***
— Нет, пожалуй, до приготовления утки я еще не дорос, — забирает из рук Ёсана плошку с мясом Хонджун и кладет ее на место, взамен берет куриное филе. — Ты что, сам собираешься готовить? — хмыкает омега, разглядывая содержимое их наполненной всякой всячиной тележки. — Я же сказал, что в эти выходные ты отдыхаешь, — улыбается альфа, закидывая к остальным продуктам специи. — Готовить для тебя для меня не в напряг. — Я знаю, мой желудок в восторге от твоих блюд, но сегодня я хочу, чтобы в восторге был твой. Надеюсь, у меня получится, — произносит Ким, покатив тележку на кассу. — Не сомневаюсь. На крайний случай у нас всегда есть рамен. — Тебе не кажется, что первое со вторым немного не вяжется? — наигранно обиженно выдыхает Хонджун. — Каши же я научился варить... — И довольно неплохо. Не дуйся, волчонок, — прильнув к его боку, мурчит Ёсан, вызывая на лице спутника очередную улыбку. Расплатившись за продукты, пара грузит их на задние сидения автомобиля, после садится вперед и отправляется, судя по начавшим мелькать по краям трассы деревьям, за город. Омега, слушая мягкий тембр своего рассказывающего о планах заглянуть на семейный ужин к родителям альфы, любуется мимо проплывающими пейзажами. Нынче зима выдалась необычайно снежной и холодной, но для него, познавшего искреннюю любовь, мерзнуть не заставляющей. Даже какой-то волшебной, дарящей умиротворение и покой. С Хонджуном по-другому быть и не может. Ёсан и не представлял насколько в заботе и понимании нуждался, в нем самом. С ним рядом по-особенному легко и уютно, словно тот рожден, чтобы стать его личным спасителем, который непременно его вытащит из той ямы, где он два года лежит и не двигается, ничего не хочет, за счастье не борется, видя перед сизыми глазами кошмар за кошмаром, смирившись, им не сопротивляется. Уже вытащил. С его приходом в его жизнь, все поменялось. Омега медленно, но верно встает на ноги, чувствует желание жить, быть счастливым и сделать счастливым и альфу. Кошмары остались, конечно, он не раз весь в слезах просыпался, но под ласковыми ладонями Хонджуна быстро успокаивался, спрятав лицо на его груди, засыпал. С каждым проведенным вместе днем их все меньше и меньше, скоро исчезнут совсем. Прошлое начинает отступать, настоящее перестает болеть, налаживается, будущее видится отчетливее. В будущем Ёсан видит себя страхи преодолевшим, нежащимся в объятиях капитана, баюкающим на руках малыша, возможно, центральным какой-нибудь сеульской команды или, если не сложится, спортивным журналистом. Все будет, все впереди. — Кстати, папа приглашает и Джонга с Ки. Как тебе такой расклад? — интересуется Хонджун, поворачиваясь головой к пассажиру. — Только если вставить им в рот по кляпу, а то знаю я их, начнут меня позорить, — выдает смешок Кан. — Брось, хёны классные. Да ты и сам любого умеешь пристыдить и на место поставить, — пользуясь освободившейся дорогой, прибавляет скорости посмеивающийся Ким. — С Ки, к сожалению, подобный номер не прокатит. Он же чисто акула, как вцепится, хрен его переспоришь. Ничего его не берет. Бедный мой братец... — Не бедный, а счастливый, — авторитетно поправляет хорошо заобщавшийся со старшим Каном альфа и спешит перевести тему: — Все хотел спросить тебя, где твои родители? — А что, познакомиться хочешь? — хмыкает Ёсан, грея озябшие ладошки о выходящий из перед ним находящейся решетки теплый воздух. — Почему бы и нет? Я серьезен в своих к тебе намерениях, зайчонок, помнишь? — Как тут забыть, если ты постоянно мне об этом напоминаешь? — бурчит журналист и поясняет: — Родители где-то через месяц приедут. Они у меня ведущие программы «красота в глазах смотрящего», путешествуют по всему миру. Слышал, может? — Серьезно?! Твои родители Кан Сондык и Кан Мино? — неподдельно удивляется альфа, выпадая в осадок, — Отец обожает их телепередачу, даже заставил меня научить его пользоваться инстой, чтобы не пропускать обновлений. — Серьезнее некуда, — вздыхает омега. Понимает и принимает их страсть к путешествиям, что