What, if we just take a chance?

      Гарри редко просыпается посреди ночи, поэтому он испытывает некоторый дискомфорт от того, что больше совершенно не хочет спать в три ночи в то время как отец его будущего ребёнка мирно сопит ему в шею. Когда они ехали в автобусе, Стайлс вычитал, что подобное раздражает многих беременных, но он почему-то только лишь умиляется тому, как сильно Луи нуждается в его аромате для крепкого здорового сна. Но, очевидно, сон Томлинсона не такой уж и крепкий, раз он просыпается от одного лишь нежного поглаживания по его спине.       — Всё хорошо? Что-то с ребёнком? Тебя снова тошнит? — сонно спрашивает Луи, отстраняясь от возлюбленного, чтобы потереть глаза, и готовясь отправиться на кухню, если его омега просто проголодался. Гарри спит с пяти вечера, нет ничего удивительного в том, что он мог захотеть есть.       — Нет, всё хорошо… просто я, кажется, выспался. Поспи ещё, если хочешь, я могу почитать что-нибудь с телефона.       Луи смотрит на него сонливо, но с такой любовью, что Стайлс, кажется, может почувствовать её физически. Сложно не почувствовать член любимого альфы, упирающийся в ногу, но они так привыкли к ранним стоякам, что это больше не смущает ни Томлинсона, ни его омегу.       В прочем, у Луи подобное никогда не вызывало даже малейшего румянца на щеках, а вот Гарри каждый раз удивляется так же, как в первый — он стеснительно улыбается ему, немного краснеет и отводит взгляд. И это всегда так сильно влияет на Луи, ему хочется расцеловать парня и засмущать до такой степени, чтобы всё его личико было красным, как томат.       — Ты мой сладкий невинный омежка, — проговаривает Томлинсон со всей своей любовью, льнёт к нему и забирается ладонью под его маечку, чтобы погладить животик. — Мой любимый беременный мальчик, всегда такой стеснительный… и горячий, словно свежеиспечённая булочка…       — Ты меня смущаешь, Лу, — тихо посмеявшись, шепчет Гарри, прекрасно зная, какую игру затеял его парень. — Ты не можешь так сильно смущать меня в доме своей семьи, мы же сгорим от жара моих щёк, Лу…       — В таком случае я готов пожертвовать своей семьёй ради того, чтобы насладиться твоей разгорячённостью, тыковка, — также тихо отвечает Луи и сам улыбается словно сумасшедший, когда омега приобнимает его ножкой, прижимаясь к нему грудью и привставая для поцелуя в губы. — Ты тоже?       — Я тоже, Лу…       Из-за Гарри их поцелуй на вкус напоминает средство для полоскания рта, но Луи не имеет ничего против этого, когда проводит языком по верхней губе парня, как бы приоткрывая его рот для более глубокого поцелуя. Он нависает над ним, одной рукой упираясь в матрас, а другой — оглаживая грудь, немного ноющую от изменений в теле омеги, когда Стайлс неуверенно отстраняется от него, вызывая нежный вопрошающий взгляд Луи.       — Ты не боишься? — тихонько спрашивает Гарри, взглянув ему в глаза. — Делать это сейчас…       — Мы делали это, когда за стенкой спали твои мама и сестра, кажется, тебя это не слишком беспокоило. Что изменилось?       — Я не о семье, — чуть растерянно объясняет омега, ему становится немного неловко от того, какие они с Луи эгоисты, раз могут вот так просто заниматься любовью, принимая гостей или являясь гостями сами. — Я о ребёнке.       Что-то во взгляде альфы меняется, он издаёт задумчивое хмыканье, прежде чем отстраниться от парня и спуститься к его животу, смущая ещё больше. Луи осторожно задирает облегающую майку Гарри до солнечного сплетения и поглаживает низ его животика, мысленно отмечая, что он всё-таки немного увеличился, прежде чем зашептать достаточно громко, чтобы Стайлс услышал каждое его слово:       — Хей, малыш… надеюсь, что ты спишь и не будешь против, если твои ужасные родители займутся грязным сексом. Обещаю, мы будем делать это реже, когда ты станешь больше.       — Лу! — тихо возмущается Гарри и смеётся. — Ты не можешь говорить такое ребёнку! Боже, ты действительно ужасный отец… я был о тебе лучшего мнения, ты, грешник!       — О, правда? В таком случае, почему бы тебе не провести ритуал очищения своей святой смазкой, папочка?       Гарри тихо вскрикивает то ли от смущения, то ли от того, что Луи обхватывает его ноги под коленями и тянет на себя так, чтобы омега проехался спиной по матрасу и поравнялся с ним, разведя ножки в стороны. Это немного грубо, но, признаться честно, Стайлсу нравится. Ему нравится то, как Луи ласково и глубоко целует его, запуская пальцы в его кудри и едва оттягивая их у корней; то, как Томмо ласкает его сквозь ткань трусиков, дразня и распаляя; то, как альфа практически незаметно толкается бёдрами в его промежность. Его выдаёт лишь то, что он отстраняется от губ Гарри, чтобы немного сдавленно выдохнуть от удовольствия, и омега с пониманием смотрит ему в глаза, чуть ёрзая от нетерпения.       — Ты хочешь, чтобы я был снизу и принимал всё то, что ты мне даёшь? — спрашивает Стайлс, приобнимая его бёдра одной ногой. — Хочешь трахнуть своего беременного парня, да?       — Хочу заняться любовью со своим беременным парнем… Хочу отблагодарить тебя за нашего будущего ребёнка, за всех наших будущих детей… Как ты себя чувствуешь? Ты хочешь этого сейчас? Тебя не тошнит?       — Не тошнит, я хорошо себя чувствую, Лу. Но ты уверен, что мы можем сделать это сейчас?       — Я буду осторожен.       — Я не о ребёнке, я о…       — Я буду нежен и внимателен, Хаз. Я не заставлю тебя кричать. Они ничего не услышат.       Они действительно ничего не услышат, это правда так, но Гарри знает, что семья Луи прекрасно всё поймёт утром, когда от них обоих будет пахнуть сильнее обычного, но это только больше заводит омегу. Томлинсон освобождает его от нижнего белья и рассыпается любящими поцелуями на его теле, прерываясь на комплименты и благодарности за то, что Гарри вообще существует, а тот даже не может ответить тем же, лишь бормочет «я люблю тебя, Лу» каждый раз.       Прелюдия длятся долго, так долго, что Стайлс задыхается от удовольствия, подрагивая из-за каждого нового поцелуя, словно он — пальсирующая артерия, но вместо крови в нём циркулирует удовольствие. Луи почти не растягивает его пальцами, лишь дразнит мокрый анус, прежде чем всё-таки подставить член к колечку мышц. На мгновение взгляд Гарри становится взволнованным, и Томлинсон наклоняется к его губам, не целуя, когда толкается на всю длину с одного раза, вызывая тихий звук наслаждения от нижнего.       — Я знал, — шепчет Луи, гордо улыбнувшись, когда привыкает к давлению стенок ануса на свой пенис. — Знал, что ты сможешь сделать это без пальцев…       — Т-ты д-дурак, Лу, — смущённо бормочет Гарри, обнимая его руками и ногами, прижимаясь к нему, чтобы скрыть красноту своего лица, которую теперь с лёгкостью можно заметить из-за восходящего за окном солнца.       Но Томмо прекрасно чувствует, какие у омеги горячие щёки по сравнению с его же холодными ладонями, он всё же немного отстраняется, глядя на Гарри и замечая слёзы, стоящие в его глазах.       — Блять, — ругается Луи, в его взгляде плескается ужас. — Твою мать, я сделал тебе больно?       — Нет, нет, я просто очень счастлив… это гормоны, Лу. Я всё время плачу, когда счастлив и когда грущу, каждый раз… ты делаешь мне хорошо, мне хорошо рядом с тобой, Лу… пожалуйста, займись со мной любовью, альфа.       — Я убью тебя, если ты солгал мне, Гарри Стайлс, — осторожно совершая первые движения, проговаривает Томлинсон, внимательно следя за любыми изменениями на лице возлюбленного, но тот лишь прикрывает глаза от удовольствия и выдыхает, издав тихое «ах». — Не больно?       — Пожалуйста, замолчи и удовлетвори меня, Луи, — возмущается Гарри и притягивает его к себе за волосы для поцелуя. — Пожалуйста. Тогда я подарю тебе второго малыша через пару лет…       — И у нас будет большая семья…       — Да… у нас будет пятеро детей, я выношу и рожу их всех… мм-х, Боже, Луи…       — Замолчи и дай мне удовлетворить тебя, моя медовая тыковка. Я сделаю тебе так хорошо, любовь моя, что ты обязательно захочешь спать снова… — омега довольно мычит и предоставляет ему свою шею для поцелуев и приятного удушья.       У Гарри ощущение, что он по-настоящему плавится от каждого толчка внутри него, от каждого поцелуя и поглаживания, на которые он с радостью отвечает взаимностью. Кожа Луи горячая, нежная и чуть влажная от испарины.       В комнате становится жарко, в воздухе стоит насыщенный запах секса… У Гарри затекают ноги, и Томмо заботливо помогает ему перевернуться на живот, затем снова давая ощутить эту заполненность внутри, когда вводит свой член в его мокрую дырочку.       Альфа целует его в загривок и лопатки, между ними, ласкает грудь и гладит животик, когда омега кладёт свою ладонь поверх его руки, содрогаясь от того, как он близок к концу.       — Я люблю тебя, Гарри, я так сильно люблю тебя, — клянётся Луи, и они оба чувствуют, как его член пульсирует, постеренно выпуская сперму, и это, пожалуй, первый раз, когда Гарри видит его по-настоящему смущённым — это их первый раз без презерватива.       — Я люблю тебя, Луи… ты можешь кончить в меня, — кивая, шепчет омега, опуская ладонь на его бедро, — ты можешь.       Томлинсон обнимает его, сбито толкаясь в него и кончая, когда Гарри неожиданно чувствует сильную боль от укуса на своём плече. Луи, поддавшийся инстинктам, только зажимает ему рот, чтобы парень не закричал, ощущая, как его по щекам возлюбленного бегут горячие крупные слёзы, но лишь сильнее вонзается острыми зубами в кожу, пока не чувствует кисловато-солёный вкус крови во рту.       Стайлс не отбивается, вообще не двигается, только всхлипывает и плачет, пока альфа не отстраняется от него, вытирая губы от алых капель. Гарри плачет, пока не понимает, что именно Луи сделал. Луи сделал ему больно ненамеренно.       Луи поставил ему метку.       — Боже… — он, кажется, сам от себя не ожидал; он словно только что пришёл в себя после минутного помутнения. — Блять, Хаз… прости меня, прости меня, пожалуйста, я не думал… я не думал, что тебе будет больно… Чёрт…       — Н-нет, — всхлипывая, произносит Гарри и поворачивается к нему, обнимая. — Всё хорошо, Луи… всё х-хорошо, Лу. Я теперь только твой, я теперь всегда буду только твоим, всё в порядке…       — Блять, — ругается Томлинсон, видя, как его омеге больно от того, что простынь касается раны, и отстраняясь, чтобы быстро одеться и выйти из комнаты.       Он возвращается к растерянному парню лишь через несколько минут с аптечкой и стаканом воды, веля Гарри сесть. Закрыв дверь и включив свет, Луи садится на кровать за спиной у возлюбленного, чтобы обработать метку, и ругает себя за свою животную сущность, пока Стайлс искренне не понимает, почему именно он это делает — потому, что не рад или потому, что причинил ему боль.       Закончив обрабатывать плечо Гарри, Луи собирается наклеить на метку пластырь, но омега тут же останавливает его, повернувшись.       — Нет, не нужно… Лу, это твоя метка, я не собираюсь прятать её. Если её заклеить, она заживёт и станет шрамом, а я не хочу этого.       — Я не должен был делать этого без твоего согласия, это неправильно. Это отвратительно, Гарри, ты должен был получить мою метку иначе. При ёбанных свечах и розах, а не вот так…       — Луи…       — Я отведу тебя в душ. Помоюсь после тебя.