Свечи в окне старинной башни

Когда бесконечное «почему»…

      Вместе с внезапным приездом княгини замок по-настоящему ожил. Это уже не было кратковременным шумным весельем, что приносил с собой Фрэнки и его люди. Теперь везде горели свечи и лампы так ярко, будто каждый уголок освещало дневное солнце. В замке стоял весëлый гомон, не умолкающий ни на мгновение. Даже ночью, то там, то здесь время от времени кто-то ходил, переговаривался, чем-то тихо шумел. Далеко не все слуги, снующие повсюду, придерживались режима княгини. А с Усоппом они обращались, по его мнению, как с наследным принцем, не менее.       Первое же утро началось с того, что два юноши-брата, один из которых был одет в наряд, уж больно напоминающий платье служанки, чуть ли не насильно умыли, причесали и одели Усоппа в новый костюм. Изящно игнорируя смятение Усоппа, они не переставали весело щебетать на разнообразные темы у того над ухом. От кюлотов с чулками Усопп отказался, когда только прибыл в замок, но сейчас его не спрашивали. Юноша в платье с вьющимися светлыми волосами по плечи ловко подвязал смущающие узкие чулки и надел на ногу Усоппа туфлю на широком, низком, ярко-красном каблуке. — Символ того, что господин не марает обувь в грязи, — пропел второй, обтирая шею Усоппа смоченным в душистой воде платком. — Но я же… Я не господин и я хожу по грязи! — воскликнул Усопп, пока его облачали в канареечно-жëлтый жилет. — Но люди этого не знают. Привыкайте, господин. Как же Вы будете танцевать на балу, если не ходили на каблуках? — резонно заметил один из слуг и, присматриваясь к его лицу, взял со столика небольшую коробочку. — Не надо. Губы господина прекрасны натуральными, — шепнул его брат и приложил к воротнику Усоппа брошь с большим драгоценным камнем. — Ах, какая красивая шея у Вас, господин.       Надежды Усоппа, что это было единственное странное событие, разрушились сразу. После завтрака, прошедшего с невиданным размахом, Усоппа отвели в комнату, которую Инадзума обустроила под свою мастерскую. И ещë целый час она снимала мерки, заставляя Усоппа кружиться на подставке возле зеркал, и подбирала ткани. — Мне кажется, Вам пойдëт жëлтый. Какой оттенок Вам больше нравится, Усопп? — девушка выложила три рулона перед юношей и, поочередно указывая на каждый, произнесла названия цветов. — Шафрановый, золотой или соломенный?       Усопп ткнул в самую светлую ткань, а Инадзума хлопнула в ладони. — Соломенный, значит! Я знала, что у Вас есть вкус.       И только Усопп понадеялся, что может быть свободен, как девушка достала ещë целую стопку тканей, теперь красных. — Вы же не думали, что на бал-маскарад у самой княгини Вам хватит одного жëлтого жилета?       В остальное время девушка была немногословна, и в основном еë реплики ограничивались просьбами повернуться, поднять руку или выбрать ткань для очередного элемента гардероба. Усопп чувствовал необходимость что-нибудь сказать, чтобы заглушить неловкую тишину, но так и не решился.       А в тот же вечер Усопп стал свидетелем чрезвычайно трогательного, по его мнению, события. Свет в гостиной был приглушен, а Иванкова восседала в большом кресле, вытянув длинные ноги к камину. Она, активно жестикулируя, рассказывала о своëм путешествии на Родину. Усопп, удивляясь тому, как тëтушка Санджи не похожа на него ни внешне, ни поведением, вежливо отказался от пастилы, которую ему поднесла девушка, чей цвет кожи едва ли был намного светлее, чем у самого Усоппа. Девушка растянула пухлые губы в белоснежной улыбке, кивнула и подошла к самой Иванковой. — Благодарю, конфетка, — княгиня взяла предложенную сладость и обратилась к Усоппу, впрочем, тут же, в своей манере, перескакивая на другую тему. — Тульский пряничек, кстати… Апельсинки мои! Вот же я, болванка, совсем забыла! Я долго думала, что вам привезти…       И пока княгиня, подскочив, вытаскивала из своего саквояжа украшения, ткани, маленькие коробочки и мешочки в поисках заветной вещицы, не переставая сетовать на собственное беспамятство, Усопп наклонился к Пудинг. — Что такое… — он на мгновение замолчал, не уверенный, что сможет правильно произнести. — То, как госпожа меня называет.       