нисколько не помогает ему смириться с их регулярным отсутствием дома. Любит родителей, безумно по ним скучает, в этом не упрекает. Они и так целый год из-за случившегося пропустили, ни на шаг от разбитого сына не отходили, всеми возможными способами пытались вернуть его к жизни. Папа ночами над ним, сжавшимся на кровати в беззащитный комочек, бдел, боясь, что он наложит на себя руки, часто плакал. Отец из здания суда почти не выходил, добивался максимального срока для насильников, даже каким-то образом умудрился эту громкую историю замять, чтобы журналисты не оккупировали особняк и, не дай будда, не потревожили его и без того едва живого ребенка, ни слова не сказал почесавшему кулаки об рожи тех уродов Джонгу, потому как и сам от оного бы не отказался, благодаря связям не дал ему загреметь за решетку. Страшное для семьи Кан время. — Скучаешь? — сразу же догадывается Хонджун, снимая одну руку с руля и сжимая ею обтянутое светлой джинсой бедро парня. — Очень, — не спорит нападающий, — Но я не в праве их упрекать, они этим живут. Часто нам с братом звонят, привозят из поездок прикольные сувениры. — Это не окупит их отсутствие. — Хон, не надо. Они все для меня делают, ни в чем не ограничивают. Не думай, что их не было в тот момент со мной рядом. Были и еще как. Никогда не забуду сколько слез пролил папа, как утешал отец, как оба обо мне заботились. Видел бы ты в каком ужасе они были, когда влетели в палату, где я ни живой, ни мертвый, обвешанный проводами лежал. Альфа от краткого рассказа омеги, появившейся в его пасмурных глазах влаги зубы стискивает до боли в деснах, неосознанно давит на газ. Невыносимо знать, видеть, понимать, как страдает его мальчик. Какими же ублюдками надо быть, чтобы подобное с ним сотворить? И как только рука поднялась? Не находись те в тюрьме, он бы их без преувеличений убил, предварительно заставив пройти все то, что пережил Ёсан, а то и поизощреннее чего придумал. — И этого тоже не надо, — сжимает его ладонь Кан. — Все в прошлом, ты сам мне так постоянно говоришь. Я оправляюсь, с тобой оправляюсь, волчонок. Все у нас будет хорошо. И сбавь, пожалуйста, скорость, не хочу попасть в аварию. Кто-то мне курочку с картошечкой под сливочным соусом обещал. — Будет, зайчонок. Обязательно будет. — Не имею сомнений, — улыбается Ёсан, смахивая невольные слезы со щек.***
— Вау, — раскинув в стороны руки, кружится посреди заснеженного сада загородного дома Кимов Ёсан. — Здесь так красиво! Хонджун, только что загнавший машину в гараж, побросав сумки, с любовью за ним, окруженным алыми кустами буйно разросшегося барбариса, наблюдает. У невысокого деревянного забора беседка, густо оплетенная лозами актинидии, стоит, по периметру карликовые, украшенные гирляндами сосенки растут. За пределами территории раскинулся густой лес, тропки замело, благо местный аджосси, будучи добрейшей души человеком, не забывает про семью Ким и, несмотря на некоторую отдаленность их одноэтажного дома от остальных, своевременно расчищает подъездную дорогу на тракторе, за что Дохён, не слушая его возражений, оставляет на его столе вместе с пирожками конверт с деньгами. — Рад, что тебе понравилось, — вновь обвесившись с ног до головы сумками, говорит альфа, открывая ключом двери в дом. — Заходи внутрь, завтра прогуляемся по лесу и деревне. — Люблю тебя, — врезается ему в спину омега, сцепляя руки на его животе, и тем едва не заставляет его перекувыркнуться через порог. — Возьму на заметку, что лесной воздух на тебя хорошо влияет, — посмеивается капитан, ставя многочисленную ношу на пол прихожей. — Это не воздух, это все ты, дурачок, — счастливо мурчит уткнувшийся ему носом куда-то между лопаток Ёсан. — Я тебя тоже люблю, — улыбается очередному его признанию Хонджун, включая свет. Журналист, наконец-то соизволив его отпустить, снимает дубленку с ботинками и начинает с интересом вокруг оглядываться. От небольшой, обшитой деревянными панелями и выполненной в светлых тонах гостиной веет уютом. Стены