Соник

      Чимин даже на тренировках так, как при подготовке к свадьбе, не уставал. Оказывается, бракосочетание то еще энергозатратное и изматывающее предприятие, благо Сокджин, будучи студентом, учащимся на отделении дизайна, оформление ресторана родителей Тэмина взял на себя. Ну как взял, выедал чайной ложечкой мозг организаторам, чтобы они украсили все в соответствии с его изложенным на тридцати листах планом. У Юнги, когда он, вернувшись из Японии, в него заглянул, случился нервный тик, сопровождаемый мысленным пожеланием несчастным терпения. Ему самому, например, вот вообще не уперлись все эти дизайнерские изыски, ведь главное не они, а то, кто его у алтаря ждет. А теперь, оценив масштаб грядущей свадьбы, Мин и вовсе никакого алтаря уже не хотел, собираясь по-тихому с Хосоком расписаться, а потом устроить мини-вечеринку для близких друзей, на что Ёсан отвесил ему подзатыльник и заявил, что поздно весла сушить, у него, в тайне обговорившего это дело с Чоном, возникла кое-какая идея. В итоге, у Юнги вновь задергался глаз, хотя подробностей он так и не узнал, да и не особо их выспрашивал. До лета куча времени, а ему, занятому сдачей сессии и тренировками, в принципе не до того было. — Ну, как съездили-то? А то все отмалчиваешься, избегаешь нас, опять вон похудел, — спрашивает Ёсан, сидя вместе с Юнги, Чимином и Сокджином в садовой беседке своей семьи.       Сегодня теплая погода и друзья решили устроить отдых на природе. Неподалеку возится с полосками мяса, закладывая их на решетку для барбекю, Джонхён, который, заметив вышедшего из дома Кибома, несущего поднос с горячим чайником, ярко улыбается, чем заставляет улыбаться и всех остальных. Хосок, Тэмин, Намджун и Хонджун обещались подъехать после экзамена. — Хорошо съездили. Красивая страна. Хосок как всегда оказался прав, мне действительно стало намного легче, когда я развеял прах дедушки, — отвечает Юнги, помогая присоединившемуся к ним бете расставлять чашки по деревянному столу. — Но? — чувствуя, что друг чего-то не договаривает, давит Кан, беспокоящийся за его не отличающееся радужностью состояние. — Я уже частично знал, что будет в письме, но прочитав его… Деда был в том моменте совершенно один, уходил с тяжелым сердцем и огромной виной передо мной и отцом, думая, что не заслуживает моего прощения, и это… — резко прервавшись, опускает глаза Соник, комкая в кулачках толстовку Хосока. Не может выразить всего того, что лежит на разбереженной воспоминаниями о Чунмене душе, оттого замолкает. — Но ты же, прощаясь с ним, сказал ему, что это не так? Уверяю тебя, он услышал, и теперь его душа нашла успокоение. Души ведь… они, в отличие от телесной оболочки, не умирают, продолжают за нами со стороны наблюдать, пока не подходит их срок перерождаться, — подсев к нему ближе, проницательный Кибом наставляет, обыденно находя для него нужные слова, его ладонь своей накрывает, не переставая видеть в нем того самого нэко, что дни его заточения в Декалькомании скрашивал, не позволяя его человечности окончательно в лету кануть, ею для него став.       Мягкий голос мужчины бальзамом на плачущее сердце Юнги ложится, вмиг отсекает мысли плохие, снимает тревожность. Вроде бы он всего ничего с ним общался, но отчего–то успел к острому на язык фигуристу прикипеть, записать его в близкие люди. Лед его лазурных глаз Юнги, в отличие от многих других, не отвращает, наоборот, доверие вызывает, ощущение, что они уже когда–то встречались. — Опять эта твоя эзотерика, — фыркает Ёсан, разливая фруктовый чай. — Но в чем-то хён все же прав, Юн. Для Чунмен-нима получить твое прощение и признание, что ты его по-прежнему любишь, стало освобождением, истинным счастьем. Прости себя и ты, хотя, как по мне, не за что. От тебя в той ситуации ничего не зависело, ты не в ответе за чужие решения, но в ответе за свое будущее, поэтому прекращай отражать на лице вселенскую скорбь и улыбнись. Все позади, котик. — Спасибо вам, Ки-хён, Ёса-хён, — шепчет омега, едва уловимо приподнимая уголки искусанных губ. — Не волнуйтесь, это остаточное, мне правда лучше. — Тогда жуй, а то такими темпами твои подачи даже до сетки завтра не долетят, — пододвигает Чимин поближе к Юнги тарелку с первой порцией приготовленной Джонхёном говядины.       Мин, недовольно скривившись, смотрит на мясо, как на врага народа. Есть совершенно не хочется, но, не имея сил противостоять навязчивому желанию парней его откормить, придется. Как будто ему мало этого от Хосока. — Когда вы, кстати, уезжаете на Чоджу? — для вида взяв палочки, переводит тему связующий, смотря на братьев Пак. — Если Тэмин не завалит сегодня маркетинг, то послезавтра, — говорит гамма, с завидным аппетитом уминая сделанную на пару специально для него рыбу. — А что, есть сомнения? Он же, вроде как, помогает Тэилю с фирмой, можно сказать, без пяти минут его зам, так что на зубок уже должен знать все эти дисциплины, — хмыкает Ёсан, подкладывая в тарелку Юнги всего и побольше. Его, прекрасно видящего, что тот так ни к чему из еды и не притронулся, не проведешь. — В том-то и дело, что Тэмин все свое свободное время отдает брату, ну и мне, но никак не учебе. Да, он отлично справляется с вверенными ему Тэли-хёном обязанностями, но вы же сами понимаете, что преподаваемое в универе обобщено и не равно тому, что происходит на практике. Тэмин очень устает, пытается везде и сразу успеть. Сессия, работа, тренировки, городской турнир, походы со мной к омегологу… — с печалью в голосе поясняет Чимин. — Да сдаст он все, куда денется, — уверенно Сокджин выдает, предвкушая подаренную отцом поездку на дорогущий курорт. — Черт, это же мне тогда придется на время вашего отдыха занять место диагонального, — вздыхает Юнги, не горящий подобным желанием от слова «совсем». — А почему ты, а не Бомгю? — недоумевает вернувшийся с очередной порцией жареного мяса Джонхён, хорошо благодаря Ёсану и его колонке осведомленный о внутренней кухне волейбольных команд. — Отец хочет поднатаскать его в пасу, чтобы он всегда мог меня в случае чего заменить, ну и самого меня заодно в нападении и защите погонять. — Полезный для тебя опыт, учитывая, что обычно тебя либеро прикрывает, не дает принимать. Да и Чарми надо уверенности набраться, если он хочет занять место в основном составе после твоего выпуска, — одобрительно кивает Ёсан. — До него еще два года, — бурчит Юнги, на самом деле согласный с доводами друга. — Зато до выпуска Тэмина один. Там и Хосок, и Тэхен с Чонгуком уйдут. Интересно, кто станет капитаном. Не ты ли, пупсик? — поигрывает бровями младший Кан, растягивая губы в ухмылке. — Вот уж нет уж. Какой из меня лидер? Пускай Чимин капитанит, у него прекрасно получается нас тиранить, как раз к тому времени в строй после родов вернется, — отбрехивается омега, тыча в бок миролюбиво устроившегося головой на плече брата гамму. Ну прям божий одуванчик, если не знать, что этот садюга устроил команде на утрешней тренировке. У Юнги болит даже задница, и не по той причине, какой бы хотелось. Что уж говорить о бедолаге Шейде, огребающему больше всех прочих ежей. — А что я? Я ничего, — мило улыбается Марин, поглаживая свой едва заметный животик.       На том разговор переключается на обсуждение минувших и будущих матчей городского турнира, а через полчаса подъезжают сдавшие на отлично экзамены альфы. Кибом, не привычный находиться в дружеском кругу, чувствует себя странно, неправильно, искренне считая, что ему, много аморальных поступков совершившему за все предыдущие жизни, здесь не место. Он обещал себе без крайней необходимости рядом с ними не появляться, а в итоге за одним столом со своими подопечными сидит, как будто забыл, что оное может грозить неприятностями, словно не помнит, что его руки по локоть в крови. Еще и Джонхён постоянно задумчивые взгляды в его сторону бросает, вопреки наказу не искать ответов, все равно ищет их, пытается то, что вне разумения простых смертных, понять. Знали бы они, с кем сейчас вино, обмениваясь шутками, распивают, тут же, наверное бы, его придушили. Все, кроме, конечно же, Юнги, любимого и оберегаемого Кибомом ребенка, который всегда только хорошее в нем видел, в него верил, хотел спасти. — Пойду прилягу, что-то спина разболелась, — поднимается с места бета и направляется к особняку. — Разомну ее ему. Не теряйте, — сразу же следом подрывается Джонхён, заметивший, что с его парой что-то не так. — Жаль хёна. Если бы не травма, он бы мог выступать на мировом уровне, — сочувственно глядя на уходящего фигуриста, произносит Сокджин. — Чудо, что он вообще ходить может, даже кататься продолжает, хотя и не рекомендуется. Упертый баран, — прищелкивает языком Ёсан, подумывая поднасесть на Кибома, чтобы оставил тренерство и согласился стать менеджером рок-группы Джонхёна. Все безопаснее, чем прыгать аксели да тулупы.       