Соник

      У Юнги руки дрожат, отчего который по счету шар оказывается не на ветке, а на ковре. Елка, перекочевавшая двадцатью минутами ранее из чулана в гостиную, что-то совсем наряжаться не хочет, что неудивительно, учитывая в каком состоянии находится украшающий ее омега. Нет, он нисколько не жалеет, что согласился в этот наступающий на пятки вечер Хосоку довериться, всего себя ему подарить, узнать, какого это, попробовать на вкус с ним полноценную близость, но не бояться все равно не может. Страхи же такая зараза, они, внутри буйно разросшиеся и постоянно прошлым болезненным подпитываемые, по щелчку пальцев не искореняются, продолжают мучить, душить, подкидывать в мысли отвратительные картины возможного итога, где Юнги, игнорируя его попытки сопротивления, насилуют. Мин прочь старается подобное из головы гнать, что, посмотрев на тепло улыбающегося Чона, получается. Он ему верит, он его любит, в нем не сомневается. — Карапуз, ты с этими шарами как настоящий котенок выглядишь. Катаешь их по полу, а не вешаешь на елку, — посмеивается Хосок с очередной укатившейся игрушки. — Сам сейчас будешь наряжать, — в ответ фыркают, смешно надувая губы. — Да я с радостью, — не теряя улыбки, хмыкает альфа. Берет в руки мишуру и обматывает ей шею омеги. — Вообще-то я имел в виду елку, а не себя, — бурчит Юнги, доставая из картонной коробки фигурку пряничного домика. — Это моя любимая, — переводит тему, показывая ее капитану, — Мне ее дедушка подарил. — Красивый, — шепчет Чон, смотря не на игрушку, а на Мина, чего тот, предавшись счастливым воспоминаниям, не замечает. Трепетно проходясь по посеребренной крыше домика пальцами, его разглядывает, когда как парень, сидящий напротив, его самого.       Для Хосока Юнги самый прекрасный, ставший, отбросив прежнюю скованность, по-особенному очаровательным, что даже болезненная худоба, под глазами мешки и прядка седая в темных волосах нисколько его внешности не портит, разве что усиленное из-за подступающего гона в разы желание вызывает поскорей откормить, от всего мира в своих объятиях спрятать и защитить. Хосоку, захваченному едва ли контролируемой к нему нежностью, очень тяжело от собственнических, почти что звериных замашек сдерживаться, но, чтобы не напугать, приходится. Юнги и без того, согласившись попробовать, огромный шаг сделал, себя пересилив, однозначно сказал ему «да», хоть потом и стыдливо взгляд прятал. Наверное, и он, впрочем, как Хосок, тем был ошарашен. В приятном, конечно же, смысле. «Везучий ты сукин сын, Шедоу», — едко сущность внутренняя то и дело над Чоном гогочет, но, а Чон... Чону здесь крыть нечем, и он, лыбясь, как распоследний дурак, подползает к Мину и его, от неожиданности пискнувшего, в губы припухшие целует, укладывая на ковер. Мин по первости сопротивляется, в чужой рот мычит, но быстро сдается, покорно ноги разводит и в вихры алые зарывается руками, в них, послушно размыкая уста, беспорядок наводит, так привычно уже и так правильно сплетается с языком своим языком. Кажется, планам на вечер суждено здесь и сейчас сбыться. — Юнги, сынок... — хлопает входная дверь.       Или нет... — Ох, простите-простите старого, я не смотрю, — причитает на пороге дома накрывший глаза ладонью Сунхёк.       Юнги в панике сразу же от себя Хосока отпихивает и подскакивает на ноги. Заливаясь стыдливым румянцем и тяжело дыша, к внезапному гостю идет. Да уж, топ неловких ситуаций как-то уж слишком за последние два дня пополнился, а все из-за как ни в чем не бывало встающего с пола капитана ежей. Будто бы и не случилось только что ничего такого, будто бы для него доводить истинного до тахикардии одно удовольствие, важнейшая, если хотите, миссия. Прибить бы, да рука не поднимается, в отличие от кое-чего пониже. — Здравствуйте, Сунхёк-ним. Это вы меня простите, я просто... — мямлит омега, смущенно перед мужчиной топчась и теребля оплетающую шею фиолетовую мишуру. — За любовь не извиняются, фруктик, — улыбается бета. — Рад, что у тебя все налаживается, и что ты, ну... — увидев пластырь на шее парня, опешивает, — Это то, что я думаю? О боже, я так за тебя счастлив! — стискивает его, не перестающего полыхать лицом, в медвежьих объятиях. — Это надо же...       