Свечи в окне старинной башни

Некоторые говорят, любовь — это река, некоторые, что любовь — глупая песня, некоторые говорят, что любовь вокруг нас, она возносит нас на небеса; некоторые говорят, что любовь — это слышать смех в шуме дождя, но в Верхнем Ист-Сайде мы знаем, что любовь — это боль. «Сплетница».

      Усопп улыбнулся, сжимая руку Санджи чуть крепче. Винсмок перевëл взгляд с окна на своего спутника и ответил тем же. Казалось, что с поцелуя в беседке прошла вечность и одновременно с тем он был лишь мгновение назад. В любом случае время для Усоппа пролетело совершенно незаметно — он не запомнил остаток ночи, сборов к возвращению в замок Винсмока, прощания со множеством слуг и самой княгиней. Лишь изящные крепкие руки Санджи, что держали его за локоть, лишь его холодные губы, что срывали украдкой поцелуи, пока рядом ходили люди, да узкая ладонь, лежавшая в его всю дорогу до замка. Теперь между ними не сидела княгиня, но смущаясь пристального взгляда Робин и присутствия ничего не замечающей, определённо витающей в облаках Чоппер, Санджи с Усоппом лишь держались за руки, словно были детьми, что испытывали первую влюблённость. Однако ладонь Санджи в его ощущалась для Усоппа как первое правильное решение после череды ошибок. И, наверное, как счастье.       Это ощущение не пропало и по приезде в замок. Он совсем не изменился за их недолгое отсутствие, но Усопп выбрался из кареты и вдохнул полной грудью, чувствуя обновление во всëм. Будто холодный осенний воздух стал чище, шпили башен острее, огни свечей в окнах ярче. И ясное осознание, что это лишь начало. Дальше больше, сильнее, чувственнее. Он страстно желал всего, что могли принести ему чувства к Санджи. Узнать всего графа, каждую его грань — даже самую тëмную и жуткую. Он смутно представлял то, что ожидало его дальше, но искренне хотел узнать, догадываясь, что это будет смущающе, но сладко-приятно. И словно человек, замученный жаждой, он хотел испить сладкого греха на двоих из большой чаши, ощутить кожей, всем телом. И он страшился своего желания, потому что знал — оно сильнее его. Оно сильнее их обоих и оно однажды подчинит их себе.       Надо признаться, что Усопп откладывал все размышления о будущем. Оно было сокрыто для него густым туманом, в нëм могло скрываться всë, что угодно, и Усопп понимал — он не хочет этого знать. Если там таилась боль и разочарование, то разве стоило заранее травить себе душу? Коли там лишь цветущее нежное счастье, что он видел между Нами и Виви, то прекрасно. В любом случае Усопп не умел смотреть так далеко вперëд, а здесь и сейчас он был влюблëн и ощущал себя любимым. Хотя граф не говорил о своей любви — ни в беседке на балу, ни после, Усопп ни на миг не усомнился в Санджи. Словесное подтверждение стало бы лишь отрадным дополнением, не более того. Невозможно подделать то, от чего Усоппа заполняло чувство собственной важности — юноше казалось, что это чувство ему отчего-то очень знакомо, но словно практически стёрлось из памяти. Было ли это воспоминанием из глубокого детства, когда ещë живые родители искренне его любили? Не из-за каких-либо качеств, не из-за таланта к рисованию или весëлых историй, а просто потому что это он.       Санджи же лишь подпитывал это ощущение своей аристократичной, джентльменской обходительностью. Нет, Винсмок вовсе не начал резко относиться к Усоппу иначе. Он всë также мог легко стукнуть юношу свëрнутой газетой по голове за глупую ошибку при чтении или письме, ворчал, когда Усопп снова держал нож «неправильно» и вовсе гнал с кухни, если тот украдкой что-нибудь брал со стола. Он ехидно спрашивал: — Сюда добавлять кумин или зиру? — и когда Усопп, долго думая, не мог ответить, ощутимо щипал того за щëку. — Это одно и то же, Усопп! Сколько раз говорить?       