Соник

      Чимин, лежа на больничной койке под капельницей, в потолок немигающим взглядом отрешенно уставился. Со стороны, если бы не едва заметно вздымающая размеренно грудь, его за мертвеца легко принять можно. На деле, таковым он себя со злосчастного дня рождества и считает. И не в тяжело проходящей болезни здесь причина — гамма ей, как бы это ни было странно, даже рад. Из-за нее ему редко доводится бодрствовать, а значит, и в боль доставляющие воспоминания погружаться. Настоящая причина в Тэмине, всегда только в нем. Тэмин для него и благословение, и проклятие, отказаться от которого — самолично из груди и без того на последнем издыхании держащееся сердце вырвать. Чимин ему всегда все прощает, простил бы и теперь, потому что, несмотря ни на что, его любить продолжает, без его рядом присутствия не живет, на глазах угасает. Но что это даст? Вероятно, мнимое счастье, вновь вскоре в ничто низведенное из-за одних и тех же граблей. По крайне мере, так Сокджин, его навещая в больнице, не устает повторять, а он всегда к его словам прислушается, их правильность осознает, отчего упорно, чтобы на сообщения и звонки истинного не ответить, сдерживается. Чимин в принципе никому не отвечает, в соцсети не заходит, телефоном не пользуется. Вместо этого в редкие минуты открытых глаз в себе, упиваясь болью, копается и, плача беззвучно, альфу любимого ждет, но тот не приходит, его просто-напросто к нему не пускают, а гамма бдящим над ним брату и отцу сил возразить не находит. Знает, что Тэмин в его палату не оставляет попыток прокинуть и как он от оного невозможности и своего поступка страдает. Чимину не рассказывают о том, Чимин сам все через с ним связь чувствует, стало быть, внутри него боль двойная, на чужую боль помноженная, что напрямую на всем его в целом здоровье, заставляя в агонии биться, сказывается. Температура без убойной дозы антибиотиков не спадает, дыхание без кислородной на лице маски не нормализуется, не справляющийся с болезнью организм всю еду отторгает, а ослабшее тело неумолимо в весе теряет. Сейчас на превратившегося в усохший скелет Чимина посмотреть страшно, к нему прикоснуться — тем более. Отчаявшийся Сокджин почти денно и нощно у его постели сидит, на уговоры отца поберечься не реагирует. Думая, что младший не видит, слезы с осунувшихся щек утирает украдкой и, прячась за натянутой улыбкой, лично с ложечки его кормит, заботливо лоб горячий от пота промакивает, плотнее подтыкает одеяло, небрезгливо под ним утки меняет. Чимин, чем такого его заслужил, не понимает. Ему кажется, что он не заслуживает ничего. Умел бы Джин мысли чужие читать, отвесил бы братишке глупому подзатыльник, после мягко поцеловал, крепко обнял. «Спасибо, за то, что ты у меня есть» регулярно неозвученным в воздухе повисает — голоса у Чимина нет. Саднящее горло и воспаленные легкие болезнью поражены, а разбитое сердце и затуманенный разум безумной к Тэмину любовью. — Ну как ты? — поставив на тумбочку вазу с фруктами, на стул подле него усаживается Ёсан, пришедший ненадолго Сокджина подменить. — Как человек, который хочет сдохнуть, — нажав на пульте кнопку поднятия кровати, хрипит гамма. Пак Ынчоль для своего сына не мог лучшую палату со всеми удобствами не выбить. — Уже шутишь, значит, идешь на поправку, — наигранно весело хмыкает Кан, стараясь на «трупном» виде друга внимание не акцентировать. Скорым выздоровлением тут явно не пахнет, благо Чимин хотя бы есть и ходить в уборную самостоятельно начал. Лишь бы только осложнений никаких не было, он и так настрадался и участи задыхаться при обычной ходьбе не заслужил. — А кто тебе сказал, что я шучу? — фыркает парень, потянувшись за стаканом воды.       