший. — Иными словами, добро пожаловать в нашу психбольницу.       А Хонджуну деваться куда? Никуда, конечно же. Он с удовольствием приглашение принимает. Потому что семья Канов ему действительно нравится своей простотой и в общении легкостью, а особенно один ее конкретный член, в которого влюблен и который вполне может оказаться его истинным, а если и нет, то это неважно. Важен сам Ёсан. Многогранный, ершистый, таящий в себе много нерастраченной страсти зайчонок, что ее вчера, его на кровати доводя до под веками звезд, на него обрушил. После донельзя нежным был, к нему ластился, довольно мурча что-то о том, какой у него, оказывается, чувствительный альфа. Жаль только, что на большее не согласился, не позволил и себе удовольствие доставить, но тут Джонг прав, все впереди. — Привет, — спустя десять минут проходит на кухню Чимин, завернутый в махровый халат Ёсана. Топчется на пороге, не решаясь сделать шаг дальше, и тупит в пол опухшие, потерявшие всякий блеск и жизнь глаза. — Я Чимин. — Джонхён. Для тебя Джонг или хён, — дружелюбно улыбается ему альфа. — Проходи и садись за стол, не стесняйся, — отодвигает для него стул. — Спасибо, хён, — взгляд, насколько это сейчас возможно, благодарный. — Хорош нас благодарить. Рассказывай давай лучше, — плюхается напротив пришедший с ним вместе Ёсан. — Не думаю, что это будет правильно, — отвечает Пак, располагаясь на предложенном месте. — Мы должны все решить с Тэмином между собой. — Решение, конечно, похвальное, но, как минимум, я о вашей ситуации и так прекрасно осведомлен. Смысла таиться нет. Я все равно, тесно общаясь с твоим братом, узнаю, да и остальные тоже. Ни для кого, кроме Джонга, здесь не секрет, что у вас в прошлом происходило, — говорит Кибом. — И мы тебя не из праздного любопытства спрашиваем, а потому что хотим помочь. Так что заканчивай изображать жертвенность и начинай вещать, енот-полоскун. Что случилось в доме семьи Ли? — дает понять, что действительно в курсе некоторых событий, чем Чимину все-таки развязывает язык.       Сложно в себе, будучи ранимым, нуждающимся в поддержке и зависящим от чужих слов, подобное удержать, и он, то в заикание, то в откровенные рыдания скатываясь, рассказывает все. — Пиздец, — многозначительное выдает Ёсан, обнимая давящегося слезами друга по окончании истории. — Вот мудак, собственно, как и его брат. — Ты же понимаешь, что Тэиль его спровоцировал? Намеренно надавил на больное, что естественно Тэмина никак не оправдывает. С какой стороны ни посмотри, а это низко, заверив, что доверяет тебе, обратно противоположное доказать своим поступком, — откладывая кружку, произносит Ки. — Да понимаю я! — несдержанно выпаливает Чимин, смотря разбито на бету. — Но мне-то с того что? Я его люблю, понимаешь? Так, как никого и никогда уже не полюблю. Он вот здесь, — в районе бьющегося на последнем издыхании сердца сжимает халат. — Я все равно его вопреки всему прощу, а потом... п-потом... все повторится. Тэмин мне постоянно будет напоминать о ебучей триаде, п-пускай неумышленно, но будет, что... что из раза в раз станет м-меня разбивать, п-пока совсем н-ничего не останется. Я не знаю что мне делать, — трясущимися руками тянется к кружке, чтобы иссушенное горло смочить. — Во-первых, успокоиться, — наставляет Джонхён. — А во-вторых... простишь-то ты его простишь, но ничто тебе не мешает потянуть время. Прилично потянуть, Чимин. Ему нужен урок, причем незабываемый, такой, чтобы и он