Соник

      Праздничные дни для Ёсана в переживаниях за друзей сумбурно проходят. Сокджин его предупредил, что Юнги из-за эструса в неделю ближайшую будет вне доступа, чем не успокоил, наоборот, только больше переполошиться заставил: а вдруг Хосок не сдержится и ему навредит? У Мина и так слишком сильный, на раз крышу срывающий аромат, а учитывая, что он наедине с истинным остался... На что менеджер ежей по секрету сказал, что капитан метку связующему поставил, а тот, по его словам, совсем не возражал и более того, из вещей альфы начал строить гнездо, а значит, доверился и готов двигаться дальше. Ёсан приятно удивился, конечно, но все равно не опасаться за Юнги не мог. Впрочем, не в его силах тут что-либо изменить и кроме как ждать и надеяться на лучший исход ему ничего не остается. Дополнительных беспокойств Кану ситуация Чимина добавила. Не то чтобы они с ним закадычными друзьями являлись, но за недолгое с ним общение он успел к нему привязаться. Веселый и жизнерадостный гамма Ёсану нравился и уж точно не заслуживал всего на него свалившегося. Помимо разлада с Тэмином, младший Пак схватил воспаление легких и теперь под надзором своего отца в больнице лежал, куда его брат сразу же на следующий день после рождества и отвез. Само рождество, несмотря на все это, спокойно прошло, даже за дружескими разговорами уютно. Джонхён, позаботившись в силу своих возможностей о братьях Пак, вернулся в гостиную и умело собравшихся в ней гостей отвлекал игрой на фортепиано и забавными историями из жизни, а Кибом, удобно устроившись на его плече головой, на колкие комментарии не скупился, тем вызывал улыбки, но не смех. В полной мере веселиться никто не был настроен, а особенно то и дело порывающийся пойти к Сокджину Намджун, но оно и понятно, все-таки первый из них беременный, а второй его альфа. Сидящий в тот момент на коленях Хонджуна Ёсан им по-доброму завидовал, но и вместе с тем по логичным причинам, утыкаясь носом в источающую запах виски шею, печалился. Капитан тизов как будто оное чувствовал, но молчал, лишь сильнее к себе его прижимал, всем собой согревал, этим говоря, что с ним и, что бы ни случилось, не бросит. Ёсан верил, был ему благодарен. Ночью же, когда Джонг всех разогнал по кроватям, омега, утопая в объятиях своего альфы, насущное обсуждал, а именно планируемый поход к омегологу, потом почти до самого утра целовался, никак не мог от него, нашептывающего всякие милые глупости, оторваться, или это альфа не мог? Очевидно, не могли оба. В последующие выходные Хонджун, можно сказать, у Ёсана прописался, особняка его семьи почти не покидал, чему не возражали, но для вида немного, очень так неубедительно бурчали. А там и день икс незаметно подкрался, в который Кану предстояло посетить папу Кима, и о, будда, как он этого боялся. И знакомства с Дохёном, и возможного плохого диагноза, что моментом надежду, внутри зарождающуюся, перечеркнет, и его, и Хонджуна расстроит. Ёсану, если не ребенка заиметь, то хотя бы нормальным омегой хочется для него быть, во время близости течь, а не напуганным бревном, глотая слезы, лежать. Мысли подобные вплоть до больницы его, дышащего через раз, терзают, благо он уговорил капитана с ним не идти, а то и так очень неловко.       