обвешаны семейными фотографиями, на полках стоят награды и грамоты альфы, статуэтки всяких разных зверей, по полу растелен ворсистый белого цвета ковер, в углу маленькая елочка стеклянными игрушками сверкает — видимо, после рождества Кимы сюда не приезжали. Посередине расположился бежевый диван и в комплекте к нему идущие кресла, а напротив — отделанный кирпичом камин, который особенно взгляд гостя цепляет. — Умоляю, скажи, что он рабочий? — с надеждой смотрит на разувающегося альфу омега. — А как же? — чмокает его в щеку парень, радуясь его приподнятому настроению. Очевидно, с идеей провести здесь выходные он не прогадал. — Сейчас отнесу покупки на кухню и схожу за дровами, а ты пока можешь осмотреть дом. Моя комната первая по коридору, дальше родительская, там же санузел, в чулан не советую заглядывать, мы давно в нем не прибирались. И не спеши переодеваться, сначала надо прогреть дом. Не хочу, чтобы ты заболел. Розовые тапки твои, — достав искомые из шкафа, передает их в чужие руки. — Хах, зайчата? — разглядывая свою новую обувку, прыскает Ёсан. — Папа постарался. Знал, что я рано или поздно тебя сюда привезу. Обычно мы всегда именно здесь рождество празднуем — наша семейная традиция. — Какой я нехороший, заставил ее нарушить, — надев тапочки, игриво проходятся пальчиками по обтянутой синим свитером мускулистой груди альфы. — Ничего, в следующее рождество компенсируешь, — перехватив ладошку омеги, целует костяшки Хонджун. — Намекаешь, что отныне я его праздную в кругу твоей семьи? — приподнимает уголки губ журналист. — Нашей, зайчонок. — Топай уже, — смутившись, отпихивает капитана нападающий от себя и, подхватив парочку пакетов, безошибочно движется на кухню. Ну сколько можно его уже вгонять в краску подобными заявлениями? Чего он вообще-то не против. Капитан, занеся остатки покупок в альма-матер его отца — да, в семье Кимов готовкой занимается ее глава, оставляет Ёсана разбирать продукты, а сам уходит на улицу за дровами, попутно забегает в котельную — одного камина мало, чтобы отопить дом. Затем, расправившись с насущным, возвращается обратно, где омега успел все разложить, поставил на плиту чайник и было взялся чистить картошку, но оказался прерванным альфой. — Я что тебе сказал, зайчонок? Отдыхать, — отняв у него нож, буквально по слогам произносит последнее слово. — Ну я же только помочь... — Никаких, кыш-кыш отсюда. — Да в смысле? Мне что, даже посмотреть нельзя?! — Нельзя. И не потому что я этого не хочу, а потому что я буду постоянно на тебя отвлекаться и целовать, что значит, романтический ужин нам точно не светит. Ну не дуйся, зайчонок, — тычут в его щечку указательным пальцем, после в розовое пятнышко-сердечко около глаза чмокают. — Если тебе так не сидится на месте, можешь разобрать наши вещи в комнате. — Ладно, — вновь становясь покладистым, соглашается Ёсан. Необычное, надо сказать, зрелище. Нахмурившийся Хонджун надеется, что оное никак не связано с его самокопаниями. Пускай лучше привычно поколачивает его по груди, язвит и отчитывает, чем так. — Ёса... — Стервозный зайка решил сегодня стать послушным, — догадавшись о переживаниях парня, мило улыбается омега. — Со мной правда все в порядке, не волнуйся, — привстав на носочки, целует его в нос, незаметно втягивая любимый аромат ирландского виски. Ни в жизнь им не надышится, от Хонджуна не откажется. — В каком это ты месте стервозный? Так, вредный немного, — ответной улыбкой одаривает его успокоившийся капитан. — Наша команда с тобой бы не согласилась, да и не только она, — смеется Ёсан и спешит с кухни ретироваться, ловя в спину «мне виднее». Спальня Хонджуна небольшая и такая же, как и весь дом, уютная. Голубые без рисунка обои, в пол окно, синие шторы, бежевый ковер, расставленные на полках фигурки по вселенной Ведьмака, серия аналогичных книг, сделанные из млечного дуба кровать-полуторка, рабочий стол, тумбочка и зеркальный шкаф. Просто и ничего лишнего. Ёсану нравится. Как следует все изучив, он приступает к тому, ради