У Хосока, хоть и понимающего, что для Юнги Сунхёк все равно что родственник, рык рвется из горла, показываются клыки и дыбится загривок, что тот, в чью сторону оное направлено, замечает и спешит отстраниться от Мина. — Твой-твой. Спокойно, Хосок, я не претендую, — смиренно склоняет он голову, признавая главенство альфы. — Хо, ты чего? — а вот Юнги, никогда ранее с подобным не сталкивающийся, происходящего не понимает, но отчего-то перед своим истинным чувствует вину, внутренне скулит и весь поникает. Если бы у него были уши и хвост, он бы их поджал и заскулил далеко не образно, а в голос. — Все в порядке, Юнги. Не сердись на Хосока. Это я, дурак, не подумал и полез к тебе, только-только помеченному, обниматься, иными словами, покусился на чужое, — поясняет мужчина, еще на шаг отходя от омеги. — Извините, Сунхёк-ним, я правда не хотел, оно само, — искренне просит прощения вернувший самообладание капитан, оплетая талию удивленного сказанным связующего. — Все, что я понял, так это то, что не понял ничего, — неловко посмеивается Мин, постепенно успокаиваясь от тепла рук своего альфы. — Ну это логично, учитывая, что Менн-и растил тебя в тепличных условиях, от всего оберегал, — хмыкает Сон. — Собственно, я чего пришел-то... Проверить как ты тут хотел и вижу, что у тебя все хорошо. С рождеством, фруктик, и вот... — берет с трюмо у входа ранее отложенный контейнер с ананасовым внутри пирогом, — ... это тебе. Сам испек. — Спасибо, — тепло улыбается Юнги, принимая подношение. — Не за что. Тебе надо вес набирать. Ну, а теперь я, пожалуй, пойду. Не буду портить вам праздник. — Не говорите глупостей, дядюшка. Ничего вы нам не портите. Раздевайтесь давайте и проходите. У нас, конечно, не то чтобы особо накрыт стол, но доставка скоро уже должна подъехать... — махает омега на позади журнальный столик с разбросанными по нему закусками и бутылками вина. — И я, если честно, сам собирался вас навестить. У меня есть к вам важный разговор. — Что ж, тогда не смею отказываться, — кивает мужчина, снимая ботинки и куртку. — Хо, — тем временем обращается Мин к капитану. — Может, ты меня уже отпустишь? — красноречиво смотрит на крепко сжимающую его талию руку. — Если только ненадолго, — прикусив за кончик его порозовевшего ушка, шепчет Хосок. — На иное я и не согласен, — ответный шепот, на раз поджигающий и без того не выдерживающее никакой критики самообладание альфы.       Сунхёк с них перестать улыбаться не может. «Менн-и, смотри, ты это видишь?», — мысленно спрашивает любимого, ждущего его на небесах омегу, к которому он не сейчас, но через несколько лет присоединится и наконец-то как должно ему признается в своих чувствах. — Дядюшка, что пить будете? У нас соджу есть, есть вино, — суетится Юнги около столика, пока бета устраивается в мягком, накрытом связанным Чунменом пледом кресле. — Мне чаю. С алкоголем я решил завязать. И так слишком злооупотреблял в последние дни, — говорит мужчина, вспоминая, чего только ему стоило прочитать отданное омегой письмо от его дедушки. «Прости меня, что я такой трус, и так и не смог тебе сказать раньше, что мое сердце давно принадлежит тебе, Сунн-и» до сих пор по вискам бьет, уже собственное сердце заставляя проливать нескончаемые слезы, «кто тут трус, так это я, моя сирень» в пустоту отвечать. — Да, конечно, — произносит Мин, собираясь было уже убежать на кухню, но Чон его, насильно усаживая на диван, останавливает: — Сиди, я сам сделаю, — игнорируя возражения, уходит. — Совсем же ничего мне самостоятельно не дает делать, — возмущается Юнги, когда Хосок из поля зрения пропадает. — Я такими темпами и душ буду принимать строго под его контролем. — Определенно будешь, — посмеивается мужчина. — Ты теперь