«Является ли смерть последним сном? Нет, это последнее и окончательное пробуждение» — сэр Вальтер Скотт.
***
Смотрю влево, когда еду по заснеженной дороге. Я стал на десять лет старше и, наконец, возвращаюсь в свой старый родной город Южный Парк, штат Колорадо. С тех пор как мои родители впервые переехали в Сан-Франциско, они не оглядывались назад. Увидев вдалеке пару детей, катающихся на санках, я вспомнил похожую ситуацию со Стэном из нашего детства. Несмотря на то, что мы были лучшими друзьями с детского сада, контакт между нами прервался после моего переезда из Южного Парка. Вначале мы звонили и переписывались по электронной почте, и Стэну даже удалось провести неделю с нами в Калифорнии. Но с течением времени, по мере того как мы взрослели, наше общение становилось все труднее поддерживать. Это было особенно заметно после повышения моего отца и нашего переезда в другой район Сан-Франциско. Наша крепкая детская дружба не смогла пережить и года расстояния. Теперь я вернулся, но не по той причине, по которой хотел бы. То, что окончательно убедило меня вернуться в этот маленький горный городок, не было простой идеей увидеть старых друзей, как это должно было быть. Вместо этого — похороны. Кенни наконец-то проиграл свою мучительную битву с Богом и не вернулся после своей последней смерти. Я не жду похорон с нетерпением, и не по очевидным причинам. Представьте себе мое удивление, когда я писал эссе в своей комнате в общежитии в Стэнфорде, когда мне позвонил голос, который я едва узнал. Это был голос из прошлого, более старый и гораздо более сердитый. Как Стэн узнал мой номер, я не спрашивал. Я просто согласился приехать на похороны, когда услышал новости, и уладил несколько дел на своей стороне, прежде чем на следующий день отправиться в Южный Парк. По мере приближения к городу я подсознательно поглаживаю свои прямые и значительно более темные рыжие волосы, играю с одной из двух сережек и поправляю темные солнцезащитные очки. Я не обращаю внимания на блеск моей поцелованной солнцем кожи по сравнению с белым снегом. Сказать, что я выглядел по-другому, значит преуменьшить. Калифорния выпрямила и затемнила мои волосы, и дала мне постоянный загар, о котором я не мог мечтать. Я знаю, что выгляжу по-другому. Я делаю глубокий вдох, когда вижу вывеску с надписью «Южный Парк». Я здесь, дома… нет, не совсем. Калифорния теперь для меня дом. Я опускаю взгляд на цифровые часы на радио. У меня есть еще добрый час, чтобы быть в церкви на похоронах, а зная этот город, все, наверное, уже собрались в чьем-то доме, обсуждая, как жаль, что Кенни умер. Я решаю не искать этот дом. Я не хочу пока разговаривать со своими старыми друзьями и соседями. Вместо этого я решаю перекусить, чтобы скоротать время. Я иду по главной улице центра Южного Парка в поисках какого-нибудь интересного места. Город выглядит совершенно также. Крупные торговые сети так и не смогли захватить этот город, и все, что осталось, — это местные заведения. Тем не менее, я останавливаю машину перед рестораном, который не помню с детства, под названием «Вишневый поцелуй». Звучит немного фруктово, но выглядит достаточно хорошо, поэтому я паркуюсь и выхожу. Я вдыхаю горный воздух и осматриваюсь. Пока что я никого не узнаю. Зайдя в маленький ресторанчик, я сразу же решаю, что он мне нравится. Здесь предлагают супы, салаты и сэндвичи — еду, которую предпочитает мое новое тело с западного побережья. Ресторан не переполнен, но в нем довольно много людей, которые разговаривают и едят. Никто не одет в черное — хороший знак. Подойдя к стойке и изучая меню, я осознаю, что на меня смотрят все люди в ресторане. Я вздыхаю в легком раздражении. Неужели все должны откровенно пялиться? Я быстро вспоминаю кое-что. В ресторане города, где полно людей и где обычный дресс-код — футболка и джинсы, я в своей модной яркой одежде торчу как бельмо на глазу. Когда я оглядываюсь на людей, я слышу глубокий голос. — Что вам предложить? — спрашивает он. — Да, я буду… — я останавливаюсь, когда поворачиваюсь, чтобы посмотреть на человека, принимающего мой заказ. — Шеф? — бормочу я, вопросительно глядя на слегка постаревшего, но все еще пухлого мужчину, которого я знал в прошлом. — Будете меня? — он поднимает брови. — Извините, вы можете заказать только то, что есть в меню. Он не узнает меня. Хотя я предполагал, что большая часть людей может меня не узнать, я надеялся, что узнают те, кто хорошо знал меня в детстве. Похоже, я ошибся. — Нет, извините, мне только индейку с ветчиной, «Цезарь» и