Соник

      Юнги в объятиях Хосока, уткнувшись носом в его шею и завернутым в плед на голое тело, сидит, в нее что-то разнеженно мурчит. С трудом в случившееся, кажущееся чем-то нереальным, волшебным, верит, но, как и прежде, о том, что альфе истинному доверился, не жалеет. Даже более того, он, страхи преодолевший и безопасную гавань в лице Чона нашедший, сейчас, как никогда, счастлив, спокоен, любим. Хосок то и дело с его губ припухших поцелуи срывает, крепче к себе прижимает, будто боится, что котенок драгоценный куда-нибудь убежит, но тот конечно же нет. — Точно все нормально? — спрашивает капитан, поглаживая связующего по худой спине. — А ты разве не чувствуешь? — в ответ улыбаются, на него сонные глаза поднимая. — Чувствую, просто ты после... какой-то задумчивый и молчишь... — Прихожу в себя, — шелестит Юнги и, заметив, что Хосок нахмурился, добавляет поспешно: — В хорошем смысле. Я так долго боялся, а теперь думаю, что... — Малыш, у тебя были для этого все основания. Я все понимаю и тебя ни в чем не виню. Да и мне ли жаловаться, учитывая то, что произошло получасом ранее? — прерывает его Чон и игриво чмокает в кнопочный нос. — Я не о том, — смешно от чужих действий морщится Соник. У Хосока определенно фетиш на эту часть лица Юнги есть, постоянно ее то бупает, то щелкает, то целует. Безобразие. — А о чем же? — О том, что... почему я не согласился на близость с тобой раньше? Такое удовольствие упускал, — Мин смущенно бурчит, от собой сказанного полыхая щеками. Зато правда.       Капитан с его слов смеется заливисто и так очевидно влюбленно на него смотрит, нежно по лбу тыльной стороной ладони проходится, с кожи бархатной и наконец-то зажившей убирая темные прядки. Вряд ли он когда-нибудь себе простит, что его, пускай и ненамеренно, покалечил. Оное могло много хуже закончиться, чем синяком. — Ничего не мешает нам упущенное наверстать, тем более, кое-что нас и спрашивать не будет, — намекает на близящиеся эструс и гон, которые уже сейчас начинают слегка влиять на ясность рассудка. — Смешно ему, — надувается Юнги, пихая в мощную обнаженную грудь кулачком. На Хосоке, в отличие от него, даже белья нет, о чем омега, ощущая под ягодицами наливающийся член, только сейчас вспоминает, отчего ему втройне неловко становится, а особенно, когда осознает во что это вскоре выльется. — Юнги, ты сам меня провоцируешь, а смех всего лишь защитная реакция, чтобы на тебя не наброситься. Неужели не догадываешься... — намеренно вверх бедра подкидывая, — ... как мне сдерживаться тяжело? Я не железный, котенок. — Ну мы же ведь только что... — стыдливо на нем приподнимается связующий, пытаясь от будоражащих прикосновений уйти, чего ему капитан, намертво его к себе пригвождая, не позволяет. — Какой же ты все-таки в своей невинности очаровательный. Даже немного жаль тебя портить, — в хищной, ничего хорошего Юнги не предвещающей улыбке губы Хосока растягиваются. — Хотя... — Ну, Хо! Несносный, невыносимый просто, — возмущенно омега пищит, плотнее в плед кутаясь. — У меня с тобой все впервые, в том числе и течка, а ты издеваешься. И вообще, обычно она у меня спокойно проходит, мозги я не теряю. — Спешу тебя обрадовать, в этот раз все будет по-другому, и ты это уже чувствуешь, — за впалую щечку кусают, следом вторую. — А теперь, пока мне не сорвало крышу, нам надо в душ. Впрочем, ее и так сорвет, когда я буду тереть тебе спинку, — очередной в носик чмок. Губ Чон, неуверенный в адекватности своего дальнейшего поведения, старается избегать. — С чего ты решил, что мы будем мыться вместе? — фыркает Мин. — Опять провоцируешь, омега, — под ягодицы Юнги ладонями проскальзывает Хосок и, красноречиво их сжав, заставляет его подпрыгнуть. — Ну это уже ни в какие рамки, — неубедительно отбрыкивается парень. — Хо, нам надо убрать остатки еды... — Ты прав, котенок. Потом нам будет явно не до этого, — и не думают руки оторвать от половинок манящих, требовательно наминают.       