Ёсан, видя, что Чимину двигаться тяжело, его опережает и нужное ему подает. Затем, строго на него посмотрев, говорит: — Чтобы я больше никогда подобного от тебя не слышал. А если вздумаешь такое ляпнуть при Джине, я тебя сам закопаю. Он здесь ночует, о тебе заботится, а ты... — Думаешь, я хочу этого? — злится Чимин. — Ему о себе и малышах надо заботиться, а не обо мне. Я бы многое отдал, чтобы хён спокойно спал дома и ни о чем не волновался, но он и слушать ничего не желает. Его не то что я, но и Джун-хён с нашим отцом заставить меня оставить не могут. — Успокойся, я тебя не виню, и они не винят. Мы просто о тебе переживаем, а ты своими упадническими настроениями только хуже делаешь, и в первую очередь себе самому. — Я понимаю, хён, честно, но ничего изменить не могу. Меня как будто гребаный дементор поцеловал, оставив оболочку пустую, которая тоже скоро рассыплется, — отставив в сторону стакан, либеро тяжело выдыхает, опухшие глаза прикрывая. — Оболочки пустые не способны эмоций испытывать. Ты живой, Чимин. Да, потрепанный, да, как вылезший из мясорубки страшный, но живой. И ты не один. Все тебе близкие люди за тебя борются, так и ты за себя поборись. Не сдавайся, — озвучивает Ёсан, его безвольную ладонь своей накрывая, ее, надеясь ему передать сил, ощутимо сжимает. — Ты как всегда красноречив, — едва уловимо приподнимают в улыбке уголки растрескавшихся губ. — Спасибо, хён, за поддержку. — Лучшей для меня благодарностью будет твое выздоровление, мелочь, — улыбается Кан, доставая из пакета белых маргариток букетик. — Догадываешься от кого? — следом спрашивает, вкладывая цветы в руку друга. — Знаю, я не должен был, но я подумал, что тебе его запах не помешает... — Издеваешься?! — вспыхивает младший, на контрасте с собой сказанным сразу же носом зарываясь в букетик. На рецепторы аромат вина пряного ложится, все его существо приятно, разум поплыть заставляя, окутывает, ласково обнимает. Как же он по нему скучал... — Ага, можешь выписать мне премию «садист года». Но вообще-то, Инфинит меня вынудил, вернее, если бы я букет не взял, все бы дракой закончилось. — Чего? Какой дракой? Он что-то тебе сделал? — распахнув комично глаза, полошится Чимин. — Мне-то? Не неси чуши. Тут как раз-таки сделали бы Тэмину, — отмахивается омега и поясняет поспешно: — Тэмин в мою одежду вцепился и настаивал, чтобы я чертовы цветы взял. А мне что оставалось делать? Хонджун, не отпусти тот меня, точно бы ему что-нибудь да сломал, ну я и взял во избежание намечающегося конфликта. Сейчас они оба на улице и, вроде как, даже поладили. — Придурок, — буркает гамма, пряча в ладонях лицо. — Надеюсь, не я? — посмеивается Ёсан. — Еще один глупый вопрос и будешь ты, — в ответ раздраженно Чимин бурчит. — Как он? — резко тему меняет, бессильный в желании об альфе услышать себе отказать.       Кан был уверен, что Чимин о Тэмине его выспрашивать станет, поэтому не удивлен. Все осознает, все понимает и не упрекает. Наломавшую дров парочку по-человечески жаль. Не могут они, безумно влюбленные, друг без друга, расставания не выносят, поодаль задыхаются, а воссоединившись, не сгорая горят и, как серый мир яркими красками раскрашивается, чувствуют. Ёсан то все не просто видит, он благодаря Хонджуну нечто схожее теперь ощущает, что уж тогда говорить о меченных обоюдно парнях? — А сам как думаешь? Отвратительно, конечно же, — спустя минуту отвечает омега. — Вам надо спокойно и без свидетелей поговорить. Уходить в полный игнор не выход, Чимин, это ничего не решит, лишь новые проблемы создаст. — Я не готов, банально и пару слов, встретившись с ним, связать не смогу, да и кто его сюда пустит? — понуро голову опускает Чимин, комкая больничную сорочку в негнущихся пальцах. — Позвонить? — Я намеренно телефон не беру в руки, так учусь жить в реальности, в которой Тэмина нет. Я все эти полтора года был слишком от него зависим, пора заканчивать, — бесцветно произносит гамма, в воспоминания болезненные вперемешку со счастливыми погружаясь. Болезненных оказывается больше.       