Не успела Шарлотта и рта открыть, как Иванкова басовито рассмеялась. — Милый, это сладость с моей родины. Самое прекрасное, что я когда-либо ела. Эти пряники я могу есть мешками, — женщина улыбнулась, очевидно, готовясь отпустить очередную шутку про своë желание попробовать Усоппа на вкус, но еë руки, наконец, наткнулись на нужную коробочку. — Тëтушка, Вы уже достаточно нам подарили, — смущëнно пробормотала Нами.       Чего только стоил новейший телескоп от одного из лучших мастеров. Однако Иванкова махнула рукой, говоря, что это мелочи, и не преувеличила. Для неë это было и правда мелочью. — Я не обладаю достаточной властью, чтобы узаконить ваш брак перед небесами. Однако я могу хотя бы подарить вам маленькие парные безделушки. Пусть они будут символом для вас.       Княгиня протянула девушкам небольшую коробочку, в которой оказались два кольца, инкрустированные драгоценными камнями. Но не это было главной ценностью этих колец, а гравировки на их внутренней стороне. Одно носило имя «Нами», а на втором красовалось «Виви». Виви поражëнно прижала руку ко рту, а Нами, неожиданно для Усоппа, вдруг всхлипнула, закрыла лицо руками и разрыдалась. Иванкова прижала еë к груди, погладила по сотрясающимся плечам, притянула к себе тихо всхлипывающую Виви и, что-то успокаивающе нежно воркуя, долго их обнимала. Чуть позже девушки надели кольца и в тот же миг оказались притянуты к Винсмоку. Санджи крепко обнял ещë плачущую Нами, целуя еë в лоб, коснулся губами волос Виви. К ним подскочила Чоппер, бросаясь обниматься. Робин аккуратно приобняла, подтаскивая Усоппа и Пудинг ближе, а Иванкова, довольно фырча, навалилась на них, крепко обхватывая всех руками, насколько хватало их длины.       Усопп смущëнно отвернулся, когда Виви положила ладони на влажные щëки Нами и нежно поцеловала. Санджи, ничего не говоря, мягко сжал его плечо, и Усопп накрыл ладонью его холодную руку.       Усопп быстро привык к переменам в обычном укладе жизни. К нему продолжали относиться как к аристократу и даже сопровождали в купальню. И хотя подобные действия, как и обращение «господин» чрезвычайно смущали и даже нервировали, Усопп позволил себе наслаждаться происходящим. Он знал, что слишком долго это не продлится, так почему бы не представить себя господином, которому слуга, склонившись, подносит салфетку перед едой. Помогали слуги с утренним и вечерним туалетом не только Усоппу. Чоппер, совершенно довольная, сияла аккуратной причëской, не стесняясь маленьких рожек, которые благодаря косичкам не так бросались в глаза, и кружилась в новом, совершенно прелестном платье. Строгая причëска Робин практически не изменилась, а вот Пудинг с гордостью потрясывала упругими кудрями.       Библиотека замка пополнилась множеством книг, свитков и карт. И чуть ли не в каждых покоях, залах, коридорах появилось что-то новое. Усопп догадался, что, вероятно, большая часть картин, гобеленов, статуэток как раз привезены Иванковой в свои предыдущие визиты. Первое впечатление о княгине не было ложным. Она, непосредственная, как ребëнок, громкая, смешливая, весëлая и дружелюбная, была везде и всюду. Еë личные слуги, под стать госпоже, сеяли шум и смех, выполняя поручения княгини. И как же Усопп наслаждался этими моментами.       По правде говоря, перемены коснулись не только обычного уклада жизни внутри замка. Усопп понимал — перемена есть и в нëм самом. Он чувствовал, как что-то надломилось в нëм и медленно рассыпалось при каждом взгляде на Санджи. Словно хрупкая незримая оболочка, трескающаяся последние несколько лет, наконец сползала, как сползает старая покраска, обнажая настоящий цвет. Ответ на бесконечный вопрос, который было невозможно выразить словами, оказался прекрасен в своей ясности. На самом деле он угрожающе нависал над Усоппом уже давно, но теперь уместился всего в три простых слова. И отчего-то это было не так страшно. Возможно от того, как в синих глазах напротив тоже что-то рассыпалось, обнажая душу.       