меченный, Юнги, к тому же, его истинный, ну и твой запах... сам знаешь, он и обычных-то альф и омег с ума сводит, что уж говорить о Хосоке. — Эта проблема решена. Друзья сказали, что я, получив метку, стал терпимо для них пахнуть, представляете? — чего не было ранее, нисколько словам о своей особенности не расстраиваются. — Твой дедушка предполагал, что так будет и очень обрадовался, узнав, что ты нашел пару, и не просто пару, а тебе предначертанную, впрочем, как и я. Но тебе следует понимать, что для Хосока твой аромат остался неизменен, а значит, как бы это помягче сказать... — Сунхёк-ним, я не маленький. Говорите, как есть, — решительно омега смотрит на бету, чему вновь загоревшийся на впалых щеках румянец до смешного противоречит. — А то ты сам не догадываешься. Постоянно голоден он до тебя будет и всего из этого вытекающего, — лукавым взглядом стреляют в шумно сглотнувшего парня. — Ну чего ты, не маленький, так покраснел? — поддевают беззлобно. — Хосок, конечно, я уверен, постарается сдерживаться, но в целом да, ты попал. — Я отошел всего на пять минут, а вы уже успели напугать моего котенка, — журит шутливо мужчину вернувшийся с дымящейся кружкой капитан. — Не напугать, а подготовить, — нравоучительно поднимает вверх палец тот. — Я не испугался! — возражает Юнги, во что, глядя на него, сжавшегося на диване в трогательный комочек, не верится от слова «совсем». — Надеюсь, что так. Потому что все, что сказал Сунхёк-ним, чистейшая правда, — отдав кружку бете, подмигивает омеге Хосок. Далее с ним рядом усаживается, сразу же его себе под бок подгребая.       Связующий, обрабатывая полученную информацию, не возражает. Ему, представившему будущие перспективы, как-то не до того. И хочется, и колется. Но первого все-таки поболее будет. — Так о чем ты хотел со мной поговорить, Юнги? — переходит к насущному Сон, не желая в доме надолго задерживаться. Прекрасно понимает, что как бы тепло к нему ни относился Мин, но в данный момент он здесь находится на правах третьего лишнего, то есть, забредшего на территорию ведомого собственническими инстинктами альфы. — Дядюшка, думаю, вы уже догадываетесь, что я скоро из Тэгу уеду. У меня учеба, команда, которую я никак подвести из-за желания тут остаться не могу... — выпав из прострации, начинает Юнги и после секундной задержки добавляет: — Ну и, конечно же, мой альфа, — влюбленный взгляд поднимает на расплывшегося от его слов в солнечной улыбке Хосока, — Но этот дом... я... — Ты продавать не хочешь, — отхлебнув чая, помогает ему бета. — И не надо, Юнги. Я за ним пригляжу. — Да, не хочу, — кивает омега, ощущая по спине поддерживающее поглаживание от того, кто любое его решение, кроме с ним расстаться, примет. — Но вообще-то я не о том, чтобы вы за ним приглядели, планировал попросить, вернее даже не попросить, а предложить вам в него переехать. Дом более новый, чем ваш, и... дедушка говорил, что свой вы так до конца и не выкупили... — Это, конечно, щедрое предложение с твоей стороны, но ... — растерянно выдыхает не ожидавший ничего подобного от него мужчина. — Пожалуйста, дослушайте, — предчувствуя отказ, поспешно обрывает Сона Юнги. — Вы переедете сюда не как квартирант, а как полноправный владелец. Я напишу дарственную, и единственное, что от вас потребуется, так это пару раз в году ждать меня в гости. Уверен, деда бы меня в таком решении поддержал, поддержите и вы меня. Не отказывайтесь, умоляю, — слезящимися глазами смотрит на бету. — Какой же ты все-таки добрый ребенок, Юнги, — расчувствовавшись, шмыгает носом Сунхёк. — Ну как тебе отказать? Конечно я тебя всегда буду ждать и согласен, но при одном условии... — загадочно тянет. — Что? Каком? Если надо упаковать все вещи, то это само собой... — тараторит Мин, готовый на все, лишь бы только Сон заднюю не дал. — Что ты обещание, данное Менн-и, выполнишь, — сквозь вставшие в карих глазах слезы посмеивается бета. — Что, уже забыл? — продолжает смеяться с недоумевающего