Связующий ощущает между них появившуюся влагу, из-за чего все же, придерживая плед, умудряется соскочить с капитана. В противном случае, «не до этого» наступило бы прямо сейчас. Капитан же, хватаясь за ткань, обратно его на себя тянет, но Юнги в решении прибраться неумолим. — Нет, альфа. Сначала уборка, а после... — отступая на несколько шагов от дивана, улыбается загадочно омега, — После можешь делать со мной все, что захочешь. — Тебе лучше запомнить свои слова, карапуз. Потому что сделать с тобой я хочу многое, — урчащее обещание с на лице опасным оскалом.       Мин с таким Чоном еще не знаком, но вместо испуга он чувствует, как приятные мурашки прокатываются по позвоночнику, как низ живота жарким огнем опаляет, а внутри бурными горными речками разливается предвкушение, грозящее в желание откровенное перелиться и в себе без права на помилование его утопить. Что ж, Юнги, вспоминая о сладостных минутах на подле так и не наряженной елки ковре, совсем не против. Юнги, благодаря Хосоку от страхов избавясь, очень даже множечко за. — Звучит многообещающе, — игриво прикусывает губу омега и, во избежание немедленной кары, за аптечкой в спальню сбегает, думая, что совет Сунхёка не лишен смысла. Найдя нужную коробочку, взглядом на гнезде подвисает, в нем клубочком свернуться желая, что быстро пересиливается желанием другим — к альфе вернуться и затем уже прийти сюда вместе с ним. — Я же просил не отходить от меня, — стоит только ему выйти из комнаты, на руки его подхватывает Хосок и в сторону ванной, придерживая под ягодицами, движется. — А как же уборка? — едва не уронив на пол таблетки, связующий спрашивает, покорно сцепляя ноги за его спиной. И для него, оказывается, малейшее с Хосоком расстояние невыносимой пыткой становится. И, похоже, так отныне и без эструса будет всегда. — Прости, но на большее, чем скидать все в мусорный пакет, меня не хватило. Хочу тебя, омега, — с ноги дверь открывая, буквально вваливается в помещение Чон. — Сейчас? — в шоке округляет Юнги глаза, пока его, бесцеремонно стянув с него плед, в ванную опускают. — Не слышу в тебе возражения, — встав позади, в однозначном намеке по его запаховой железе ведут носом.       Омега шумно вздыхает, от прильнувшего к нему со спины альфы дрожит и куда себя деть не знает. Нутро, несмотря на после первой близости легкую боль, судорожно, требуя член и переполняясь смазкой, сжимается, вынуждая неосознанно потереться о чужой пах. — Спокойно, говоришь, у тебя течки проходят? — шепчет ему на порозовевшее ушко Хосок, собирая пальцами вытекающую из колечка мышц смазку, и сразу же ее обратно проталкивает, воздухом заставляя подавиться выпустившего коробочку из ладони Юнги. — Что это? — заметив её, нахмуривается, закономерный вопрос задавая. Не заглушками, так таблетками решил свой организм отравить? — развернув его к себе лицом, рычит. — Хо, ты чего? — испуганно мямлит парень, упираясь лопатками в стену. — Это не подавители. — А что тогда? — продолжает на него напирать Чон, до синяков его тонкую талию сжимая. — П-противозачаточные, — в страхе заикается Мин. — Блядь, — бросает капитан, виновато утыкаясь лбом в его плечо. — Прости, я подумал, что ты собираешься... — Ничего. Я понимаю, — прерывает Юнги, успокаивающе в алые волосы зарываясь рукой. — Сходишь за стаканом воды? Мне надо выпить, а то... не до этого же потом будет... — возвращая им ему ранее сказанные слова, просит несмело, — У меня, кажется, вот-вот начнется. Температура поднимается и, ну, в общем, ты сам уже все почувствовал... — Да, конечно. Я мигом, — извиняющийся поцелуй в скулу дарят и с трудом от тела желанного отстраняются.       