Свечи в окне старинной башни

Ты не слушай, что дождь обо мне тебе шепчет обманчивый, и не верь будто гром знает что-то про нас неприличное. Он лишь — отзвук грозы уходящей лениво и вкрадчиво, а гроза за окном — просто старая дева двуличная. Ты не верь облакам, в вышине пролетающим с севера, не смотри за окно на пугающий блеск электричества. Ты не верь в темноте аромату душистого клевера, ты почувствуй меня в обжигающий миг одиночества. «В Петербурге гроза».

      Когда это было необходимо, даже Санджи Винсмок умел держать себя в руках. На утро, когда Усопп, проспав дольше обычного, выбрался на кухню, мающийся от головной боли и с припухшими от слëз веками, но отчего-то в приподнятом настроении, и без того успешно сдерживаемое бешенство Санджи вовсе практически подутихло. Теперь от него оставались лишь подрагивающие крылья носа да слишком резкий стук ножа о разделочную доску. Усопп же этого, казалось, вовсе не замечал. Он улыбнулся, потянувшись, и пожелал доброго утра. — И тебе доброго утра, — пробормотал Винсмок и удивился своему голосу. Ответ, вопреки желанию произнести его холодно, прозвучал мягко. Совсем как обычно.       Пока Усопп, вызвавшийся помочь, нарезал овощи, Санджи поглядывал на него, не переставая помешивать кашу. Как он и догадывался, злиться, когда юноша рядом, не получалось, как бы не хотелось. Впрочем, он и не был хоть в чëм-то виноват. А жажду крови одного простолюдина, так занимавшего думы Усоппа, Винсмок хоть отчасти, да утолил. Всего лишь ценой пары кресел, одного гобелена, трубки и нескольких рисунков из мастерской Усоппа. За последнее ему было крайне совестно, но сделанного уже не воротишь, так что Санджи оставалось надеяться, художник не заметит пропажи нескольких листов. — Ты сегодня плохо спал, Усопп? — наконец подал голос граф, в очередной раз бросив взгляд на юношу.       Тот словно на мгновение задумался и отрицательно покачал головой. — Нет, благодарю, господин. Спал замечательно, всего лишь долго не мог уснуть. Много думал о своей жизни, если честно. — Надумал что-нибудь интересное?       Усопп несколько мгновений не отвечал, методично нарезая томат. Для Санджи они длились слишком долго, однако он терпеливо ждал, пока его собеседник соберëтся хоть что-нибудь сказать. — Я думал об ошибках. И подумал, что это не нам судить — что есть ошибка. Я хочу сказать… Ничего не происходит просто так и даже то, что нам кажется ошибкой, на деле… Предопределено свыше, а в божьих планах попросту не может быть ошибок, не так ли? — Усопп замолчал, но Санджи продолжал ждать. Ему казалось, что эта мысль обращена лично к нему, но вместе с тем, будто это было совершенно не так. Как он и думал, Усопп вскоре снова заговорил. — Есть кое-что о чëм я до сих пор жалею. Чувствую вину, чувствую себя предателем, и мне кажется, что я совершил ошибку. Однако… Если подумать, то я не виноват. А ещë без этой ошибки я бы не встретил Вас. Всех вас. Значит, это и не ошибка вовсе… Ладно, чего уж зря пустословить. Простите за эти бессвязные размышления.       Усопп слегка улыбнулся, складывая нарезанные овощи на большое блюдо, и отвернулся, чтобы проверить хлеб в печи. Санджи потянулся к его плечу, но в последний миг сжал руку в кулак. — Это вовсе не бессвязные размышления. Благодарю, что поделился этим со мной. Хоть я и считаю, что мы сами строим свою жизнь, уверен, ты в чëм-то прав. То, что сейчас может показаться неправильным, в итоге обязательно куда-то нас приведëт. Как говорит моя тëтушка: «Не ошибка, а ступенька».       Они вместе вынесли завтрак в гостиную, где уже сидела возле камина Чоппер с небольшим сундучком и тряпичной куклой. — Милая, позови, пожалуйста, леди к столу. — Хорошо! — девочка убрала иголку обратно в сундучок, закрыла его и вприпрыжку убежала.       