Осторожность к Усоппу была совершенно иной. Винсмок сдерживался, несмотря на желание настолько сильное, что Усопп ощущал его кожей. Он позволял любимому привыкать к интимным касаниям, к аккуратным ласкам, заходя каждый раз на пару дюймов дальше. Голос внутри Санджи всë ещë не замолкал, гадко твердил, что Усопп позволит всë, простит любое действие с его стороны, но Винсмок не хотел прощения. А с надоедливыми омерзительными мыслями, как и с покалывающим во всëм теле возбуждением он привык справляться. — Любовь — это терпение, — прошептал однажды Санджи между поцелуями. Губы Усоппа горели, руки его, следуя внутреннему голосу, блуждали по худой, крепкой спине Винсмока, словно заплутавшие путники. — Нет нужды торопиться, душа моя. Ты должен быть готов.       И Усопп хотел сказать: «я готов, господин Санджи», но это было бы не совсем искренне. И эти слова он принял с благодарностью, ибо в нëм ещë оставался страх перед неизвестностью. Винсмок был прав — спешка никогда не приводила ни к чему хорошему. И потому пока оставались лишь несдержанные поцелуи, что пробуждали в Усоппе самые низменные желания, предрассветные разговоры и нежные объятия.       Однако две недели пролетели быстрее, чем ласточка взмахивает крылом, и их слепящее, но пока осторожное счастье, было омрачено предупреждением Нами о надвигающейся грозе. Это значило одно — Красной ночи быть. — Господин Санджи, мы больше не можем откладывать этот разговор, — Усопп придвинулся ближе и положил ладонь тому на колено. — Прошу, позвольте мне помочь Вам. Теперь, когда… Когда я видел всë, я знаю, что Вы не перейдëте границу.       Санджи нервно взъерошил волосы, но не отказался мгновенно. Для Усоппа это уже было большим прорывом. — Ты же понимаешь, что тебя ждëт? То, к чему ты не готов, сердце моë.       Усопп помнил и понимал. Помимо истинной хищнической жажды вонзить клыки в плоть, было там и иное желание. Так мужчина желает женщину, и безусловно это пугало Усоппа. Однако юноша чувствовал необходимость спасти Санджи от целой ночи мук. И если граф нëс на себе бремя, как бы ему ни было страшно, Усопп собирался дать твари то, что она хотела, чтобы разделить эту ношу. — Пообещай мне, что не совершишь ту же глупость, Усопп, — прервал его размышления Винсмок и взял юношу за руку. — Пообещай, иначе я покину замок.       Усопп отвëл взгляд, не выдерживая пытливого взора графа. — Не смотрите так, господин Санджи. Это слишком смущает, — пролепетал Усопп. Это не было ложью, но его сердце дрогнуло, потому что обещание, произнесëнное тут же, Усопп выполнять не собирался. Однако Санджи этого не понял. — Обещаю. Если Вы этого желаете, я не войду в Ваши покои.       Но стоило дамам собраться на завтрак в зале, который сиротливо пустел без хозяина замка, Усопп, нервничая так сильно, что это было заметно каждой, во всеуслышание признался в желании помочь Санджи. Сказано это было по двум причинам: во-первых, Усопп тревожился за Шарлотту — не решат ли дамы, что она снова надавила на его чувства к графу; во-вторых, ему требовался совет. Как сделать так, чтобы Санджи на этот раз не вытолкнул его из покоев? Помимо этих причин, вероятно, где-то в глубине души Усопп надеялся, что женщины его отговорят. Однако короткое обсуждение закончилось тем, что все дамы воззрились на молчавшую Робин и та коротко кивнула. — Хорошо. Полагаю, пока до темноты есть время, Вам стоит подготовиться.       