вида омеги. — Забор, фруктик, забор. — Ну вы блин! — облегченный смешок выдает связующий. — Будет сделано. — А о чем речь? — не понимает Хосок, все это время сосредоточенный на призывно пульсирующей на шее пары жилке. — А ты разве не заметил, в каком плачевном состоянии мой забор? Ну и вот, я пообещал дедушке, что летом приеду и помогу новый поставить, — отвечает, улыбаясь, Юнги. — Вообще не вопрос. Поставлю, — говорит капитан, преисполненный желанием своему омеге угодить, порадовать, показать, что он для него альфа достойный. — Хо, обещал-то я, а не ты. У тебя летом пляжка. — У тебя так-то тоже, если ты не знал, и это не обсуждается. Будешь играть в паре со мной. Приедем сюда после турнира. Я буду ставить, ну, а ты... — Им любоваться, — подсказывает Сунхёк. — Ха-ха, очень смешно, — надувается Мин. — Не буду я никем любоваться! Вместе приедем, вместе поставим. Я и обои так-то клеить умею, паркет класть и еще много всякого! — Не сомневаюсь, но, стесняюсь спросить, зачем тогда тебе я? — Любить меня, — ирония игривая, пробегаясь пальчиками по чужой мускулистой груди. — Так и люблю, и забочусь, а потому ты у меня спину гнуть не будешь. Тебе еще щенков наших носить, омега, — рокочет Чон, оголяя клыки. — К-каких щенков? Т-ты совсем уже? — отпихивает его от себя Юнги, что рыкнувшему Хосоку как зайцу морковка. Он его обратно к себе притягивает и носом, отодвигая мишуру, в ароматную шею зарывается. — Я бы на твоем месте сейчас согласно кивал, — вклинивается, вставая с кресла и откладывая кружку, Сунхёк. — Тут, похоже, не только в метке дело, но и в предгоне. Надеюсь, что это такое тебе объяснять не надо? — Сунхёк-ним... — жалостливый взгляд бросает на бету омега. — Крепись, Юнги, крепись, — Сон разводит руками. — Ну, а я, пожалуй, пойду все же. Провожать не надо. Еще раз вас обоих с рождеством, ну и не забывайте предохраняться. У Менн-и вроде бы противозачаточные в аптечке всегда были. — Сунхёк-ним! — Ничего не слышу, ничего не вижу. Ты, как ты сказал, не маленький, — уходя, насмешливое бросают, оставляя Юнги на растерзание Хосоку, а по-другому происходящее никак назвать нельзя. — Ну, Хо! Постыдился бы хоть Сунхёка, — возмущается обмякший в руках своего альфы омега. — Прости, это сложно контролировать, — в ответ виноватое, не отрываясь от его кожи. — Можно, когда приедет доставка, я тебя покормлю? — щекотно по выпирающим ребрам ладонью проходится. — Можно, но что ты под этим подразумеваешь? — тяжело дышит связующий из-за непрекращающихся по всему телу касаний капитана. — Ты совсем ничего не знаешь, да? — слегка прикусывая выглядывающую из ворота растянутой футболки ключицу. — Н-нет? — сдавленно булькает Юнги, плавясь от исходящего от Хосока жара, от него самого. — Такой невинный, такой неискушенный, — довольно мурчит Чон. — С ума меня сводишь. — Чон Хосок, прекращай и объясни по-нормальному, чего еще мне от тебя ждать? — с неимоверным усилием выкрутившись из тесных объятий, требует Мин. — Ладно, — вернув себе осмысленность действий, сдается Хосок. — В общем, в предгон мне жизненно-необходимо о тебе заботиться, и когда я говорю заботиться, то это не ограничивается банальным «сделать чай». Я становлюсь очень чувствительным к твоим эмоциям, желаниям, любому твоему жесту. Мне постоянно нужен с тобой контакт, и желательно чтобы ты вообще дальше, чем на шаг, от меня не отходил, нужен твой запах, нужно знать, что ты всем доволен и в безопасности. Кого-то постороннего рядом с тобой я в принципе не приемлю, могу наброситься. И все, что я озвучил, возведено из-за метки и нашей с тобой истинности в абсолют. Поверь, для меня это тоже все ново, я раньше ни с кем ничего подобного не испытывал, да что там, я даже без предгона готов для тебя сделать все. И нет, дело не в том, что я наконец-то ощутил твой аромат, я и без него в твоем присутствии уже начинал крышей ехать. — Это... — ошарашенно хватает воздух омега, не находя озвученному определения. — Пугает? — невесело