Кибом тем временем добирается до спальни, где устраивается на подоконнике, тоскливо наблюдая за парнями в окно. Через пять минут к нему присоединяется альфа, передавая в его руки кружку с горячим зеленым чаем. — Тебе тяжело быть рядом с ними, — не вопрос – констатация факта. — В том числе, но скорее просто нельзя, — в ответ тусклое, опуская взгляд на плавающие в кружке чаинки. — Почему? — пользуясь шириной подоконника, присаживается напротив Кибома Джонхён, беря его холодную ладошку в свою. — Я искажение, забыл? Остальное можешь додумать сам, — усмехается горько бета. — Я не хочу додумывать, я хочу тебе помочь. Груз, что ты несешь на своих плечах… это неправильно. — Я сам по себе неправильный, Джонг. И уже помогаешь. Мне с тобой хорошо, — сжимает его руку Кибом, слабо улыбаясь. — Но не спокойно, — припечатывает истиной альфа, отчего бета весь съеживается, загнанно в напротив медовые глаза смотрит, чувствует боль. — Ты же понимаешь, что дело не в тебе? — А говорил, что никогда не врешь, — хмыкает Джонхён, в иронии уголки губ искривляя. — До недавнего времени я не понимал, чего ты боишься, теперь понял. Ты боишься меня, Ки. Что я в прошлом сделал такого, что ты, просыпаясь в моих объятиях, едва не кричишь? Как мне все исправить? — с отчаянием в затравленную лазурь вглядывается, надеясь найти в ней несуществующие ответы. — Если бы ты не исправил, меня бы здесь не было, Джонг, но я здесь, с тобой, от нашего общего будущего не отказываюсь, потому что больше не могу без тебя, потому что люблю. Всегда любил и всегда любить буду, — отчаянное признание, в котором неправды нет. — Чтобы это осознать и принять, мне понадобились тысячи лет в разлуке с тобой. Повторять не хочу, поэтому просто будь рядом.       Джонхён второй раз таким беззащитным Кибома видит, притягивает к себе, не обращая внимания на выпущенную из чужих пальцев и затем покатившуюся по полу кружку. Нежными поцелуями сегодня по-особенному красивое лицо, наконец–то лишившееся всех масок, покрывает, топит, казалось бы, нерастопимые льды, под его слоями вместо ответов находит чистейшего ангела, благоухающего снежными розами, прорастающими за считанные секунды внутри. Осознав, что аромат не плод его воображения, отстраняется, поверить не может. — Ты… ты омега? — Что? — растерянно глазами хлопает Ки, не понимая, почему его целовать прекратили. — Ты пахнешь, — для наглядности проходится носом Джонг по бешено запульсировавшей под бледной кожей жилке, с наслаждением втягивая в пазухи разум туманящий запах. — Скажу больше, ты, кажется, мой истинный, — счастливой улыбкой сияет, вызывая нервный смешок у беты, точнее омеги. — Рассудком помутился от моего признания? — скептически смотрит на него Кибом. Сказанное про истинность ему нисколько не импонирует, даже пугает. Истинность ничего им хорошего в первой жизни не принесла. — Моему телу в этой реальности уже двадцать семь, у меня не было ни одной течки, я в принципе не теку. Кому это знать, как не тебе? — Надо записать тебя к папе Хонджуна, — альфа будто не слышит, продолжает довольно улыбаться, тиская хмурого омегу. — Бред, я не мог настолько поздно созреть, — упрямится Кибом, пускай уже и убедился в обратном, ощутив запах треклятых роз и так, как никогда прежде, цветочного меда, исходящего от Джонхёна. В бесчисленно прожитых жизнях он многое повидал, неожиданности часто случались, но не с ним, все контролирующим и подправляющим чужие судьбы Делем. Похоже, трещина в аметисте, и без того приведшая к ряду изменений во вселенной, отыгралась и на нем. — И это мне говоришь ты, мой волшебник? — смеется Джонхён. — Не поверю, что за твой тысячелетний опыт ничего подобного не встречалось. — И зачем я только тебе рассказал? — вздыхает Кибом, возводя глаза к потолку. — И не волшебник я. Им я давненько был. Лет так триста назад. В этой жизни у меня нет магии, что удручает. — А кем еще был? — не может не воспользоваться шансом выведать интересующие подробности о любимом человеке альфа, пересаживая его, забавно дующегося, к себе на колени. — Ты обещал обо мне не расспрашивать, — фыркает новоявленный омега, складывая на груди руки. — Тогда спрошу о Юнги. Я заметил, что ты к нему относишься по-особенному. С ним ты более мягок, с теплотой на него смотришь, без язвительности разговариваешь, — бьет своей проницательностью Кан, заставляя Кима вздрогнуть. — Тебе показалось, — холодно отвечает Кибом, привычно ощетиниваясь иголками, когда затрагиваются его тайны. Эта – самая главная, трепетно оберегаемая, как и сам Юнги им. — Кто он для тебя? — не сдается Джонхён, уверенный, что другого шанса может и не представиться. — Но Дель... Нет, Кибом. Это ведь не ты таким стал, это тебя таким сделали. Окажись я на твоем месте, и я бы точно не справился. Ты ангел, лишенный свободы, постоянному насилию подвергавшийся, а хуже этого нет ничего. Я как никто иной знаю, какого подобное пережить... Но то, что пережил именно ты... Я даже слова подходящего подобрать не могу... — Тот, кто принимал меня таким, какой я есть, ни в чем не упрекал, назвал меня своим другом, пытался помочь. Он – моя человечность, — не находит сил промолчать, переводя взгляд на с хохотом убегающего от Хосока Юнги. — Добрый ребенок, часто из-за этой доброты попадающий в неприятности, из-за чего уже я постоянно нарушаю обещание в его и его друзей жизни не вмешиваться. Вмешался и в этот раз, когда приехал посмотреть, как он живет, а в итоге застал, как на него в раздевалке набросилась толпа альф. — Так значит, то, что его тренер вовремя подоспел, было не случайностью? — сложив два и два, уточняет Кан, крепче стискивая омегу в объятиях. — Его везение носит мое имя, — выдыхает Кибом, укладывая ладони поверх ладоней альфы. — Скорее уж ты его ангел-хранитель, — улыбается Джонхён, зарываясь лицом в его блондинистую макушку. — Ты тоже добрый, я сразу это понял. — Не обманывайся на мой счет. Я всего лишь вижу в нем себя прежнего, — отрезает омега, но из объятий выбраться попыток не предпринимает, близостью с тем, с кем не должен, наслаждается. Эта реальность все еще кажется ему анормальной, выбивающейся из всех прочих, оттого он порой думает, что ее придумал в очередном приступе своего безумия. — Единственный, кто тут обманывается, это ты. Можешь не стараться меня переубеждать, все равно не получится. Лучше расскажи мне о своих родителях. Они у тебя каждый раз разные? — намеренно усиленный феромон Джонг испускает, предполагая, что с преображением Кибома в омегу он будет на него влиять, расслаблять, вынуждать открываться. Что-то никогда не меняется, Владыка Ада есть Владыка Ада, не обходится без подавления и манипуляций, пускай и ныне смягченных, не злых и во благо. — Я творение небес, родителей у меня не было. В каждый из миров я прихожу уже в сформированном теле, способном о себе позаботиться. В этот, например, я пришел с твоим рождением. Уйти в другой я могу только когда последний из моих подопечных умирает, поэтому меня нельзя убить, покуда кулон при мне. Я живу, пока живет Юнги и остальные из его компании. Тэхен, Чонгук, Сокджин, Намджун, Хосок, Чимин, Тэмин, кое-кто еще, теперь, возможно, и ты. — Твоей участи не позавидуешь, — с отчетливой болью в голосе произносит Джонхён, догадываясь по крупицам расплывчатой правды, что по какой-то причине все перерождения Кибома с ним рядом не был. — Это мое наказание. Я привык, — пожимает плечами Кибом, и от того, как равнодушно это прозвучало, Джонхёну еще больнее становится. — Отвыкай, — разворачивает его лицом к себе Джонг. — Мы вместе, значит, теперь все будет по-другому, но не моя к тебе, — с дыханием в разомкнутые губы передает, их мягко сминает, обещая светлое, ничем незамутненное будущее.       Омега, сцепляя на его шее ладони, ему верит, более ничего не анализирует, разрешая себе просто жить, никуда не бежать и не прятаться. Он абсурдно в когда–то сломавших его руках исцеляется, находит долгожданный покой. Созданный ненавистью Дель поражение терпит, уступая место возрожденному любовью Кибому. Юнги же, глядя на целующуюся парочку, испытывает необъяснимое удовлетворение, не отказывая себе в желании этот момент на телефон запечатлеть. — Распечатаю, поставлю в рамочку и им подарю, — отведя взгляд от окна, оповещает он, показывая Чимину получившийся снимок. — Вот они вообще ни разу не палевные. Спина, видите ли, у Ки разболелась. Хоть бы за закрытыми шторами свои дела делали, — беззлобно ворчит Ёсан, утаскивая друзей обратно за стол. — Все, хорош подглядывать, мои юные вуайеристы.