После завтрака Робин попросила Чоппер принести что-то в её покои и пригласила Усоппа к себе. Он, предчувствуя донельзя неловкий разговор, понуро побрёл вслед за женщиной, в то же время радуясь. Нико и по возрасту, и отношению к нему годилась в матери. А с кем, как не с матушкой говорить о подобных делах? В любом случае Робин была единственным подходящим человеком во всём замке, не считая графа.       Нами проводила их взглядом и вздохнула, нервно сжимая подол платья. В её груди проснулась злость на Шарлотту — в конце концов именно она когда-то посадила это зерно в голову Усоппа. Однако вслух она ничего не сказала, заметив, как руки Пудинг подрагивали, когда она суетливо перекладывала тарелки с места на место. За прошедший месяц она сблизилась с Усоппом — может благодаря долгим тренировкам перед танцами, а может отношение юноши к ней, несмотря на прошлую Красную ночь, заставило Пудинг по-другому взглянуть на него. Но Нами была уверена — сейчас Шарлотта, как и все они, чрезвычайно переживала за друга. В зал Робин вернулась уже одна. — Думаю, Усоппу нужно немного времени… Чтобы смириться, — улыбнулась женщина. И тут же добавила, что как только стемнеет, она собирается проводить Усоппа в графские покои.       Словно невесту в первую брачную ночь, дамы вели Усоппа по мрачным коридорам вместе. Он нервно дрожал и от испуга не мог вымолвить ни слова, а громко беснующаяся до этого тварь вдруг затихла. Это вгоняло Усоппа в ещë больший страх. — На тебе лица нет, Усопп, — Нами коснулась его руки. — Тебе необязательно заходить туда. Санджи не умрëт без твоей крови.       Усопп всë также молча качнул головой, чувствуя, что если раскроет рот, выдаст, насколько же ему страшно. Робин заинтересованно взглянула на юношу, как бы намекая, что сейчас самое время отказаться, однако Усопп промолчал. Они замерли возле последней двери — за ней скрывался небольшой коридор, ведущий к покоям. — Усопп! — Пудинг, замыкавшая своеобразную процессию, вышла вперëд, отодвигая с дороги Виви, и вложила Усоппу в руки кинжал в богато украшенных ножнах. — Если… Если… Санджи вдруг… Если тебе покажется, что Санджи перешëл границу и будет настолько страшно, что ты не сможешь находиться с ним…       Шарлотта замолчала, сжимая ладони Усоппа. — Не волнуйся! Это не убьëт его. Но это серебро и… Ты успеешь сбежать.       Тварь протестующе заскребла по двери, словно услышав слова девушки и от этого звука у всех по спинам пробежали мурашки. Чоппер уткнулась в живот Робин, а женщина, потрепав девчушку по голове, протянула Усоппу бутылëк с маслом. — Вы всë помните, Усопп? Вы уверены? «Нет!» — Да… — просипел Усопп, сжимая в одной руке масло, во второй кинжал.       С тоской посмотрев вслед удаляющимся дамам, Усопп глубоко вдохнул, но это его не успокоило. Больше не было смысла тянуть и, решив, что чем раньше он войдëт, тем быстрее всë закончится, Усопп миновал короткий, тëмный коридор и замер перед прочной дверью, что вела прямо в покои. Оттуда не доносилось ни звука, словно тварь замерла подобно принюхивающемуся хищнику в кустах. Усопп попытался заставить себя перестать называть так вампира даже мысленно, но безуспешно. Холод пустого коридора обжигал ещë влажное, горячее после принятия ванны тело, масло неприятно стекало по бëдрам, а ключ и кинжал оттягивали руки, словно весили более сотни ливров. — Ладно. Я захожу, — скорее для себя, чем для кого-то ещë пробормотал Усопп, вставляя ключ в замочную скважину.       Однако ему потребовалось ещë пять минут, чтобы заставить себя повернуть его. Попутно он, подобно тому, как это происходило месяц назад, пытался убедить своë сердце, что не стоит этого делать. Однако сильнее его панического, животного страха, петлëй затягивающегося на шее, была странная, нерушимая уверенность — он должен открыть дверь.       