хмыкает альфа, зарываясь пятерней в свои волосы. — Мило, — робко улыбается Юнги, подползая ближе. — Мой самый лучший альфа, который когда-то называл меня коротышкой, постоянно поддевал и даже этим к себе привязывал, — левую щеку целует, следом правую, пока не подбирается к губам. — Люблю тебя, — в них шепчет, однако поцеловать так и не успевает — в дверь звонок момент рушит. И боже, как же Хосок того, кто их прервал, сейчас ненавидит. — Блядь, — раздраженно подскакивает он с дивана и идет, прихватив кошелек, открывать. — Только не бросайся, пожалуйста, на курьера, — в догонку ему Мин хохочет.       Спустя несколько минут Хосок, разложив на столике перед диваном заказанную еду, как-то странно, по мнению Юнги, на него смотрит. Будто бы чего-то ждет, предвкушает, едва не повиливая хвостом, которого так-то нет и быть не может, но омега готов поклясться, что его видит, отчего ему становится смешно. Капитан такой сейчас милый, напрашивающийся на ласку, от его поведения внутренняя сущность связующего довольно урчит, к нему тянется и на что-то намекает. Похоже, это не Чон, а он сам скоро с ума сойдет от всех этих непонятных и незнакомых ему порывов. — Ну чего? — не выдержав его щенячьего взгляда, спрашивает Юнги, беря, порядком проголодавшись, одноразовые приборы, которые сразу же из его рук выхватывают, и усаживают к себе на колени. — Ты разрешил мне тебя покормить, — поясняет альфа, подцепляя палочками из контейнера кусочек свинины. — Оу, — только и может выдавить омега, осознав, что его ждет. И, черт возьми, как же это смущает, вместе с тем, чем-то приятным отдаваясь внутри. Кажется, он наконец-то полно прочувствовал смысл словосочетания «бабочки в животе». Что ж, выбор тут небольшой, поэтому Мин послушно открывает рот и позволяет Чону положить на язык мясо.       Хосок же от этого словно светиться весь начинает и спешит взять следующий кусочек, затем еще один, и еще, чередуя их с пряным рисом. Причем, выбирает самые, по его мнению, сочные и красивые. — Моему омеге вкусно? — слизнув с уголка губ Юнги соус, рокочет. — Вкусно, альфа, — слишком очаровательно, заставляя сердце Чона сладко сжиматься, улыбается Мин. — А ты? Ты ведь тоже голодный... — робкий вопрос. — Позже, сначала ты, — отвечают, поднося к его рту помидорку черри. — Я так объемфся. Тофнее уфе, — толком не прожевавшись, мычит связующий, отодвигая от себя очередное подношение. — Хватит, Хо, поешь теперь сам. — Омега должен хорошо питаться, — не соглашается Хосок, упрямо возвращая палочки обратно. — Ну, Хосок, я честно наелся, — канючит Юнги, с не меньшим упрямством отворачиваясь от еды. — Мало. Худой. Нужны силы.       Парню с его поведения становится смешно, но и в то же время немного тревожно. Не хотелось бы, чтобы альфа к вечеру, отдавшись инстинктам, всякую осмысленность потерял. — А если теперь я тебя покормлю? — пришедшую на ум идею озвучивает Мин, надеясь, что предгон и в обратную сторону работает тоже. — Омеге не нравится, когда его альфа голодает, — из в миг ослабевших пальцев, пользуясь чужой заминкой, вырывает приборы. — Открой рот, альфа, — поддев полоску говядины, подносит ее к его губам. Кому рассказать — не поверят. Неужели в этот период у них так будет теперь всегда? Но Юнги, неловко поерзывая на бедрах в ожидании когда прожуются, вообще-то не против. Кормить буквально с рук любимого человека волнительно, видеть, как нежностью к нему лучатся напротив глаза, приятно, сидеть в теплых, утопая в морском аромате, объятиях уютно. Ни страхов, ни каких-либо барьеров, ни обид, ничего, кроме цветущей любви и доверия, между ними двумя не осталось. Счастья сдавшихся не прощает, а борющихся за него вознаграждает. Хосок боролся, Юнги, хоть и оступился, аналогично. — Может, включишь пока фильм, а я закончу с елкой, а то как-то странно на нее, полунаряженную, смотреть? — покончив с едой, предлагает связующий, поглаживая по голове довольно урчащего в его ключицы капитана. — И это я-то котенок? — посмеивается, не