Да, существо, танцуй со мной
как танцуют звезды
и самые первые хаотичные боги
Лавкрафта.
Что монстры для мелких и жалких,
и что прекрасны,
Господи, как прекрасны
в расплеске
вселенных твоих.
«Сцены семейной жизни».
К обучению Усоппа дамы подошли с особым рвением. Сказывалось воодушевление, охватившее замок после известия о скором прибытии музыканта. В день возвращения Робин ворон принëс письмо с той же вестью, но уже от самого Брука. С того момента все оживились: подшивали и изменяли наряды, с энтузиазмом обсуждали предстоящий вечер, репетировали танцы. Виви отложила праздничный жилет глубокого винного цвета, который вызвалась подправить под фигуру Усоппа — требовалось перешить пуговицы, и с улыбкой посмотрела на Нами, которая битый час пыталась вложить в голову юноши вальсовые фигуры. — Нет, нет и ещë раз нет! — всплеснув руками, воскликнула женщина. — Ты же должен вести, а не я. Усопп смущëнно потупил взгляд, не решаясь противоречить Нами. По его мнению, она сама не позволяла ему взять инициативу в свои руки. Да и не чувствовал он себя хоть сколько-нибудь уверенным в своих движениях. Тело казалось непослушным, деревянным и нелепо шевелящимся, а танец и вовсе был лишь убогой пародией. Ко всему стоило прибавить донельзя краткий срок обучения, ведь прошло менее недели с момента, когда Нами в первый раз позвала его в танцевальную залу. — Может быть, Усоппу нужен наглядный пример? — подала голос Виви. И хотя вслух она не произнесла, что Усопп вряд ли хоть когда-то видел вальс со стороны, поскольку до того момента они то вспоминали другие танцы, то лишь отдельные фигуры, Нами еë прекрасно поняла и кивнула. Нефертари воткнула иглу в подушечку-игольницу, переложила жилет на соседнее кресло и элегантно встала, расправляя платье. Усопп тут же отошëл от рыжеволосой женщины, освобождая площадку, а Виви, неслышно ступая, прошла к Нами и вложила ладонь в еë. Дамы закружились по залу, и хотя музыки не было, казалось, что она играла в их головах, звучала в их изящных движениях, шорохе юбок и улыбках, которыми девушки одаривали друг друга. Хоть Усопп и правда никогда раньше не видел настоящего вальса, а не пьяной фарсовой пародии из кабаков, вдруг подумал, что и Нами, и Виви не просто повторяли вышколенные многолетним опытом фигуры. Они по-настоящему танцевали друг с другом и, зная о глубине их отношений, Усопп вдруг чрезвычайно смутился. Дамы, как и прежде, при нëм не переступали через грань приличия. Однако он чувствовал, что смотрит на нечто откровенное. Что-то слишком интимное. Девушки же, казалось, совсем забыли об его существовании, двигаясь под немую музыку. Это было по-настоящему красиво и завораживающе, и Усопп не знал, как ему поступить. С одной стороны, от них было не отвести глаз, да и танцевали они не просто так, а для него. А с другой — ощущение, что ему нельзя смотреть, становилось с каждым мгновением всë невыносимее. От мук выбора Усоппа спасла, как ни странно, Шарлотта. Она приходила вместе со всеми, иногда повторяя танцы с кем-то из подруг, но никогда не вызывалась помогать Усоппу. Чаще Пудинг просто читала или вышивала, сидя рядом с Робин, которая от танцев и вовсе воздерживалась, но с интересом наблюдала или давала советы. — Не стой как вкопанный! — сурово произнесла Шарлотта, когда Усопп замер и не принял еë руки. — Танцевать-то собираешься? — Конечно, извините, — пробормотал юноша и, приобняв девушку за талию, сделал робкий первый шаг. Танцевать с Пудинг оказалось гораздо легче. Будучи в паре с Виви ведущей была Нами, а потому и с Усоппом та неосознанно делала так же, что вовсе не помогало им. Слегка