Со стороны могло показаться, что Усопп и Санджи вдруг отдалились друг от друга. Но, сохраняя дистанцию между их телами, они аккуратно исследовали друг друга на том уровне, что невозможно объяснить словами кому-то ещë. Они и не пытались выразить это вслух. Робкая улыбка Усоппа в первое утро после прибытия княгини с каждым мигом становилась всë увереннее и ярче. Он всю жизнь боролся со страхами, в том числе со страхом быть непринятым, отвергнутым. Но сейчас он не хотел думать, погружаться снова в пучину бездонных чëрных мыслей. Не ища особого смысла во всëм происходящем, Усопп просто наслаждался тем, как улыбка Санджи ощущается одновременно и солнечным светом, и свежим ветром, что развевает волосы, и прыжком в тëплую реку.       Усопп пообещал себе, что обязательно подумает об этом, но позже. Праздная атмосфера, веселье, шум, счастливый хаос. Дни были сотканы из света и ощущения, что здесь и сейчас всë хорошо. Но они подходили к концу, и Усопп знал, что после поездки в поместье Иванковой всë вернëтся на круги своя и одновременно с этим, как прежде никогда не будет. Нельзя забыть ту любовь, что он вкладывал в свой взгляд и получал в десятикратном размере. И тогда Усопп задастся вопросом: «почему?». Почему Санджи выбрал его? Почему он выбрал Санджи? Не надумал ли себе Усопп лишнего? Он не был глупым или слепым, а все кричащие нежные знаки Винсмока были до приятного очевидными. Однако, Усопп оставался не самым уверенным в себе человеком. А потому ему ещë предстоит разобраться с тем, видел ли он то, что хотел сказать Санджи, или то, что хотел видеть Усопп. И даже если всë верно, неизвестно, куда это их заведëт, справятся ли они с тем, что по ночам нашëптывает о неправильности и грехе? Но в миг, когда Усопп отвлекается от разговора с Нами, чтобы просто посмотреть на Санджи через весь зал, и понимает, что тот поступил также, забыв ответить тëтушке, и теперь смотрит ему в глаза, где-то взрывается пороховой склад, не меньше. И по тому, как часто это происходило, за неделю, наверное, вся страна осталась бы без пороха. — Вы хорошо смотритесь вместе, — протянула Иванкова.       Усопп резко отшатнулся от Санджи, словно их застукали за чем-то непристойным, хоть это было совершенно не так. Винсмок держал карту, показывая ожидающий их путь до поместья Иванковой. И стояли они, даже не касаясь друг друга, как стоят приятели, не более того. Но с момента, как карта была развëрнута, ни один ни разу не взглянул в неë. Они даже не заметили, что держат еë вверх ногами. Говоря друг с другом обо всëм и одновременно ни о чëм, они лишь смотрели друг на друга. И со стороны их диалог не имел никакого смысла, однако Иванкова всë прекрасно понимала и потому беспокоилась. Что-то произошло совсем незадолго до еë приезда, но уже после того, как Санджи явил свою кровожадную сторону. То, что видела княгиня, было лишь первыми шагами зелëных юнцов, робким исследованием двух неоперившихся птенцов, сбрасыванием последних осколков скорлупы. — Ма… — и тут же исправился Санджи, — Ива, прекрати эту ересь, прошу. — Не мамкай, — проворчала женщина, — Ты сам знаешь, что это не ересь. — Хватит, Ива, — бросил Санджи, складывая карту. — Я не намерен обсуждать свой выбор с тобой или с кем-то ещë. — Дело не в выборе, мармеладный мой! Я в восторге от твоего малыша. Но ты готов? Прости, Пряничек, хочу поговорить с Санджи, как мать с сыном, — обратилась Иванкова к Усоппу, и тот, кивнув, собрался уходить, но Винсмок мягко поймал его за руку. — Я готов, — твëрдо ответил Санджи. — Ты больше не влюбишься. И ты ведь не сможешь обратить малыша… — Я помню, — перебил Винсмок.       Иванкова вздохнула и улыбнулась. — Хорошо. Не тяните со сборами, на закате выезжаем.       