Свечи в окне старинной башни

Я касаюсь тебя, и пальцы мои горят. Это наш неразгаданный символ, елей и яд, наша Песнь Песней, наш первородный грех. Ты опять зарождаешься болью в моём ребре, ароматами мирры и яблок, песком пустынь, где я маялся сорок лет, да не смог остыть, нестерпимым жаром на самой границе тел — и гудит Вавилон, и рушится в темноте, каждый взгляд растворяется солью в извивах вен, вкусом кожи как вкусом мёда в убитом льве. Мария Килден.

      Незнакомец отшатнулся, словно Усопп ударил его прямо в солнечное сплетение, выбивая воздух из лëгких. Лицо его — красивое настолько, что ни шрамы, ни сломанный когда-то нос не смогли изуродовать его, с самым необычным разрезом глаз, что когда-либо видел Усопп, мягким контуром губ и волевым, гладко выбритым подбородком, внезапно исказилось от невыносимой боли. Сердце Усоппа сжалось, забилось в безумной агонии где-то под адамовым яблоком, взывая то ли к своему обладателю, то ли к мужчине, что смотрел на него с болезненной нежностью, которая так не вязалась с его видом бывалого воина, потрëпанного и закалëнного бесчисленными боями.       Наконец незнакомец взял себя в руки, поймал собственные расползающиеся швы мозолистыми, окоченевшими от мороза пальцами, не давая чувствам просочиться через эти обнажающиеся щели. Он вздохнул глубоко-глубоко, медленно, словно пытался не дышать вовсе, и ужас, что скрывался под его раскрытыми веками, растаял. — Это я, Зоро. Ророноа Зоро, — практически спокойно произнëс незнакомец. Мысль же у него была лишь одна, но та билась лихорадочно, словно птица в сетке. "Хоть бы я не опоздал".       Любой, кто наблюдал бы за этой сценой, безусловно поразился бы перемене в мужчине, который назвался Зоро. Миг назад он был испуганным ребëнком, которого оттолкнула мать, а сейчас снова стал непоколебимым воином. Но Усопп отчего-то знал, чувствовал, понимал — это лишь маска, подобно той, что он сам носил на маскараде у княгини Иванковой. И внутри мужчина изнывал от боли, страха, тревоги, потому что юноша ощущал это всë, словно чувства были его собственными. Губы Усоппа раскрылись и медленно, почти по слогам повторили произнесëнное имя словно эхо. Словно он был зачарован, словно ему было необходимо произнести чужое имя, почувствовать, как буквы перекатываются на языке, как слоги складываются в эту песню. Словно его хрупкое сердце, которое с каждым стуком о прутья грудной клетки покрывалось новыми трещинами, молило, рыдало — повтори, повтори, повтори! — Ророноа Зоро?       Что-то всколыхнулось в груди Усоппа — резко, всем неповоротливым, страдающим телом — вместе с этим именем, рëбра болезненно затрещали, выпуская нечто запертое в своей глубине, и бесконечный поток слëз хлынул из широко распахнутых глаз. Чуть не забыл! Чуть не забыл человека, которого ждал столько времени. Чуть не забыл имя человека, которое срывалось с его уст во время молитв и снов. Чуть не забыл человека, чьи зеленые портреты постоянно украшали свободные листы бумаги. Когда он в последний раз рисовал Зоро? Рисовал ли? Почему эти наброски не попадались ему на глаза, не позволяя забыть самого близкого человека? Множество вопросов навалилось на Усоппа, словно груда камней во время землетрясения, но Зоро… Его Зоро, его лучший друг, его брат, его душа и сердце стоял напротив — в прошлом израненный, теперь испещрëнный шрамами, но живой. И Усопп бросился к нему на шею. — Зоро! Зоро! Зо… — повторял Усопп имя вновь обретëнного друга, словно боялся, что оно снова покроется пылью и паутиной в его памяти, и покрывал поцелуями всë его лицо. — Прости меня! Ты просто так изменился, так изменился. Твоë лицо, твой глаз… Что случилось с твоим глазом? Откуда столько шрамов, Зо? Где ты был всë это время?       