К этому разговору ни Усопп, ни Санджи больше не возвращались. Усопп и сам не знал, почему утром спокойствие поселилось у него в груди. Было ли оно результатом выплеснутых эмоций, погружения внутрь себя, сна, содержания которого он почти не запомнил — неизвестно. Но он не солгал графу: мысль, озарившая его после пробуждения, звучала из самого сердца. Усопп ничего не хотел бы менять в своëм прошлом, потому что жизнь с этими людьми стала одним из лучших событий за все девятнадцать лет. И он был прав, говоря о своей невиновности, хоть ему и предстоит в это поверить самому. Зоро, так искренне заботящийся об Усоппе, никогда не позволил бы себе подвергать того опасности. Он скорее остался бы в деревне или ушëл тайно, но не взял друга с собой. Санджи же деликатно обходил любые острые углы в их разговорах, чувствуя, что Усопп сказал всë, к чему был готов. Как бы Винсмок не пылал яростью к тому, кого невозможно изгнать из чужой головы, он не был дураком. Не было нужды травить отношения беспочвенной ревностью к тому, кого здесь даже нет. Не нужно быть и ясновидящим, чтобы понимать Усоппа. И Санджи понимал, а потому продолжал вести себя как прежде. И жизнь в замке продолжалась.       До вечера танцев оставалось всего шесть дней, и подготовка ни на миг не прекращалась. Виви с Пудинг закончили жилет Усоппа. Вторая девушка, опять неожиданно для юноши, решила украсить его вышивкой в местах, где, по еë мнению, узоров не хватало. Помимо того, Шарлотта не переставала тренировать Усоппа, будучи всë ещë недовольной его движениями. И даже Робин и сам граф появлялись в танцевальной зале уже не только ради интереса, а чтобы вспомнить движения. Усопп с замиранием сердца смотрел, как по-королевски Робин и Санджи танцуют полонез. Поистине завораживающее зрелище.       А когда до приезда Брука оставалось лишь три дня, разразилась гроза. Дождь застал Усоппа и Чоппер неподалëку от замка, и, малость промокнув, они забежали внутрь, жалея остальных дам, которые прогуливались по лесу. Санджи налил им горячего чаю. Чоппер высыпала на холщовую ткань возле камина собранные ягоды и принесла сундучок с нитками и иглами, а сама села на шкуру, вытягивая ноги к огню. Недолго думая, Усопп подсел к ней, взял вторую иголку и начал насаживать ягоды на нитку. Вскоре к ним присоединился и Винсмок.       И пока Чоппер бессвязно рассказывала о полезных свойствах собранных плодов, а Санджи важно кивал головой, будто что-то понимал, Усопп, пытаясь вслушиваться в монолог девочки, думал о чëм-то отвлечëнном. По правде говоря, ни о чëм конкретном. В голове скорее было совершенно пусто. Руки механически делали свою работу. Потрескивал огонь, щебетала Пташка, улыбался Санджи, протыкая очередную ягоду. Если бы Усоппа попросили описать это мгновение одним-единственным словом, он бы сказал «уют». Отвлекаясь на мысль, отозвавшуюся в груди теплом, Усопп отрезал перочинным ножиком новую нить, но лезвие соскользнуло, рассекая кожу на большом пальце.       Все трое вздрогнули. Юноша, ойкнув от боли, зажал небольшую, но глубокую ранку, стараясь остановить кровь. Чоппер зашарила ручками по большим карманам на переднике, чтобы найти платок, а Санджи, моргнув, аккуратно взял Усоппа за руку. Усопп сжался, но не сделал попытки выдернуть кисть из чужой ладони, с несколько тревожным интересом гадая, что же граф сделает, и обомлел. — Не бойся, — хихикнула Чоппер, когда Усопп озадаченно и смущëнно оглянулся на неë. Санджи хмыкнул, не выпуская пальца Усоппа изо рта, и взглянул из-под ресниц. — У господина Санджи слюна знаешь какая! Ого-го-го! Прямо чудо какое-то. Обеззараживает лучше любого спирта. Ротовая полость вампиров — полностью стерильная зона, веришь?       