***

      Сокджин с упоением соленый запах Желтого моря вдыхает, утопая ногами в песке. Рядом, держась с ним за руку, идет Намджун, сверкая незаконными, по мнению омеги, ямочками. В нескольких метрах от старших резвятся как малые дети Чимин и Тэмин, первый из которых так и норовит забежать в воду, а второй его в считанных сантиметрах от нее ловит, переживая, что тот заболеет. Море еще не успело достаточно прогреться, чтобы в нем без последствий для здоровья можно было искупаться, но гамма и не собирается, так лишь пятки смочить хочет да любимого альфу подразнить, что получается, и он, подхваченный на руки, громко хохочет. — Боже, какой им ребенок, когда сами ведут себя на десять лет, — вздыхает Джин, глядя на упавших на песок парней. — Тэмин, застегни ему кофту и надень на него носки! — окликает Инфинита, обыденно волнуясь за брата. — Хён, ну тепло же! — негодует барахтающийся на Тэмине Чимин. — Сейчас же, — строго отрезает омега под смех своего альфы. — Да, пап, — в ответ унылое, зная, что с Сокджином шутки плохи. — Меня заводит, когда ты командуешь, — забирается под вязаный кардиган Джина Намджун, игриво пробегаясь пальцами по его ребрам. — Да неужели? — скептически на него смотрит Пак, однако от прикосновений уйти не пытается. — Цветочек, ты же знаешь, что я всегда тебя хочу, просто… — Просто боишься навредить детям и бла-бла-бла, — фыркает Сокджин, порядком уставший от повторяющейся из раза в раз песни. — Омеголог что сказал? Можно и нужно! — Джун-хён, ну правда, устройте уже наконец секс-марафон, а то Джин-хён из-за своей неудовлетворенности отыгрывается на нас с Тэмином, — встревает не ведающий понятия тактичности гамма, пока альфа натягивает на его ступни махровые носки. — Или ты серьезно считаешь, что он, ко всему относящийся ответственно, тебе врет насчет заключения омеголога? — Чимин, ты сейчас сам напрашиваешься, — цокает Намджун, возмущенный вмешательством Марина. — Да нет, Минни вообще-то прав, — веселится Сокджин, наблюдая, как щеки Намджуна покрываются очаровательным румянцем. — Хорошо, но потом не жалуйся, — развернув омегу к себе, ощутимо его талию альфа сжимает, останавливаясь губами в жалком миллиметре от принявших форму буквы «о» уст. — Мм, даже так? Жду не дождусь, хотя и знаю, что ты можешь быть со мной любым, но только не грубым. И за это я тебя, Ким Намджун, и полюбил, — выдыхает менеджер и первым к губам нападающего припадает, вплетаясь пальцами в растрепанные поднявшимся ветром волосы.       Намджун, улыбнувшись в поцелуй, его углубляет, Сокджином дышит, блуждая ладонями по мягким бокам, выпирающему животу, пояснице. В этого потрясающего омегу он влюбился с первого взгляда, долгие годы его добивался, но о потраченном времени не жалеет. Пак Сокджин — лучшее, что с ним случалось. Их любовь построена на заботе, зрелости взглядов и чувств, дополнении друг друга и взаимопонимании. Их любовь синоним слова уют. Намджун, вопреки затмевающему все остальное желанию присвоить Сокджина себе, никогда лишнего не позволял, не смел переступать проведенную омегой черту, каждым своим действием ему доказывая, что пускай не идеален, но надежен и верен, просто так словами не разбрасывается, все, что обещает, выполняет, выбранную пару ценит, не принимает как должное, а с трепетном относится. У Намджуна было много шансов метку Сокджину поставить, но поставил он ее лишь в момент ответного признания и согласия стать его омегой. — Ты с ума сошел разгуливать в течку на улице? — буквально втащив Сокджина в квартиру, прижимает его к стене Намджун, дурея от ярко раскрывшегося аромата полевых цветов. — Я не против быть с тобой в этот период, но не тогда, когда у меня гон! Мы же договаривались, Джин, — рыкает, упираясь руками около головы дрожащего омеги. — Как ты не понимаешь, что я могу не сдержаться?! А ты и возразить ничего не сможешь в таком состоянии, сам будешь просить, что мы уже проходили. Я не хочу пользоваться твоей уязвимостью, не хочу, чтобы ты потом жалел, а ты пожалеешь, ведь так и не дал мне четкого ответа, что нас связывает. — Неужели ты настолько в себе не уверен, что очевидного не заметил? Что ж, отчасти в этом я виноват сам, — грустно усмехается Джин. — Но за тем я и здесь, чтобы это исправить. Мой ответ — любовь, Джуни. Нас связывает любовь. — Ты… — не находит слов альфа, ошарашенно заглядывая в цвета жженой карамели глаза. — И нет, дело не в эструсе и твоих феромонах. Перед приходом сюда я выпил подавители, поэтому мыслю вполне ясно, но это ненадолго, если что, — улыбается менеджер, опуская ладони на тяжело вздымающуюся грудь нападающего. — А еще у меня возник один интересный вопросик… Мой альфа поцелует меня уже или как? — Еще спрашиваешь, мой омега, — легко подхватив Сокджина под бедра, отвечает Намджун и требуемое, для обоих желанное в реальности воплощает. — Джун, я бы хотел перед тобой извиниться, — с усилием от напротив губ оторвавшись, произносит Сокджин. — За что? — в недоумении выгибает брови Намджун, машинально поправляя съехавший с его плеча кардиган. — За то, что долго не мог решиться ответить на твои чувства, мучил тебя неопределенностью, — виновато потупив глаза, озвучивается наболевшее. — Что за глупости? — вспыхнув праведным возмущением, нахмуривается Ким. — Ухаживать за тобой было для меня в удовольствие. Твоя неприступность мотивировала к совершенствованию себя, усиливала к тебе симпатию и заставила разглядеть не только внешнюю красоту, но и внутреннюю. Сам ведь помнишь, что поначалу я повелся именно на твою внешность, потому ты и отказывался со мной встречаться. — Не глупости. Из-за моего поведения ты стал в себе сомневаться и думать, что меня не достоин. И даже спустя время ты лучше промолчишь лишний раз, чем скажешь мне что–то против, опасаясь обидеть, — упрямится Джин, беря Джуна под локоть в намерении продолжить неспешную прогулку по погружающемуся в вечерние сумерки пляжу. — Так не пойдет, альфа, мне важно твое мнение, важен ты. Наши взгляды могут разниться, но на то мы и пара, чтобы друг к другу прислушиваться, искать компромиссы. Пообещай, что больше не станешь умалчивать, если тебе что-то не понравится. — С тобой мне нравится все, — вновь заставляет на своих щеках показаться обезоруживающие Сокджина ямочки Намджун, чувствуя прилив не вмещающейся внутри к нему нежности. Прозвучавшее только что признание приносит удовольствие, накрывая, словно объятиями, окутывает теплом. — Ты неисправим, — цокает Джин, пихая его в бок. — Ладно, давай тогда так… — хитро прищуривается альфа. — Я тут планировал научиться готовить хотя бы самое банальное, но ты к плите меня и на пушечный выстрел не подпускаешь, говоря, что приготовишь все, что я пожелаю, сам. А мне, может, порадовать тебя ужином хочется… — Не, ну это уже крайности, Джуни. Кухня в наш уговор не входит, — открещивается Сокджин, представляя масштабы катастрофы, если Намджун таки доберется до его святая святых. — Я так и думал, — хмыкает Ким, нисколько на него за недоверие не обижаясь, потому как и сам знает, что является в подобных делах богом разрушений.       Сокджин, пожевывая губу, его веселости маске не верит, понимая, что где-то глубоко внутри Намджун все равно сложившемуся раскладу расстраивается, что надо бы исправить. В конце концов, убитая кухня не столь большая плата за возможность альфу порадовать, лишь бы не поранился только. — Я тебя научу, — одна краткая фраза, а каким счастьем заблестели глаза его мужчины, и надеяться не смевшего на такую щедрость. — Ты серьезно? — севшим голосом уточняет парень. — Под моим руководством ты станешь лучшим кулинаром, — улыбается менеджер, ластясь к нападающему. — Я в тебе не сомневаюсь, и ты не смей. — Не буду, — просияв, говорит Намджун и, подхватив Сокджина на руки, начинает вместе с ним кружиться, заставляя его оглушительно завизжать, после осторожно на песок опускает и подле усаживается.       Солнца горящий диск тонет в море, волны выбрасывают на берег редкие камушки, на фоне заката продолжают носиться, заглушая крики свободолюбивых чаек звонким смехом, Чимин и Тэмин. Сокджин, наблюдая за ними и положив голову на плечо Намджуна, неизменный с ним рядом уют чувствует, млея от его приятных поглаживаний живота, в котором беспокойные малыши толкаются, вызывая яркие улыбки у будущих родителей. Их беззаботный маленький мир.