Не предполагавший подобного исхода Ёсан рот ошарашенно распахивает. Озвученному другом противится, с его решением заочно не соглашается, ведь любовь пары взаимна, так просто ее из намертво ею повязанных сердец не вытравить, если когда-нибудь вообще. Он множество неистинных пар, как никто подходящих друг другу, встречал: Сокджин с Намджуном, Бэкхён с Чанелем, Тэхён с Чонгуком, да даже Ки с его братом, но представить Чимина с кем-то, кто не Тэмин, невозможно. — Ты что, собираешься с ним окончательно расстаться? — Не знаю, но пока все к этому и идет. Я устал от его ко мне недоверия. Ну прощу я его и где гарантии, что случившееся сейчас в будущем не повторится? С его ревнивым характером обязательно повторится, и, я уверен, не раз, — говорит Чимин, зло утирая с лица покатившиеся слезы. — И ладно бы наедине, так нет же... Он меня перед собственными родителями какой-то шлюхой, не способной справиться со своей сущностью, выставил. Почему я родился гаммой? Нахуя мне два истинных? Нахуя мне сваливший на мою голову Тэиль? Но самое что паршивое, они, блядь, родные братья! Здесь никуда не денешься, не сбежишь. — Не позволяй эмоциям собой управлять. Я не говорю тебе Инфинита сходу прощать, нет уж, пускай все как следует осознает, но зато я говорю тебе свою жизнь опрометчивыми поступками не рушить... — Она уже разрушена, — всхлипывает Пак. — Помолчи и дай мне договорить, — заметив, что парень начал задыхаться, снимает Ёсан с подставки кислородную маску. — На-ка, подыши лучше, — бесцеремонно ее ему на лицо надевает. — Так вот, я до недавнего времени тоже считал, что моя жизнь разрушена, но смотри-ка, сейчас у меня все налаживается, а все потому что я дал и себе, и альфе, кстати, оказавшемуся моим истинным, шанс. Представляешь, он недавно стал меня чувствовать и без метки. Ты бы видел, что этот дурачина позавчера учудил. Ворвался в омегологический кабинет, когда я заистерил на смотровом кресле, и ни в какую не хотел меня отпускать, заявив моему лечащему врачу, на минуточку, являющемуся его папой, что почувствовал, как мне плохо, причем я в тот момент был голым! Дальше больше, Дохён-ним сказал, что я не бесплоден! Моя внутренняя омега тупо спит, а чтобы ее разбудить, мне необходимо постоянное присутствие Хона рядом. — Это... — откинув маску, смотрит на него пораженно Чимин. — Да, знаю. Сам в шоке, — отобрав у друга цветы и поставив их в стакан с водой, Кан неловко смеется. — Короче, я к нему переехал. И вот еще, гляди какая красота, — горловину белой водолазки оттягивает, демонстрируя ему татуировку. — Подарок Хонджуна. — А я-то все никак не мог понять, чего от тебя ирландским алкозаводом несет. Феромонотерапия, да? Поздравляю, хён, я за вас очень рад, а тату классная, — искренне улыбается гамма. — Только... не мог бы ты открыть окно? Даже для моего сопливого носа твое амбре слишком сильно... — Ты мне смерти желаешь? Какое тебе окно с воспалением легких? Твои наседки за это меня в него же и выкинут. — Хотя бы микропроветривание... Ну, хён, ну, пожалуйста... — на нападающего взгляд щенячий подняв, канючат. — Так и скажи, что тебе исключительно вино подавай, — намекая на запах Тэмина, фыркает Ёсан и поднимается со стула. — Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка. Но, если что, брату скажешь, что я к этому никакого отношения не имею. И одеяло повыше натяни, тебе через месяц с тиграми играть. — Не играть, — моментально сникает Чимин. — Это еще что за новости? Конечно играть, — поборов неподатливую ручку стеклопакета, возвращаются к его постели. — Неделя, максимум полторы, и ты уже дома. — Хён, я хочу уйти из команды, — глухо Пак отвечает. — Кажись, это тебя, а не меня надо выкинуть из окна, — резюмирует журналист. — Ща, сек, — достает из кармана джинс телефон и что-то кому-то в чате торопливо печатает. — Есть у меня тут одно действенное лекарство, а пока мы его ждем, я тебе вторую удивительную историю расскажу. — Хён... — Заткнулся и маску быстро надел, — безапелляционный приказ, вальяжно ногу на ногу закидывая. — Жил-был на свете мальчик-комплекс, собственной тени боялся, ну и добоялся, да так, что дров, папа не горюй, наломал, из-за чего чуть своего истинного альфу не потерял, после пробовал с ним поговорить, но тот такого ему шанса из-за на него обиды и злости не дал, а в итоге и того хуже дерьма натворил, которое они впоследствии разгребали вдвоем и разгребли. Потому что любили, друг за друга боролись и руки не опустили, а всего-то и надо было, что от недосказанностей избавиться, проблемы между собой обсудить и вместе — никак иначе, их решить... — Юнги-хён все равно боится... — с первых слов догадавшись о ком идет речь, прерывает рассказ, неубедительно возражая, Чимин.       