До приема еще есть полчаса, поэтому журналист, предпочтя белым, пропахшим лекарствами стенам свежий воздух, решает переждать в ближайшем скверике. Как только он, смахнув с деревянной лавочки снег, на нее садится, в его кармане начинает вибрировать телефон. На экране «Сладость» значится, и Ёсан сразу же по зеленому сенсору пальцем клацает. — Хён, привет, — чуть подхрипловатый голос Юнги из динамика раздается. — Извини, что надолго пропал, у меня тут... — Он ничего тебе не сделал? Не позволил себе лишнего? Метка прижилась? — вместо приветствия градом обеспокоенных вопросов посыпает Кан друга. — Так и думал, что Джин-хён то еще трепло, — запершись в ванной, в ответ недовольно бурчат. — Метка прижилась и, ну... я провел течку с Хо. — Блядь, — несдержанно Ёсан восклицает, зарываясь пятерней в темные волосы. — Он все-таки тебя... — Да погоди ты голову пеплом посыпать. Я не договорил. Я сам на это согласился, и знаешь... ни о чем не жалею. Это было... ну... в общем, я теперь больше не боюсь, — заливаясь малиновыми красками, сбивчиво рассказывает Мин. — Хосок был таким внимательным, заботливым, ласковым, и это при том, что я спровоцировал его гон. И да, первый наш раз произошел до течки, так что я все осознавал, а вот в саму течку... Пиздец, хён, ты бы знал, что я вытворял... Мне так стыдно... — Черт, малыш, ты даже не представляешь, как я за тебя счастлив и горд. Затискать бы тебя, да ты пока не в моей досягаемости, но, как приедешь, тебе от этого точно не отвертеться, но, а пока требую подробностей! — от радости буквально парень сияет, во все тридцать два улыбаясь. У него с души огромнейший камень упал, в чудо заставил поверить. Не назвать по-другому произошедшее. — Что ты там сделал такого? Поза наездника? Минет? — Хёооон! — пищит задушенно Юнги, прикладывая ладонь к горящей щеке. — Значит, и то, и то, — резюмирует омега, посмеиваясь. — Мой малыш вырос. — Да иди ты. Вы с Хо друг друга стоите. Оба надо мной издеваетесь, а этот еще не перестает на мою задницу покушаться, а у меня все болит! Он ни единого живого места на мне не оставил! Я хренов леопард, мне даже на люди показаться стыдно! — жалостливо канючит связующий, недовольно смотря на свои искусанные бедра. — Надеюсь, до тренировок засосы сойдут, а иначе мне придется тренироваться в штанах.       Ёсан от услышанного, игнорируя странные взгляды редких прохожих, громко хохочет. — Хватит ржать! — возмущенный оклик. — Прости, котик, но я бы многое отдал, чтобы это все увидеть прямо сейчас, — утирая выступившие на глазах слезы, продолжает смеяться Кан. — Такими темпами я передумаю возвращаться в Сеул, — фыркает Юнги. — Ага, кто бы тебе позволил. Не я, так Шедоу тебя, закинув себе на плечо, притащит сюда. Твоя свободная жизнь закончилась, Юн, он тебя больше никогда не отпустит. — И то верно, — улыбается Мин, трепетно оглаживая заклеенную пластырем метку. — У меня, кстати, еще одна хорошая новость есть. Ты, наверное, знаешь, что ко мне приезжали Тэхен и Чонгук, ну и они сказали, что теперь я для них пахну нормально. А час назад мы с Хо ходили прогуляться и в этом убедились наглядно. Никто в мою сторону не смотрел, на меня не оглядывался. Я теперь нормальный омега, могу не скрываться. — Ох, и напьюсь я сегодня... Поздравляю, малыш, — расчувствовавшись, шмыгает носом Ёсан, доставая из кармана сигареты. Ему срочно надо покурить, а то не ровен час от переполняющих его эмоций взорвется. За столькое пережившего друга он искренне рад. Юнги только самого лучшего заслуживает. — Спасибо, хён. Ты сам как? Как у вас с Хонджун-хёном продвигается? — У нас... у нас все более чем прекрасно, и я его, кажется, люблю, — щелкнув зажигалкой, губы в непроизвольной улыбке растягивают, вспоминания проведенные вместе с капитаном дни. — Он буквально с меня пылинки сдувает, ни в чем не винит, даже к своему папе записал на прием. Ты мне как раз перед ним позвонил. — Счастлив за вас. Ты молодец. Боишься? — Немного. Все-таки это не просто прием, а еще и знакомство. Но выслушав тебя, мне стало легче. Думаю, все пройдет хорошо, — вверх выпустив клубы дыма, произносит омега. — Вдобавок Хонджун, вероятно, мой истинный. Я давно заметил, что меня от его запаха накрывает. Жаль только, что, если я собственный не верну, мы в этом не сможем удостовериться. — Он тебя и без истинности любит, — отвечает уверенно друг. — Не смей отрицать. — Не буду, — хмыкает Ёсан, стряхивая пепел на землю. — Слушай, а ты не знаешь куда подевался Чимин? Он мне звонил пару раз, а я по понятным причинам не смог ответить, а теперь трубки не берет и в соцсетях не появляется.       