***

— Я еще ничего такого не делаю, а ты уже весь дрожишь, — довольно урчит Тэхен, покрывая обнаженную спину стоящего на четвереньках в постели Чонгука поцелуями, не оставляя ни одного миллиметра его разгоряченного ласками тела без своих прикосновений. — По-твоему, три твоих пальца в моей заднице это ничего такого? — сбивчиво из–за постоянной стимуляции сверхчувствительной внутри точки возмущается альфа, пытаясь самостоятельно насадиться на слишком медленно погружающиеся в него фаланги. Хочется быстрее, хочется большего, хочется, наконец, ощутить мучающего его неспешностью Тэхена в себе, но тому уж очень нравится доводить его до состояния ничего не соображающей от удовольствия лужицы, поэтому на скорое окончание пытки рассчитывать не стоит. — Тебе же приятно, не ври. Мой жадный до внимания Гук-и так во мне нуждается, — не скрывает игривости в голосе Тейлз, прикусывая выпирающие позвонки, накрывая свободной рукой его истекающий предэякулятом член. — Тэхен, блядь, хватит издеваться. Я готов, — вильнув ягодицами, рыкает Чонгук, но вместо требуемого получает лишь звонкий смех и давление на налившейся кровью головке. — Готов ты или не готов, решать мне. Ты сегодня плохо себя вел, опять снял кожанку на сцене, сделав вид, что исполняешь просьбу сохнущих по тебе омег, но мы же оба знаем, чего ты на самом деле этим добивался. Ты хотел спровоцировать меня, и у тебя, мой милый, это прекрасно получилось. Интересно, как бы те омеги отреагировали, увидев, как ты только от одних моих пальцев скулишь, умоляя заменить их на член, мм? — вкрадчиво шепчет Тэхен, не переставая скользить ладонью по стволу и сопровождая каждое слово попаданием по простате. Хорошо знает, как заводят его альфу грязные разговорчики, как тот любит, когда над ним доминируют, в чем никому никогда не признается, но Тэхену признание и не нужно, он все и так видит по глушащему стоны в предплечьях Чонгуку. — Так не пойдет, Гук-и. Я хочу тебя слышать, — оставив в колечке мышц пустоту, хватает Ким Чона липкой от синтетической смазки рукой за волосы, резко вверх его голову вздергивая.       Сильвер в отместку ни звука не издает и, закусив щеку, провокационно вжимается ягодицами в пах Тейлза, надеясь, что он не сдержится и заполнит его, ловящего фетиш на грубость, собой. Тейлз на его действие недобро оскаливается и, переместив с волос на живот ладонь, притягивает к себе, заставляя принять вертикальное положение. — Этого ждешь? — уперевшись головкой члена в нутро Чонгука, спрашивает Тэхен, очерчивая языком его ушную раковину. — А ты разве нет? — ухмыляется Чон, откидываясь затылком на чужое плечо. Дерзко в потемневшие, горящие к нему звериной страстью глаза заглядывает, читая в них вполне устраивающий его приговор, которого и добивался и который через пару секунд исполняется ворвавшимся до упора в него альфой, что и не думает дать ему время привыкнуть, сразу же набирая скорость.       На этот раз Чонгук не молчит, грубо насаживаемый на член, просто не может, безоговорочно подчиняясь сжимающему его горло и талию Тэхену. Воздух в спальне накаляется, ее пространство наполняется стонами, звуками прерывистого дыхания, звонких шлепков. Тэхен, уронив Чонгука на простыни и накрыв его сверху собой, темп не сбавляет, помечая все имеющиеся в доступе своих губ участки лоснящейся потом кожи, завтра запестреющей всеми оттенками фиолетового. Может быть, это и не зрело, но ему важно, чтобы все видели и понимали, кому Чонгук принадлежит, что обусловлено неуверенностью. Не в нем – в себе. Чонгук о загонах Тэхена знает, с ними, порожденными собственным поведением, усиленно борется, с удовлетворением отмечая, что они под искренними, пропитанными нежностью и любовью словами, взглядами и поступками постепенно стираются. Для него исправлять последствия прошлого не тягость, для него тягость – вина, которую принимает, не отрицает. Он сорняки сомнений и боли в Тэхене когда-то посеял, ему их и выкорчевывать. — Как же в тебе хорошо, — вливается бархатным шелестом Тейлза в едва ли что-то сейчас способный понимать разум Сильвера. — В следующий раз возьму тебя перед концертом, прямо в гримерке, чтобы потом, глядя на меня со сцены, ты думал только о том, как стонал на моем члене.       Ярко вставшая перед глазами картина сказанного Тэхеном становится для Чонгука последней каплей. Что-то невнятное выкрикнув, он растворяется в мощнейшем оргазме, пронизывающем каждую клеточку его тела. Тэхен от вида содрогающегося в его руках альфы, ощущения судорожно сокращающихся вокруг члена стенок в не менее сокрушительный экстаз падает, на инерции делая еще пару толчков и почти забывая, что надо бы выйти до сцепки. Чонгук не пускает, вывернув назад руку, за бедро его к себе тянет, намекая остаться. — Кэп и так на меня косо смотрит, когда ты морщишься при разминочной растяжке, — посмеивается Тейлз, но против желания Сильвера не возражает. Аккуратно придерживая его за талию, опускается вместе с ним на кровать, принимая позу большой и маленькой ложечки. — Не больно? — заботливо уточняет, поглаживая ладонью напряженный живот. — Нет, — прикрыв глаза, произносит Чонгук тихо, переплетаясь с обводящими его косые линии пресса пальцами Тэхена своими. — Ты сегодня не особо разговорчив. О чем думаешь? — спрашивает Тэхен, приятно блуждая устами по его покрывшейся испариной шее, плечам, слизывая прозрачные бисеринки, слыша собственный запах лесного костра, кажется, уже навечно поселившегося на коже Чонгука, точно так же, как и сладкий аромат сочной клубники на самом Тэхене. — Что мне достался самый потрясающий в мире парень, — улыбается Чон, наслаждаясь незамысловатой лаской, которой его щедро одаривает Ким. — Только в мире? — оцарапав клыками ямочку на плече, подначивает Тейлз, хитро прищуриваясь. — Ну, в космос я еще не летал, — в тон ему отвечает Сильвер, поворачиваясь головой, чтобы поймать губы очаровательного плута. — Хотя… — дразняще прихватывает его нижнюю половинку. — Пятью минутами ранее я определенно в нем побывал. — Не знал, что мой чле… — Так, вот только не надо сейчас опошлять момент и сравнивать его с космическим кораблем, — пресекают развитие мысли Тэхена. — Вообще–то я подумал об открытии порталов, но твой вариант мне нравится больше… — грудной смех, через секунду пропадающий в бесцеремонно смявших улыбчивые уста губах. — Как насчет продолжения нашего увлекательного путешествия по просторам галактики? — задает в поцелуй Тэхен вопрос, с однозначным намерением толкнувшись бедрами, от чего по горлу Чонгука прокатывается очередной стон. — Да ты издеваешься, — шипит Сильвер от чрезмерного внутри давления на и без того слишком растянутые узлом мышцы. — Сам захотел сцепку, — целует во вздувшуюся на его виске венку Тейлз. — Потерпи немного, потом поменяемся. — А ты хочешь? — Чонгук с начала официальных с ним отношений всегда уточняет, не смея за грань допустимого выйти, даже если Тэхен первым его подбивает на близость. — С той секунды, как началось ваше выступление. Я точно Бэка когда-нибудь прибью за его выбор одежды для тебя. Чанеля так он в кожаные штаны не обряжает, — фыркает альфа, забавно насупившись.       У Чонгука его ревность вызывает тяжкий вздох и желание вернуться в прошлое и раз десять себя по голове стукнуть. Если кого тут и ревновать, то именно что Тэхена, имеющего статус главного красавчика среди всех университетских команд и, по меньшей мере, пять фан-аккаунтов в твиттере и инстаграме. — Да брось, Тэ. Ты же знаешь, что это все делается для поддержания образа. Джонг-хён вон вообще на постоянке полуголый на сцене отплясывает. К тому же, в эти самые штаны доступ есть лишь у тебя, — хохотнув, говорит Чон, мысленно удивляясь, как Кибом до сих пор не придушил за такие выходки Кана. — Чонгук… — аккуратно выскользнув из парня, собирается что-то Тейлз сказать, но из-за резко опрокинувшего его на спину Сильвера не успевает, и теперь, затаивши дыхание, в его, нависшего над ним, обсидиановые бездны смотрит, обыденно в них пропадая. — Тэхен, я твой и ничей больше. Только твой, запомни, — пригвоздив запястья Тэхена к постели, строгое Чонгук выдает, склоняясь к его растерянному лицу. — Перестань в себе сомневаться, для меня вровень с тобой никто не стоит и не встанет. — Не встанет, говоришь? — расплывается в загадочной улыбке альфа. — Тогда что это такое сейчас мне в живот упирается? — Тэхен… — стонет Чон, спрятав лицо в ключицах смеющегося Кима. — Ты просто… — Я тоже только твой, Гук-и. Всегда был, — разведя бедра, внезапно серьезно звучит Тэхен, сцепляя ноги на его пояснице. — Был? Контекст прошедшего времени мне не нравится, — картинно возмущается Чонгук, наблюдая пляшущих в лукавых омутах чертят. В этом весь Тейлз, его коварный лисенок. — У тебя сейчас есть неплохой шанс это исправить, — дразнится Тейлз, очаровательно прикусывая губу. — Исправить? Тут скорее просто надо напомнить, — ухмыляется Сильвер, нашаривая рукой валяющуюся рядом баночку смазки. — И вбить, — часто кивает Тэхен, на отлично выучивший, что за слетевшими с его уст словами последует.       Завтра Хосок будет смотреть косо не только на Тэхена, но и на Чонгука.