Кан недовольно цокает: — Ты когда-нибудь начнешь дослушивать до конца? Не боится он больше нихрена. У него теперь метка от Хосока, вдобавок с ним проведенная течка. — Чего??? — подскакивает Пак на кровати. — Чего-чего, делай выводы, истеричка, — показательно фыркает Ёсан, краем глаза посматривая в телефон. — Какие нахрен выводы? Требую подробностей! — возмущается либеро, едва не навернувшись с постели. — Требуешь, значит, будут, — в улыбке загадочной расплывается омега под звук позади распахнувшейся двери. — А вот, кстати, и они. — Чиминни! — с ног сбиваясь и почти теряя развевающий по ветру халат, бежит навстречу к лучшему другу Юнги. За ним Хосок с пакетами наперевес следует, а там и Хонджун появляется и за спиной своей пары, ладони опуская на ее плечи, встает. — Хён... — растроганно шмыгает носом Чимин, руки к Мину протягивая. — Прости, что раньше не смог приехать, — в крепких объятиях его стискивает связующий, сам невольно начиная всхлипывать. — Ты так похудел... Смотреть на тебя больно. — Поверь, недавно ты выглядел не лучше, зато теперь весь сияешь. И тебе не за что извиняться, хён, я все понимаю. Правда, я бы тебе не советовал долго со мной обжиматься, а то твой альфа меня на мелких Маринов порвет, — сквозь слезы улыбается гамма, с наслаждением втягивая смешавшийся в одно целое фруктово-морской аромат омеги. — Кстати, кайфово пахнешь, будто я где-то на Гавайском пляже лежу и дынно-манговый коктейль попиваю. — Не говори глупостей, пусть только попробует на тебя нарычать, я лично его на маленьких Шедоу покромсаю, — продолжают Чимина тискать, про себя расстроенно подмечая, что от него одна кожа да кости остались и пугающих размеров мешки под потускневшими глазами. — Ох, Юн, задушишь, — посмеиваясь, кряхтит тот, чувствуя, как от его присутствия странное умиротворение накрывает. Одним переживанием меньше. Юнги оправился и теперь обязательно будет счастлив. Чимин в этом, глядя из-за его плеча на невозмутимого Хосока, не сомневается. Хосок свою пару в обиду не даст и, очевидно, ее, будучи очень заботливым, разбалует. — Прости-прости. Я просто сильно по тебе соскучился и переживал, — нехотя отстраняется Мин, усаживаясь на краешек кровати. — Мы оба переживали, — вмешивается Чон, подходя ближе к больному и внезапно ему подзатыльник отвешивает: — Какого хрена ты на морозе раздетым бегал? А если бы Ёса с Хоном на тебя не наткнулись? — Хо! Ты что делаешь?! — возмущается Юнги, пока гамма потирает место удара. — Будет знать, как мозги отключать и всех нас доводить до инфаркта, — непринужденно капитан отвечает, а после опешившего друга прижимает к себе: — Не делай так больше, енот. Ты у нас один. — Постараюсь, — в его грудь бубнят. — Без постараюсь. Приказ твоего капитана, — взъерошив черно-рыжую из-за выцветшей краски макушку, хмыкает Хосок и в ногах у ее обладателя усаживается. — Кстати об этом... Чимин тут удумал из команды уйти, — как бы между прочим вставляет Ёсан, неосознанно подставляясь под поглаживания Хонджуна. — Я ему уйду. Так уйду, мало не покажется, — больно щипает Чон за чужую, торчащую из-под одеяла лодыжку. — А я добавлю, — поддерживает своего альфу Юнги, негодующе глядя на сжавшегося в комочек гамму. — У тебя что, помимо легких, и мозги воспалились? Из-за какого-то придурка бросать любимое дело? Да даже я при всем том, что у меня случилось, об этом не заикался. — Видимо, я не такой сильный. Я не смогу быть с ним в одной команде, понимаешь? — И это мне говоришь ты, который, несмотря ни на что, не сдавался и, чтобы ни