вздыхая, когда Усопп путался в ногах и наступал ей на туфли, Шарлотта легко подстраивалась под его движения и позволяла вести. Спустя несколько кругов по уже освобождённому паркету, Усопп, наконец, почувствовал, что его вальс всё больше похож на настоящий танец, а Пудинг, ощутив настрой юноши, тоже задвигалась свободнее и непринужденнее. Когда они остановились, неловко расцепляя объятия, кто-то одобрительно захлопал. — Это было чудесно, Усопп, — заметила Робин. А Виви, похлопав, хихикнула, мол, никто, кроме неё не способен танцевать под напором Нами. — Чего встал? — раздражённо пробормотала Шарлотта, откидывая пряди волос с лица. Юноша подметил, что её дыхание ничуть не сбилось, и щёки нисколько не покраснели после активных танцев. — Думаешь, этого достаточно? Нами же, убедившись, что Усопп в надёжных руках, вскоре покинула залу под руку с Нефертари. Примерно через три четверти часа Робин закрыла книгу и, попросив не забывать про ужин, направилась в библиотеку, оставляя Шарлотту дрессировать Усоппа дальше. То, что это именно дрессировка, призванная отточить каждое движение до идеала, Усопп понял довольно скоро и успел несколько раз пожалеть о своей неспособности подстроиться под Нами. — Ещё раз! Замри! — Пудинг подошла, ткнула носком в ступню юноши, призывая немного развернуть её. Усопп, всегда считавший себя физически выносливым человеком — работа в поле всё-таки никогда не была чем-то лёгким — чувствовал, как на третий час танцев с Шарлоттой ноют мышцы, о которых он даже не знал. А ведь сверх того он занимался с Нами, да и последние два месяца его активность была ограничена из-за образа жизни в замке. — Милая, пожалей Усоппа, — раздался спасительный голос, и Усопп позволил себе выйти из неудобной позы, не дожидаясь разрешения Шарлотты. Винсмок подошёл к ним ближе, с нежной улыбкой протянул Усоппу белоснежный платок и обратился к девушке. А Усопп, вдруг совершенно смутившийся, взял платок за самый кончик и сделал шаг назад, ощущая себя слишком вспотевшим, грязным. Накрахмаленная ткань жгла руку, намекая, что графским платком утираться — высшая степень наглости. Рубаха липла к влажной спине, а Усопп сделал ещё пару шагов, беспокоясь о том, как дурно он, небось, пахнет. Особенно рядом с вечно благоухающим Санджи. Однако взгляд блондина, быстро брошенный из-под светлых ресниц, вовсе не был похож на отвращение или брезгливость. — Милая, это ведь не придворный бал. Не переусердствуй, прошу тебя. Мой Усопп не скакун, чтобы его так гоняли. Пудинг издала странный звук, похожий на смешок, который пытались сдержать, но тот всё равно прорвался сквозь сжимаемые губы. Винсмок, понимая причину, продолжил говорить, не дав девушке высказаться. — Однако я воистину счастлив, что наш Усопп так сильно старается ради нас. А теперь прошу на ужин, который остывает без вас. Усопп, так и не посмев прикоснуться к мокрому лбу платком, склонил голову. — Благодарю, господин, но я должен переодеться. Обещаю присоединиться к вам через несколько минут. — Это необязательно. Ты замечательно… — Санджи запнулся и запустил руку в волосы. — Хорошо, не задерживайся. Мы будем ждать. — Ты хотел сказать, что он замечательно пахнет? — проронила Пудинг, стоило юноше, ещё раз склонившись, выскользнуть за дверь и тихо прикрыть её за собой. — Хорошо, что мы с тобой так и не обручились. Я бы не выдержала, что мой муж настолько сильно увлёкся простолюдином. — Пудинг, милая, — обречённо простонал Винсмок, придерживая для девушки дверь, ведущую к обеденной зале. Усопп же, оказавшись в слабо освещённом прохладном коридоре, не сдержался и поднёс платок