Кан тяжко вздыхает. Не хочет лишних беспокойств Юнги доставлять, но выбора у него не особо. Сокджин так и так ему все расскажет, да и сам Чимин не сможет не поделиться случившимся с лучшим другом, а если даже и нет, то правда все равно на первой же тренировке всплывет. — Ты только не переживай... — Звучит уже переживательно, — нахмуривается Мин, с пола на ноги поднимаясь. — Если кратко, то Марин слег с воспалением легких и сейчас находится в больнице. И... он расстался с Инфинитом. — Что? — ошарашенно переспрашивает связующий. — Они же... — Юн, ты пойми, в жизни не бывает так, чтобы всегда гладко, — устало прикрывает глаза журналист. — Я не буду вдаваться в подробности, Чимин или Джин тебе сами все расскажут. Просто знай, что енот не один. О нем заботится брат, отец, мы с Джонгом часто его навещаем. — Я убью Тэмина. Мало ему было столько времени над Минни издеваться, так нет, надо очередную хуйню выкинуть. А я уверен, что во всем виноват он, — гневом праведным полыхает Юнги, ударяя кулаком в стену. — Приеду — яйца ему оторву. — Попридержи коней, мститель. Да, Тэмин проебался, но там все не так однозначно. Советую сначала обе стороны выслушать и позволить им самим разобраться. — Да, ты прав. Просто обидно за Чимина. У них же едва ли не к свадьбе все шло, — произносит расстроенно Юнги. — Не оставляйте его, ладно? И передай ему, что я скоро его навещу. Скинешь адрес больницы?       Еще немного о том, о сём поболтав, друзья на теплой ноте прощаются. Мин возвращается к нетерпеливо его ждущему за дверью Хосоку, а Кан торопится на прием, где его встречает улыбчивый, моложаво для сорока трех лет выглядящий Ким Дохён. Внешность Хонджун явно унаследовал от него. Уж больно похожи. — Здравствуйте, — неловко ему кланяется омега, не зная куда себя деть. — Ну здравствуй, причина тахикардии моего сына. Проходи и садись, — беззлобно хмыкает мужчина, указывая на перед собой стул.       Ёсан, покраснев до корней волос, робко плюхается на предложенное место. Кажется, капитан не преувеличивал, когда говорил, что его папа любитель пошутить. — Даже не проведя обследование, скажу сразу: никотин лишь больше твою ситуацию усугубляет. Бросай курить, и это не рекомендация, — сходу заявляет омеголог, пролистывая его больничную, переданную ему Хонджуном карту. — Простите, — виновато опускает голову журналист, осознавая, что весь сигаретным дымом пропах. — Итак, начнем, — поправив очки, откидывается на спинку стула Дохён. — Я просмотрел историю твоей болезни, и все не так плохо, как может показаться на первый взгляд. А еще у меня есть все основания полагать, что потеря запаха и отсутствие эструса связана напрямую с твоим психологическим состоянием, а не с внутренними повреждениями. — Но мне сказали... — растерянно мямлит Ёсан, заламывая руки. — Мало ли что тебе сказали, ребенок, — фыркает, отмахиваясь, Ким. — Сейчас я твой врач. И давай договоримся на берегу: ты все, как есть, мне говоришь, ничего от меня не утаиваешь. Понимаю, тебе после всего с тобой случившегося сложно, но жизнь на этом не заканчивается, думаю ты и сам это прекрасно осознаешь, а иначе не согласился бы с Хоном встречаться. Он в тебе души не чает, а мою и вовсе вытряс, выспрашивая, как