происходило, не опускал головы, а в итоге таки поставил Инфинита на место? Заставил за собой его бегать и пылинки с себя сдувать? Он и сейчас бы сдувал, пусти Джин-хён его сюда. Ты же любишь его, Минни, а он любит тебя. Жить без него — вот что ты точно не сможешь. Поверь мне, я знаю, о чем говорю, — красноречиво своей метки связующий касается. — Не думай, я всегда на твоей стороне, и, позволь мне Хо, я бы Тэмину яйца оторвал, вот честно, но... тебе же они еще пригодятся, верно? — на последних словах скулами розовеет, чем смешок у Ёсана вызывает. — Юн, а Юн, чего с тобой там в Тэгу Хоби сделал такого, что ты из невинного малыша в пошляка превратился? Не то чтобы я против... — Хён. — Мм? — Иди в задницу. — Не, я теперь не по этим делам, — посмеивается Кан, за что ощутимое сжатие от капитана тизов на плечах ощущает. — Доиграешься когда-нибудь, зайчонок, — сквозь зубы угрожающе цедит тот. — Отшлепаешь? — игриво журналист тянет, откидываясь на его грудь головой. — И не только. — Лучше к батарее его привяжи, — фырчит Хосок, раздраженный очередным напоминанием о возможной близости двух омег. Ёсана он, конечно, поговорив с ним по телефону наедине, простил, но неприятный осадок, зверя внутреннего на раз поджигающий, все равно остался.       Чимин же, обдумывая сказанное другом, молчит, в шутливую перепалку друзей не вслушивается. Его и вовсе в палате как будто нет. Ему, мыслями блуждающему где-то рядом с Тэмином по вечерним улицам Сеула, в реальности его хочется увидеть невыносимо, тепло его рук и губ на себе почувствовать, тем излечиться и их глупую драму закончить. «Нельзя», — под веками строкой красной бежит, ситуацию спустить на тормозах не дает, так, наверное, защищает, на деле, потерявшие все оперения крылья по-новой ломает. Чимину без Тэмина не летать, зато бурю за бурей, в небеса глядя разбито, не переживать. Безопасно, но неподходяще. Неправильно.       Парни, просидев с Чимином еще час, в котором все, что можно было, избегая разговоров об Инфините, обсудили, по домам засобирались. Чимин за поддержку и понимание был им благодарен, натянуто улыбаясь, задавал уточняющие вопросы, искренне за них, наконец-то воссоединившихся и отпустивших демонов прошлого, радовался. Тихонько с полыхающего щеками от комментариев Ёсана Юнги смеялся, но о собственном состоянии упорно, чтобы не расклеиться, отмалчивался, заверяя, что у него все в порядке, чему, очевидно, не верили, хотя и не наседали. Сокджин Мину с Чоном все, как есть, избавив его от болезненных объяснений, поведал и попросил их эту тему стараться не поднимать, намекнув, что пускай он сначала поправится. Сам старший Пак, порядком измотавшись и воспользовавшись приходом друзей, в соседней палате в шею Намджуна сладко сопел, тщетно надеясь, что они его по отъезде разбудят, но те, конечно же нет — омеге необходим отдых. — Ладно, мелкий, нам пора. Завтра вечерком заглянем, — говорит Хосок, буквально за шкирку истинного от Чимина оттаскивая. — Выздоравливай и не накручивай себя, все наладится. — Есть, капитан, — жест от виска делает гамма. — С непокрытой головой честь не отдают, дурачье, — хмыкает Хонджун. — Катитесь уже отсюда. Вам еще вещи Юнги-хёна из дома Ёсы-хёна забирать, или я что-то неправильно понял, и он не возвращается в квартиру Хоби-хёна? — Меня заставляют! — дуется Мин. — Ну да, рассказывай, — весело отбивает Чимин, силясь не показать, как их уходу расстроен. — Твое место отныне в кровати Шедоу. — Да сколько можно меня этим подкалывать?! — Ой, да мы даже не начинали, — гаденько подхихикивает Кан, уворачиваясь от кулачков омеги. — Сразу же звони, если что. Мы тебя любим, — успевает бросить Юнги, перед тем как Хосок его и Ёсана выталкивает из помещения.       