***

      Чимин, нервно перебирая в руках букет разноцветных гербер – его любимых с дня памятного свидания с Тэмином цветов, сидит в глубоком кресле в отданном им с братом под ожидание церемонии кабинете родителей своего альфы и не понимает, как Сокджин может оставаться таким спокойным, когда через каких-то полчаса за ними должны уже прийти и проводить к расстеленной в саду ресторана ковровой дорожке, в конце которой под цветочной аркой их будут ждать Намджун и Тэмин со свидетелями в лице Хосока и Юнги. Старший сегодня и вовсе будто не узами брака связываться собирается, а пойти на обычное свидание, напевает себе под нос что–то веселое и беззаботно перед специально принесенным сюда большим зеркалом крутится, разглядывая прекрасного себя, облаченного в сорочку и шелковый белоснежный костюм со вставленной в петлицу розовой камелией. В его мочки вдеты покачивающиеся в такт движениям длинные серьги, спускающиеся на изящную шею, каштановые, чуть подвитые волосы зачесаны назад, открывая лоб и преисполненные умиротворением глаза, слегка выделенные макияжем. Уже прилично выпирающий живот вид Сокджина не портит, наоборот, какой–то очаровательности ему придает. Чимин им невольно засматривается, машинально опуская ладонь на свой почти незаметный под пиджаком, и не может светлой улыбки сдержать. И все-таки это было правильным решением устроить двойную свадьбу, чтобы пройти, возможно, самые главные метры в жизни вместе, как шли, в пути друг друга поддерживая, всегда.       Сам он, сделав выбор в пользу простоты и элегантности, одет в нежно-голубой костюм и белую рубашку. Из украшений на нем лишь обычные серьги-гвоздики да обручальное кольцо – обе пары посчитали, что в обмене кольцами у алтаря нет смысла, так как давно их уже носят, не хотят снимать. Косметики на лице гаммы, как и у омеги, минимум, в этот день естественность для братьев в приоритете, чему очень поспособствовали их женихи, не раз заикавшиеся, что врожденная красота им нравится больше. Единственное, что подверглось исключению – цвет волос, который из–за подсмывшейся на корнях краски пришлось обновить. На все тот же розовый, но теперь менее яркий, идеально гармонирующий со свадебным нарядом. — Ну и чего ты так загрузился, словно мы кого-то хороним? Нет, ну в каком–то смысле хороним, конечно. Свою свободную жизнь, — обернувшись на младшего, посмеивается Сокджин, направляясь к нему. — Улыбнись, Чимин-а, мы выходим замуж за тех, кого выбрали наши сердца, тех, кто нас не менее сильно. За отцов наших будущих детей, — присев на подлокотник кресла Чимина, забирает из его бьющихся в треморе рук букет и, отложив цветы в сторону, берет нещадно потеющие ладошки в собственные. — Что тебя тревожит, ребенок? — Не знаю… А не спешу ли я? Мне всего двадцать нынче исполнилось и… Ты сам только что назвал меня ребенком… — мямлит Чимин, поднимая потерянный взгляд на старшего. — Чимин, для меня ты навсегда останешься им вне зависимости от возраста. Я же не потому тебя так называю, а потому что я тебя буквально растил. И сейчас… Не поверишь, но мне тоже страшно. Страшно отпускать тебя во взрослую жизнь, — признается омега, смущенно покусывая губу. — Ты не доверяешь Тэмину? Думаешь, он… — Нет–нет, Чимин-а, я доверяю. Он действительно в моральном плане вырос, переосознал свое поведение. Просто… — спешит гамму уверить в обратном Сокджин и, немного помявшись, озвучивает терзающий сердце страх: — Порой на ум лезут мысли, что скоро я тебе стану не нужен… — Сдурел?! — взбрыкивает Чимин, подскакивая на ноги. — Хён, я не понимаю, как тебе вообще подобное взбрело в твою вроде бы умную голову? Чтобы ты мне и не нужен? — нервно смеется, чувствуя обиду, но, увидев вставшие в напротив глазах слезы, крепко Сокджина обнимает. — Ты это брось, братишка. Ты для меня самый дорогой человек в мире, я без тебя никуда, я с тобой навсегда. И не смей ныть, а то крась тебя потом заново, а у меня вон руки трясутся. — Благодаря моей истерике уже нет, — шмыгнув носом, издает смешок омега, стараясь особо не прижиматься к гамме, чтобы не смять и не запачкать его костюм. Тронут словами брата, в их правдивости не сомневается, ведь тот, пускай и не часто ему такое говорит, но зато всеми возможными способами показывает. Постоянно навещает, вкусности покупает, перекладывает из своей тарелки любимые креветки в его, ведь Джин их обожает тоже. Стоит заикнуться, что в квартире что-то поломалось, как он уже тут как тут, готовый в лепешку расшибиться, но все равно все починить, а если не может приехать, обязательно звонит, справляется о самочувствии, настроении, делах. — И правда, — удобно устроив старшего в кресле, хмыкает Чимин, отмечая, что, доказывая абсурдность его страхов, совсем позабыл о прежних волнениях. — Но твой способ меня отвлечь дурацкий, скажу я тебе. — Прости, я в последнее время на эмоциональных горках катаюсь, заодно и всех остальных, меня окружающих, с собой прихватываю, — шутит Сокджин, затем резко серьезнеет, осознавая, что лучше будет брата о могущем вызвать его гнев решении предупредить заранее: — Чимин, ты только на меня не сердись, но я внес кое-какое изменение в порядок церемонии. — Класс. Подумаешь, до нее осталось каких-то пятнадцать минут, — глянув на настенные часы, саркастично гримасничает гамма. — И в чем же оно заключается? Опять посадите меня в кубок и преподнесёте Тэмину? — Хосок предлагал, — сдает капитана омега, переводя взгляд на тихонько приоткрывшуюся дверь в кабинет. — Можешь после ругаться на меня сколько угодно, но я хочу, чтобы к алтарю нас отвел отец. Но сначала вам двоим надо поговорить. Давно пора, если честно, — кивает на замершего позади Чимина Пак Ынчоля. — Хён… — обреченно вздыхает Чимин, не расположенный выяснять отношения с отцом, особенно сейчас, когда так уязвим. — Ничего не знаю. Эта драма мне уже осточертела. Я не потерплю ее продолжения. Мы – семья, — припечатывает Сокджин, показательно разворачиваясь в кресле к окну.       Чимину иного выхода, как встретиться с Ынчолем лицом к лицу, не остается. Джин прав, тем более отец свою ошибку признал, искренне во всем раскаялся, даже путевку на Чоджу подарил, где братья провели незабываемую, наполненную счастливыми моментами неделю, телом и душой отдохнули, напитались положительными эмоциями и еще больше сблизились. Как друг с другом, так и с любимыми альфами. В глубине души Чимин родителя простил, отчасти понял, но из-за крепко засевшей внутри обиды так и не смог пересилить себя и пойти на контакт, а теперь, напряженно поворачиваясь к нему, не знает, что делать и как реагировать. Вдруг тот соврал и продолжает лелеять надежду отправить его на аборт, хотя по срокам оное уже и невозможно? Однако, столкнувшись глазами с глазами альфы, Чимин и близко подобного не видит. В них – неприкрытые любовь, нежность и горькая вина, а на устах улыбка. Печальная и надтреснутая, выражающая боль, что собственными руками едва жизнь сына не разрушил, что между ними пропасть отныне, которую вряд ли преодолеть, судя по поджавшимся губам и горчащему цитрусовому аромату гаммы. — Когда я смотрел на тебя, я всегда видел Люсина, — прокашлявшись, начинает без предисловий мужчина, — И это одна из моих главных ошибок. Я не должен был проецировать его на тебя лишь из–за того, что вы оба гаммы и внешне похожи, но страх, что тебя может постичь та же участь, что и его, затуманил мне разум, не позволяя понять, что твоя судьба не обязательно его повторит. Ты другой человек, у тебя собственный путь, я уверен, счастливый. Прости меня, Минни, что, поддавшись страху тебя потерять, подавлял твою омежью сторону, пытался ее в тебе убить – по–иному это не назвать. Прости, что собирался в обход твоего желания отправить тебя на аборт, давил на Тэмина. Какими бы благими мои намерения ни были, но это омерзительный поступок, как не посмотри. Я был не вправе решать за тебя, я должен был тебя поддержать. Ты не обязан принимать мои извинения, я просто хотел, чтобы ты знал, что я тебя люблю. Вас обоих, — несмело к животу Чимина тянется, но коснуться не решается, боясь, что он его оттолкнет, тем окончательно хлипкую надежду на прощение разобьет.       