помучился и как следует свой поступок осознал. Ну и в-третьих, я всегда могу подправить его мировоззрение, — демонстративно похрустывает кулаками. — Тебе бы только подраться, — фыркает Ёсан. — Впрочем, я не против. Да и тогда, сам знаешь когда, тоже не был, — вспоминает во что брат рожи его насильников превратил. — Н-не надо его бить! — пугается Чимин. — Жаль, — наигранно грустно вздыхает старший Кан, синхронный смешок вызывая у Хонджуна с Кибомом. — Надеюсь, хотя бы по поводу второго пункта возражений нет? — Нет, — размазывая по лицу слезы, согласно гамма кивает. Вместе с тем, в его кармане телефон, поставленный на беззвучный режим, вибрировать начинает, заставляя достать его из него. «Джин-хён» значится на экране, но он, не зная, как поступить, коснуться зеленого сенсора не решается. Брат мигом, что что-то не так, по его голосу поймет. — Ответь, — увидев наименование контакта, говорит омега. — Тэмин, ища тебя, наверняка уже перед ним спалился.       Пак, гипнотизируя продолжающий вибрировать айфон взглядом, со справедливостью сказанного соглашается и принимает звонок. — Чимин! Господи! Я тебе двадцатый раз звоню! Где ты?! Ты в порядке? — сразу же град вопросов сыпется из динамика. — Хён, не кричи и не волнуйся. Я у друга... друзей, — хрипло из-за долгих рыданий и подступающей болезни просит Чимин. Мало на ком не скажется беготня по зимним улицам полураздетым. — Не волноваться?! Издеваешься?! — буквально визжит Сокджин, что даже без громкой связи слух парней на ленточки режет. — Я с такими от тебя выходками раньше срока рожу! Убежать не пойми куда и без куртки... Быстро говори адрес. Я сейчас же приеду. — Ты все знаешь... — обреченное выдыхают. — А, блядь, не должен?! Твой тупой альфа все рассказал. Сука, да я его чуть не придушил. Стоял тут на пороге и умолял, думая, что ты у меня, позволить с тобой поговорить, а мне и самому бы надо, да я ни духом, ни сном куда ты пропал и что происходит. Ни смс от тебя, ничего! — Прости... Я не хотел тебя волновать. Не подумал, что он к тебе поедет... — озвучивается виновато, поникая плечами. — Не хотел он! Ладно. Что там с адресом? — на более миролюбивый тон переходит омега, меряя комнату шагами.       В ответ задушенный всхлип. — Эй-эй, малыш, только не плачь. Я люблю тебя, слышишь? И не злюсь. Только скажи куда приехать. Мы с Джуни тебя заберем. — Он все еще у в-вас? — спрашивает Чимин, содрогаясь всем телом, не чувствуя успокаивающих поглаживаний Ёсана по спине. — Нет конечно. Джуни, узнав, что случилось, спустил его с лестницы, что, как по мне, слишком мягкое для него наказание. Я бы, не держи меня Джун, и мокрого места от него не оставил. Короче, твой шакал легко отделался. Блядь, прибил бы... — не сдержавши эмоций, вновь Сокджин срывается на фальцет. Чимин впервые слышит такое количество матов от брата. — Хён, не надо. Не вмешивайся, пожалуйста. Мы сами разберемся. Мне просто... п-просто нужно время. И приезжать тоже не надо. Я у Ёсы-хёна. Тут и Ки-хён, и Хон-хён, в общем, я не один. Не переживай, ладно? — Какой не переживай? Приеду я все равно, и не спорь. Скажи Ёсану готовить для нас с Джуни комнату. А то ишь чего удумал. Не приезжай, блин, — безапелляционное бросает старший Пак и, во избежание возражений от младшего, скидывает звонок. — Что и ожидалось от Джина, — подводит итог Ёсан. — Ну, как говорится, в тесноте да не в обиде, — хмыкает Джонг и, хлопнув в ладони, командует: — Пора накрывать на стол.