Чоппер отложила иглу и возбуждëнно подскочила, активно жестикулируя. — Само-о-чи-ща-ю-ща-я-ся, — важно произнесла девочка, разделяя слово по слогам. Усопп, чувствуя, как от влажного языка графа и его прищура в глубине живота заматывается какой-то тугой обжигающий клубок, постарался сконцентрироваться на рассказе Чоппер. — А ещë она может притуплять нервные окончания и вовсе парализовать. Как… — Чоппер на долю секунды задумалась. — Как у бразильской гремучей змеи! Немного не так, конечно, но в еë яде тоже есть парализующее вещество. В общем, жертва вампира даже не понимает, что умирает. Совершенно гуманно. А может, наоборот, возбуждать всю нервную систему. А знаешь, что ещë интересно? Вот у господина Санджи язык обычный сейчас, а может становиться длинным-длинным. До двадцати дюймов примерно. И где хранится? Непонятно! И снаружи никак не узнать.       Винсмок наконец выпустил руку Усоппа, и тот, не смея вытереть ладонь от слюны, всë ещë старался игнорировать ощущение жара, в который его бросило с того мгновения, как Санджи обхватил губами его палец. — Кто бы знал, что эта маленькая милая леди спит и видит, как вскроет какого-нибудь вампира. Меня, например.       Чоппер смутилась, потупила взгляд и сцепила руки в замок за спиной. — Это не так, господин! Я же из лучших побуждений. Вот Вы заболеете, а я лекарь, и не смогу Вас вылечить. — Вампиры не болеют, милая, — ласково заметил Винсмок. — А вдруг! Какая-нибудь новая вампирская болезнь, а я буду единственной, кто способна еë вылечить, — не сдавалась девочка.       Усопп скосил глаза на ранку. Нельзя было сказать, что она резко зажила, но и правда выглядела так, будто еë сделали не только что, а пару дней назад. Поистине невероятно. Чоппер понизила голос, наклоняясь к Усоппу. — А ещë крылья, Усопп. Сейчас у господина спина абсолютно гладкая, ни намëка на них. А потом откуда-то берутся. Да не просто крылышки. В размахе около трëх туазов, представляешь! А то и больше. И регенерация нечеловеческая. Я уверена, что господин Санджи и руку может отрастить. Правда, на такие эксперименты он не идëт. — И совсем перейдя на шëпот, девочка продолжила. — Зато сердце у господина Санджи точно человеческое. И даже, возможно, влюблëнное в кого-то! — Пташка! — осуждающе покачал головой Усопп, а Чоппер, фыркнув, отскочила. — Хорошо, Чоппер будет молчать.       Она подхватила тряпичную куклу, которую зашивала последние несколько дней, и мечтательно закружилась по гостиной. — Ах, когда-нибудь и я влюблюсь. В высокого златокудрого молодого человека. А может и даму. Рост у неë будет не меньше, чем у господина, светлые волосы и большие глаза, как у лани, — и совсем погрузившись в грëзы, Чоппер завальсировала с куклой.       Усопп закончил с ягодами, убрал всë по местам, а получившиеся бусы повесил над камином. Он молча всматривался в огонь, вытянув ноги, когда Санджи вдруг положил голову ему на бëдра. — Помассируй мне голову, как тогда. Пожалуйста.       Не сразу вспомнив, что граф подразумевает, говоря: «как тогда», а вспомнив и чрезвычайно смутившись, Усопп всë же запустил пальцы в чужие волосы. Рядом приземлилась Чоппер и откинула голову на живот Санджи. — Усопп, а расскажи про эльфов! — Эльфы? Ох, это совершенно невероятные создания. Однажды я был близко знаком с одним из них. В его волосах цвета сочной травы росли самые настоящие ромашки, представляешь? Однако обо всëм по порядку…       Усопп говорил достаточно долго, пока не заметил, как сопит Чоппер, убаюканная сказкой и поглаживаниями по волосам. Теперь рука Санджи просто покоилась на еë голове, а сам граф тоже не подавал признаков бодрствования. — Господин? — шëпотом спросил Усопп, чтобы убедиться.       Санджи не ответил. Ни один мускул на его безмятежном лице не дрогнул. «Уснул?» — восхищëнно подумал юноша, не переставая левой рукой перебирать распущенные светлые волосы.       