Хонджун же почему-то на пороге задерживается. А на что-то решившись, к Чимину разворачивается и коротко без объяснений кидает: — Час ночи, окно. — Хён? — гамма недоумевает, но в ответ лишь хлопнувшую дверь получает. После обессилено, накрывая руками исказившееся в болезненной гримасе лицо, по подушке сползает. Пак нисколько не преувеличивал, когда сказал Ёсану, что не готов увидеть Тэмина, а он, судя по всему, сегодня же его и увидит. Наверняка из-за находящейся на третьем этаже палаты только издали, но факт остается фактом: испытание то еще ему предстоит. Как к истинному не сорваться, от поступков необдуманных удержаться и, сравни сопливому омежке, не разрыдаться? От альфы в нем ничего, кажется, уже не осталось, даже запах, лишившись привычной горчинки, каким-то приторно-сладким стал. Это меньшее о чем переживает сваливающий все на болезнь и свое душевное состояние Чимин, для него сейчас важнее всего равновесие утраченное возвратить, что ожидаемо не получается. Его от разных по окрасу эмоций штормит, беспрестанно его хлипкий кораблик в океане раскачивает, не дает, из одной крайности в другую бросая, здраво мыслить. Хочет равно как и не хочет он с истинным контактировать, потому что глубоко обижен, унижаться устал и довериться снова боится. Юнги давно говорил, что Чимин ценить себя должен, но также Юнги говорил, что Чимин без Тэмина не сможет, в чем несомненно прав. Прав и Ёсан, посоветовавший своего альфу не игнорировать и раз и навсегда все с ним недомолвки решить, но для этого Чимину необходимо признаться, кем приходится ему Тэиль — вот чего не хочется точно, а надо. Иного выхода нет, рано или поздно правда все равно вскроется — перед глазами наглядный в лице лучшего друга пример.       Захваченный всеми этими мыслями гамма до заветного часа, подтянув коленки к груди и обняв себя руками, недвижимо на кровати сидит, от ужина принесенного мед-братом отказывается, заверяя его, что фруктов, на деле нетронутых, объелся, а когда ему меняют капельницу, даже не морщится — боль сердечная боли физической много сильней. Вместе с тем, постоянно взглядом цепляется за стоящие в стакане на тумбочке маргаритки, им коротко улыбается, ласково их нежных соцветий касается, сожалея, что преступно слаб исходящий от них запах Тэмина и для него, по нему истосковавшемуся, недостаточен. На экране телефона без пяти минут время назначенное отображается, но камешек в окно палаты Чимина именно сейчас прилетает, заставляя его переполошено из вены выдернуть иглу и, прихватив одеяло, побежать к нему, затем на подоконник, проворачивая ручку на стеклопакете, вскочить и, задержавши дыхание, вниз посмотреть. На снегу он, в шоке раскрыв рот, свечки зажженные, складывающиеся в «прости меня, моя любовь» и около них нервно топчущегося альфу с розой в руках замечает, чувствуя, как по щекам дорожки соленые скатываются. Альфа с него глаз пасмурных, затаив дыхание, не сводит, словно не верит, что тоже наконец-то его, такого даже на расстоянии кажущегося прозрачным, смертельно бледным, слишком худым, увидел. Едва ли на него насмотревшись, Тэмин достает из кармана айфон и ответить на звонок Чимину жестом показывает. — Минни, прости меня. Я поступил с тобой, как последнее чмо, мне нет оправданий. Ты всех тех слов не заслуживаешь, как и я не заслуживаю тебя, — торопливо, боясь, что гамма не станет его слушать, озвучивает Ли, приложив телефон к уху. — Я люблю тебя. — Не заслуживаешь, — соглашается Пак, шмыгая носом и кутаясь в одеяло. — Позволь мне это исправить, малыш. Дай мне еще один шанс, — безотрывно на хрупкую в окне фигурку глядя, умоляющим голосом произносит альфа. — Смысл? Ты неисправим, Тэмин. Да, у нас может все наладиться, но надолго ли? Ты не перестанешь меня ревновать и, сорвавшись, опять мне всякого наговоришь. Я не железный, понимаешь? — пробиваясь через сжавшие горло тиски, чуть сбивчиво Чимин говорит. — Наносимые тобой раны не успевают внутри меня рубцеваться, они копятся и гноятся. Но самое что печальное, я вопреки всему тебя все равно готов прощать, но так всегда продолжаться не может. Я не хочу окончательно себя потерять. Раньше ты ломал меня своим предубеждением к моей сущности, теперь ко мне недоверием, а потом чем? Чего мне от тебя в следующий раз ожидать? — слова, перемешиваясь с ранящими альфу слезами, надсадные, для сердец обоих невыносимые, но правильные.       