тебе помочь, как спасти. Да, именно спасти, Ёсан, — кивает, глядя в широко распахнувшиеся пасмурные глаза. — Потому что ты себя закапываешь, ото всех закрываешься и притворяешься тем, кем не являешься. Предугадывая твои вопросы, у моего сына от меня секретов нет. Я многое о тебе знаю. В том числе и то, что ты мечтаешь о малыше. Ну так как, готов мне довериться и все усилия приложить, чтобы вылечиться? — Готов, Дохён-ним, — решительно кивает омега, несмотря на охватившее его смятение. — Тогда проходи за ширму и раздевайся. Осмотрю тебя и возьму мазки. Кровь завтра придешь сдавать натощак, — командует мужчина, вставая.       Донельзя смущенному Ёсану ничего, кроме послушаться, не остается. Процедура для него не новая, вызывающая болезненные воспоминания, и приятного в себе носит мало. Про разбросанные по всему его телу шрамы и говорить нечего, он их стыдится, папе Хонджуна не хочет показывать, боясь, что тот из-за этого к нему почувствует неприязнь. Мало какому родителю понравится, что пара его ребенка опорочена, изуродована и вдобавок психически нестабильна. Не омега, а черти что.       Раздевшись, он без дополнительных указаний устраивается в специальном кресле. Дохён, надо отдать ему должное, увиденные метки и укусы никак не комментирует, даже как-то сочувствующе, без тени брезгливости его сжавшегося оглядывает. — Ноги на подставки, — очередной приказ, натягивая перчатки.       Ёсан без возражений требуемое выполняет и, прикрыв глаза, расслабиться пробует. Он не маленький, за себя побороться преисполнен решимостью. Своего альфу не подведет. — М-да, что за коновал тебя зашивал? Руки бы поотрывать, — чертыхается омеголог, смазывая задний проход Кана смазкой. — Было двойное проникновение, да? — Да, — прикусывая губу, отвечают стыдливо. — Бедный ребенок, но сильный, — аккуратно стенки тугие раздвигают. — Выдохни, малыш. Я ничего плохого не делаю. Вот так, молодец, — зеркало внутрь просовывают. — А ведь я был прав, у тебя, не считая швов, здесь полный порядок, никаких отклонений не вижу.       Омега, жмурясь до синих мушек от неприятных ощущений, мужчину слушает едва ли. Тяжело дыша, силится отсюда прочь не сбежать и, как плакать начинает, не замечает. — Все-все, Ёсан. Не плачь. Мазки я взял, результаты будут сегодня же вечером. Сейчас еще узи тебе сделаем, и можешь быть свободен. Хон тебя за дверью ждет, — успокаивающе нашептывает Ким, поглаживая его по бедру. — Или нет... — констатирует обреченно, глядя на ворвавшегося в кабинет сына. — Зайчонок, — обогнув ширму, сразу же тот подбегает к Ёсану. Его обнаженного, игнорируя мечущего молнии родителя, обнимает. — Хон? Ты что тут д-делаешь? — спешно омега прикрыться пытается, что из-за крепко его стиснувшегося альфы не получается. — Уйди, я же г-голый... — Нет, — безапелляционный ответ, носом утыкаясь в чужую взъерошенную макушку. — Молодой человек, у нас так-то осмотр, — недовольно ладони в бока упирает Дохён. — Пап, прости, но я его не оставлю. Не тогда, когда ему плохо. Я слышу, даже находясь за стеной, все, что с ним происходит, чувствую... — Чувствуешь? — брови вверх вздергивает старший, улыбаясь внезапно на ум пришедшей догадке. Все кабинеты в больнице звукоизолированы, Хонджун никак не мог услышать плача Ёсана, а тем более без метки его, как себя, ощущать. — А что тебя так удивляет, папа? Зайчонок мой омега, — накидывая на пах Кана свой кардиган, капитан отвечает. — Да, действительно твой, — весело хмыкает мужчина, снимая перчатки. — Что ж, и я тебя с этим поздравляю, сынок. Не каждому в жизни дано встретить своего истинного. — Что? — ошарашенно выдыхает Ёсан, вопреки стыдливости, продолжая прижиматься к Хонджуну. — О