Правой он коснулся высокого лба, теперь полностью открытого. Без спадающих на лицо золотистых прядей, спокойное лицо Винсмока казалось ещë красивее. Усоппа давно не пугала мертвенно-бледная кожа. Алебастровая, без единого изъяна, прохладная, она придавала Санджи сходство с прекрасной статуей из тех, что Усопп видел в книгах Робин. Усопп провëл пальцами по надбровным дугам, по самим светлым бровям, по прямому, истинно аристократичному носу, худым щекам и замер, не смея коснуться расслабленных губ.       А может, это статуи походили на Санджи? На самом деле ни одна из них не могла бы сравниться с Винсмоком. Ни одна из них не смеялась так обворожительно, не ворчала так прелестно. Ни в одной из них не было большого доброго сердца. И ни одну из них Усопп не хотел бы поцеловать. От этой мысли Усоппа снова бросило в удушающий жар, сворачивающий внутренние органы. Он огладил скулы, острый подбородок и, боясь своего желания, склонился, на мгновение опалив горячим дыханием губы Санджи. — Не ошибка, а ступенька, — прошептал себе под нос Усопп и снова склонился.       Это лицо хотелось покрывать поцелуями — понял Усопп, заталкивая глубже омерзение к самому себе. Хотелось прижаться губами к закрытым векам, под которыми скрываются такие чарующие глаза. Хотелось целовать переносицу и кончик носа, щëки, скулы. И, в первую голову, губы, под которыми прячутся хищные клыки. Усопп нервно выдохнул в половине дюйма от чужого лица, зажмурился, обещая возненавидеть себя чуть позже, не в этот трепетный миг, и резко выпрямился, заслышав шаги. — Чем занимаетесь? — без особого интереса спросила Пудинг. — Ти… — язык подвëл Усоппа, и он, боясь начать испуганно заикаться, замолчал на несколько секунд. — Тише, они уснули. — Санджи никогда не спит днëм, — выгнула левую бровь Шарлотта, но сказала это и правда тише.       Усопп испуганно опустил глаза и наткнулся на пронизывающий взгляд. Санджи поднял руку и повторяя касания Усоппа, провëл от лба и бровей к щекам и носу. Его палец замер на чужих губах, перед тем как осторожно скользнуть на шею. Ещë не притягивая к себе, но будто бы вопрошая: «Можно?». — Я вспомнил! У меня… Дело. Важное. Господин, простите. Мне… Нужно, да, — сбивчиво затараторил Усопп, выбираясь из-под Винсмока, и скрылся. Вскоре его быстрые шаги стихли, и Санджи обречëнно рухнул обратно на шкуру. — Он меня почти поцеловал! — прошипел граф, хоть и прозвучало это скорее обиженно, чем рассерженно. — Уж прости, что я не могу видеть сквозь стены, — проворчала Пудинг.       А Усопп, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, удалялся всë дальше. Сейчас ему хотелось вылить на себя ушат ледяной воды или сделать пару десятков отжиманий, чтобы выбить мерзкие мысли из головы. А лучше сделать и то, и то. Жалея, что ни отец, ни мать не секли его в детстве розгами (может быть, это сделало бы из него нормального человека), сейчас Усопп чувствовал, что достоин плети. Вопреки мыслям о наказании, узел в его животе никуда не пропадал, как и воспоминания о шелковистой коже Винсмока. Наверное, Усопп корил себя больше не за то, что подобные грязные мысли возникли в его голове. Нельзя сказать, что это произошло впервые. Но он привык их игнорировать, заталкивать в глубину своей души, считая то ли происками лукавого, то ли испытанием, то ли собственным недомоганием. Главное — не поддаваться. А сейчас не смог и едва не приобщил спящего господина к своему греху. Даже если господин вовсе не спал и не выглядел недовольным.       Усопп ворвался в купальню, надеясь обливаться ледяной водой до тех пор, пока застуженный мозг не перестанет способен на любые действия. Как и то, что творилось в его животе. И остолбенел. Вероятно, это просто был не его день.       