Сердце Чимина на искренность Ынчоля откликается, черты смягчаются, отражая облегчение и радость, что то, что на протяжении его нескольких месяцев мучило, разрешилось, куда–то ушло, кажется, безвозвратно. Чимин, вопреки обиде, не мог по отцу не скучать, не мог о нем не переживать, зная, как ему, не отпускающему скорбь ни на день, тяжело после смерти супруга. — Твоего внука зовут Киану, но мы с Тэмином зовем его Китти. На днях я ходил на узи, и Дохён–ним сказал, что мы ждем омежку. Вы с Джин-хёном первые, кому я это рассказываю, — робко улыбнувшись, окольцовывает гамма запястье альфы, укладывая его ладонь на свой живот. — Я тебя прощаю, отец, но с условием, что ты перестанешь ночевать на работе и будешь больше отдыхать. — Спасибо, — забравшись рукой под пиджак сына, с трепетом оглаживает тугую округлость через тонкую ткань рубашки Ынчоль, затем его обнимает, пряча выступившие в уголках глаз слезы в розовой макушке. — Условие, правда, странное. От него выигрываю только я. — Разве? А ты не думал, что мы с братом по тебе скучаем, беспокоимся о твоем здоровье, хотим проводить с тобой больше времени, не? К тому же, ты скоро обзаведешься тремя внуками. Тремя, па! Так что будешь нянчиться, показывать мне, так сказать, мастер–класс по смене пеленок. Мне тут Дохён-ним нашептал, что ты буквально ночевал у моей колыбельки, ни на минуту меня оставить не мог, пока тебя папа не выгонял спать, — пригревшись в родных руках, дразнится Чимин, вдыхая приятный аромат чайного дерева с едва уловимыми отголосками грейпфрута – запаха Люсина. — Он не соврал, — хмыкает мужчина, сетуя на болтливость старого друга, с которым после смерти супруга долгие годы не виделся, что надо бы исправить, а еще поблагодарить за заботу о Чимине и лично убедиться, что беременность сыновей протекает нормально.       Идиллию прерывает тихий всхлип, следом второй, третий, заставляя Чимина покинуть объятия отца и обернуться на звук. — Ну и что опять за сырость? — цокает он, глядя на расчувствовавшегося примирением семьи Сокджина. — Тоже обнимашки хочешь? — А вот и хочу, — буркает старший.       Ынчоль узнает в нем себя, в школьные времена точно так же выпрашивающего у Люсина ласку, и широко разводит в стороны руки, чтобы всем детям в них места хватило. Пятерым. — Ну так и чего ты тогда ждешь, Джин–а?       И дети, конечно же, не отказываются, ныряя в родительское тепло, сколько бы им лет ни было, им нужное.

***

      Тэмин с волнением и трепетом смотрит на медленно приближающегося к нему по бархатной ковровой дорожке и ведомого Ынчолем Чимина. Такого невыносимо красивого, какого-то неземного, воздушного, что дух захватывает, спирает дыхание. Неужели этот ангел всего через несколько минут станет его во всех смыслах? Намджун, замерев завороженным взглядом на идущем по правую руку от своего отца Сокджине, думает схоже, почти не мигает, едва ли веря в происходящее. Юнги и Хосок, глядя на них, широко улыбаются, впрочем, как и остальные собравшиеся в саду гости. Сегодня здесь присутствуют все близкие и дорогие женихам люди, чтобы разделить с ними счастье, их поддержать, подарить добрые слова, ну и, конечно же, повеселиться, возможно, немного побалагурить. Ну а как у команды ежей и без этого? Никак, разумеется. Сидящие в первом ряду с краю дорожки Тэхен и Чонгук уже на низком старте. Когда-нибудь, в недалеком будущем, и эту пару подобное ожидает, ожидает и Шедоу с Соником, Хонджуна с Ёсаном, Чанеля с Бэкхёном, да много кого, если честно. Все в свое время, но, а пока все внимание на виновниках торжества, наконец, в свете весеннего солнца встретившихся у алтаря под пышно украшенной разноцветными астромериями аркой. Принятая порядком церемонии речь вызванного сюда за дополнительную плату сотрудника загса для братьев Пак и их альф, полностью сосредоточенных друг на друге, звучит отголосками, ее стук влюбленных сердец заглушает. Для них, неотрывно смотрящих в глаза своих избранников, кажется и вовсе время остановилось, а все окружающее растворилось в пространстве, оставив наедине на небольшом островке, где есть лишь они и их абсолютная любовь. — Подождите, пожалуйста, — опускаясь на одно колено перед Чимином, останавливает церемониймейстера Тэмин, когда очередь давать клятвы доходит до них. — Тэмин, ты что делаешь? Господи, встань… — суетится обескураженный гамма, чувствуя себя как никогда неловко. — Хочу сказать тебе кое-что важное, — непринужденно отвечает альфа, беря его руки в свои, чтобы прекратил пытаться его поднять на ноги. — Ты, конечно, нашел время, — буркает Марин под смешки гостей, нервно бегая взглядом по улыбающемуся лицу любимого… идиота, да. — Черт, как знал, что надо было брать попкорн, — слышится между тем от Енджуна, и Бомгю согласно кивает. Ёсан дергает их за уши, намекая умолкнуть.       Чимин же готов взвыть, о чем, стоит Тэмину начать говорить, тут же забывает, потому что… — Я хорошо помню день, когда впервые тебя увидел. Ты был одет в кислотно-оранжевую кожаную куртку, рваные черные джинсы и белые конверсы, с которыми, несмотря на то, что они давно истрепались, не можешь расстаться. Я, кстати, их заклеил вчера и заменил стельки. Так вот, увидел и больше не мог от тебя глаз отвести, но поняв, что ты гамма, ко всему прочему еще и мой истинный, я… Нет, не испытал отвращения, я испугался, Чимин. На тот момент, как ты знаешь, во мне было много предубеждений, и то, что тебе заложено природой два партнера, только сильнее их подкрепляло, ведь это анормально, противоестественно, думал я, и, согласись я с тобой встречаться, не смог бы тебя делить с кем-то другим. Я собственник и эгоист, и это ты тоже прекрасно знаешь. Поэтому я решил тебя сторониться, избегать, чем ранил, но ты, вопреки тонне мной вылитой на тебя грязи, все равно не сдавался, все равно за нас боролся. И как же я бесился, убеждая себя, что тебя ненавижу, когда как на самом деле тобой восхищался. Ты мужественно терпел все издевательства, не только от меня, но и от многих других, всегда держал высоко голову, из раза в раз доказывая свою огромную силу, разбивая любые возводимые мною стены, а я в ответ разбивал тебя, твое нежное, ранимое сердце, вместо того, чтобы оберегать, показать настоящие чувства и дать тебе все то, чего ты заслуживаешь. И даже когда мы стали парой, я продолжал доставлять тебе боль неуверенностью. В себе неуверенностью, ни в коем случае не в тебе. А ты… Ты, ни на что не взирая, всегда выбирал меня, всегда прощал, отказался от своего второго истинного, хотя и не должен был, хотя он тебе нужен. Обещаю, отныне тебе меня прощать не придется, я сделаю все, чтобы ты о выборе в мою пользу не пожалел и чтобы ты и наш сын были счастливы. Я люблю тебя, mon amur. — Ну дурак, ну какой дурак, — выпустив из рук букет и упав на колени, всхлипывает Чимин и впивается в губы Тэмина, едва не опрокидывая его на землю.       Поцелуй пропитан солью покатившихся по щекам слез, однако слаще у них, кажется, не было, чему причина – они сами, по-сумасшедшему друг друга любящие, достигшие идеальной гармонии, когда уже нельзя надвое разделить, навечно спаянными как хребты нерушимых гор остаться. И Тэмин с Чимином останутся, найдя продолжение в растущем под сердцем сыне. — Думаю, на этом можно считать их союз заключенным. Где там подписи ставить? — повернувшись к впавшему в прострацию омеге, проводящему церемонию бракосочетания, деловито спрашивает Хосок. — Вот здесь и здесь, — указав на нужные строчки в документе, на автомате отвечает Джинки, жалея, что не добавил коньяк в свой утренний кофе, как советовал ему супруг, Минхо — тот самый обожаемый Шедоу судья Чхве. А ведь он его предупреждал, что в любом событии, в котором участвует команда ежей, жди сюрпризов. — А чего так тихо? — черкнув ручкой на бумаге, интересуется откровенно веселящийся Юнги, разворачиваясь к гостям. — Пошумите для новоявленных супругов!       