чем вы говорите? — И чему вас только на уроках полового созревания учат? — возводят глаза к потолку. — Хон твою истерику сквозь шумопоглощающие стены почувствовал. Не услышал, ребенок. Думаю, не ошибусь, если скажу, что ты раньше пах кофе? Как по мне, так он отлично сочетается с виски. — Пап, ты серьезно? — неверяще переспрашивает альфа. — Серьезнее некуда, а теперь пошел... за ширму, — посмеивается Дохён. — Или я что-то путаю, и ты не хочешь, чтобы я помог твоему зайчонку? — Но он... — Хонн-и, со мной все в порядке, правда. Я просто немного перенервничал, — впервые ласковое к нему обращение на уста шмыгающего носом Ёсана ложится. Так правильно, так легко. — Немного? Да тебя всего трясет, — возражает Хонджун, бессильный от него не то что отойти, а из рук выпустить. — Альфа, мне надо сделать узи. Это же все для нашего будущего, верно? — намеренно на инстинкты своей пары давит омега, вынуждая его уступить. — Ладно, — мягкий поцелуй на чужой от слез соленой щеке оставляют и куда было велено понуро плетутся. Повезло еще, что понимающий папа его за двери не выставил, вошел в положение.       Ёсан же, наоборот, как ни странно, от присутствия Хонджуна успокаивается, рядом с ним себя чувствует в безопасности, все дальнейшие процедуры без истерик проходит. Слегка своей обнаженности, конечно, стесняется, особенно когда капитан, не слушая возражений, его одевает. Притом, тело, метками изуродованное, не разглядывает, никакого дискомфорта ни словом, ни лишним касанием ему не доставляет, а после вместе с ним, усадив на колени, перед папой на стуле устраивается. — Извините меня за мое поведение, Дохён-ним. Дело не в вас, я любого проникновения, пускай и от омеги, не переношу. Думал, смогу, но как видите, даже спустя два года ситуация не поменялась, — ровно озвучивает Кан, стараясь, как можно непринужденнее выглядеть, что, учитывая на ком он сидит, смешно и абсурдно, но ни одному из присутствующих, осознавая насколько глубока его травма, невесело. — Ничего страшного. Тебе не за что извиняться, Ёсан, — мягко произносит мужчина. — А теперь перейдем к делу. Твои яичники и трубы в порядке. Догадываешься, что это значит? — улыбается лукаво, выжидающе на парня смотря. — Вы хотите сказать, что я... — растерянно ресницами журналист хлопает. — Именно, ребенок. Ты не бесплоден. Другой вопрос, что вне эструса шанс забеременеть в твоем случае мизерен, если вообще есть. Матка слишком маленькая. — Тогда это мало, что для меня меняет, — расстроенно выдыхает Ёсан, чувствуя, как зародившаяся было надежда разбивается вдребезги. Хонджун, между тем, его крепче к груди прижимает, не дает окончательно духом упасть, ведь, судя по продолжающему улыбаться папе, он противоположно его паре думает и, очевидно, нашел из ситуации выход. — Отнюдь, это меняет все. Дождемся анализов, хотя мне и изучать их не надо, чтобы тебе и так сказать, что главная твоя проблема, как я уже говорил, в голове, ну и в гормонах. Второе, кстати, из первого исходит. У тебя на альф стоит блок, отчего твоя внутренняя омега, так скажем, заснула. — И как мне быть? — тихий вопрос, не поднимая головы. — А все очень просто. Тебе необходимо постоянное рядом присутствие альфы. И как хорошо, что такой у тебя имеется, и не какой-нибудь, а истинный, — сыну подмигивает Дохён. — У тебя или у меня жить будем? — мгновенно о чем речь капитан смекает. — Чего?! — опешивает Ёсан, в полуобороте головы глупо вылупившись на Хонджуна. — Предлагаю у меня. Квартирка небольшая, но зато там мы будем только вдвоем, и мои феромоны никого не смутят, — как ни в чем не бывало воодушевленно альфа вещает. — Какая квартирка, какие феромоны? С ума сошел? — ударяют его кулачком в плечо.       