Омега, облегченно выдыхая, на альфу не сердится. Прекрасно осознает, что для него, находящегося в предгоне, все связанное с заглушками и подавителями болезненно переносится, внутреннего собственника ранит и злит, что неудивительно, учитывая сколько времени его истинный, как правильно было озвучено, себя, притворяясь бетой, травил, иными словами, убивал не только свое здоровье, но и свою настоящую сущность. Юнги больше этого делать не собирается. Юнги, включая теплую воду и смывая с живота неприятно подсохшее на животе семя, нетерпеливо Хосока ждет. — Вот, — запыхавшись, вручает тот по приходе ему заветный стакан и в ванную залезает. — Спасибо, — связующий улыбается, доставая из отложенной на раковину коробочки белую капсулу. Сразу же ее, стараясь поменьше на обнаженного Чона смотреть, запивает. Все это для него все равно остается слишком смущающим, что вскоре безумными эструса днями перечеркнется, его, в подобных делах робкого, раскрепостит. — А точно не вредно? — размазывает Хосок пену, скользя ладонью по животу Юнги. — Вредно не сдерживать обещания, или ты уже меня не хочешь? — парень мурчит, надеясь отвлечь пару от вины и тягостных мыслей. Прирожденный провокатор, ни отнять, ни добавить. — Значит, я могу...? — Тебе можно все, неужели забыл? — в полуобороте головы губы Хосока находит Юнги, их мягко сминает, всем собой о тело горячее позади трется, его откровенно дразнит.       Много ли нужно Шедоу, чтобы с ним таким сорваться с цепей? Ему кажется, что здесь одного невинного взмаха пушистых ресниц Соника хватит, а что тогда говорить про сейчас, когда тот настолько открыт и податлив, очевидно, совсем не боится, разве что привычно от с ним близости краснеет, но не отступает. Не отступит и капитан, полностью его к себе под упругими струями воды развернувший и прижавший к холодной с на контрасте горячей из-за поднявшейся температуры кожей стене. Нежный поцелуй стремительно в жадный перерастает, страстный и до друг друга голодный. Руки неконтролируемо по напротив телам шарят, повторно клеймят, не отпускают. Переплетшиеся в одно ароматы усиливаются, разума остатков лишают, но пара, безумным желанием захваченная, этому не препятствует, без огня полыхая, страсти, инстинктам, любви подчиняется. Все три понятия для них неделимые. — Держись крепче, карапуз, — подхватив Юнги под бедра, на весу его удерживает Хосок и, дождавшись, когда он расслабится, в него до конца входит, вырывая из его горла оглушительный стон и последующее уже от себя «прекрасно звучишь».       Омега сил не находит ответить. Ему бы от удовольствия с ума не сойти: альфа, со шлепками звонкими вколачиваясь в пошло хлюпающее нутро, щадить его определенно не собирается. Легкий дискомфорт, место быть до имевший, вместе со всякой осознанностью улетучивается, сменяется наслаждением. Неудобство позы никого не волнует, наоборот, моменту дополнительной чувственности добавляет. Каждый толчок Хосока — попадание точное по чувствительному нервов комочку Юнги, полосами алыми сопровождающийся по смуглой спине. В воздух молочный пар, исходящий от