Шквал вопросов сыпался на Зоро, не давая тому времени ответить на них все. Впрочем Ророноа пока и не пытался этого сделать — его губы дрожали и ресницы трепетали, стараясь задержать подступающие к глазам слëзы радости, боли, облегчения. Усопп не стал произносить вслух мысли, что тревожаще прятались где-то в глубине головы. Ну не мог же он забыть своего друга, попросту не мог. Усопп мог быть уверен в том, что помнил бы Зоро и на смертном одре под старость. Было ли дело в том, что он занял все свои думы господином Санджи, а потому места там для старого друга попросту не осталось. Чувство вины зародилось под грудью, расползлось ядовитыми червями, но заглушаемое обилием других эмоций, осталось едва заметным. По крайней мере, в тот момент. И хотя он не знал, что любой вампир способен проникать в чужие мысли — не только те, что одарены или прокляты золотыми животными глазами, даже он чувствовал, что здесь всë не просто так.       Зоро тоже не стал говорить, что Усопп не просто не узнал его — чëртов упырь, эта ночная тварь влезла к нему в голову. Осознанно ли, чтобы похитить воспоминания о тех, к кому Усопп мог бы вернуться, неосознанно ли, поддавшись разрушительной ревности — Зоро не знал и ему не было до этого никакого дела. Приди он на пару недель позже, и Усопп уже никогда не вспомнил бы его. Эта мысль ударила Зоро под дых, он перестал сдерживать слëзы и, крепко держа друга в объятиях, прижимался губами к его виску и тихо плакал. Усопп усмехнулся сквозь собственный вой — Зоро никогда не плакал за всë время, что они были вместе, а теперь его слëзы пропитывали чужие волосы. Но Усопп не осуждал, как и всегда. Сейчас он понимал Зоро, понимал, как никогда, потому что чувствовал эту же радость, это бескрайнее счастье, зарождающееся между их рëбер, это знакомое ощущение возвращения домой. — Ничего, — наконец вымолвил Зоро напряжëнным от попытки не дрожать голосом. — Мы оба сильно изменились. Ты… Ты стал… Таким красивым.       Усопп рассмеялся, не разжимая объятий, и его руки выводили узоры на прохладном, влажном от растаявшего снега плаще. Словно боялся, что стоит ему отойти, Зоро исчезнет снова, или Усопп потеряет все воспоминания о нëм. — Неужели раньше я не был первым красавчиком в твоих глазах? — с нескрываемым весельем в голосе спросил Усопп, прижимаясь щекой к щеке Ророноа. — Был, — серьëзно ответил Зоро. Он не шутил, вдруг понял Усопп, улыбаясь. — Был. Но раньше ты был… М… Похож на девчонку. А сейчас ты… Мужчина.       Усопп всхлипнул с новой силой, прижался ещë ближе к крепкому телу друга, хоть это и было невозможно. О, как же он хотел прижать Зоро ближе! И как же велико было подобное желание Ророноа. Спрятать Усоппа под слои одежды и брони и даже больше. Разодрать себе кожу на груди, выломать рëбра, чтобы укрыть его в своей грудной клетке, прямо на месте слабовольного, такого бестолкового сердца. Такие же бестолковые жалкие слëзы лились по правой щеке Зоро и всë никак не хотели останавливаться, а Усопп — больше не похожий на кудрявую девчонку, но всë ещë оставшийся его милым, дорогим Усоппом, рыдал, обвивая шею друга, и бессвязно спрашивал о чëм-то. — Усопп, Усопп, всë потом. Упырь может вернуться, — Зоро разодрал объятия — больно, как же это было невыносимо больно. Ророноа не раз отдирал присохшие бинты к открытым ранам, но это казалось даже приятным по сравнению с тем, что ощущали они оба. — Надень это. Уходим. — Зоро, нет, подожди, — Усопп не дал накинуть на себя грубоватую, но явно тëплую шубу — в разы лучшего качества, чем одежда на Зоро. — Усопп, — строго ответил мужчина, нахмурился так сильно, что его брови практически соединились у переносицы. И в каждом его вздохе ощущалась готовность тащить Усоппа за собой силой, если придëтся. — Нам некогда чесать языком. Шевелись! Каждый миг на счету. Только тупица нападëт на упыря в его логове.       