Гости себя ждать не заставляют, мгновенно взрываются овациями и громким свистом, вынуждая, отнюдь, не засмущавшуюся своим поведением парочку от губ, но не друг от друга отлипнуть. Все-таки это их день, и правила задают они же. — Я точно с вами двумя раньше срока рожу, — беззлобно ворчит Сокджин, подталкивая смеющегося брата и его альфу к разбитому для застолья шатру. — Устроили тут шоу. Вы хоть в курсе, кто вел церемонию, нет? Муж судьи Чхве! Не удивлюсь, если послезавтра он за такое нас на матче против гатов засудит. — Отправим к нему Юнги, задобрит его своим коронным приемчиком, — отмахивается беззаботно гамма. — Это каким же? — недоумевает плетущийся рядом Мин, вздергивая брови. — «Глазки кота из Шрека», — опережает с ответом Чимина из ниоткуда вдруг взявшийся Ёсан, наваливаясь на друга. — Не понимаю, о чем вы, — делает полной неосведомленности вид связующий, мысленно посвистывая. Ну, есть у него в арсенале подобный прием, но исключительно на крайние случаи. Такие, как например, задабривание Хосока. — Ага-да, — хмыкает Кан.       Следом вокруг новобрачных собираются родители и друзья, поздравляя, обнимая и перешучиваясь, затем все рассаживаются за накрытые под куполом шатра праздничные столы и начинается хаос, которым руководят взявшие на себя роль ведущих Ёсан и Бэкхён. В перерывах между конкурсами и вручением подарков близящийся к вечеру день скрашивают участники группы Miracle во главе с ее лидером Чанелем, приготовившим к свадьбе специально написанную для виновников торжества балладу. Под нее Намджун и Тэмин приглашают избранников на первый супружеский вальс, на что команда одобрительно гудит, а свадебный фотограф торопится запечатлеть волшебный момент на камеру. После не отказываются размять косточки и остальные парни, разве что Тэмин возвращается к брату за стол, заметив, что тот почему-то грустит, своего драгоценного Лукаса сторонится. — Тэми, ты не рассказывал, что Чонгук подался в музыканты, — укоризненно смотрит на присоединившегося к нему младшего Тэиль, привыкший, что он с ним всем делится. — Мне нравится их репертуар, думаю пригласить их выступить на корпоративе по окончанию квартала. — Надеешься на скидку? Они в последнее время на расхват, — посмеивается Инфинит, не сводя глаз с танцующего с Лукасом Чимина. — Жду, что ты ее нам организуешь, заместитель Ли, — лукаво улыбается омега. — У твоего брата свадьба, а ты даже в такой момент о работе, — недовольно цокает на сына Мэйли. — Ну-ка, поднимайся и пригласи Лу на танец, а то уведут. И глазом моргнуть не успеешь! — активно выталкивает его из–за стола. — Лу не овечка, чтобы его уводить, тем более он с Минни, — возражает Тэиль, заведомо зная, что его попытки остаться на стуле не увенчаются успехом. — Овечка тут ты, Тэли, раз не замечаешь, как жадно на твоего мальчика смотрят альфы. Тебя это тоже касается, Тэми, — окидывает строгим взглядом сыновей старший Ли. — Кажется, пора сматываться, пока папа не разошелся и не вспомнил, что ждет внуков не только от нас с Минни, но и от вас с Лу, — шепчет на ухо Тэилю Тэмин, утаскивая его на танцпол. — Похоже, папа забыл, что я и Лукас оба омеги. Как он вообще себе это представляет? — вздыхает Тэиль, послушно направляясь за младшим. — Что не мешает тебе хотеть ребенка. Есть такая процедура, как эко, усыновление, в конце концов, — остановившись неподалеку от супруга, кружащего под медленную мелодию объект их разговора, говорит альфа. — Лукас хочет своего, хочет, чтобы он был похож на меня, что невозможно по понятным причинам. Да и рано ему, он еще учится, — уложив ладони на плечи альфы, расстроено озвучивает омега, позволяя ему себя в танце вести. — На этой почве мы, собственно, и поссорились вчера. Тема… эм… коснулась… тебя, а я… я вспылил, — основного не договаривает, боясь поругаться вдобавок и с братом. — А я тут каким боком? — в недоумении сводят к переносице брови, впервые, наверное, видя старшего настолько… оробевшим? С его привычным образом самоуверенного, знающего себе цену мужчины оное не вяжется, до колющего внутри чувства смутной тревоги резонирует. — Мы с тобой… ну… почти как близнецы, и Лу то ли в шутку, то ли серьезно предложил тебя в доноры для искусственного оплодотворения, — стыдливо признается Тэиль, опасаясь поднимать глаза на Тэмина. — Его идея не лишена смысла, — к изумлению омеги, спокойно отвечает Инфинит, мягко сжимая его талию. — Но сначала я должен обсудить это с Чимином. В обход его я ничего делать не буду, поэтому не спеши пока радоваться. — C'est vrai? Tu… tu… — мужчина от неверия забывает родную речь и переходит на французскую, становясь похожим на совершеннейшего ребенка, которого срочно требуется обнять и утешить, что Тэмин и делает в следующую секунду. — Tu es mon frère, je veux que tu sois heureux — поцеловав старшего в темную макушку, ласково произносит альфа. — Вот опять они за свое, — жалуется Лукас Чимину, подходя к двум прижавшимся друг к другу братьям. — Тоже что ли французский выучить? — Предлагаю португальский, так наше положение уравняется. Тоже будем их бесить, — самодовольно вставляет гамма. — Сводить с ума, ты хотел сказать? Португальский звучит горячо, — выпутавшись из рук Тэмина, возвращает себе собранность Тэиль, толкая язык за щеку, чем заставляет Лукаса покраснеть, а Чимина рассмеяться. — Так, валите мириться куда-нибудь подальше отсюда. В беседку за рестораном, например, — учуяв всколыхнувшиеся феромоны брата и его парня, разворачивает их за плечи в заданном направлении Тэмин. — Я самодостаточный, взрослый мужчина! Ты какого мнения о своем старшем брате, сопляк?! Я же не ты, чтобы ныкаться со своим омегой по всяким сомнительным местам, — гневно оглядываясь на младшего, негодует Тэиль, волоча хохочущего Лукаса за собой. — Взрослый, а ты в курсе, что ключи от родительского кабинета у Минни? — выдает им вдогонку заставляющее их притормозить Инфинит, поглаживая по голове глушащего в его груди смех Марина. — Но Минни же мне их отдаст? — резко развернувшись на каблуках, требовательно выставляет вперед руку омега, нисколько не удивляясь прозорливости брата. Они друг друга вплоть до взмаха ресниц знают. — Секунду, я кое-куда их убрал, чтобы не потерять, — загоревшись пришедшей на ум маленькой шалостью, уже куда–то убегая, поясняет Чимин. Для чего истинному понадобился кабинет, он догадался, правда, не понял, как Тэмин узнал, что тот направляется именно туда. Ментальная связь братьев порой пугает.       Через пару минут Чимин, что–то пряча за спиной, возвращается обратно и, каверзно ухмыльнувшись, окликает Тэиля, кидая ему точно в руки свой свадебный букет с привязанной к нему связкой ключей. — Эм? — скептически смотрит на герберы омега. — Я, конечно, не спец в этом, но мне кажется, процедура кидания букета проходит несколько не так. — Тэли-хён, не тупи, пожалуйста. Открыть пошире глаза, помнишь? — прильнув к боку альфы, мягкой улыбкой одаривает Тэиля Чимин. — Спасибо, — одними губами передает мужчина и, ответно улыбнувшись, уводит ничего непонимающего Лукаса из шатра. — Я думал, купидон у нас Соник, — усмехается позабавленный произошедшим Тэмин. — Хён со всеми нами немного подзадолбался, решил ему помочь, — пожимает плечами Марин и, опустив руки на талию Инфинита, предлагает: — Потанцуем? — Хочешь сегодня вести? — хмыкает Ли, ничего не имея против такого расклада. — О, я много чего сегодня хочу, малыш, — многообещающим шепотом вливается в постепенно затуманивающийся от усиленных феромонов гаммы разум Тэмина. Специально ведь их выпустил, специально ведь дразнит. — Я не готовился, — с заметной хрипотцой в голосе говорит диагональный, чувствуя, как внизу живота начинает теплеть, откликаясь на проснувшегося внутри Чимина альфу. Подобному феномену даже консультирующий их Дохён-ним не может найти достойного объяснения, эта сторона гаммы не должна во время беременности настолько сильно себя проявлять, а она Тэмина не ломает, но подчиняет, делает его невероятно податливым и послушным. — Потому что в глубине души надеялся, что это с тобой сделаю я, pequenito, — продолжает играть с выдержкой Тэмина Чимин, крутанув его вокруг своей оси. — Так ты, значит, не шутил про португальский? Уже изучаешь, mon amur? — оказавшись внезапно притянутым к груди Марина, блуждает дезориентированным взглядом Инфинит по хищно улыбающемуся лицу. — Не все же тебе меня доводить. — Чимин, приглуши феромон. У меня мозги в кашу, а нам еще надо разрезать свадебный торт, — просит Тэмин, что звучит, как мольба. Он, неспособный этому дьяволу с ангельской внешностью противостоять, до плачевного плохо себя контролирует. — Хёны справятся и без нас. Букет я уже бросил, мы можем позволить себе сбежать, за руль сам сяду. Как тебе план? — Просто отличный, — выдыхает альфа, окончательно перед гаммой капитулируя. Это все еще их день, родители и друзья поймут.       