В этот раз никто не втащил его внутрь. Скрипнув, двери распахнулись, словно то было приглашение, а в полумраке Усопп заметил неподвижный силуэт Санджи. Юноша сжал кинжал крепче и, помолившись про себя, шагнул в покои. Свечи загорелись чуть ярче, освещая графа и комнату. Всë вокруг было пока в гораздо лучшем состоянии, чем в прошлую Ночь, поскольку темнота только спустилась на замок. Тварь — «Санджи», исправился Усопп, — покачиваясь, развернулась. Она выглядела также ужасающе, но в налитых кровью глазах, Усопп вдруг увидел испуг. — Уйди, — прохрипел Винсмок и запустил когтистую лапу в волосы, раздирая кожу головы до крови. — Уйди!       Вампир снова качнулся в сторону незваного гостя и, пугаясь того, что Санджи выкинет его из покоев, Усопп выхватил кинжал и резко разрезал собственную ладонь. Это было больно, но Усопп сдержался от всхлипа и выставил руку вперëд, сжимая еë в кулак. А кровь, горячая, густая, едва не пролилась на пол. Но вампир не позволил этому случиться. В одно мгновение оказавшись у ног Усоппа, он жадно ловил живительные кровавые струи широко раскрытой пастью. Усопп, трепеща всем телом уже не от страха, но от дурманящего нетерпения, опустил руку ниже, дозволяя Винсмоку с благоговением прильнуть к ней. Так подданные припадают к длани короля или верующие к руке служителя Бога. Неподобающее, греховное сравнение не смутило Усоппа, лишь больше распалило это странное, жгучее чувство в его груди. А Санджи, не поднимаясь с колен, но подрагивая крыльями, смотрел на Усоппа, словно тот был не Богом, но божеством — с вожделением и обожанием поклоняющегося. Его длинный скользкий язык, тщательно вылизывающий каждый дюйм ладони, заглушал боль от пореза. Или может причина была в пьянящем, пробуждающем жар чувстве власти над жутким монстром.       Однако это ощущение продлилось недолго. Санджи взвился, прижался всем телом, давая понять, насколько сильно он возбуждëн, и Усопп словно вырвался из будоражущей дрëмы. Собственное пылающее возбуждение на миг вызвало удивление — Санджи ведь всего лишь пил кровь из пореза. Но и об этом подумать Усоппу не дали. Острые когти неприятно царапали кожу, пока Винсмок пытался лихорадочными движениями разобраться с ночной сорочкой Усоппа, а язык проник в его рот так глубоко, что это сжало желудок судорожным позывом. — Я… Укушу, — с трудом выговорил Винсмок. Было ли то вопросом или предупреждением, юноша не понял, но на всякий случай кивнул и против воли зажмурился.       Однако Санджи отчего-то медлил, лишь жадно касался чужого тела. Усопп поëжился, чувствуя прохладу, когда завязки на единственном предмете одежды затрещали и тонкая ткань спала на пол. В тот же момент в камине яростно разгорелся огонь, освещая и согревая покои, а Винсмок легко уложил Усоппа на большую мягкую кровать. Язык прошëлся по обнажëнной груди к шее, оставляя после себя влажный след, а светлые волосы, спадая с лица Санджи, защекотали ключицы.       Первый укус пришëлся в плавный сгиб между шеей и плечом, но внезапно оказался в разы безболезненнее пореза. Едва ощутимый, но вгоняющий в жаркое смущение от того, что он больше напоминал нетерпеливый страстный поцелуй. Санджи оторвался от его тела лишь для того, чтобы укусить ещë раз, и снова припал губами, урча, как очень большой кот. И только эти звуки не давали Усоппу забыть, что сейчас на нëм сидит упырь и это вовсе не ласки, как бы приятно они не ощущались.       