Зоро не стал говорить, что, судя по его словам, он и сам был не совсем в своëм уме. Ведь уже нападал когда-то и даже не единожды, будучи зелëным юнцом, что полагался лишь на меч. В первый раз тварь вспорола ему брюхо легче, чем нож рыбака, разделывающий форель. Зоро слишком хорошо помнил, как выбрел из замка и полз по песку, собирая дрожащими руками вываливающиеся кишки из уродливой щели на собственном животе. Чëрная, омерзительно пахнущая, забивающая ноздри своим смрадом кровь лилась рекой, пропитывала прибрежный песок насквозь. Тот забивался в эту дыру на брюхе, перемешивался в тошнотворных щупальцах-змеях, какими Зоро казались собственные кишки, и ему до сих пор иногда казалось, что песок царапает ему внутренности. Солëные слëзы бежали по его щекам, а боль была такой силы, что и вспоминать страшно. И он всë думал — как же он оплошал. Не стал охотником на нечисть, не стал лучшим, и, что хуже, бросил Усоппа одного. В другой раз он чуть не лишился обеих ног. Отрезанные ступни болтались на лоскутах загорелой от палящего солнца кожи — когтям упыря не составило труда распилить кости. Зоро выжил благодаря то ли силе воли, то ли дурной крови, текущей по его венам вперемешку с обычной, человеческой, то ли усилиями надоедливой девчонки-врачеи из нелюдей. Ни о чëм этом Зоро не собирался говорить. О боли, припорошившей его виски пеплом — только не смыть его уже никогда, о том, как ощущается вытекающий глаз из глазницы, а ты всë стараешься поймать его, да только безуспешно. О жестоких людях и сердобольных тварях. Нечего Усоппу зря болеть душой, зря тревожиться — а он, безусловно, будет. Лишится покоя, чувствуя, как тревога, беспокойство и мука начнут терзать его, подобно раскалëнным углям.       Зоро схватил друга за предплечье, сжимая пальцы с поистине нечеловеческой силой, и Усопп взвизгнул от боли, пронзившей его. Вина и сожаление отразились на красивом лице Ророноа так ярко, словно звëзды безоблачного неба в чернильной глади озера, и он отпустил Усоппа, так и не потянув его следом. — Да что с тобой не так? — воскликнул юноша, баюкая болезненно пульсирующую руку. И не сделал ни шагу, чтобы двинуться в сторону тяжëлых дверей замка. — Усопп, не сейчас! Идëм, идëм же! — некогда подмастерье кузнеца, а ныне мечник — Усоппу хватило взгляда, чтобы понять, что мечи на поясе старого друга не для бахвальства, попытался снова ухватиться за кисть юноши. Он никогда не любил болтать, а сейчас было совершенно неподходящее для этого время, и он рассудил, что проще забрать очарованного Усоппа силой, а потом уже поговорить. — Да выслушай же ты меня, Зоро! Что с тобой не так? — повторил в сердцах брюнет и отдëрнул руку. — Я не пойду, Зоро. Я уже принадлежу этому месту. Это мой дом, мой милый друг. Здесь моя любовь, мои дорогие подруги. Поэтому, умоляю, просто послушай меня.       Ророноа застыл, словно поражëнный молнией разгневанного божества, и его протянутая рука, так и не коснувшаяся Усоппа, вдруг показалась Зоро донельзя жалкой. Рукой юродивого, что просит милостыню у церкви. И за эту малодушную мысль Зоро лишь сильнее разозлился на самого себя. Разве не обещал он, что никогда не позволит Усоппу знать об его чувствах, дабы не подвергать и без того непринятого юношу ещë большим лишениям? Потому что грешно, потому что эта любовь одновременно елей, врачующий душу, да яд, разрушающий всë. А разве сам Усопп обещал хоть что-либо своему дорогому другу? Разве он, так отчаянно боявшийся собственных чувств, что искренне поверил в их невинность, мог клясться в верности? Не мог, не должен был — Зоро бы не требовал этого в любом случае. Так отчего ему стало так невыносимо больно? Отчего старые швы на его теле разошлись все разом, а вместе с кишками на пол упало и сердце? И всë-таки, безусловно, Усопп имел