Длинная процессия из карет, запряженных лучшими лошадьми, выдвинулась из замка, стоило солнцу скрыться. Княгиня, к неудовольствию Санджи, села, разделив его с Усоппом, и мягко, но настойчиво нарушала его личное пространство. То накрывала колено своей длинной узкой ладонью с яркими ногтями, то клала голову на плечо, щекоча Усоппу нос кудрявыми тëмными волосами. Тому вдруг стало смешно — вот в чëм проявлялось еë родство с Санджи. С сочувствием думая о рыженьком юноше, которого оставили в замке кормить лошадей и птиц, Усопп вскоре уснул от долгого покачивания кареты. Иногда он раскрывал глаза, чувствуя, как лежит на чëм-то мягком и пахнущем розами, но его гладили по голове. — Спи, мы ещë не приехали, — и Усопп снова погружался в сон, пока карета не затормозила.       Усопп протëр глаза, выскочил на улицу и подал руку княгине, а следом Робин и Чоппер. А развернувшись к зданию, возле которого их процессия и остановилась, восхищëнно охнул. Большое светлое здание, совсем не похожее на мрачный замок Санджи, освещалось множеством фонарей и ламп, а возле входа стоял высокий мужчина в красной форме. Усопп уже был готов петь дифирамбы вкусу княгини, как Робин шепнула ему на ухо, что это всего лишь отель, и тут же добавила, поясняя: — Постоялый двор.       А до поместья Иванковой оставалась ещë целая ночь дороги. Смущëнный и пристыженный, Усопп неловко потëр голову и усмехнулся. — Госпожа Робин, я это, разумеется, понял!       Чувствовал себя Усопп выспавшимся, поэтому, отужинав, он решил обойти громадную территорию отельного комплекса, который при утреннем свете ещë больше поражал воображение. Быстрыми линиями Усопп зарисовывал главное здание, небольшие магазинчики рядом, фонтан в центре площади и людей в одинаковых красных нарядах. И если это был всего лишь отель, в котором Иванкова без проблем разместила всех своих бесчисленных слуг, то как же выглядит еë поместье?       Ответ на этот вопрос Усопп скоро узнал и от изумления долго не мог прийти в себя. Освещение было настолько яркое, что практически слепило. Казалось, что княгиня, лишенная возможности видеть солнце, старалась окружить себя как можно большим количеством света. Карета въехала в большие позолоченные ворота и ещë минуту ехала по гладкой дороге, окружëнной деревьями и статуями, выполненными на манер античных. А замок оказался гораздо больше, чем могло нарисовать себе воображение Усоппа. Замок Винсмока казался маленьким крестьянским домиком по сравнению с этим сверкающим зданием гигантских размеров. Острые шпили сверкающих башен стремились вверх так высоко, что было сложно разглядеть их концы. Белоснежный, с большими витражными окнами, замок казался сотканным из света и воздуха, практически нереальным. И по-настоящему прекрасным. Во двор высыпали люди, окружили княгиню, крича приветствия и спрашивая о самочувствии и дороге так громко, что Усоппу резало слух. Он почувствовал, как кто-то потянул его за руку, вытаскивая из плотного кольца слуг Иванковой, и улыбнулся, понимая, что холодная ладонь может принадлежать только Санджи. — Это надолго, — фыркнул Винсмок. — Она не успокоится, пока не удостоверится в здравии каждого и не удостоит всех своим вниманием. Как своих детей. Не устал? Давай прогуляемся, я покажу тебе оранжерею.       Несмотря на холодную погоду, множество изящных фонтанов на территории были включены и исправно работали. Усопп замер возле одного — статуи девушки, которая выливала воду из кувшина, и проследовал за Санджи по светлой тропинке, уходящей за деревья. Каждый, даже самый дальний уголок был освещëн. Всюду стояли фонари, подсвечивая утончëнные статуи, аккуратные скамьи и прекрасные беседки. — В том зале будут танцы, — Винсмок указал на окна и небольшую застеклëнную веранду с изящной дверью. — Это задний выход, чтобы гости могли прогуляться и подышать свежим воздухом.       Дорожка от дверей уходила вглубь сада, а между густо-зелëных елей примостилась одна из беседок. — А здесь оранжерея. Я подумал, что тебе она будет интересна, — Санджи толкнул незапертую дверь и пропустил Усоппа вперëд.       Усопп восхищëнно охнул и замер возле входа. Ему казалось, что он попал в тропический рай. Как и весь замок Иванковой, оранжерея поражала воображение обилием ярких цветов, хоть на улице и стояла глубокая осень, и множеством запахов, тут же защекотавших ноздри. Усопп поднял голову наверх, покружился на месте, поражëнно осматриваясь. Цветы, каких Усопп никогда не видел даже в книгах, были всюду. Он продвинулся вглубь, мечась от одной клумбы к другой, удивляясь, как ребëнок каждому цветку. — Здесь и бабочки есть, господин!       