Дохён, черкая по бумаге ручкой, с них забавляется откровенно, «попал ты, ребенок. Хон тебя никому не отдаст» думает, но оно и к лучшему. С Ёсаном так и надо, чтобы все его барьеры и блоки сломать. — Всегда знал, что мой сын догадлив. Хонджун не просто должен с тобой поблизости находиться, но и испускать усиленные феромоны, а там и к чему-то большему постепенно придете, — поставив штамп, поясняет омеголог. — А как ты хотел? — хмыкает, сканируя взглядом беспомощно в попытках что-то возразить открывающего и закрывающего рот пациента. — Более действенного способа, чтобы разбудить свою сущность, еще не придумали. Также, пропьешь курс вот этого препарата, — подталкивает к нему рецепт вместе с направлением на сдачу крови. — Послезавтра жду тебя на прием. Свободны. — С-спасибо, — прижав к груди бумаги, скомкано благодарит Ёсан, пока Хонджун его на ноги ставит. — Ой, подождите, тут же, помимо таблеток, уколы... — вчитавшись в название лекарств, нахмуривается. — Все верно. — Не думаю, что мой брат умеет... — Брат, может, и нет, а вот мой сын — да, — веселится Дохён. — Если возникнут какие-то вопросы, сразу звони. Хон, тебя это тоже касается. Всего доброго. — Пока, пап, и спасибо, — расплывается в теплой улыбке капитан, утягивая журналиста на выход. — Не дави на него. Пока только феромоны, — в спину ему успевает кинуть мужчина.       Ёсан, даже выйдя из кабинета, никак в себя не придет. Обессиленно, комкая в ладони рецепт, к стенке приваливается, думая, что конкретно так прямо с разбегу влетел. Аккурат в Хонджуна. А его папа? Более смущающего знакомства сложно представить. Яблоко от яблоньки, черт возьми. Но главное ведь не это, а то, что шанс, разгоревшись внутри яркой, все затмевающей плохое надеждой, на нормальную жизнь появился. А плохого-то и нет. Точно не в этот приправленный горячими объятиями альфы момент, в котором постепенно осознание его с ним истинности накрывает, заставляет доверчиво в напротив шею уткнуться и не желать отстраниться. — Как давно ты меня чувствуешь? — спустя несколько минут спрашивает Кан. — С рождества, — краткий ответ, поглаживая его по спине. — А пришел сюда зачем? Мы же договаривались встретиться после. — Места себе от твоего волнения не находил. А потом, когда у тебя случилось истерика, у меня все внутри сиренами взвыло, отключило мозги. И, если честно, я чуть на собственного папу не набросился, настолько за тебя испугался... Прости меня за это, я не разглядывал тебя, правда, но... — Все равно мои шрамы заметил. Я не сержусь, Хонн-и, твое присутствие, наоборот, мне помогло, — признается омега и, пристав на носочки, коротко альфу в губы целует. — Жаль я не могу тебя чувствовать... — Пока не можешь, зайчонок. А твои шрамы... Мне на них плевать, ты для меня все равно самый красивый. Ты мой, я тебя не отпущу, понял? — в чашу ладоней личико разрумянившееся Хонджун забирает. Обещание глубоким поцелуем, языком податливые уста раздвигая, скрепляет, своего омеги счастье искреннее, сомнениями незамутненное, ощущая. Ёсан ему верит. — Тебе-то плевать, а вот мне... — Кан выдыхает, с трудом оторвавшись от Кима. — У меня тут идейка одна появилась, как это исправить, — загадочно улыбается капитан. — Как ты смотришь на то, чтобы их татуировками перекрыть? Да, я говорил и продолжать говорить буду, что любого тебя люблю, но я хочу, чтобы и ты себя полюбил, больше своего тела не стыдился. — Но их так много... — неуверенно отвечает Ёсан. — Давай начнем с этого... — изуродованной двойной меткой шеи касаются. — А там посмотрим. — Знаешь... а давай, — легко соглашается омега, пальцами правой руки переплетаясь с пальцами левой Хонджуна. — Тату-салон? — Тату-салон.