право на всë. Он хорошо смотрелся с обеими рыжими ведьмами из свиты вурдалака-аристократа, как и с демонически прекрасной женщиной, хоть та и была немолода, или невинной набожной девицей. Но осознание ударило сильнее — а говорят, что молния не бьëт дважды в одно место. — Ты лëг под упыря по своей воле? — в его едва заметно дрогнувших поджатых губах Усопп усмотрел отвращение. Это испугало его, заставило вжать голову в плечи, а заблестевшие глаза бросили на мужчину взгляд лани, что смотрит на арбалет. — Зоро, я… Послушай, я… Я полюбил господина Санджи. Искренне, всем сердцем, как… — голос Усоппа дрогнул, и слова застряли в его горле, царапая. Он хотел сказать, что никого так не любил, но отчего-то не смог. Его язык, тяжëлый и неповоротливый, не захотел произносить это, замер между жемчужными зубами. — Очень сильно, Зоро. Я не прошу понять, не прошу встать на моë место, но, молю, я не выдержу твоего отвращения. Зоро, ты ведь мой… Самый дорогой человек и я… Просто не смотри на меня так, прошу. — Я… Не… — Зоро замолчал и даже заставил свои губы изогнуться в приободряющей улыбке. Те сложились в еë уродливое подобие, но Усопп даже эту жалкую подделку принял с искренней радостью. — Я рад за тебя, Заяц. Если ты уверен, то я рад. Мне больше нечего сказать.       Быть может и любовь Усоппа была лишь плодом коварного вмешательства вурдалака. Зоро мгновенно возненавидел эту надежду в своей груди. Словно подобный исход давал шанс самому мечнику. Шанс на что? Шанс добиться сердца Усоппа, когда-то уже всецело принадлежавшего другу, шанс увести его из этого проклятого замка, насквозь пропитанного магией и следами духов, шанс на ту жизнь, о которой они оба грезили — путешествия, громкое имя, признание. Всë это уже давно стало бессмысленным, подобно попытке поймать молнию голыми руками. Насильный разрыв установленной связи между вампиром и его возлюбленным был ужасающим, подобен пытке, как для человека, так и для твари. И видел Бог, Зоро предпочëл бы оставить Усоппа вурдалаку, коли тот относился к юноше так, как он этого заслуживал. Потому что не смог бы выдержать этих душераздирающих криков, царапающих уши изнутри ржавым кинжалом, не смог бы видеть, как ломается человеческое тело, подобно рукодельной деревянной кукле, глаза пустеют, а чëрная волна волос за считанные мгновения становится белее только выпавшего снега. Проще вогнать меч между рëбрами.       Да и обучался Зоро вовсе не этому. Не были ему интересны обычаи, хитроумные заклинания, толстые книги на бесконечных полках вурдалаковского замка. Он учился убивать, и весьма преуспел в этом. Не счесть тварей, какие за последний год полегли от рук полукровки, подчинившего себе нечеловеческую кровь. Вырезав целое селение нефилимов, что совершали набеги на соседние деревни и города, держа в страхе целый регион Швейцарии, в тех же горах он убил василиска. Когти грифонов оберегами висели на поясе с другой стороны от мечей, а из шкур оборотней надоедливая призрачная девчонка пошила не одну шубу. Даже гарпии, что чувствовали свою безнаказанность и вседозволенность, поскольку их предводителем был сам Шут — король, не стремились переходить ему дорогу. Так что, да, он безусловно мог убить и упыря, что похитил сердце Усоппа. Но нужно ли было это? Помогло ли бы это хоть кому-нибудь? Зоро решил, что нет. По крайней мере, не сейчас.       