воды, поднимается, тела переплетенные обволакивает, или это от них самих он исходит? Здесь, судя по горящей коже пары, вероятней второе. Юнги, от стен отразившись стоном финальным и обессиленно на альфе повиснув, голову, ловя на потолке разноцветные пятна, задирает, тем больший доступ к своей шее беззащитной, и без того губами до характерных следов измученной, открывает и тут же за это новыми в нее поцелуями-укусами расплачивается. Чон без остатка его всего поглощает, даже излившись, двигаться не перестает, пока узел, их скрепляя, не набухает. — Хо... — поняв, что произошло, Мин пораженно скулит, но не дергается. — Больно? — аккуратно, чтобы лишнего дискомфорта ему не доставлять, вместе с ним опускается Хосок на дно ванны. Как бы ни был Юнги легок, руки альфы устали, что в сравнении с полученным наслаждением абсолютная мелочь. — Хорошо. Ох, твоего папу... — зажмурив глаза, выругивается омега, не выдерживая непрекращающегося давления на простату. — Чон Хосок, ты просто изверг. — Приму за комплимент, — донельзя довольно урчит капитан, слегка бедра подкидывая. — Альфа... — Что такое, котенок? — в скулу связующего целуют, оглаживая его ягодицы. — Предупреждай в следующииииааааах, — договорить Юнги, застигнутый врасплох микрооргазмом, не успевает. Он, царапающий чужие плечи, кажется, разум все-таки потерял. — В следующие разы ты сам о моем узле просить будешь, а я с огромным удовольствием твою просьбу исполню. Ближайшие дни ты у меня из постели не вылезешь, омега, — пошлый шепоток в уткнувшуюся Хосоку в грудь макушку.       Омегу от этого окончательно накрывает. Он на узле ерзает, к истинному ластится, первым на его губы набрасывается, до крови нежную кожу кусает, вылизывает рот, требует немедленного продолжения, и, если бы не сцепка, альфа обязательно бы продолжил. Впрочем, буря быстро на нет сходит, Юнги слишком устал: организм, к течке готовясь, хозяина заставляет в сон погрузиться. Хосок, этим пользуясь, наполняет, заткнув слив пробкой, ванну водой. В ней время приличное, покачивая заснувшего парня в объятиях, отмокает, потом и себя, и его моет, очищает от белесой жидкости сжимающееся нутро. После традиционно на руки тельце безвольное подхватывает и относит в гнездо. Знает, что и ему сейчас неплохо бы поспать было, но никак, любуясь своим любимым мальчиком, не заснет. Поцелуями умиротворенное лицо посыпает и в какой-то момент глаза закрывает. Вроде бы ненадолго, но очухивается он уже тогда, когда Юнги его седлает и, вобрав в себя его член, двигается на нем. Хосок сразу же, понимая, что началось, скидывает дремы остатки. Смысла сдерживать гон больше нет — бразды правления беспрекословно звериной сущности отдаются. Омега, вместе с тем, до боли в напротив плечи вцепляется и скачку бешеную, громко постанывая, на альфе устраивает. Альфа навстречу, порыкивая, подмахивает и, доведя его до пика, на постель опрокидывает. Снова в истекающую смазкой дырочку входит, в нее неконтролируемо вколачивается, заставляя скрипящую кровать ходить ходуном. Все, до чего дотягивается, целует, кусает, миллиметр каждый горячего тела помечает и не насыщается. Ему, оголодавшему до Юнги, мало, ему, обезумевшему от его дынно-мангового запаха, не достаточно. О том, чтобы дать постепенно выдыхающемуся парню передышку, не идет и речи. Хосок омегу, пользуясь его хорошей растяжкой, как хочет, вертит, ноги себе на плечи закидывает, трахает с узлом, метку закровившую терзает, но вместо возражений и упреков получает от него настойчивое «еще».       