получив никакого ответа. — Хо, пусти. — Не-а, — тянет Хосок, сильнее Юнги в руках стискивая, словно боится, что он убежит. — Ну, Хо, хочу нормальную елку! — намеренно на слабое место Мин давит, памятуя о сказанном ранее, что для альфы в предгон важно все желания своей пары выполнять. — Это нечестно, Юнги-я. Ты же знаешь, что я сейчас ни в чем тебе не могу отказать, но и отпустить тебя не могу тоже, — недовольно бурчит Чон и, подхватив Мина на руки, идет к позабытому праздничному дереву. — Или вместе, или никак. — Меня все утраивает, — повиснув на нем обезьянкой, лукаво в него взглядом стреляет Юнги. Понимает, что вряд ли бы так себя вел, если бы не их близящиеся эструс и гон, усиленные недавно полученной меткой. Обычно он бы смущался, ощетинивался иголками, выстраивал стены, заикался, иными словами, сопротивлялся. Потому что не привык к ласке, потому что собственной тени боялся, на которую острыми каблуками наступало его прошлое. Но не теперь. Теперь ему хочется быть к своей паре ближе настолько, насколько это возможно, то есть, целиком и полностью ей принадлежать, всего себя подарить безвозвратно, что, чувствуя прижавшегося со спины на полу к нему Хосока, и делает. Попутно пытается развешивать по веткам игрушки, но получается, постоянно отвлекаясь на мягкие в свой загривок поцелуи, так себе. — Ты или помогай, или не отвлекай, — наигранно возмущенно фыркает он. — Ни один из вариантов мне не подходит, котенок, — слегка прикусывают оголившееся из-за сползшей футболки плечико. — А какой подходит? — в меру возможностей повернувшись, шепчет Юнги. — Уверен, что хочешь знать? — горячим дыханием полуоткрытые уста опаляют. — Хочу, — так правильно, так легко срывается с губ. — Тогда знай и то, что я тебя не отпущу. — И не надо. — Сам напросился, — опрокидывая лопатками Юнги на ковер, едва рык сдерживает Хосок. Далее к манящим губам припадает, их требовательно, но нежно сминает, ладонями забираясь под растянутую ткань домашней футболки.       Юнги не сопротивляется, охотно на поцелуй отвечает, оплетая смуглую шею. Кажется, елке быть наряженной не суждено. Ни сегодня, ни завтра, ни после. Он не жалеет, он, теряя из легких последний кислород, с разбегу в чувств бушующий океан ныряет, где тонет, но не умирает, наоборот, с каждым жадным по его дрожащему телу касанием оживает. Ноги податливо разводит, позволяя Хосоку удобно устроиться между них, с себя мешающуюся вещь стянуть, предоставляя ему полотно совершенное, белоснежное, на которое сразу же краски поцелуев ложатся и дорожки алеющих цветов постепенно расцветают, спускаясь от шумно сглатывающего кадыка до кромки штанов. Хосоку, пленяющему розовую ореолу, все равно мало, пока полностью ими не покроет Юнги, не остановится и даже тогда нет. Хосок на него подсел окончательно, более не щадит и не сдерживается, забирает, оттягивая зубами тугую вершинку, себе, чем сладкие, ласкающие слух стоны вырывает из тяжело вздымающейся груди с на ней красным, с его синим парным кулоном. Вседозволенность, несколько дней назад кажущаяся невозможной, раскрепощенность омеги на атомы расщепляет жаждущего его альфу. Вылизывая вторую бусинку соска, Чон максимально аккуратно ненавистный пластырь с чужой шеи снимает, все его существо требует метке уделить особенное внимание. Мин чуть морщится, но не возражает, облегченно выдыхает, когда по ней влажно проходятся языком. — Хо, сними рубашку, — просит, недовольный ненужной преградой, не дающей полно ощутить жар нависшего над ним тела.       