Санджи с отвращением передëрнул плечами. — Ага, и не только они.       От обилия запахов едва ли не кружилась голова. Усопп пытался поглубже вдохнуть аромат каждого из растений. — Это прекрасно! Просто поражает, как это красиво. Неужели такое правда существует? — воскликнул Усопп и обратил внимание на цветок, похожий на хищную пасть животного. — Разделяю твои чувства, — ответил Санджи, улыбаясь.       Усопп, конечно, не знал, что Винсмок всë это время не сводил взгляда с него. Цветы он хоть и любил, но не до восторга, а насекомые и вовсе вызывали у него отвращение и страх. Но кое-что по-настоящему прекрасное и правда было в этой оранжерее. Поэтому Санджи стойко игнорировал ощущение, что весь он покрыт какими-то жуками, до тех пор, пока не вернулись слуги и не попросили пройти к столу. Только тогда они вышли на улицу, и Санджи почувствовал облегчение, в то время как Усопп рядом опечалено вздохнул. В тот же миг кто-то сгрëб Винсмока в крепкие объятия, заставив Усоппа от испуга нервно вскрикнуть. Высокий, не ниже Иванковой, но болезненно тощий, смуглый мужчина едва не повис на Санджи. — А вот и Вы, господин Санджи! Я так сильно скучал по Вас! Я уже встретился с мадемуазелями! Все так похорошели! — громко тараторил мужчина, не переставая обнимать графа. Тот, рассмеявшись, ответил на объятия также крепко. — Это Брук. Гениальный музыкант, между прочим, — наконец представил Санджи мужчину.       Брук картинным жестом снял цилиндр, который, казалось, чудом держался на высоком начëсе, и склонился перед Усоппом, едва ли не до земли. — Брук к Вашим услугам, — и совершенно странным способом рассмеялся. — А Вы, я полагаю… Тот самый Усопп! Дайте-ка я тоже Вас обниму, молодой человек.       Брук оказался мужчиной весьма неопределëнного возраста, но чрезвычайно весëлого и лëгкого нрава. Несмотря на болезненный вид, обтянутые кожей сухие кисти в пигментных пятнах и глубокие морщины на лице, он отчего-то совсем не казался умирающим стариком. Может, дело было в по-юношески сверкающих глазах, лëгкой походке или совершенно абсурдном стиле в одежде. Пëстрая рубашка в цветах никак не сочеталась с блестящим жилетом, розовыми перьями и цветастыми штанами, а к этому добавлялись странные туфли с закрученными носками, цилиндр и пальто. Однако на Бруке это отчего-то смотрелось превосходно. Санджи с Бруком завели диалог, понятный только старым друзьям, и Усопп в последний раз с тоской оглянулся на оранжерею. Он не успел обойти и половины. От взгляда Санджи это не укрылось, и он, попросив прощения у музыканта, обратился к Усоппу: — Через несколько дней бал, а после мы вернëмся домой. Но ты можешь хоть всë это время провести с цветами. Тëтушка не будет против, а слуги расскажут тебе о них.       Усопп и правда принял это предложение даже слишком рьяно. Лично попросив разрешения у княгини, а позже у старшего по оранжерее, Усопп покидал покои очень рано, чтобы поухаживать за растениями вместе со слугами. Те были только рады, что господин проявил интерес к их скромному труду, и с рвением посвящали юношу во все тайны. Санджи успел возненавидеть свой язык. Теперь он видел Усоппа слишком редко. Но каждый миг, когда он созерцал перемазанного землëй, но невероятно счастливого юношу, любовно разговаривающего с цветами или громко смеющегося с другими цветоводами, определëнно того стоил.       Винсмок даже попытался составить компанию Усоппу, удивляясь самому себе. Земля неприятно забивалась под длинные ногти и пачкала одежду, но он, ненавидящий грязь, не мог думать ни о чëм другом, кроме желания опрокинуть Усоппа в неë, навалиться следом. И плевать на ломающиеся стебли, на землю в волосах, на безвозвратно испорченную от травы рубаху. И как же ироничен тот факт, что его всегда влекло к чему-то противоположному. Его, ночную тварь, всегда слишком привлекало солнце, словно мотылька влечëт огонь свечи.