большую бутылку воды, — отвечаю я. Он набирает что-то на компьютере, и я протягиваю свою карточку. — Дебетовая или кредитная? — спрашивает он автоматически, и я говорю ему, какой вариант оплаты мне больше нравится. Я наблюдаю, как он смотрит на мою карту, а затем с любопытством возвращается ко мне. — Калифорния? — спрашивает он, проводя моей картой по компьютеру, а затем возвращая ее мне. — Что такой парень, как ты, делает здесь, в этом маленьком городке? — Дела, — пробормотал я. Не знаю, почему я не хочу говорить Шефу, кто я такой. Я думал, что он хотя бы взглянет на мое имя на дебетовой карте, но я не удивлен, что его внимание в первую очередь привлекло изображение солнечного фона Золотых ворот на карте. — У тебя здесь дела? — он выглядит неуверенно, протягивая мне листок бумаги для подписи. Я нацарапываю на листке свою неразборчивую подпись и отдаю его обратно. Он отдает мне мою копию квитанции и продолжает с любопытством смотреть на меня. Я ничего не отвечаю на его вопрос. — Знаешь, парень, ты выглядишь немного знакомым, — говорит Шеф, наклоняя голову набок и хмурясь. — Мы где-то встречались? Решив дать ему передышку, я поднимаю солнцезащитные очки над головой и позволяю им лечь на голову. Глаза Шефа расширяются, когда он смотрит на меня. — Кайл… Кайл Брофловски? Я озорно ухмыляюсь и киваю. Шеф смеется про себя и обходит стойку, чтобы крепко обнять меня. Затем он притягивает меня обратно, чтобы осмотреть. — Кайл, ты выглядишь и звучишь совершенно по-другому. — Да, — говорю я. — Как ты там, все еще в Сан-Франциско? — Мои родители да, я учусь в Стэнфорде. — Ты учишься в Стэнфорде? — спрашивает Шеф, и я киваю. — Молодец, Кайл. Не то чтобы я был удивлен, ты всегда был немного умнее других детей. Я ничего не говорю о своих старых друзьях, но вместо этого перевожу разговор на Шефа. — Ты теперь здесь работаешь? — Не просто работаю, а владею, — с гордостью говорит Шеф. Я ухмыляюсь, радуясь за единственного взрослого, которому я когда-либо доверял. — Я должен был догадаться, ну типа «Вишневый поцелуй»? — я смеюсь, как и Шеф, но он быстро останавливается. — Что случилось? — спрашиваю я. Он хмурится, прежде чем ответить. — О, Кайл. Не знаю, слышал ли ты, но Кенни умер. На этот раз навсегда. Его похороны сегодня. Моя собственная улыбка исчезает. — Я знаю. Вот почему я вернулся, вот по какому делу я здесь. Стэн позвонил мне. Он выглядит удивленным. — Вы со Стэном все еще друзья? Правда? Нет, друзья остаются на связи, поэтому я качаю головой. — Я так не думал. Вообще-то я скоро закрываюсь, чтобы самому отправиться в церковь. Почему бы мне не вытолкать всех, приготовить тебе еду, и мы могли бы пойти вместе? Звучит идеально, я немного опасаюсь приходить туда один, но качаю головой. Хотя было бы неплохо появиться вместе с Шефом, у меня слишком много забот, чтобы беспокоиться о компании и пытаться поддерживать разговор. — Думаю, я лучше пойду один, — говорю я ему. Он медленно кивает, изучая меня в течение долгого времени. — Ну тогда, — он обходит стойку. — Присаживайся куда угодно, а я принесу тебе обед. — Спасибо, — я дарю ему натянутую улыбку и сажусь в дальнем углу, подальше от всех остальных. Я никогда не думал, что буду чувствовать себя чужаком в Южном Парке, но это так, и все остальные в ресторане тоже это знают. В конце концов, подходит Шеф, отдает мое блюдо и, вместо того чтобы вернуться к работе, садится напротив меня. Поколебавшись после того, как я откусил от своего сэндвича, я вынужден спросить его… — Ну… как все? Шеф немного откидывается назад и обдумывает вопрос. — Когда ты говоришь «все», ты имеешь в виду всех или Стэна? — мои глаза метнулись в сторону и к окну, но потом снова взгляд упал на Шефа. — Наверное, я имею в виду Стэна. — У Стэна все хорошо. Он учится в колледже Южного Парка и живет в центре города. Я уставился на Шефа. — И это все? — спрашиваю я после того, как между нами воцарилось молчание. — Я думаю, тебе стоит спросить у самого Стэна, как у него дела. Вы двое были неразлучны, когда были маленькими. — Но это было почти одиннадцать лет назад. — Мне жаль, Кайл, но это не мои новости. — Новости, что за новости? — …Ах, черт возьми, теперь надо говорить. Кайл, Стэн женится. — Женится? Он не может жениться, ему 19 лет! — Шеф пожимает плечами, а я продолжаю. — На ком он женится, на Венди? — Венди? О нет, — покачал головой Шеф, — тебя слишком долго не было, Кайл. Венди и ее родители переехали из Южного Парка пять лет назад. Видимо, они просто устали от глупостей. В любом случае, Биби была очень расстроена всем этим; в конце концов, они были лучшими подругами. Стэн был рядом, чтобы утешить ее, и не успел никто опомниться, как они обручились. — Господи Иисусе… — шепчу я, глядя на свой салат. — Кстати говоря, нам обоим лучше поскорее отправиться в церковь. — Д-да, эм, могу я переодеться в туалете? Я не одет для похорон, — спрашиваю я, жестом показывая на свою яркую одежду. — Конечно, иди. Туалет находится в узком коридоре слева. Выбросив мусор, я направляюсь к двери и иду к своей машине, чтобы достать из багажника черный костюм. — О, и Кайл? Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть назад. — Да? — Рад видеть тебя снова здесь. Несмотря ни на что, я улыбаюсь. — Спасибо, Шеф. Припарковав машину на стоянке, я выключаю зажигание и смотрю. Я не помню, чтобы большое белое здание церкви выглядело так угрожающе, когда я был моложе. Наконец я выхожу из машины и останавливаюсь перед двойными дверями, пытаясь сделать первые шаги, чтобы войти. Я делаю небольшой неуверенный шаг правой ногой, но твердо ставлю ее на прежнее место. Проклятье. Не глядя на часы, я понимаю, что опаздываю, очень опаздываю. Опаздываю на похороны. Независимо от ситуации, никогда нельзя опаздывать на похороны, а сейчас я опоздал. Теперь я должен войти в церковь, надеясь, что никто не заметит меня, когда я займу маленькое место в задней части. Люди, конечно, заметят. В тишине похорон, пока священник говорит, все напряженно слушают, так напряженно, что слышен каждый звук. В такой тишине открывание двери быстро разносится эхом по комнате, и люди поворачивают головы. Они повернутся и увидят меня, некоторые автоматически повернутся назад, возможно, пробормочут оскорбление в мой адрес, человека, опоздавшего на похороны. Но несколько глаз задержатся, потому что эти несколько узнают меня. Я не могу не задаться вопросом, заметил ли Стэн, что я еще не приехал, но потом укоряю себя за эти мысли. Наверное, Стэн думает не обо мне, а о проповеди, где ему и следует быть. Интересно, рядом ли с ним Биби? Интересно, вернулась ли Венди на похороны? Кенни был ей безразличен, но, возможно, она чувствовала себя обязанной вернуться. Интересно, увидит ли она Стэна и Биби, сидящих вместе, и задастся вопросом, почему они здесь… Но, может быть, она уже знает, может быть, они с Биби поддерживали контакт, как не смогли сделать мы со Стэном. Она может уже знать все о свадьбе, она может быть на ней подружкой невесты Биби… Сосредоточься на похоронах, Кайл, говорю я себе. На похоронах. Это странно, потому что, хотя я не видел парня много лет, я все еще хорошо помню Кенни. О многих моих друзьях из начальной школы у меня нечеткие воспоминания. Я их почти не помню, и, честно говоря, Кенни должен быть одним из них, потому что он так часто был на заднем плане. Но это не так, все мои воспоминания с ним, как и со Стэном, это те, которые я могу четко представить. Такие, как его извращения, я никогда этого не забуду. И, конечно, оранжевая парка, он носил ее каждый день. Но больше всего меня ранит то, что я не могу вспомнить его конкретные черты лица. Он был светлым блондином или темным? Я не могу вспомнить. Какого цвета были его глаза? Голубые, нет, может быть, зеленые. Я хочу вспомнить все до того, как мне придется увидеть его бледное тело в гробу. Я даже не знаю, как он выглядит сейчас. Я могу оказаться перед телом совершенно незнакомого человека. Мысль о прощании с телом, которое я не узнаю… вот почему я опоздал. Я слишком много размышлял по дороге сюда, и вдруг, когда я ехал, все происходящее показалось мне смешным, и мне пришлось остановиться, чтобы посмеяться. Чтобы посмеяться над абсурдностью моего возвращения. Я все думал, что я здесь делаю? Мне здесь не место, потому что я больше не знаю никого из этих людей. Я все думал, а другие люди так бы поступили? Пришли бы они на похороны друга, которого не видели и с которым не разговаривали более десяти лет? Или я просто сошел с ума, и стресс в универе доконал меня? Может быть, это был способ моего подсознания сказать мне, что нужно сделать перерыв, поехать в отпуск? Но что это за извращенное подсознание, которое считает, что пойти на похороны — это отпуск? Слишком много мыслей. А теперь я снова думаю. Ну и хрен с ним. Я игнорирую тягу в животе и иду к дверям. Я отступаю назад, когда они открываются и из них выходит огромный рой людей. Я отпрыгиваю в сторону, чтобы не мешать им. Я вижу все черное и все затянувшиеся слезы, слышу бормотание о проповеди и о Кенни. И я кое-что понимаю: я, блядь, пропустил всю службу.