Хосок, ненадолго от него отрываясь, слушается. За секунды считанные с ней расправляется, чтобы и позже не отвлекаться, срывает штаны, оставаясь только в ставшем тесным белье. Ни одного из них не волнует, что лежат на полу подле елки. Ведь главное не это, а то, что вместе, оков больше нет. — Какой же ты красивый, — шепчет альфа, распятым под ним парнем, елозящим пятками по ковру, откровенно любуясь. — Позволишь? — пуговицу на его джинсах расстегивает и, не услышав отрицательного ответа, тянет собачку вниз. — Тебе можно все, — улыбается Юнги, приподнимая ноги, тем помогая ему джинсы с себя снять. — Иди ко мне, — за плечи притягивает к себе Хосока. — Ты обещал не отпускать. — Маленький провокатор. Вот что ты со мной делаешь? — вновь облизывая метку, урчит Хосок. — Я говорил, что постараюсь сдерживаться, но как мне с тобой таким это делать, не подскажешь, мм? — прикусывает мочку с в нем колечком. — А я разве этого прошу? Не сдерживайся, Хо. Я знаю, что ты не сделаешь ничего такого, что мне не понравится. Я тебе доверяю, — продолжает подрагивать Мин, смотря на него из-под опущенных пушистых ресниц. — Обещаю, тебе понравится все, — глубоко вдыхает около запаховых желез до невозможного усилившийся аромат потекшего омеги Хосок, отчего частичную осмысленность теряет, но упорно за ее остатки цепляется, чтобы случайно больно не сделать, к себе доверия не предать. Если он в предэструс настолько крышесносно пахнет, то что же будет потом? «Безумие», — любезно внутренний голос подсказывает. — Охотно верю, — в полустоне озвучивает Юнги, ощутив сомкнувшиеся зубы на своих ключицах. По бугрящейся мышцами спине, плечам шарит ладонями, размазывая пот. От чужого языка на сосках выгибается кошкой, неосознанно потираясь пахом об торс альфы. Вместе с тем, чувствует, как судорожно сжимается, выдавая порцию смазки, нутро, пачкает белье и, вероятно, ковер. Господи, ему так хорошо, до поплывшего потолка перед подернувшихся дымкой глаз прекрасно, но чего-то не хватает определенно. Губ Хосока, например, в которые он, за волосы его потянув, впивается голодно. Комкая в кулачках красные прядки, глубоко целует, настоящую войну за главенство устраивает, удивляя Чона, но Чон разве против? Подобной отдачи от вечно смущающегося котенка он и не смел ожидать, а зря. Коготками Юнги не обделен, что наглядно испещренная полосами кожа альфы демонстрирует. Хосоку, до легкой боли сжимая его талию, все тяжелее сдерживаться, цепи истончаются, с громким лязгом опадают на пол, а на деле это белье с обоих в сторону полетело куда-то. — Малыш, посмотри на меня, — ласково окликает альфа омегу, оглаживая его ягодицы. — Это все еще я, помни об этом, — дождавшись требуемого, говорит и между ними пальцами ныряет. Собирает ими смазку и подбирается к тугой звездочке мышц, к ней прикасается.       Юнги вздрагивает, пробует отползти, но Хосок не позволяет. Крепко свободной ладонью его удерживает, нашептывая «ты сказал, что мне доверяешь, расслабься». Связующий кивает, но как бы ни старался, не может расслабиться. Жмурит глаза и даже на ноготок в себя проникнуть не дает, весь зажимается. Капитан решает пойти по-другому. Вниз дорожкой коротких поцелуев спускается, на несколько секунд задерживается на впалом животе, щекотно в пупок языком зарывается, легко пресекая жалкие попытки избежать приятной щекотки. Отвлекши внимание, с него резко на сочащейся предэякулятом член переключается, его наполовину вбирает, слыша сверху задушенный стон. — Хо, не надо. Ну это же... — омега скулит, на контрасте со сказанным, едва ли осознанно вверх молочные бедра подкидывая. — Охотно не верю, как не надо, — передразнивает Хосок и снова ртом розовую головку вбирает. В дырочку уретры дразняще языком ввинчивается, придерживая мечущегося по ковру Юнги за ягодицу ладонью. Второй ласкать себе его помогает, наминает яички, все новые и новые стоны выбивая с полуоткрытых, припухших от долгих поцелуев губ. Заглатывает член по основание и не быстро, но и не медленно начинает двигать головой, чем вынуждает омегу забыться, в приятных ощущениях потеряться. Пользуясь его расслабленностью, указательным пальцем в колечко мышц проскальзывает. Тесно, туго, горячо, влажно, желанно. — Хо... — ошарашенно выдыхает Юнги, однако произошедшему не противится. Прислушиваясь к себе, понимает, что это небольно, почти нестрашно, а вместе с жаром рта Хосока даже приятно.       