Зоро выпустил весь воздух из груди и медленно снова набрал его так, как учил вампир с соколиными глазами, дабы обуздать бушующие чувства, успокоить бурлящую кровь. В этот раз улыбка вышла гораздо более искренней. Спокойной, несколько сдержанной, под стать облику сурового охотника на нечисть, странствующего воина, каким Ророноа и был. Он кинул шубу на ступени витой лестницы и сел рядом, жестом предлагая сесть на постеленное. Усопп понял без слов, ловко спустился чуть ниже и с маленьким вздохом присел к другу. Так близко, что их ноги и плечи соприкасались. Однако Усопп не видел в этом ничего, что было способно вызвать в нëм смущение, всколыхнуть что-нибудь нехорошее. Напротив, рядом с Зоро было спокойно. Так хорошо на душе, так безмятежно, словно твой взор прикован к мерно потрескивающему огню в камине или неподвижной глади озера с утонувшими в нëм звëздами. — Я скучал по тебе, — тихо произнëс Усопп, положив голову на прохладное, чуть влажное плечо Зоро. — Так сильно скучал.       И хотя последние дни, а может и недели, он ни разу не вспомнил о старом друге, а спокойствие дарили ему другие люди и события, однако, показалось Усоппу, никто из них не был способен подарить настолько непоколебимой умиротворëнности. Зоро ничего не ответил, лишь взял руку юноши в свою и аккуратно обхватил мозолистыми, потрескавшимися пальцами. И даже этими пальцами, грубыми, потерявшими большую часть чувствительности, он ощущал, какой мягкой стала кожа Усоппа. Словно бархат или иная дорогая ткань — та, которая будто обнимает твоë тело материнскими объятиями. Даже мозоли на юношеских смуглых ладонях, никуда не девшиеся, поскольку Усопп любил ручной труд, и даже в замке находил себе дело, казались нежными. Он определëнно заслуживал жизни, от которой он так и пышет здоровьем, его кожа лоснится, волосы блестят, а тело, несмотря на крепкие мускулы, приобрело лëгкую мягкость. Такой не бывает от бесконечных блужданий от города к городу, непрекращающихся сражений, порой невыносимого голода, да сна под открытым небом. Жизнь Зоро не подходила Усоппу. — Мне было так тяжело, когда ты ушëл, — голос продолжал звучать тихо, пока Усопп, спохватившись, не рассмеялся так неискренне. — То есть… Не так уж и плохо, знаешь. Я много тренировался. Охотился, рыбачил, работал в поле. И с деревом неплохо научился работать. В конце концов, Господь не оставил меня. Думаю, мне повезло. Он свëл меня с невероятными людьми. Знаешь, здесь такие сильные люди. И они приняли меня в семью без малейших колебаний. С того мига, как меня притащили, едва не испустившего дух от побоев. Выходили, дали кров, признание, дружбу, любовь. Веру в то, что у меня снова есть моë место. — Снова? — практически беззвучно выдохнул Зоро, а Усопп чуть крепче сжал его ладонь. — Ты был моим местом, — Усопп прикрыл глаза, проглатывая вставший в горле комок. — Ты столько сделал для меня. Ты спас мою жизнь. Столько раз спасал. И снова пришëл. Я так тебе благодарен. Так благодарен… Расскажи, как ты жил всë это время, прошу. Ты сражался, да? Ты нашëл наставника, как хотел? Как ты оказался здесь?       Зоро кивнул, поглаживая шершавыми кончиками пальцев бархатистую тëмную кожу друга. — Да. Моим наставником стал вампир, хоть это и звучит, как бред. Учиться убивать вампиров у вампира... Но он сделал много для меня. Я вернулся к нему и поехал с ним на бал к одной русской старухе-вампирше, потому что путь лежал через эти места. Но… По пути отстал и… — Зоро сделал паузу, а Усопп мелодично рассмеялся. — Потерял дорогу, верно? Ты совсем не изменился, Зо! Совсем, — юноша вдруг поднял голову с плеча друга и потряс его за руку. — Что за вампирша?       Зоро неуверенно почесал свободной рукой под шапкой, мучительно вспоминая фамилию старухи. Он знал, что она была очень влиятельной женщиной, а еë муж и вовсе из тех, кого лучше не трогать. Михоук очень уважал их обоих, а к мнению учителя Ророноа прислушивался, хотя и всегда составлял своë собственное. — Иванова, кажется. Княгиня какая-то. — Иванкова? — воскликнул Усопп и вскинул руки, вырвав ладонь из нежной хватки Зоро. — Господь! Я был на этом балу, Зоро. — Шутишь, Заяц? — Брови мечника поражëнно приподнялись. Из-за шрама левая бровь практически не пошевелилась, искажая