к носу, стараясь не касаться им своей кожи. Слабый, сладковато-пряный аромат, стоило юноше глубоко вдохнуть, мгновенно приятно защекотал ноздри. Да, вне всяких сомнений, так пах и сам граф — розовой водой и чем-то похожим на те индийские специи, что привозила Робин. Если прикрыть глаза, можно представить, что Винсмок рядом: так близко, что его можно ощутить. Как в те моменты, когда Санджи подходил едва ли не вплотную, подчиняя некой невидимой воле, от которой у Усоппа практически подгибались ноги и мгновенно слабеющее тело раздирала приятная дрожь. Необычнее всего было то, что Усопп никогда не желал, чтобы это прекращалось. Ощущалось уж слишком сладостно. Юноша вздрогнул. — Да что я такое творю? — пробормотал он себе под нос, ускоряя шаг. Несмотря на обещание графу не слишком мучать Усоппа, Шарлотта всё-таки принялась серьёзно его обучать. Порой она забывалась, пытаясь добиться идеальных фигур без права на погрешность, но вовремя спохватывалась и искренне старалась не превращать танцы в дрессировку цирковой собачки. Усоппу иногда казалось, что девушка учит так, как натаскивали её, и никогда не возмущался. В любом случае он быстро и сам пристрастился, а его тело, привыкшее к подобным физическим нагрузкам, запоминало всё практически мгновенно. Усопп успевал заниматься и своими обычными делами. Кормил птиц и лошадей, постепенно привыкая к Солнышку, как и конь привыкал к нему. Помогал Чоппер с травами, а Робин в её большом цветнике. Бродил по заброшенным покоям и башням, порой находя в них интересные, но давно никем не пользуемые вещи. Не забывал он и про рисование. Несмотря на предложение Санджи использовать в качестве художественной мастерской свободную комнату в графском крыле замка, Усопп рисовал не только там. Большие холсты он всё ещё не трогал, боясь замарать их, но вот карандашных и акварельных набросков на бумаге у него набралась немаленькая стопка. Там были пейзажи, те, что юноша помнил, и те, что окружали их замок; натюрморты и люди. Иногда Усопп рисовал образы из головы — мать и отца, хоть почти и не помнил их лиц, а потому не мог понять, насколько они похожи. Зоро, чей образ всё ещё стоял у него перед глазами даже спустя столько времени. Эти рисунки всегда отзывались в сердце Усоппа раздирающей болью. Однажды он с изумлением заметил, как его слёзы капают на ещё недоделанный набросок друга и размывают только нанесённую зелёную пастель. Рисовал Усопп, конечно, дам и графа. Он никогда не просил позировать, зная, что ещё всего лишь учится. Но было приятно видеть, как они стараются меньше шевелиться, и даже шебутная Чоппер перестаёт возиться на месте, если замечают, что их зарисовывают. Поздними вечерами, когда все постепенно начинали готовиться к скорому отходу ко сну, он продолжал совершенствоваться в чтении и письме. Порой ему составляла компанию Робин. Всё едино библиотека была её любимым местом, но обыкновенно, кроме неё туда приходил и Санджи. Женщина нередко вскоре уходила, оставляя их наедине. Так произошло и в этот раз. Робин, снова заметив, как Винсмок не сводит взгляда с нахмуренного Усоппа, которому не давалось какое-то слово, глубоко вздохнула, закрыла книгу и встала. — Пожалуй, я тоже пойду готовиться ко сну. Доброй ночи, господин, Усопп. — Доброй ночи, госпожа Робин, — оторвавшись от романа, произнёс юноша почти одновременно с Санджи. — Приятных сновидений, милая Робин. Стоило двери бесшумно закрыться за женщиной Усопп вернул внимание к чтению. Смысл предложения-то он уловил, да вот только оставить дело таким образом было не в духе Усоппа. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение к плечам, до сих пор не привыкший к манере Винсмока перемещаться слишком быстро — всё же только что он сидел напротив. Санджи склонился над книгой, почти наваливаясь на спину Усоппа. — Возникли сложности, милый Усопп? — Да… — голос юноши прозвучал от неожиданности глухо и, прокашлявшись, Усопп повторился. — Да. Это слово. — Тут всё просто. Кошмар. Вот эта часть, — Винсмок подчеркнул кончиком заострённого ногтя первые несколько букв, а потом дотянулся до пера и вписал в записную книгу Усоппа, где тот отмечал непонятное или новое. — От старофранцузского слова «давить». А это… — Он сделал ещë несколько движений пером. — Призрак. А вместе получается эдакое приходящее по ночам привидение, которое любит нежно прислоняться к спящим. Усопп замер, с наслаждением слушая, как над его ухом перекатывается «р» на чужом языке. Восхищённо посмотрел на страницы, где рядом с его корявыми расплывающимися буквами вдруг расцвело изящество. Даже если оно значило что-то не столь прекрасное. — Понял? — отстраняясь, спросил Санджи и отошёл, чтобы видеть лицо собеседника. — Да. Ночное привидение, которое любит нежно прижиматься к людям. Кошмар, — с улыбкой произнёс Усопп, а Санджи вдруг рассмеялся, не прикрывая губ рукой, как делал это зачастую. — Мне кажется, это камень в… Усопп? Усопп смотрел не отрываясь, будто не способный отвести глаз, улыбка его медленно сползла, а выражение лица стало вдруг нечитаемо-сложным. Словно ошеломлённым, но вовсе не испуганным. — Усопп? — напряжённо переспросил Винсмок. — Что-то…? — Ваши клыки… Вы так очаровательны, — пробормотал юноша и дёрнулся, опешив от собственных слов. — Простите, господин! Простите, простите за такую дерзость. Я не знаю, что на меня нашло. Граф же не выглядел рассерженным. Скорее изумлëнным. — Я боялся, что ты, напротив, страшишься их. И меня, — тихо произнёс Санджи, присаживаясь на край стола. — Твоё сердце так стучит. Он протянул руку к лицу Усоппа, провёл кончиком ногтя по щеке, убрал за ухо тонкую прядку волос. — Кстати, говорят, ты делаешь успехи. Не хочу понапрасну хвалиться, но я мастер вальса, — преувеличенно легкомысленно сказал граф, прерывая мгновение. — Составишь компанию? Усопп слегка замедленно, словно не до конца отошедший от наваждения, принял ладонь Винсмока, ещё не совсем понимая, что тот хочет от него. Все дамы уже были в своих покоях, и вряд ли хоть одна захотела бы танцевать в предрассветный час, когда они отходят ко сну. Но Санджи, казалось, это ни капли не беспокоило. Он потянул безмолвного Усоппа за собой к выходу из библиотеки, сбежал по лестнице, не выпуская чужой руки, и раскрыл дверь. В тот же миг зал для приёмов озарился свечами под обескураженно-восхищённый вздох юноши. Такого он ещё не видел. Санджи, наконец, расцепил их ладони и встал напротив Усоппа. — Господин? А как же?.. Со мной? — Здесь, кажется, только мы, — заметил Винсмок и поклонился, ожидая того же и от Усоппа. Тот, помедлив, немного дёргано склонился и выпрямился. Они почти одновременно встали в одинаковые позиции. Санджи усмехнулся, а Усопп неловко опустил руки. — Давай, ведущим буду я? — предложил Санджи. — Вы хотите, чтобы я был в роли девушки? — уточнил Усопп. Он видел женские движения со стороны уже много раз и даже, возможно, смог бы худо-бедно повторить, но всё это казалось слишком неловким, странным и непонятным. С другой стороны, в танце есть две роли, иначе танца не получится. — Разумеется могу и я, но опыта у меня поболее. В любом случае, можем потом поменяться. Так каков твой ответ? — Винсмок снова поднял руки, и Усопп, глубоко вздохнув, шагнул вперëд, позволяя