Винсмок вложил в ладонь Усоппа выпавший ранее бутылëк, и юноша распахнул глаза. Медленно, словно каждое движение давалось вампиру с трудом, он сполз с Усоппа и выжидающе посмотрел. Крылья его нервно трепетали и от их движений огонь мерцал, становясь то слабее, то разгораясь с новой силой. — Не могу, — спустя минуту молчаливых переглядываний прохрипел Санджи и поднял обе ладони. Длинные ногти и в обычное время казались довольно опасными, но сейчас они и вовсе выглядели, как орудие для убийства. Вероятно, так оно и было — острые, практически звериные, они подходили лишь для того, чтобы помогать вампиру разрывать жертв.       Усопп понял, что от него ждал Винсмок — в конце концов об этом говорила и Робин, но заставить себя не мог. Он смирился со всем, что с ним сделает Санджи, но мысль о необходимости сделать нечто подобное с самим собой ввергала его в ужас. А вампир нервничал и казалось, что он был в большей тревоге, чем сам Усопп. С каждым мигом ожидания нетерпение терзало его всë сильнее — до зуда во всëм теле, от которого хотелось разодрать на себе кожу. — Молчать, — прошипел Винсмок самому себе и с силой стукнул по виску, словно и правда пытался заставить кого-то внутри закрыть рот.       Это заставило Усоппа задрожать и, боясь разозлить тварь сильнее, он трепещущими руками с трудом раскрыл бутылочку и развернулся. — Не смотрите, господин, — прошептал юноша, наклоняясь. Но через несколько мгновений всхлипнул, опуская руки. — Прошу, не заставляйте меня этого делать. Я знаю, что иначе ужасно больно, но я выдержу. Но это… я не могу сделать.       В тот же миг Санджи придвинулся, и Усопп снова зажмурился, уткнувшись в мягкую перину. Когти царапнули нежную кожу ягодиц, когда Винсмок слегка сжал их, разводя. И хотя Усоппу казалось, что он уже смущëн до предела, от этого движения всë его тело вспыхнуло с новой силой. Санджи приподнял его бëдра, и Усопп вцепился в перину сильнее. Не желая видеть и знать того, что произойдëт с ним, юноша попытался подумать о чëм-то своëм. Наверное, стоит серьëзно сесть за портрет братьев Донкихот — это хорошая причина наконец взяться за масло и холст. А встретятся ли когда-нибудь Чоппер и Милки ещë раз? Они договорились переписываться, и Усопп знал, что Чоппер уже отправила письмо, но из-за большого расстояния между их домами, ответа ещë не было.       Усопп против собственной воли сжался, смял руками шëлковую простынь и заелозил, чувствуя странное движение. Однако это не оказалось больно — скорее необычно и волнующе. Нечто скользкое мягко заполняло его дюйм за дюймом, постепенно растягивая, а потом толкнулось так глубоко, что это выбило воздух из лëгких Усоппа. Он поразился собственному напрасному страху, поразился и тому, как Робин зазря стращала его. С каждым мигом, с каждым толчком внутрь каждая клеточка его тела словно наполнялась жаром, скручивалась в прочные жгуты, перетягивающими его грудь. Он тяжело дышал, зажимая себе рот, потому что с голосом его происходило что-то необъяснимое. А влажные, хлюпающие звуки за спиной перемежающиеся животным рокотанием лишь больше распаляли Усоппа. Он извернулся, чтобы всë-таки взглянуть на графа и обескуражено ахнул, тут же попытавшись вырваться из хватки лап. — Что Вы… — Усопп всхлипнул, чувствуя уже не смущение — стыд такой силы, что хотелось провалиться под землю и никогда больше не ходить по ней. — Не надо, прошу!       