удивление на лице Зоро, но Усопп верно трактовал его выражение. — Нет, нет, совсем нет! Княгиня приходится тëтушкой господину Санджи. Она гостила у нас, а после мы поехали к ней. Это такое невероятное зрелище. Я не могу найти слов, чтобы описать всю ту красоту, что довелось мне увидеть, Зоро! — возбуждëнно заговорил юноша, отчаянно жестикулируя обеими руками. Его волосы подрагивали с каждым движением, глаза восхищëнно блестели, а широкая улыбка на красивом лице едва не заставила Зоро застыть и упустить суть разговора. — Мы были так близко друг от друга, Зоро! — Мы бы вряд ли увиделись… Я собирался остаться здесь в любом случае. — Жаль, так жаль, что ты не увидел этой красоты. Я никогда не видел настолько блистательных и громадных зданий, как замок княгини! Всë в огнях! Тысячи… Даже десятки тысяч свечей и ламп, — продолжил говорить Усопп, взмахивая руками в попытке показать масштаб происходящего.       Зоро с невольной улыбкой на губах слушал каждое слово, ловил каждый маленький жест собеседника, каждое крошечное изменение на его лице. Господь, как же он тосковал по этому. По голосу Усоппа, по взволнованному тону, по приукрашиваниям в рассказах, по сверкающим глазам. — А сколько людей прибыло — несметное количество. Оборотни с когтистыми руками и звериными хвостами, торчащими из-под одежд. Я не шучу! У них и правда хвосты и звериные когти. Некоторые из них принимали полностью животную форму. Это так пугало — ходить, зная, что в соседнем зале ходит волк, размером с медведя. То есть, других пугало. Я, конечно, и не такое видел. — Усопп подбоченился. — Ты меня знаешь, меня такой ерундой не возьмëшь.       Зоро покорнейше согласился, тихонько фыркнув себе под нос. И да, разумеется, он знал об оборотнях, но не хотел прерывать рассказ Усоппа. Невозможно было не наслаждаться его речью и Зоро испытывал неподдельное счастье, слушая даже о знакомых ему вещах. — А у вампиров тоже бывают животные глаза! Вот у господина Санджи они человеческие, синие. Но я танцевал с вампиром, чьи глаза походили на соколиные. Он как глянул мне в душу, так я едва не испустил дух. Словно меня сунули в кипящий котëл — не меньше! Это и правда очень больно. А спутница у него походила на призрака! Ты знал, что и призраки существуют? Она проходила сквозь стены прямо у меня на глазах!       Внезапно Ророноа рассмеялся, покачав головой. Усопп от удивления замолчал и вскинул взгляд на своего друга, готовый возмутиться недоверием. Однако Зоро верил — более того, он знал, что это правда, поскольку и сам не раз являлся свидетелем подобного. А смех у него вызвало не сомнение и мысль, что Усопп лишь придумывает. — Это определëнно был мой наставник со своей бесячей призрачной девицей. А ведь правда… Послушай я еë, да не потеряй дорогу, мы с тобой встретились бы ещë тогда. Они сильно напугали тебя? — Вовсе нет! Я не испугался. Но… Он и с тобой делал эту штуку? — Усопп, не скрывая своей неприязни, поëжился от воспоминаний. — Я про глаза. — Ага. Не один раз, — серьëзно кивнул Ророноа, а Усопп взвизгнул. — Не один раз? Господи, выдержать даже один раз — уже подвиг. Клянусь, я наверняка лишился бы чувств, не будь рядом гарпии с другим вампиром, — эти слова всколыхнули в Усоппе новые воспоминания, и он, отвлекаясь от неприятной мысли, засиял ещë ярче. — Даже в самой смелой мечте я бы не мог представить, что буду вальсировать с королëм, однако вот он я! Танцевал с королëм-гарпией, а его брат спас меня от соколиного упыря.       