Тэмин понимает всего им сказанного справедливость, но что на такое ответить не знает, вместо этого, будто ища у Чимина подсказки, разбито на него смотрит. Ему еще никогда настолько не было больно, и страшно представить, какого же тогда с ней внутри, как оказалось, постоянно живущему? Себя за то, что с ним сделал, Тэмину хочется придушить, но разве оное поможет улыбку солнечную на лицо любимое возвратить? Нет, определенно. — Иди д-дом-мой, Тэ...Т-тэмин. П-по-поговорим, к-ког-да я в-выпишусь, — оглушающе громко, почти выплевывая свои легкие, кашляет гамма и обессиленно с подоконника скатывается.       Инфинит, до ужаса перепугавшись, сразу же к пожарной лестнице бежит, по ней, зажав в зубах розу, ловко взбирается, влезает в окно. Позабыв обо всем, с пола задыхающийся в приступе мокроты комочек поднимает и несет в кровать. Было уже собирается за медперсоналом бежать, но Марин, схватив его за руку и прохрипев «маска», его останавливает.       Ли, быстро сообразив, что Чимин имеет ввиду, натягивает на его лицо требуемое. Не переставая себя за случившееся корить, вокруг него суетится. Нет, ну не идиот ли не подумать, что человеку с пневмонией категорически нельзя находиться на холоде? Внешний вид гаммы и того больше альфу пугает: шоколадные глаза поблекли и впали, обычно карамельная кожа цвет мела приобрела, тело до невозможности исхудало, любого намека на мышцы, оставляя одни только кости, лишилось. — Может, все-таки кого-то позвать? — ни капли нормализовавшимся дыханием Чимина не обнадежившись, обеспокоенно спрашивает Тэмин, его безвольную ладошку сжимая. — Хочешь, чтобы мой отец превратил тебя в отбивную? — вопросом на вопрос, снимая маску, отвечают устало. — Это будет заслужено. Прости... я... — Ты никогда не думаешь о последствиях, ага, знаю, — прерывает его гамма. — Но свечи мне понравились, так что заткнись, раздевайся и ложись. Твой запах мне помогает. — Ты сейчас серьезно? — неверяще в ответ смотрит Тэмин. — Акция разовая, — улыбнувшись его растерянному виду, хмыкает Чимин, чуть в сторону пододвигаясь. Альфа сейчас ну точно побитый щеночек, у которого разбита бровь, нос и губа и которого очень хочется приласкать. И почему он в его присутствии такой лужей, неспособной долго злиться, становится?       Инфинит, с трудом осознавая свое счастье, куртку с ботинками за считанные секунды снимает и рядом с гаммой, его в осторожные объятия сгребая, ложится. В ароматную, пахнущую сладкими апельсинами жилку утыкается носом. То, что диагональный по Чимину скучал, мягко сказано, скорее, мучаясь бессонницей и невозможностью его увидеть, места себе не находил, в пух и прах разругавшись с братом, разнес собственную квартиру и, упорно пытаясь пробраться в больницу, смиренно удары господина Пака по лицу получал и получил бы еще, не вмешайся вовремя Намджун и Сокджин, после пригрозившие ему к зданию не приближаться. Тэмин естественно не послушался и продолжил порог медицинского заведения обивать, всех, кого только можно, выспрашивая о состоянии своего истинного. Попутно звонить и писать не переставал, но истинный трубки не брал, в сети не появлялся, погружая и так с ума сходящую пару в отчаяние. Родители же, хоть и были сыном разочарованы, его как могли поддерживали, советовали не сдаваться, даже сами в больницу за него просить приходили, но отец Чимина был непреклонен, что с его стороны вполне понятно и закономерно. Единственный кто в положение Тэмина вошел, как ни странно, оказался Хонджун, ну и с натяжкой Ёсан, передавшие Чимину его послание. — Это мой отец тебя так? — заклеенной пластырем переносицы дотрагивается Чимин. — Не думай об этом, — перехватывают его руку и подносят к своим губам, на ней невесомый поцелуй оставляют.       