Санджи его просьбе не внял, продолжая самозабвенно растягивать его длинным языком. Напротив, мольбы прекратить лишь раззадорили вампира, и он задвигал языком активнее. Скручивая его так, как невозможно сделать это человеку, и массируя все чувствительные места, Санджи выбил из Усоппа первый капитулирующий стон. Словно этот звук окончательно лишил его способности сдерживаться, он взвился, резким жестом перевернул юношу на спину и навис сверху. — Прости, — угадалось в хриплом бормотании Винсмока, и Усопп бросил размытый от слëз взгляд ниже. Его глаза в ужасе округлились. — Нет… Нет-нет-нет! Это не вместится! — Усопп попытался отползти, но оказался вжат лапой в постель. «Разве у людей бывают такие?» — мысленно ужаснулся Усопп, потому что речь его подводила. Но лишь один взгляд вверх, на горящие кроваво-красные глаза, распахнутую пасть и стекающую из неë слюну, напомнил — это не человек. Свести ноги не получилось. Санджи легким движением, словно перед ним было что-то маленькое, слабое, приподнял и раздвинул чужие ноги и, яростно вгрызаясь в собственную губу, вылил всë содержимое бутылька. — Нет… — прошептал Усопп. Он и правда не был готов — не знал, сглупил, пошëл на поводу у сердца и внутреннего влюблëнного голоса.       Жуткий, практически омерзительный член, так подходящий и гигантским крыльям, которые свисали с обеих сторон от графа и теперь словно балдахин закрывали Усоппа, и звериным когтям и клыкам, прижался к бедру юноши. Тот закрыл глаза рукой, сотрясаясь от рыданий, и до крови прокусил ладонь, чтобы не закричать. Член с трудом протискивался в чрезмерно узкое лоно, заполняя каждый дюйм и лишая Усоппа возможности даже вдохнуть. Горячая кровь, смешиваясь с маслом, пачкала и дрожащие бëдра, и простыни, и член чудовища. Робин говорила, что без подготовки будет больно, но кто ж знал, что это почти пытка. Гораздо больше сюда подходило бы слово «мучительно». Усопп уже не сдерживался, рыдал в голос и кричал от боли, моля остановиться. Но на него смотрели стеклянные, как у рептилии глаза — совершенно глухие к мольбам. И все попытки вырваться оказались безуспешны. Пожалуй у маленького ребëнка было бы больше шансов выскользнуть из рук взрослого мужчины, чем человеку из лап упыря. Тварь вгрызлась в плечо Усоппа и брызги крови попали тому на лицо. Этот укус Усопп прочувствовал так ярко, так ужасающе сильно, что на миг отвлëкся от разрывающих его движений. — Хватит, — голос его охрип, ослаб. — Прошу…       Тварь оскалилась и отчëтливо произнесла что-то, но слова еë, прозвучавшие словно наоборот, не имели никакого смысла. То ли это был незнакомый Усоппу язык, то ли его мозг, почти теряющий сознание от боли, паники и потери крови, был неспособен разобрать чужую речь. Лапа легла на его подбородок, заставляя открыть рот, и язык задвигался в горле Усоппа в том же ритме, что и член. Давясь чужим языком, не имея возможности вдохнуть забитым влажным носом, Усопп чувствовал, как его сознание гаснет. А тварь всë вбивала его в перину, словно хотела навсегда оставить силуэт юноши на ней, отрывалась от губ, чтобы укусить везде, где могла достать, и снова затыкала его рот своей пастью, царапая клыками. «Я умру?»       Мысль эта его отчего-то не напугала, а напротив отдалась в груди облегчением. Как же ему хотелось, чтобы это всë закончилось. Но как только упырь отстранился, чтобы перехватить ослабленное тело иначе, у юноши снова проснулась воля к борьбе. Он с грохотом скатился с кровати и острая боль снова пронзила его с макушки до ног, заставляя колени подогнуться. Не упал Усопп только благодаря усилию воли, повторяя про себя как мантру — не сейчас. Однако далеко он не ушëл. Вытирая непрестанно льющиеся слëзы от того, как мучителен был каждый шаг, Усопп сделал их всего три, перед тем, как вампир уронил его на шкуру возле камина. — Прости, — прохрипел Винсмок, влажно целуя. Рот Усоппа наполнился собственной кровью и вампирской слюной. — Потерпи, мой хороший, сейчас… Закончится.       Когда Санджи приподнял Усоппа, его голова безвольно повисла. И хотя боли Усопп уже не чувствовал, сквозь пелену надвигающейся дремоты до него всë ещë доносились до одури омерзительные, чавкающие звуки.       Усопп закрыл глаза.