чего и был отправлен сюда — сумки альфа занес ранее. Омега начинает с его вещей и отчего-то огорчается, когда не находит в них лубриканта. «Хонн-и, ты не можешь быть настолько правильным. Неужели ты совсем в меня не веришь?», — закусив губу, думает. Расфасовав по полкам в шкафу его одежду, Ёсан переключается на свою. — Что ж, скоро твое мнение изменится, — хмыкает, доставая со дна рюкзака шелковый халатик и специальные веревки, купленные с подачи Чимина. Прячет все это под пижамой, переодевается в черные спортивные штаны и белую футболку с длинным рукавом и, довольный проделанной работой, выходит из комнаты. С кухни плывут аппетитные запахи, но он, выполняя просьбу, не вмешивается. Идет не туда, а в гостиную, где, плюхнувшись на мягкий ковер около весело потрескивающего камина, завороженно следит за танцующим за решеткой огнем. Делает на фоне парочку селфи и скидывает получившиеся фотографии в общий чат. Вредный еж «Я так понимаю, сюрприз тебе понравился? Выглядишь счастливым» Стервозный зайка «Еще спрашиваешь. Здесь здорово. Вокруг один лес и ни души на ближайшие полкилометра» Секси-енот «А волка своего где потерял?» Стервозный зайка «Он готовит ужин. Не дает мне ему помогать, мол, отдыхай и не рыпайся» Роза Ёлли «Ну и правильно» Секси-енот «А как там... ну... ты будешь пробовать?» Стервозный зайка «Боюсь, но буду» Секси-енот «Вот это по-нашему. Молодец, держим за тебя кулачки» Вредный еж «У тебя все получится, не волнуйся. Даже если не сможешь правильно его связать, он не станет на тебя набрасываться, помни об этом. Верь ему, Хон-хён тебя не обидит» Стервозный зайка «Я знаю. Спасибо за поддержку» Вредный еж «Мы всегда за тебя и с тобой, заяц-хён» Стервозный зайка «И это я тоже знаю. Чем занимаетесь, кстати?» Вредный еж «Катаемся с Хо по вечернему Сеулу. Радуется, как ребенок» Секси-енот «Гуляем с Тэмином по магазинам игрушек, ищем плюшевого Инфинита для нашего малыша» Роза Ёлли «Пеку пирожки для моего обжоры, пока этот самый обжора шерстит сайты цветочных магазинов. Собирается пополнить нашу и без того немаленькую коллекцию домашних роз. Честное слово, нам уже ставить их некуда. Говорит, что по окончанию универа хочет открыть свою оранжерею» Стервозный зайка «Главной его розой все равно был и будешь ты). А игрушку Инфинита проще заказать в интернете. К сожалению, он не настолько популяризирован, как Шедоу и Соник. И где, кстати, Су и Джин?» Роза Ёлли «Первый бьет тату Чонину, второй устроил с Джуном марафон сопливых дорам» «Пересланное сообщение» Секси-енот «А Чонин не врал, говоря, что у него зачетная задница. Чую, быть дивану в салоне оскверненным повторно» Роза Ёлли «Ставлю на то, что уже» Бью не только тату, но и лица «И ты как всегда в абсолютном выигрыше, Бэкс (✯◡✯)» Стервозный зайка «Пожалуй, я промолчу» Бью не только тату, но и лица «Молчи-молчи, твое дело сегодня заставлять Хонджуна молить о пощаде, а не языком чесать. Горячей вам ночки» Роза Ёлли «Господа, на ваших глазах происходит невероятное — зайца уделывают второй день подряд» Стервозный зайка «Старею(» Секси-енот «Хорошеешь, хён ( ´ ω ` )» — А вот и я, — вплывает в гостиную держащий в руках поднос с обещанной курочкой под сливочным соусом Хонджун. — Еще чуть-чуть и будет все готово, — ставит свою ношу на журнальный столик. — Мм, выглядит вкусно и пахнет соответствующе, — отложив телефон, улыбается Ёсан. — Может, я все-таки тебе помогу? — Можешь принести бокалы. — Ты же, вроде как, запретил мне алкоголь? — поднявшись с пола, вздергивает брови омега. — Не я, а папа, который, кстати, дал тебе на сегодня добро, сказав, что его домашнее вино не повредит, — поправляет альфа. — Ну если лучший омеголог Сеула сказал... — издает смешок журналист, отправляясь на кухню искать бокалы. Спустя десять минут пара, устроившись на полу за журнальным столиком, в свете огня камина и нескольких свечей смакует без преувеличений божественную курочку и запивает ее не менее божественным вином. За окном густая темень стоит, снег беспрестанно