обхватить его талию. Они столкнулись ногами, сделав одновременно один и тот же шаг, и Усопп не упал лишь благодаря хватке Винсмока. После череды спотыканий и извинений, Усопп, уже чувствуя, что достаточно с него унижения и смущения, был готов прервать эту пытку, но и язык не поворачивался. Уверяя себя, что раз за разом он пытается подстроиться лишь потому, что это просьба графа, юноша сосредотачивал всë внимание на своих ногах. — Не думай так много. Я хороший партнёр, так что просто позволь мне вести тебя, — протянул Санджи. — И раз, два, три… «Не думать?» Возможно ли думать меньше в такой ситуации? Не веря в это, абсолютно уверенный в том, что снова опростоволосится, Усопп всё же зажмурился, сконцентрировался на счëте, на том, как рука лежит на его талии, на ощущении чужого тела, и сделал верный шаг. Не раскрывая глаз первые минуты, он слышал по голосу как граф улыбается, и это ободряло, вселяло уверенность. Вскоре Усопп решился посмотреть на Санджи и наткнулся на странно-жгучий взгляд, подобный тому, что сбил с толку юношу в первый день, и смущал ещё не раз. В уголках бледных губ едва угадывалась улыбка, а Усопп даже не заметил, как Винсмок перестал считать вслух. Но ритм, казалось, остался в их движениях. И хотя в замке стояла тишина, Усопп мог бы поклясться, что слышал мелодию так явно, будто придворный ансамбль находился в нескольких туазах от них. И необъяснимая убеждëнность, что граф слышит ту же композицию, судя по тому, как идеально каждый шаг его попадал в ритм, странным образом успокаивала. Зазвучала ли мелодия в их головах, была ли она эхом балов, что когда-то проводились в этом зале, или звук шагов и движений в то мгновение слышался им музыкой, но Усопп понял, что значит по-настоящему танцевать. Санджи, чувствуя, как его партнёр взволнованно распалился, сам ускорился, закружил Усоппа всё активнее. Шаги его становились шире и пружинистее. Усопп, не смея и не желая отвести взгляда от лица графа, краем глаза заметил, будто огни свечей сливались в одно целое, затапливая всё светом. На самом же деле даже все люстры зала не могли бы так ярко светить и потому Усоппу казалось, что всё вокруг пылало, горело каким-то дьявольским огнём: тяжёлые парчовые шторы, гобелены и картины, и даже они сами. Языки пламени лизали им ноги, но не обжигали, и холодная изящная ладонь графа, так безупречно лежавшая в его грубоватой, мозолистой, ощущалась почти раскалённой. Как и взгляд — отражая огни, сапфирные глаза вдруг мерцали рубинами, а всегда белые острые скулы в неверном свете свечей словно приобрели тёплый, почти розовый оттенок. Музыка ускорялась с каждым оборотом по залу, но даже разогнавшись до той степени, что было невозможно разобрать мелодии, отчего-то не казалась какофонией. А на стенах от них расползались причудливые тени. Искажённые быстрыми движениями и дрожащим огнём, они слабо напоминали людей. Это уже давно не было бальным изящным танцем. Даже на распутную версию крестьянского вальса слабо походило. Слишком уж они были близко друг к другу, слишком неистово и быстро Санджи кружил Усоппа по паркету. Настолько, что тот не был уверен, танцует ли он сам, поспевают ли его ноги, или его разгорячëнное безвольное тело полностью оказалось во власти Винсмока. Слишком опьяняющим казался воздух, слишком жадно и пламенно смотрел граф, будоражуще прижимая юношу к себе, и слишком вожделенно тот обвивал рукой шею Винсмока. Они остановились, стоило закончиться не звучавшей композиции, но словно прикипевшие друг к другу свечи, горевшие слишком близко, не разорвали скреплённых застывшим воском объятий. Санджи прижался