Дождавшись окончания сцепки, капитан на четвереньки связующего ставит, ягодицы раздвигает, открывая вид на припухшее, сочащееся смазкой вперемешку с семенем колечко. Все пальцами собирает, обратно пропихивает, после членом под хныканье жалобное затыкает. До упора толкается и, почти полностью из омеги выйдя, все сызнова повторяет. У Юнги ноги в стороны разъезжаются, торс на простыни опадает, он этого удовольствия не выдерживает, умоляет, виляя задницей, о чем-то, что определенно не о пощаде. Себя не осознавая, стонет протяжно, от покусывания его выпирающих позвонков, всем собой содрогается, тянется к собственному члену, за что его по руке шлепают, ее своей заменяют, в такт движениям по кожице нежной скользят, надавливают на головку, выдаивают досуха. Затем, перевернув его, укладывают себе на грудь, успокаивающе бледную, покрытую алыми пятнами спину поглаживают, шепчут «хороший омега» и, возвращая какую-никакую осмысленность, мягко целуют. Три подряд сцепки, если ту, что в ванной была, считать, изрядно вымотали обоих. Перед следующим заходом пора отдохнуть, Юнги хотя бы полотенцем обтереть и накормить, чему тот сопротивляется, от махровой ткани отбрыкивается и ладошки упорно к нему тянет. «Такой милый», — думает Хосок, а в итоге далеко не мило его на кухонном столе раскладывает. Потом, удобно устроив омегу на четвертом по счету узле, его с ложечки как маленького кормит, всеми правдами и неправдами вынуждая поесть. — Тебя хочу, альфа. Не еду, — поерзывая на Хосоке, капризничает Юнги.       И так все пять дней, в которые они, кажется, все поверхности в доме опробывали и в которые омега новый способ доводить альфу нашел: очередному приему пищи предпочел в своем рту его член. Ну, а альфа, толкаясь в горячую узость и держа омегу за волосы, не возражал. В краткие моменты осмысленности в то, что его невинный малыш и на подобное решился, верил едва ли. После, вылизывая его задницу, все с лихвой компенсировал, надеясь, что ни того, ни того Юнги не забудет. И Юнги не забыл... — Ну, котенок, вылезай давай. Уже поздно стесняться, — тянет капитан из вороха подушек и одежды связующего за ногу. — Я был ужасен, — хнычет завернувшаяся в одеяло гусеничка. — Ты был прекрасен, — навалившись сверху, находит любимый носик-кнопку Хосок и в него привычно чмокает. — Ну да, особенно мои капризы, — морщатся недовольно, уворачиваясь от поцелуев. — Ты про те, когда не хотел есть или про те, когда требовал мой язык в своей попке? — довольно альфа урчит, пресекая попытки его с себя скинуть. — А может, про те, когда... — Замолчи! — пищит Юнги, отталкивая наглеца. — Ничего не желаю слышать. — Даже то, какой ты у меня, оказывается, ненасытный, сексуальный, такой мой? — продолжает Хосок добивать, резко сдергивая с омеги одеяло. — Мм, тебе так идут мои метки, — собой искусанные бедра оглаживает. О, смотри-ка, пару свободных местечек осталось. Надо бы исправить, как считаешь? — Хо, блин! Прекрати издеваться! — отпинывается с головы до кончиков пальцев покрасневший Мин, утерянную защиту вернуть пробуя. — Отдай! — Не-а, — сладко капитан тянет, пригвождая Юнги к месту. — Хо, ты что задумал? — шумно сглатывают, почувствовав теплое дыхание на поджавшемся животе. — По-моему, все очевидно, карапуз, — рокочет Хосок, ниже дорожкой влажных поцелуев спускаясь. — У меня все болит... — бурчание возмущенное. — Сейчас, значит, залечим, — вверх ноги парня вздергивают, выбивая весь воздух из его легких.       Юнги, знающий, что за этим последует, ладонями лицо накрывает и, ощутив в саднящем колечке язык, хрипло стонет. Просто невозможный, совершенно несносный Хосок Чон.