хлопьями валит, мигают на соснах разноцветные гирлянды, от стен гостиной отражается звонкий смех Ёсана, слушающего о похождениях Уёна и Сана. — Дальше больше. Эти придурки сперли скелет из кабинета биологии и подвесили его над входом в универ, — рассказывает Хонджун, — Наутро проснувшегося охранника едва удар не хватил. — Удивительно, как их еще на первом курсе не выперли, — отсмеявшись, озвучивает Ёсан. — Собирались, но я за них вступился. Пускай они и балбесы, но команде без них никуда. Я, кстати, переговорил с тренером и Сонхвой, так что со следующей тренировки меняю амплуа с центрального на доигровщика. — Сонхва не сильно расстроился? — Нет, он сам хотел мне это предложить. Говорит, не вывозит, спина сильно болит. — Жаль его терять, — грустно произносит омега. — Он навсегда останется членом нашей команды, как и нашим другом, — накрывает его ладошку капитан. — По секрету скажу, ему предложили стажировку в каком-то крупном издательстве. В общем, у него все на мази. — Хва молодец, его рецензии приятно читать. И тоже тебе по секрету скажу, что меня летом пригласили на сборы в Японию. — Вот как... И что ты? — заметно расстроившись предчувствием скорой разлуки, спрашивает альфа. — Сказал, что согласен... — расплывается в загадочной улыбке Ёсан, оставляя драматичную паузу, — ... но только если и моего волка возьмут. — Зайчонок... — Я знаю, что ты сейчас ответишь, но послушай сначала меня. Я не хочу и не могу разлучаться с тобой. С тобой или никак, Хонн-и. Откажутся, ну и плевать. У нас впереди пляжный сезон, — перегнувшись через столик, обдает губы напротив теплым дыханием нападающий. — Меня без тебя отныне не существует, я люблю тебя, понял? — строго смотрит, после целует. Хонджун, сминая податливые половинки, понимает, думает схоже. Ненадолго от него оторвавшись, огибает преграду и сгребает его в крепкие объятия, валит на ковер, углубляет поцелуй, ощущая на языке вкус гранатового вина. — Хон... подожди... — еле как выпутавшись из сильных рук, тяжело дышит омега, испуганно глядя на нависшего над ним альфу. — Прости... Забылся, — кается Хонджун, откатываясь от Ёсана, и нервно ерошит темные волосы. — Все нормально... — Не нормально. Я вижу в твоих глазах страх, — сев и низко опустив голову, утыкается альфа в свои колени взглядом, злясь на себя. И вот надо было все испортить... Опять его напугал. — Позволь доказать обратное, — подползает к нему Ёсан, ласково трется носом об его скулу. — Дай мне пятнадцать минут, я скоро вернусь. Отодвинь пока стол, — не дав возразить, поднимается и идет в его комнату. Альфа растерянно сидит на полу, непонимающе буравя спину убегающего омеги. Что имел в виду? Если он собирается себя принуждать к близости, мол, так надо, то Хонджун категорически не согласен, о чем и заявит, когда тот вернется. Однако, эти мысли тут же куда-то улетучиваются, стоит увидеть показавшегося в гостиной Ёсана, переодевшегося в шелковый алого цвета короткий халатик, под которым у него... господи-боже, черные кружевные чулки. За что ты так, зайчонок? — Только не смейся, но у меня появилась кое-какая идея, как мы... ну... можем... — неловко топчется перед ним что-то прячущий за спиной Кан. — Поверь, мне сейчас нисколько не смешно, — шумно сглотнув, булькает Ким, жадно оглядывая его стройные ножки. — Пощади, малыш. Мне и так тяжело рядом с тобой сдерживаться. — Рано ты просишь пощады, волчонок, — стараясь казаться уверенным, игриво улыбается опускающийся на колени Ёсан, затем толкает одной рукой опешившего Хонджуна на ковер. — Зайчонок, не надо. Не заставляй себя... — Мне кажется, это я тебя сейчас заставляю, — цокает омега. — Ты меня не хочешь? — Хочу, но... — Как и я тебя. Без но. Поэтому заткнись, не спорь, не пытайся сопротивляться. Сегодня играем по моим правилам, — скидывают на пол скрываемый ранее пакет. — Мне стоит бояться? — совершенно очарованно смотрит Хонджун на Ёсана. — Если только чуть-чуть, — улыбается Ёсан, накрывая губы напротив, их мягко целует. Альфа машинально ладони