Виви взвизгнула, прикрывая грудь и отворачиваясь к стене. Нами громко кинула в его сторону проклятие, а Робин, не думая переставать тереть правое бедро, слегка улыбнулась. Звенящая пустота в голове не давала Усоппу решить, что именно сделать. Видел ли он когда-нибудь нагое женское тело? Да, порой случалось. Летом девушки на реках не всегда думали о приличии, прыгали в воду, стирались и просто озорничали. Видел ли он когда-нибудь настолько красивых женщин так близко, да ещë и будучи сам в совершенно гнусном состоянии? Пожалуй, нет. — Вы либо заходите, либо ждите своей очереди. Не выпускайте тепло, пожалуйста, Усопп, — ласково сказала Робин, а Нами, прерываясь на проклятия, велела убираться вон. — Простите! Умоляю, простите, я не подумал, — пробормотал Усопп, жмурясь, и выскочил за дверь.       Он вернулся в свои покои, ощущая себя мерзким и глупым. Унизил дам, едва не унизил графа (а ведь Пудинг могла зайти на мгновение позже и всë увидеть). Усопп скинул верхние одеяния и забрался под одеяло, желая свернуться в клубок, чтобы никто и никогда больше его не видел. Впереди ещë ожидались обед и ужин, но он надеялся, что его поймут и позволят пойти на поводу у слабости. Он точно не был готов встретиться с леди и с Санджи. И, проклиная себя, Усопп зажмурился. Ни счëт овец, ни размышления о рисунках или старинной утвари, найденной прошлым вечером в одной из комнат, не помогали, всë время поворачивая мысли в совершенно пакостную степь. — Ты достаточно посрамил господина своими действиями! — в сердцах воскликнул Усопп. — Хватит порочных мыслей!       Он натянул одеяло на голову. — Спать! Дневной сон иногда полезен.       Он не был уверен, что в конце концов, после получаса метаний по перине, погрузился в сон. Скорее это было то премезкое состояние, где-то между — не сон, не бодрствование. Жаркое, душное, скверное полузабытье. С трудом выбравшись из него, Усопп, встрëпанный, мокрый и озлобленный, откинул с себя одеяло. Казалось, что всë его горящее тело пульсирует, и эта пульсация отдаëт в голову, не даëт здраво мыслить, туманит и без того ослабленный разум. — Бесхребетный грешник, — прошипел он сам себе.       Прогоняя совсем мерзостные, ненормальные мысли, Усопп подумал о Нами. Об еë пластичном, но не лишëнном крепости теле. Об аккуратной груди, покрытой редкими веснушками едва не до самых ореолов тëмно-кораллового цвета; огненно-рыжей поросли волос. Но воспоминание зацепилось за изувеченное шрамами клеймо на веснушчатом плече женщины, и Усоппу сделалось мерзко от самого себя. Нами слишком многое пережила, и думать о ней в таком ключе было слишком бесчестно. Скоро он понял, что это касается и остальных дам. Никто из них не заслуживал становиться объектом подобных мыслей.       Обещая, что он ни о ком не будет думать, Усопп коснулся себя, и отвращение скрутило ему желудок. Он не сразу понял, что из его глаз льются горькие слëзы. — Я омерзителен, — прошептал юноша, сползая на пол, одëргивая рубаху как можно ниже.       Несмотря на то, что всë его тело горело, Усопп больше не мог касаться себя. Он задрожал, услышав стук в дверь, и сдëрнул покрывало с кровати. — Я войду? — Господин… Я сейчас немного… Занят, да. Может быть, позже? — Усопп, — Санджи толкнул дверь, но так и не перешагнул порог, ожидая разрешения. — Позволь мне войти. — Я не могу. Пожалуйста, господин. Я приду на обед, просто… — Усопп, — прервал Винсмок. — Я войду? — Да, входите, господин, — просипел Усопп, сжимаясь возле стены.       Санджи прошëл в покои и присел рядом с Усоппом. — Милый мой, что случилось? Ты в отчаянии, — тихо заметил Винсмок и протянул ладонь к лицу юноши. Тот попытался отпрянуть, но ему было некуда.       Длинные ресницы слиплись от слëз, под носом блестела влажная дорожка, а сам Усопп, дëрганный, встрëпанный, испуганный, выглядел так, словно убил человека. Он, услышав ласку в голосе графа, разрыдался с новой силой. — Я, наверное, сойду с ума. А мои ладони покроются шерстью. И поделом мне. — О Боже, — протянул Санджи, когда до него дошëл смысл странных слов Усоппа, и нежно потрепал его по голове. «Да он же совсем ещë невинен. Словно дитя». — Посмотри на мои руки. Разве на них есть шерсть? За триста лет со мной не произошло ничего из того, о чëм судачат. В этом нет ни капли правды, милый мой. — Вы не могли… Не жалейте меня, — всхлипнул брюнет, утирая слëзы. — Я омерзителен. Я так омерзителен, господин. — Послушай, Усопп, — Санджи замолчал, крепко сжал плечо Усоппа. — Если наши тела созданы способными испытывать удовольствие, значит, такими они и должны быть. Такова задумка. — Но это эгоистично, — трясясь, прошептал юноша, пытаясь сжаться ещë сильнее. — И я ненормален? Люди всегда говорили, что… Ненормально. И… Мне так жаль, господин.       