***

      Ёсан, конечно, знал, что для Хонджуна законы не писаны, и он всего, чего захочет, сможет добиться, но чтобы умудриться в этот же день, не взирая на плотную у мастера запись, договориться с ним их принять? С эскизом они и вовсе долго не мучились, вернее омега выбор за альфой оставил, сказав, что доверяет, пускай сам все решает. Альфа удивился, но не возражал и, что-то на ухо Кенсу шепнув, довольным рядом с Ёсаном, взяв его руку, уселся. Так и просидел весь длившийся пять часов сеанс. Несмотря на обезболивающий укол, Ёсан морщился, но благодаря поддержке Хонджуна не дергался и терпел, а после, восхищенно в зеркале голубые с вкраплением в сердцевине синего орхидеи разглядывая, думал, что это стоило всех им перенесенных мучений. — Нравится? — приобнимает его со спины капитан. — Очень, — счастливо улыбается Кан, с трудом сдерживаясь, чтобы к перекрывшим уродливое клеймо цветам не прикоснуться пальцами. — Дома налюбуетесь, голубки. Я и так вам на уступки пошел. Время поджимает, — ворчит Кенсу, отрезая от рулона специальную пленку для татуировки. — Сочтемся как-нибудь, — посмеивается Хонджун. — Следующую игру нам сольешь? — хмыкает диагональный EXO. — Размечтался. Мой зайчонок вам накидает. — Ну-ну. А если по чесноку, я приятно удивился, что Ёса вернулся в спорт. Лучший, папу его, центральный, даром, что коротышка, — аккуратно свою работу заклеивает До. — Не нарывайся, Су, а то все мои подачи ровнехонько в тебя полетят, — фыркает Ёсан, передергиваясь от на коже болезненных ощущений. Жжется зараза. — Понял, принял, осознал, — в миролюбивом жесте поднимает руки Кенсу, отходя назад. — Короче, не чесаться, алкоголь не употреблять, через неделю защитную пленку снять и мазать мой шедевр пантенолом. У тебя будет там выходить сукровица, но так и должно быть, это нормально, ну и, вроде как, все. Если возникнут какие-то вопросы или проблемы с заживлением, то я всегда на связи. — Спасибо, Су. Ты настоящий талант, правда, — накидывая на плечи дубленку, искренне Кан омегу благодарит. — Валите уже, и поздравляю. И вас, и себя. — В смысле? — удивленно выгибает бровь журналист. — Мы с Бэком давно вас шипперили и не прогадали. Так что наши с ним кошельки скоро пополнятся, — расплываясь в каверзной улыбке, подмигивают. — Вот же черти, — буркает Ёсан, выходя из кабинета. — Да ладно тебе, зайчонок. Они ж не со зла, — веселится Хонджун. — Я журналист или кто? Почему я ни духом, ни сном о тотализаторе? — продолжает возмущаться омега, обиженно дуя губы, чем вызывает у альфы безудержный хохот. — И чего ты ржешь? — выталкивает его на улицу парень. — Подумал, что причина твоего недовольства состоит несколько в ином, — отсмеявшись, говорит капитан. — Ой да иди ты... — закатывают глаза, направляясь к его припаркованной на обочине ауди. — К тебе? — А куда еще-то? — Вещи собирать? — А у меня есть выбор? — Ты не хочешь? — всякую радость теряет с лица Хонджун, заставляя Ёсана резко посреди улицы затормозить и вплотную к нему подойти. — Прости, Хонн-и, я не так выразился, — напротив щеки ласково касается омега. — Я не против к тебе переехать, мне нравится с тобой рядом быть, просто это все так для меня неожиданно и быстро, словно я прыгаю в последний вагон отходящего поезда. Мы даже месяца еще не встречаемся. И мне страшно, понимаешь? — Тебе нечего бояться со мной, зайчонок, — сверху его ладонь на лице накрывает альфа своей. — Я не тебя боюсь, Хон, а того, что твоих ожиданий не оправдаю. Я ведь... — Перестань, не собираюсь в н-цатый раз подобное слушать. Я люблю тебя, а остальное тебя волновать не должно. И папе ты, кстати, понравился, — ближе омегу притягивают к себе, укладывая голову на его макушку. — Вместе мы со всем справимся.       Снег сыпать хлопьями начинает, будто пару обо всем позабывшую благословляет, люди понимающе ее обходят, не упрекают. Гуляющий по городу фотограф вместо планируемого вечернего Сеула их на камеру запечатлевает, а после в инстаграм фото получившиеся обязательно выложит, но это все потом, не сейчас. Сейчас Ёсан в любви Хонджуну в свете фар мимо проезжающих машин и рождественских, развешенных повсюду гирлянд без слов признается и ни капли в им озвученном не сомневается.