щекой к виску Усоппа, по-кошачьи потеревшись о него, а его рука с талии скользнула выше. Необъяснимый узел в животе Усоппа затягивался всё туже, давя на грудь, и одновременно вызывал тревогу и сладкое предчувствие. Поддаваясь какому-то внутреннему велению, Усопп робко провёл подрагивающими пальцами по шее к затылку, запустил их в светлые, слегка растрепавшиеся волосы, и Винсмок странно дрогнул под его руками, затрепетал всем телом. И от такой реакции Усопп почувствовал себя окончательно захмелевшим. — Я так сильно желаю совершить страшную ошибку, Усопп, — хрипло пробормотал Санджи каким-то ломаным голосом, почти касаясь губами его уха, и снова посмотрел Усоппу в глаза. И озарение, пугающее, но ясное, словно день, обрушилось на голову Усоппа, прогоняя эту хмельную, будоражущую негу. Он знал этот взгляд, слишком хорошо знал. И он мог бы и дальше считать его особенностью графа, да вот только впервые он увидел такой взор вовсе не у Винсмока. Прошло время, сменилось место, и это уже не душный кабак с пьяными, спящими по углам мужиками и сонно пиликающим бродячим музыкантом на расстроенной скрипке. И теперь в объятиях его держит совсем другой человек. Но в то же время будто ничего вовсе и не изменилось. Будто какое-то проклятие, нависшее над Усоппом. И тело само сделало шаг назад — ещё до того, как Усопп успел подумать над смыслом, который Санджи вложил в свои слова. Свечи, ломаясь, с хрустом разделились. Винсмок мгновенно расцепил руки, выпуская юношу из замка объятий. «Что я делаю?» Чувства, названия которым Усопп не мог дать, поскольку то была совершенно отчаянная, безнадёжная смесь из того, что он держал в себе столько времени, затопили его с головой. Лишь малая часть их, порой прорывающаяся наружу в моменты слабости, причиняла Усоппу слишком много страданий. Но что если они, наконец, достигли точки кипения? Желание сорваться с места и закрыться от всего мира он давил лишь потому, что не мог уйти, пока господин его не отпустит. Но тот, увидев, как лицо юноши исказилось от боли, постарался ободряюще улыбнуться. — Благодарю, что составил компанию. Добрых снов, Усопп. Усопп склонил голову и спешно покинул залу. Чем он занимается, пока единственный человек, которого он любил как брата и даже сильнее, поскольку связь между ними не представлялось возможным описать словами, такой глубокой она была, возможно, давно мёртв. Эта связь не давала ему сломаться, заставляла верить, что Зоро жив, заставляла слышать биение его сердца, даже если порой оно становилось совсем слабым. Но теперь вдруг страшная, возможно, неуместная мысль пронзила грудь раскалённым копьём. Мёртв, потому что некому было прикрыть его спину, потому что он ушёл сражаться в одиночку, а трусливый, слабый Усопп не нашёл в себе сил, чтобы пойти следом. Омерзительнее всего было от уверенности, что он недостаточно сильно жалеет об этом. Потому что тогда никогда не встретил бы Санджи. И это разрывало ему сердце. Боль, нестерпимая настолько, что казалась реальной, вырывала каждую кость из тела, била по рёбрам и по венам лилась расплавленным железом. Тем самым, из которого Зоро когда-то ковал мечи. Усопп рухнул на пол в покоях, разбивая колени, не чувствуя ни боли от этого, ни горячих слёз, текущих по щекам. Он, конечно, не знал, как граф, вслушиваясь в его сбивчивую, прерываемую рыданиями, молитву, ломал кресло и разгорался нечеловеческой, абсолютно кровожадной ненавистью к человеку, о чьём здравии так горячо просил Усопп целый час. В конце концов, утомлённый слезами и попытками разобраться в себе, Усопп добрался до кровати и уснул. Той ночью ему снился Зоро.