Гамма от, казалось бы, простого действия альфы млеет и, затыкая разума голос, к нему всем телом ластится. Теплом недостающим напитывается, запахом вина пряного успокаивается, в серые напротив глаза по-новой влюбляется, в их владельца объятиях исцеляется. Анормально в том, кто его постоянно ломает, спасение находить, но по-другому отчего-то не получается. Наверное, Чимин больной на голову мазохист, иными словами, вселенная это учла и преподнесла ему отъявленного садиста. Получи, называется, распишись. — Чимин, я не могу тебе гарантировать, что со своей ревностью совладаю, но то, что я буду стараться — это я тебе обещаю. Только не отвергай меня, я без тебя не выживу, — полушепотом произносит Тэмин, трепетно заострившейся скулы Чимина касаясь. — Как и я без тебя, — слипающиеся веки смежая, на выдохе либеро произносит. — Отчасти я даже ревность твою понимаю, все-таки я у тебя половинчатый, мне действительно природой заложено два партнера, что мне не нужно. Мне нужен один ты. — Не говори так, ты у меня особенный, самый лучший, — Ли негодует. — И я тебе верю, сердцем точно, но разумом... разум мне твердит, что ты просто не встретил истинного омегу. И это невыносимо, это меня убивает.       Вот он подходящий момент, чтобы правду, камнем неподъемным лежащую на плечах Чимина, раскрыть, и Чимин, недолго думая, раскрывает: — Я уже его встретил. И прежде чем ты начнешь делать поспешные выводы, пожалуйста, дослушай меня до конца. Моим омегой оказался твой брат. Да, не спорю, мой внутренний альфа на его запах отреагировал, но и только-то. Поэтому повторюсь — никого, кроме тебя, мне не надо, о чем я сразу же Тэилю сказал, но он... До него, видимо, не дошло, что наглядно тебе продемонстрировало его дальнейшее поведение. Тэиль специально тебя на эмоции выводил, он хотел нас поссорить. — Блядь, Минни... — крепче в руках Марина стискивает Инфинит, словно боится, что с минуту на минуту в палату омега, по-ошибке зовущийся его братом, ворвется и его у него отберет. — Почему ты мне раньше не рассказал... — Я не хотел ваши отношения разрушать, вы ведь с ним так близки. Думал, что со временем смогу его убедить, что мы не п-подходим друг другу, — спрятав лицо в ключицах Тэмина, всхлипывать начинает Чимин. — П-прости за это. Вы не д-должны были из-за м-меня поругаться. — Вот же жертвенный дурачок. Не плачь, ты, в отличие от меня, ни в чем не виноват. Господи, я так глупо на его уловку повелся, вспылил и на тебе отыгрался, за что никогда себя не прощу. Стоял перед родителями, как истукан, не остановил тебя, ничего не сделал, а ты плюсом ко всему серьезно потом заболел, — приподняв его голову, разбито озвучивает Тэмин, глядя в заплывшие слезами глаза. — Мне больно на тебя смотреть, еще больнее осознавать, что это я тебя до такого состояния довел. Ты прав, я и вправду тебя ломаю. — Чини обратно, — гамма бурчит, чувствуя странное облегчение. — Ты меня...? — очередной неверящий взгляд, на контрасте засиявший надеждой. — Да куда уж я денусь, а теперь не тупи и поцелуй уже меня, дубина, или я стал настолько страшным, что ты... — закончить Чимин, захваченный в плен теплых губ, не успевает. Срочный ремонт на то и срочный, а Тэмин, помимо садиста, прекрасный механик.       Зашедший в палату спустя час вместе с Намджуном Сокджин, глядя на в обнимку заснувшую парочку, возводит глаза к потолку. Ворча «так и знал, что этим все кончится», закрывает окно и с пола розу ими позабытую поднимает, после ставит ее в стакан к маргариткам. — Думаю, у енота наконец-то появился стимул поскорее выздороветь, — заключает Ким, тихонько посмеиваясь. — Поехали домой, больше мы здесь не понадобимся. — Ну знаешь ли... — обреченно выдыхает омега, мысленно за улыбающегося во сне брата радуясь.       А наутро Чимина будет ждать веселенькое под крики главврача «какой идиот раскидал во дворе свечи?» пробуждение и миссия «спрятать от отца, являющегося тем самым главврачом, за минуту Тэмина», которую они никогда не забудут, потому что... — Если ты, Чимин-а, думаешь, что я поверю, что у тебя внезапно третья нога выросла, то ты глубоко ошибаешься, — на выглядывающую из-под одеяла ступню альфы смотрит Ынчоль.