на его бедра укладывает, забирается пальцами по кайму чулок, на что омега мгновенно деревенеет и отстраняется. — Руки, Хон, — говорит, предупреждающе глазами сверкая. — Стыдно признаться, но с таким тобой я не могу их контролировать, — вздыхает Ким, послушно возвращая руки на пол. — Тогда мне придется кое-что с ними сделать, — загадочно отвечает Кан. — Но для начала нам нужно это снять, — красноречиво задирает его футболку, открывая соблазнительный вид на подтянутый с косыми линиями пресса живот. Хонджун не противится, приподнявшись, самостоятельно ее снимает. Ёсан, закусив губу, штаны вместе с бельем с него тянет, на его полувставший член смотреть избегая. — Давай поближе к креслу, потом сядь и не двигайся, ладно? — просит он. Альфа слушается, хотя и не понимает, что у того на уме, заинтригованно его, полезшего в черный пакет, оглядывает, то и дело останавливаясь на оголившихся из-за сползшего с одного плеча халата ключицах. — Ты собираешься меня связать? — ошарашенно выдает, увидев то, что он оттуда достал. — Ну не придушить же, — огрызается сильно нервничающий нападающий. — Не двигайся. Не хочу тебе навредить, — более спокойно напоминает, дрожащими руками накидывая на шею капитана красную нейлоновую веревку и, решив внести ясность, ну и отвлечь его от своих действий, начинает объяснять, параллельно с тем осторожно оплетая торс: — Эту идею мне подкинул, как ты можешь догадаться, Чимин. Моя главная проблема не в том, что я боюсь с тобой близости, а в том, что мне страшно остаться беспомощным, не могущим контролировать ситуацию, страшно, что ты сорвешься, хотя и знаю, что нет. Ничего не могу с этим поделать, это намертво сидит в моей голове. А так... так я точно буду уверен, что все здесь решаю я и только я. Не слишком туго? — проверяет пролегающий между грудными мышцами узел. — Нет. Хорошая идея, я мог бы и сам об этом подумать. Я так предполагаю, научил тебя этому тоже енот? — Да, они с Тэмином давно практикуют шибари. Им нравится, — перекинув поперек узла веревку, говорит Ёсан, перемещаясь Хонджуну за спину. — Сведи лопатки, руки назад. — Думаю, понравится и нам с тобой, — выполняя требование, озвучивает капитан, мысленно поражаясь его решительности. Не каждый настолько радикально станет бороться со своими фобиями, если станет вообще. Его зайчонок поразительный. — Кажется, все. Ноги я не буду трогать. Попробуй освободиться, — связав его запястья, садится перед ним заалевший скулами омега. — Порядок, — для вида подергав руками, говорит альфа, зная, что в любой момент сможет выпутаться. Ёсан, опасаясь ему навредить, не настолько, как мог бы, его связал, да и веревки неплохо тянутся, о чем Хонджун, конечно же, вслух не скажет. — Точно не туго? Не больно? — переживает Кан. — Все нормально, зайчонок. Теперь я полностью в твоей власти, можешь делать со мной все, что угодно. Или мне называть тебя господином, мм? — поигрывает бровями Ким, чем смущает и одновременно бесит. — Шутишь, значит? Скоро тебе будет не до этого, — хмыкает омега. — Обопрись спиной о кресло, — следом приказывает и, дождавшись пока альфа устроится, седлает его бедра, проезжаясь ягодицами по паху, вызывает у него судорожный вздох, дразняще поерзывает, сцепляет ладони на его шее, удивляясь, как поменялась ситуация, страха как не бывало. Соскучившись по его губам, откидывает всякие сомнения и голодно на них набрасывается, выжигает из легких обоих кислород, жарко вылизывает рот, языком играется с языком. Наслаждаясь чужой беспомощностью, на шею ломкими поцелуями спускается, покусывает ароматную жилку. Хонджун, прикрыв глаза, податливо выгибается, больше пространства дает, безумно желает Ёсана ответно касаться, но, сдерживаемый пониманием, что тогда вновь все испортит, недвижимо под ним сидит. Такое у них происходит впервые, раньше они ограничивались лишь нежными поцелуями, и то только в губы, щеки, лоб, скулы, и односторонней лаской члена. Ёсан к себе полно дотрагиваться не позволял, спал в пижаме, стыдясь шрамов, не