Уютно устроившийся с Хосоком в беседке Юнги, заметив пронесшихся мимо на всех порах парней, почему-то их побегу не удивлен. Ему, глядя на них, мелькающих среди кустов пионов и шкодливо, словно задумавшие пакость дети, хихикающих, наоборот, весело. Молодость и должна быть такой. Наполненной яркими эмоциями, безрассудными поступками, острыми ощущениями, озорным блеском в глазах, желанием жить в удовольствие без оглядки на мнение общества. Раньше Юнги этого не понимал, предпочитая стабильность, взвешивал каждый шаг, опасался кого-либо впускать в свой ограниченный страхами мир, но не теперь, когда благодаря Хосоку и друзьям от колючек избавился, как окружающие его сейчас весенние цветы под личным солнцем расцвел и цвести в его теплых лучах на радость ему же продолжает. Солнцу, сцепившему на талии Юнги руки, от его улыбки спокойно, души обоих в умиротворении пребывают, наслаждаются уединением, изредка поглядывая на творящееся под сводами шатра безобразие, устроенное предприимчивыми ежами, которые, что ни конкурс, превращают его в настоящее юмористическое шоу. Юнги атмосфера празднества нравится, но для собственной свадьбы он хотел бы что–то поспокойнее, чтобы решающий момент принадлежал лишь им с Хосоком, а потом можно и с друзьями отметить. — Хо, знаю, вы с Ёсой-хёном уже начали что-то к нашей свадьбе придумывать, но… Я не хочу, чтобы она была с таким, как у Чимина и Джина, размахом. Мне не нужно всей этой помпезности. Может, мы вдвоем…? Ну и свидетели там, наши родители… — сбиваясь в словах, неловко пытается объяснить омега, поднимая рассеянный взгляд на задумчиво перебирающего его волосы альфу. — Все будет, как ты пожелаешь, пантерка. Или неужели ты считаешь, что я пойду против твоих желаний в угоду традициям? — подтянув соскальзывающего с бедер Юнги к себе, отвечает Хосок. — Но Ёса… — Ёса того же мнения, и ничего сверх делать не собирается. Мы просто обсуждаем с ним, как грамотно все организовать, чтобы этот день стал особенным и неповторимым, — пресекает развитие мысли связующего капитан, касаясь губами его скулы. — Так он уже по определению особенный, — хмурится Юнги, растеряно смотря в напротив глаза. — Просто доверься нам, ладно? Обещаю, ты не будешь разочарован. — Это как-то странно, что я не участвую в организации собственной свадьбы, — очаровательно насупливается омега, несогласный с вырисовывающимся положением дел. — Что за секреты от меня? — Главное, что ты в самой свадьбе поучаствуешь. Не капризничай, карапуз, — обыденно щелкает его по носу альфа. — Да кто капризничает-то?! — вспыхивает Юнги от незаслуженного замечания. — Я у тебя вообще… — Ну-ну, скажи какой? — подначивает Хосок, умиляясь с его надувшихся как у хомяка щек. — Тебе виднее, — огрызается моментально стушевавшийся Соник, нервно болтая ногой в воздухе. Он в последнее время на почве сдачи экзаменов и тяжелых матчей и впрямь много капризничает, постоянно взвинченный ходит, с трудом держась, чтобы не закурить, но из–за данного Шедоу обещания себя пересиливает, за сигаретами в заначку на черный день не лезет. — Самый красивый, понимающий, поддерживающий, чуткий, ласковый, добрый, неконфликтный, заботливый. Ты у меня самый лучший, Юнги. Даже когда ворчишь и, как сейчас, вредничаешь, — игриво куснув омегу за щеку, вкрадчиво перечисляет капитан. — Ненавижу, когда ты так делаешь, — бурчит связующий, в отместку щипая альфу за бок. — Как так? — не прекращает Хосок дразниться, щекотно забираясь ладонями под чужую блузку. — Смущаешь меня, заставляя мечтать оказаться подальше отсюда, — перехватив шаловливые руки капитана в опасной близости от затвердевших сосков, цокает Соник. — Со мной, надеюсь? — Нет блин, с Чимином и Тэмином! — Пожалуй, подобное зрелище может тебя несколько травмировать, оно не для твоих глазок, мой неискушенный котенок. Увидел я тут случайно их «волшебную» коробочку, и знаешь… Они реально отбитые на всю голову извращенцы. — Да? Значит, тебе не понравилось бы, если бы я надел на себя портупею, ремешочки там все эти на бедра и… — с невинным на лице выражением интересуется Юнги, для большей интриги не договаривая, чем вынуждает мозг альфы закоротить. — Ремешочки? Ты ходил в…? — шумно сглотнув, уточняет Хосок, чувствуя, как в горле резко пересохло. — Ходил и купил, но раз тебе такое не… — Срочно едем домой. Я обязан это увидеть, — поставив Юнги на ноги, резво подскакивает со скамейки капитан, суетливо вспоминая, где припарковал машину. — Никуда я с тобой не поеду, я же вредничаю, сам так сказал, а еще Джин–хён обещал мне первый кусочек свадебного торта, — увильнув от намеревающихся его схватить рук, отходит Мин на безопасное расстояние от их обладателя. — Юнги, — рычит альфа, угрожающе надвигаясь на мило улыбающегося омегу.       Юнги не дурак, понимает, что его ожидает, если он позволит ему себя поймать, и с громким визгом «Джин-хён, спаси», несется со всех ног под своды шатра, где отец с другими взрослыми распивает дорогой алкоголь за счастье молодых. Лишь бы только успеть до него добежать, при нем Хосок не осмелится его закинуть себе на плечо и утащить в закат, подсобку около кабинета информатики, кровать, ванну, раздевалку — нужное подчеркнуть. — Опять кэпа довел, бедовый, — между тем качает головой Ёсан, наблюдая за развернувшейся постановкой «ну, котик, ну, погоди». — Юнги точно когда-нибудь со своими провокациями доиграется, — вторит журналисту Тэхен. — Поставить Шедоу подножку или не поставить... — делится с друзьями возникшей дилеммой Чонгук. — Не зря моего сына Соником прозвали, — восхитившись набранной Юнги скоростью, с гордостью заключает Хичоль с противоположной стороны стола, а потому не слыша о чем переговаривается молодежь.       И только один Сокджин в ужасе замер, глядя на так не вовремя внесшего в шатер свадебный торт официанта, в которого через пару секунд с разбегу врезается омега, некстати отвлекшийся, чтобы проверить насколько преследующий его альфа далеко. Ужас жениха, впрочем, быстро проходит, сменяясь откровенным хохотом. До того комично сейчас выглядит сидящий в остатках некогда трехъярусного кондитерского шедевра Юнги, на автомате слизывающий воздушный крем с губ. — Ну, ты же мне обещал первый кусочек, хён, а я с недавних пор жуткий сладкоежка, — издает истеричный смешок Соник, виновато смотря на помирающих со смеху Сокджина и Намджуна. — Простите?       Хосок, успевший до смерти перепугаться за него, поняв, что с ним все в порядке, облегченно выдыхает и, не жалея одежды, приземляется рядом, тут же пачкаясь во всем этом сладком великолепии. — Второй за мной, — заявляет он и без стеснения мажет языком по заляпанному взбитыми сливками носу Юнги, что провоцирует очередную волну хохота.       Иного развития событий, если команда ежей и их друзья собрались вместе, и быть не могло.