Альфа, приободренный чужой реакцией, более уверенно растягивает его нутро, через пару минут добавляет еще один палец. Там их на манер ножниц разводит, попутно ищет нервов комочек и, ловя слухом протяжный вскрик от омеги, находит. На него целенаправленно давит, массирует, присоединяет третью фалангу, выпускает из-за нехватки воздуха член, его облизывает. — Я не могу, не могу. Альфа, пожалуйста, — от стен отражается жалобным хныканьем. — Что пожалуйста? — довольно рокочет Чон. — Хочу. Тебя. В себе, — ответ прерывистый, для Хосока долгожданный, отдающийся колким импульсом в ноющий пах. — Даже так? — вынув пальцы, мгновенно с ним лицом к лицу оказывается капитан.       Юнги, осознав что сказал, стыдливо губу прикусывает, отводит взгляд. Своих вызванных истинным желаний стесняется, но все равно ничего с собой поделать не может. Вместо лишних слов тянет его на себя, и истинный его понимает. Дарит заскучавшим без него устам переполненный голодом поцелуй. Потирается своим членом об чужой, показывая, что их дальше ждет, зная, что на этот раз омега не испугается. Оттянув напоследок нижнюю половинку, приставляет головку к подготовленному нутру и одним слитным движение в него входит. — Все, маленький, все. Потерпи немного, сейчас станет лучше, — соленую влагу с уголков кофейных глаз ласково сцеловывает. — Больно? — Н-немного, — отвечает Юнги, пряча лицо в его плече. — Тшш, котенок. Так хорошо меня принял, — успокаивающе нашептывают, с неимоверным трудом сдерживаясь, чтобы не начать раньше времени двигаться. — Ты можешь... все нормально, — заполошно дыша, произносит Мин и, прочитав в темных радужках сомнение, навстречу слегка бедрами поводит, ощущая непривычную, но нужную наполненность.       Хосок пробно из него немного выходит, затем вновь толкается. Стенки, несмотря на приличную растяжку, остались тугими, что зубы сцеплять заставляет, задавливать желание набрать быстрый темп, взамен мягко покачиваться, щеки, скулы, трепещущие веки целовать, оплетшим шею рукам улыбнуться. — Красивый, — шепчет Чон, совершая глубокие, но осторожные толчки. Его подвеска в такт его движением над Юнги маятником раскачивается, гипнотизирует. — Ты уже говорил, — мерцающий в сумерках плавно опустившегося на дом вечера взгляд, в котором неизменная к Хосоку любовь и проблески нарастающего удовольствия читаются. — И всегда говорить буду, — щелчок на удачно подвернувшемся пульте гирлянды, разноцветными огоньками упавшей на белоснежную кожу Юнги.       Вокруг в беспорядке разбросанные шары и игрушки стеклянные, возвышающаяся над тесно переплетенными телами полунаряженная елка, сиротливо лежащая в сторонке мишура. Самое счастливое, забравшее страхи, обиды, по дедушке скорбь рождество. — Это обещание? — сцепляя ноги за спиной альфы, спрашивает омега. — Констатация факта, — скрепляет озвученное капитан очередным поцелуем и себя окончательно отпускает. Наращивает скорость, как и обещал, не отпускает, податливого его сжимает в руках, попадая точно в нужную точку, тихие стоны съедает. Необъятно любит, сужая свой мир до него одного, купающегося в неподдельном наслаждении, в его к нему нежности, неумолимо перетекающей в страсть, и Юнги все это без возражения принимает, думая, что действительно счастлив. Узел внизу его живота развязывается, бабочки пресловутые вспархивают, преобразовываясь в накативший цунами оргазм, все на своём пути сметающий, о котором не предупреждали, но который желали. — Люблю тебя, — излившись на поджавшийся живот, подгребает под себя альфа измученного наслаждением омегу. — Спасибо, что позволил, что дал нам шанс. — Мой ответ на это ты знаешь, Хо, — привычно прячась лицом в его плече, выдыхает Юнги. — По-иному и быть не могло. Спасибо, что дождался, что не сдался и в нас верил. — Ты прав. По-иному быть не могло, — вторит ему Хосок, в растрепанную макушку целуя. Сколько их за сегодня этих поцелуев было? Никто не считал, потому что оба знают, что все только начинается.

Вместе. Вдвоем. Всегда. Навсегда.