обнажался, а сейчас легким движением плеч скидывает с себя ненужную тряпку, под которой кружевное белье и больше ничего. Шрамы от укусов его молочную, приобретшую в свете потрескивающего огня бронзовый оттенок кожу нисколько не портят, Хонджун каждый бы поцеловал, всю ими приносимую боль вытравил и вытравит, что он желанен и любим убедит. — Прекрасный, — шепчет, ловя красивую улыбку омеги в ответ. — Скорее крышей поехавший, в чем виноват ты, — шелестит Кан, проходясь влажной дорожкой вдоль алых пут, пленяет правую ореолу, ощутимо ее зубами оттягивает, срывая с уст парня протяжный стон. Ладонями по поджарому телу водит, безошибочно чувствительные местечки находит, словно чувствует их обладателя на каком-то ином уровне. Так и есть. Что там он говорил о просить пощады? Хонджун, ощущая его губы на втором соске, уже готов, а тот его щадить и не думает, с бедер сползая, опускается ниже, огибает языком кубики пресса, пупок, неумолимо подбирается к налившемуся кровью члену. Выпятив ягодицы, накрывает набухшую головку устами. — Черт возьми, зайчонок... — стонет Хонджун, диким взглядом вперившись в представшую перед его почти потерявшими зрачок глазами картину. Ёсан, обводящий вздувшиеся венки на члене, никакой не зайчонок, а сущий дьяволенок. — Что такое, мой волк? — мурчит омега и, не дав ответить, насаживается ртом на его естество полностью. До подобного закативший темные омуты альфа даже в самых своих смелых фантазиях не доходил. В них Ёсан почему-то смущающимся был, не он ласку дарил, а ему. И до этого дойдет, и не мысленно, а в реальности. Происходящее кажется помутнением рассудка, вынуждающим тяжело дышать и ловить на погруженном в мрак потолке звезды. Кан до сцепленных зубов Кима, который гонит от себя мысли, где он такому научился, умен, все его желания предугадывает, ускоряется, вдавливая руками в пол дергающиеся бедра, закрепляет свою над ним власть. Оргазм близок, но омега умудряется держать балансирующего около него альфу где-то на грани. Облизнув напоследок головку, под чужой разочарованный вздох, отстраняется. — Это было жестоко, малыш, — рыкает Хонджун. — Да? А мне кажется, тебе понравилось, — непринужденно пожав плечами, произносит Ёсан, подтягивая к себе пакет. — Ты, мой милый, похоже, совсем не знаешь что такое на самом деле жестоко, — выуживает смазку. — Я тебе покажу, — сняв с себя белье, поворачивается к нему спиной. — Нет, ты не можешь так со мной поступить, — цедит сквозь зубы капитан, голодно смотря на вставшего на четвереньки нападающего. Шрамы, оказавшиеся и здесь, не отталкивают — пробуждают желание и их сцеловать. — Еще как могу, — посмеивается омега, смазывая пальцы правой руки, затем, раздвинув ягодицы, увлажняет поджавшееся колечко мышц, протискивается внутрь указательным. — Я думал, ты не... — Я тоже, но начав с тобой встречаться, я стал себя по-немногу п-приучать п-проникновения не бояться. Я не просто так по часу в в-ванной торчал, — медленно погружая в себя фалангу, прерывисто из-за приятно-неприятных ощущений поясняет Ёсан. — Знаешь, я бы очень х-хотел, чтобы во мне были сейчас т-твои пальцы, — намеренно дразнит, добавляя средний. — Ты специально, да? — обреченно выдыхает Хонджун, не отводя голодного взгляда от то исчезающих в естестве Кана, то появляющихся из пальцев. Стирает запястья в кровь, отрезвляет затуманенный разум болью, тем сдерживается. — Может быть, — томный, сопровождающийся ускорившимися движениями ответ. К двум присоединяется третий, Ёсан ни себя, ни своего пленника не жалеет, его действия приобретают суетливость, нетерпение, отчаянное желание почувствовать Хонджуна в себе, наконец-то проклятый барьер сломать. — Все еще считаешь, что я себя заставляю? — вынув фаланги, подползает к нему, сгрызшему все губы, и нежно целует. — Считаю, что ты маленький дьявол. — Не исключено, — ласково напротив скулу оглаживает омега. — И знаешь что? Дьявол не умеет ждать, он то, что хочет, сразу же получает, — обхватив ладонью чужой член, без раздумий на него, боясь в