***

      По прошествии получаса компания, покончив со всеми приготовлениями, располагается в гостиной. Джонхён с Кибомом занимают диван, Хонджун, пользуясь теснотой кресла, усаживает Ёсана под его возмущения к себе на колени, ну а Чимин... Чимин подле елки сидит на ковре, блуждая невидящим взглядом по разноцветным шарам. Друзья по молчаливому согласию решили его не тревожить и теперь в ожидании еще двух гостей тихонько переговариваются. Через десять минут на улице раздается шум мотора, оповещающий присутствующих о приезде Намджуна и Сокджина, и Ёсан идет заблаговременно их встречать. — Привет, — пропускает он парней в дом. — Где он? — вместо ответного приветствия спрашивает омега, на ходу срывая с себя пальто. — Я здесь, — едва слышно хрипит Чимин, вставая с пола. — Господи, ребенок, — подбегает к нему сразу же брат и крепко его до хруста костей обнимает. — Ты нас так напугал.       Намджун, обмениваясь рукопожатием с Хонджуном и Джонхёном, понятливо не вмешивается. — Прости... — всхлипывает гамма, утыкаясь носом в пахнущую полевыми, тесно переплетенными с ароматом горных сосен цветами шею старшего, а хотелось бы в другую, с вина пряного запахом. Никак он в себя не придет, с каждой минутой только больше истаивает, болью по рукам и ногам скованный, едва силы находит дышать, чувствуя, как разрастается внутри дыра, которую не зашить, не заполнить, от этой раны не излечиться. Только один человек с ней справиться сможет, и его среди здесь собравшихся нет. — Тшш, малыш. Не извиняйся. Я все понимаю, — целует Сокджин Чимина в лоб. — Да ты весь горишь! Блядь, я точно Инфинита убью, — суетливо отстраняется, вглядываясь в его болезненно блестящие глаза. — Ёсан! — Понял, сейчас все принесу, — без лишних вопросов подрывается за аптечкой Кан. — Хён, все нормально, п-правда. Не волнуйся, пожалуйста. Тебе н-нельзя, — выпутывается либеро из чужих рук, слезы глотая. Не нормально, на самом деле. Его мутит, кружится голова и саднит горло, будто по нему трут наждачкой. — Вижу я, как нормально. Тебе надо лечь и поспать, а завтра поедем в больницу к отцу. — Сокджин, верно? — вмешивается Джонхён. — Пойдем, я вас в комнату родителей отведу.       Джин кивает и послушно за альфой идет, волоча за собой вяло сопротивляющегося Чимина. — С меня гоголь-моголь, — кричит им в догонку Кибом, подрываясь в сторону кухни. — Джонг, — представляется Кан, открывая перед братьями двери в спальню. — Не стесняйтесь просить, если что-нибудь понадобится. — Спасибо и извини, что доставляем вам беспокойства, — благодарно менеджер произносит, укладывая пошатывающегося и, кажется, постепенно уходящего в забытье гамму на кровать. — Фигня. Не бери в голову. И ты это... — взгляд смущенный опускают на хорошо уже видный живот, — Может, лучше кто-нибудь из нас посидит с Чимином? Не хотелось бы чтобы и ты заболел. — Не заболею. Я, в отличие от этого ребенка, иммунитетом не обделен. Да и как я его оставлю? — глядя слезящимися глазами на трясущегося в ознобе Марина, заботливо накрывает его одеялом Сокджин. — Он же... — все-таки не сдерживается и начинает всхлипывать, — такой беззащитный, ранимый... Как вообще Тэмин посмел такое ляпнуть? Я просто не п-понимаю... Я д-думал, он исправился... У Чиминни так с-светились глаза... — присев на кровать рядом с засыпающим парнем, ласково его по голове гладит. — Ревность творит страшные вещи, Сокджин. Самое темное в нас поднимает, на необдуманные поступки толкает, чего не многим искренне любящим избежать удается, а Тэмин Чимина любит. Будь это не так, то и не случилось бы того, что случилось. Тут и далеко ходить не надо, ситуация Юнги и Хосока наглядный пример. У них тоже имела быть место ревность, хоть и обоснованная, — спокойно отвечает Джонхён. — Не расстраивайся, все наладится. И прекращай плакать, тебе нельзя. Сделаю тебе травяной чай. — С-спасибо, хён. Ёсану с тобой повезло. — Очень повезло, — заходит в комнату вышеупомянутый омега, держа перед собой поднос с лекарствами и приготовленным Кибомом гоголь-моголем. — Я тут уколы на всякий случай принес, если вдруг температура высокая, — ставит свою ношу на прикроватную тумбочку. — Я разберусь, идите, — говорит Джин, потянувшись за градусником. — Сокджин-а, — сквозь полудрему шепчет Чимин, когда братья оставляют их наедине. — Что такое, Чиминни? — приподнимает его руку старший, чтобы измерить температуру и, приладив градусник, опускает ее обратно. — Побудешь со мной? — донельзя жалостливое, заставляющее сердце Сокджина сжаться. — Конечно, ребенок. Никуда не уйду. Ты только поправляйся скорее. — Прости за испорченное рождество. Я самый худший на свете брат. И вы меня простите, дядя из меня тоже так себе, — живота омеги касается гамма, осоловело моргая. — Глупостей не говори. И ничего ты мне не испортил. Мы вместе, и это самое главное.       Чимин, уже где-то не здесь находясь, улыбается. И ему с братом повезло. Самая крепкая, сильнее истинности связь. В ней его опора, успокоение, никогда не ранящая любовь.