Усопп без зазрения совести задрал нос едва ли не к высокому потолку замка, а Зоро практически потерял дар речи. Единственная гарпия, имеющая статус короля, была знакома каждому. Не считая, разумеется, обычных людей, для которых гарпии и другие существа были либо плодом фантазии, либо скидывались в одну нишу под названием «порождения Дьявола». — Врëшь! — обескураженно пробормотал Зоро. — Ты не просто пережил встречу с Шутом, ты ещë и танцевал с ним? — Сомневался во мне? Я так его закружил, что он остался без ума от меня и даже захотел, чтобы я нарисовал его, — горделиво ответил Усопп. Конечно, всë произошло не совсем так, однако Зоро прекрасно знал, что его друг не врал. Лишь приукрашивал. — Так заяц стал львом? — Ророноа взял Усоппа за руку и посмотрел на него с восхищением и гордостью. — Ты тоже не скучал всë это время, да? Расскажи больше.       Эту просьбу Усопп воспринял с неподдельным воодушевлением. И за разговорами они оба потеряли счëт времени. И всë никак не могли наговориться. Всë им было бесконечно мало, всë не хотелось отрываться друг от друга, отпускать руки, прекращать чувствовать этот домашний уют и ностальгию. Как давно это было. Маленький дом на отшибе, твëрдая кровать, на которой было достаточно места для нескольких человек, да вот только они вдвоëм всë равно лежали вплотную и говорили, а просыпались, перепутавшись руками и ногами. Юные, зелëные, нашедшие дом не в этой крепкой небольшой избушке, а друг в друге.       Зоро вдруг насторожился и отстранился. — Я думаю, мне стоит идти. — Останься, — взмолился Усопп, но мечник качнул головой. — Никому не понравится, если к нему вломились без приглашения, — напомнил мужчина. — Точно… — Усопп поднялся одновременно с Зоро. — Куда ты теперь, Зоро? — Я пока поживу в твоëм доме, если ты не против. Так что мы обязательно увидимся.       Усопп порывисто взялся за ладонь мечника и обхватил еë обеими руками. — Зоро, это твой дом тоже! Я приду… Может быть даже завтра! Я обязательно приду.       Они вместе спустились по лестнице, прошли коридор и залу, и оказались у тяжëлых дверей, что вели на улицу. Крепкие объятия, последовавшие вслед за остановкой, заставили Усоппа снова всхлипнуть. Ласковые руки Зоро, поглаживающие его по голове, одновременно были и успокоением, и причиной этих слëз. Наконец Ророноа и Усопп оторвались друг от друга и, взяв обещание, что они увидятся на следующий же день, мечник вышел. Усопп стоял несколько мгновений, провожая широкую спину Зоро взглядом, словно не чувствуя ледяного ветра, врывающегося через открытую дверь, и не выдержал, выбежал следом на улицу и бросился другу на шею. — Зоро! Я так рад, что ты жив! Спасибо, что ты пришëл. Спасибо, спасибо, спасибо, Зо… — зарыдал с новой силой юноша. — Усопп… — Ророноа сжал Усоппа в объятиях практически до боли и отпустил. — Заходи внутрь. Холодно.       Усопп вытер мокрые щëки, обнял себя руками и сделал шаг назад. Как же было больно расставаться сейчас. Но время для знакомства с господином Санджи не подходило. Усопп прекрасно знал, что его господин не любил незванных мужчин в своëм замке — лишь единицы были исключением. — До встречи, мой любимый друг, до встречи, — невнятно пробормотал Усопп, а Зоро, вскинув взгляд на одно из окон замка, скрылся из вида за считанные мгновения.       Юноша, не торопясь, отряхнул одежду от снега и с мечтательной улыбкой, не потускневшей даже из-за припухших от слëз глаз, которая так очаровательно смотрелась на его пухлых губах, вернулся к лестнице. Его пальцы скользили по перилам, а сердце, хоть и плакало, страдая от такой скорой разлуки, одновременно с тем ликовало так, как не ликовало очень давно. — Мой любимый друг, да? — прошипел кто-то из тëмной глубины покоев, стоило Усоппу ступить внутрь.       По телу Усоппа, хоть тот узнал и родной голос любимого графа, и блеск его глаз, прошлась резкая дрожь, а ноги едва не подогнулись. Возможно от мороза. Ветер, проникающий в покои через распахнутые окна, намëл немало снега и погасил каминный огонь, и теперь внутри было практически так же холодно, как и на улице. — Господин Санджи?