последний момент отступить, до конца насаживается, вызывая обоюдный, слившийся в один стон. Зажмурив глаза, не двигается, пытается привыкнуть, осознать, что смог, что его не принуждали, что это не насильники, а его любимый мужчина. — Зайчонок, ты как? — обеспокоенно спрашивает Хонджун, едва держась, чтобы не освободиться и не стереть покатившиеся по щекам Ёсана слезинки. Вместо этого губами до его носа дотягивается, оставляет трепетный чмок. — Хорошо, Хонн-и, хорошо, — сквозь слезы облегченно смеется Кан. — Я смог... — утыкается лбом в его лоб, укладывая ладони на его плечи. — Конечно смог. Ты у меня самый храбрый, — счастливо улыбается альфа. — Теперь я могу тебя развязать... — Ага, — сильнее губы в улыбке растягивают, доставая из-за спины самостоятельно освобожденные руки, стискивают ими его тонкую талию. — Ты... — ошарашенно шепчет Ёсан. — Да, мог, но не стал. Я же тебе говорил, что никогда не пойду против твоих желаний. — Как же я тебя люблю, — тихий омеги всхлип и накрытые его губы следом, легкий толчок и пьянящий аромат поплывшего по гостиной виски. Хонджун не спешит, до щемящего сердца нежно покачивающегося на нем Ёсана целует, оглаживает его хрупкие плечи, выпирающие лопатки, поясничные ямочки, мягко ягодицы сжимает, а Ёсан... Ёсан, потерявшийся в непознанных ощущениях, все позволяет, подставляет под уста Хонджуна шею, в его волосы зарывается пальцами, трется аккуратным членом о его живот. Не сопротивляется, когда его укладывают на спину перед камином, покорно ноги разводит, разрешая себя любить. Другое слово им не подходит. Огонь на вспотевшей коже тел обнаженных танцует, чувственности добавляет моменту, осенние глаза омеги красиво блики его отражают, но еще красивее отпечатавшийся на радужке альфы сам сладко постанывающий он. Медленные, но глубокие толчки, поборовшие страхи они двое и с противоположной от цветущих орхидей истинная метка. Совсем не болезненная, приносящая счастье и понимание, что страшное прошлое позади. — Спасибо за доверие, зайчонок, — накрыв утомленного Ёсана пледом, касается губами небольшого укуса на его шее Хонджун. — Спасибо за терпение, мой волк, а у тебя его, честное слово, очень и очень много, — посмеивается Ёсан, затаскивая его к себе под флисовую ткань. — Спасибо за все. — За все, это за что? — лукаво спрашивает альфа, щекотно дотрагиваясь чужих ребер. — Напрашиваешься на комплименты? Не дождешься, — весело хмыкает омега. — А вообще, за твою любовь, — пряча лицо в его груди, шепчет. — За нее не благодарят, Ёса, — умостившись подбородком на макушке засыпающего парня, обнимая, говорит капитан. Ёсан его слышит и улыбается, но ничего не отвечает, погружается в сон. Поленья прогорели, лишь угольки тлеют, зато ярко горит их любовь. Ей прогореть, истлеть, исчезнуть не суждено. У них она истинная, а значит, вечная.
***
Ёсан просыпается к полудню, и не на полу, а в кровати, с одним небольшим нюансом... Его не солнечный свет разбудил, не режим, а... — Хонджун... — хрипло стонет, ощущая чужой язык на головке своего члена. — Что ты, ах... делаешь? — Кофе в постель, — ненадолго оторвавшись от увлекательного занятия, говорит альфа. — Какое еще нахрен кофе? — приподнявшись на локтях, негодует Кан и тут же, ощутив между ягодиц влагу, неверяще округляет глаза, — Хон, я... — Ага, ты потек, — мгновенно оказавшись с ним лицом к лицу, с до нельзя довольным видом выдает Хонджун, — А еще ты просто крышесносно пахнешь, — носом по его ароматной жилке ведет, — Мм, крепкий, вкусный... — Скажи, что это не сон... — продолжает не верить Ёсан. — Не сон, зайчонок, что я тебе сейчас докажу. Я позвонил папе, и он сказал, что надо закрепить результат. — В смысле закрепить? — растерянный происходящим омега совершенно ничего не понимает, за что его опрокидывают спиной на кровать, и, нависнув сверху, заявляют: — Я предпочитаю показывать, а не объяснять. Тот самый добрый аджосси, проезжая мимо их дома на тракторе, чтобы расчистить наваливший за ночь снег, слышит возмущенное «Хонджун!!!».