Санджи притянул дрожащее тело Усоппа к себе, сжимая в объятиях. Вот уже более трëх веков ничего не меняется. Молодые люди и девушки считают себя мерзкими и ненормальными за какие-то совершенно обычные вещи. — У нас есть потребности. Это тот же голод. Но никто не говорит, что есть эгоистично и отвратительно. Испытывать желание — нормально. Испытывать любовь — нормально. С тобой всë в порядке. Поэтому тебе нужно просто принять это, закончить начатое и больше не мучать себя.       Усопп всхлипывал, боясь коснуться грязными руками Санджи, и хотел попросить не трогать его, но предательский голос не мог выдавить ни слова. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе сейчас? — аккуратно спросил Санджи после нескольких минут молчания, когда Усопп практически перестал так отчаянно-испуганно трепетать. — Это точно не эгоизм, а с моей стороны помощь близкому человеку. Рассматривай это как лечение. — Что? — ошеломлëнно и почти обиженно произнëс юноша. — Не издевайтесь, господин, прошу. Это пройдëт.       Но Санджи уже осторожно отодвинул покрывало и бережно сжал практически мягкий член. Усопп оцепенел, округляя глаза. — Пожалуйста, — прошептал он и вцепился в руку Винсмока. — Закрой глаза и подумай о чëм-нибудь приятном. Или вовсе ни о чëм не думай. Просто почувствуй, хорошо?       Усопп послушно зажмурился, пряча лицо в сгибе шеи Санджи. Тот аккуратно погладил член, пока он не затвердел, и провëл рукой по стволу, размазывая смазку. Удивлëнно всхлипнув, Усопп сжал чужую сорочку сильнее. Глаза он не открывал, хоть и желал видеть лицо графа, но одновременно с этим боясь разглядеть на нëм выражение отвращения. Но рискни он взглянуть в чужие глаза, то, вероятно, понял бы, что Санджи хочет с ним сделать. То, что невозможно передать эмоциями, живой ум Усоппа дополнил бы сам. Но даже это не передало бы всего, поскольку Усопп знал слишком мало о любого рода близости. И он продолжал жмуриться, пока Санджи жадно ловил его обжигающее тяжëлое дыхание и сдерживался, чтобы не прижаться губами к пульсирующей жилке на шее. Не из побуждений его вампирской сущности, но из самого искреннего порыва показать Усоппу любовь и желание. Хотя он бы и погрешил против истины, сказав, что трепещущий в его руках юноша не взывает ко всем инстинктам. Его, такого чистого, хотелось развратить, хотелось показать ему разные грани плотских утех. Одновременно с этим хотелось прямо сейчас взять силой, заполнить себя чужим страхом, испить, наконец, сладкой кипящей крови. Но подобные мысли Винсмок за столько десятков лет научился игнорировать. И потому оставалась лишь безграничная нежность.       Санджи не сдержался и коснулся губами влажного виска Усоппа в момент, когда тот излился ему в руку. Но зажмуренный юноша, казалось, не обратил на это внимание. Винсмок слизнул с ладони одну из белесых капель, вытер руки платком, и им же вытер Усоппа. — Вот видишь. Совершенно ничего страшного. Теперь можно привести себя в порядок. Мне остаться с тобой?       Усопп ему не ответил. Санджи прижался губами к его дрожащему веку, срывая повисшую на ресницах каплю слезы, положил ладони на его влажные щëки. — Посмотри на меня, Усопп. — И, дождавшись повиновения, Санджи продолжил. — Всë хорошо. Ты мне веришь?       Усопп кивнул. — Прекрасно. А теперь приведëм тебя в порядок и пойдëм обедать. Согласен?