50 тем для писательской практики

      За окном третьи сутки льет дождь. Не лучшая погода для работы — так и клонит увильнуть от обязанностей, нарушить все данные обещания, вздремнуть два-три-пять… дня, не меняя одежду и постельного белья. Кискэ мало волнует, как после такого будет выглядеть он сам и как будет вонять в его комнате, ведь при всех своих недостатках он чертовски сексуальный продавец сладостей, а еще — крайне башковитый шинигами; это уже притча во языцех.       И все же он удерживает себя за столом, вооружается отверткой, чтобы подтянуть пару болтов. Где не получится закрепить — он смажет клеем. Не поможет клей — его «супертягучие банановые жвачки» для огромных пузырей в помощь. У Урахары не только драгоценные мозги, но и золотые руки, а где меткий ум не справится, он выедет на смекалке и чистом везении; он ко всему чертовски удачливый парень. Мальчик, который выжил. Попахивает попкорном и генсейским муви, но Кискэ прекрасно помнит день своего второго рождения…       Тогда так же лил как из ведра дождь. В прохудившейся крыше руконгайской лачуги можно было рассмотреть сквозь дыры огромные свинцовые тучи. Одни, сжиравшие золотистое солнце, казались Кискэ проплывавшими статуями Будды, другие, подсвечиваемые алыми зарницами, — страшными масками они. Маленький Кискэ испугался бы, если бы всё хорошо не проанализировал: у него несколько дней держался жар; лекарств в Шестом Северном районе, несмотря на близость к столице, не водилось, как и лекарей тоже; сильная рейацу требовала подпитки, но последнее гнилое яблоко Кискэ съел еще позавчерашним вечером. Потому-то от слабости и голода мерещилось всякое нехорошее. «Еще немного — и всё закончится», — подбадривал он себя, ощущая, как постепенно оставляют его силы, а сердце бьется с затуханием все тише, и тише, и тише. Больше этого никто не слышал. У внушавшего страх мощным духовным давлением мальчика не осталось ни души, кто рискнул бы о нем позаботиться, но в том была только вина самого Кискэ, так он себя убеждал…       — Мяу, — раздалось вдруг.       Мальчик с огромным усердием разлепил глаза — веки налились каменной тяжестью. В висках тоже жутко ныло. Он сглотнул пересохшим горлом и зачем-то попросил воды, хотя изначально жил один.       — Мяу, — привлекло его вновь.       Небольшой черный комок потоптался лапками у Кискэ на груди, затрудняя и без того тяжелое дыхание. Мальчик сморгнул видение, но маленький гость не исчез и продолжил внимательно изучать его большими золотыми глазами.       — Ты заболел? — спросил вдруг котенок, но Кискэ, полжизни проживший в своих фантазиях, ничуть не удивился и заверил господина котенка, что беспокоиться не стоит: он просто «чуть-чуть» простудился.       Его лоб лизнули горячим шершавым язычком, не то собирая капли дождя, не то пробуя жар наощупь. Черная шерсть делала котенка похожим на «богов смерти», и Кискэ подумал, что у взрослых настоящих шинигами просто не было времени на такого никчемного, как он, плюса. В сущности, он ничего не успел сделать важного: вырасти, поступить в Академию, победить полчище пустых, придумать для улучшения жизни других душ кучу занятных и полезных штук… В последнее время Кискэ часто думал над тем, чем бы занялся бы в большой жизни, если бы выжил. Он очень хотел быть кому-то нужным.       — Прощай, котенок-сан, — пригладил он гостя напоследок. Он тяжело вздохнул, ощущая, как нещадно жгло в грудине, за клеткой ребер, и закашлялся. Виновато улыбнувшись, утерев кровь с губ рукавом, он прикрыл глаза…       — …Э-эй, алё? Кискэ, ты здесь?       Он опоминается, насилу отлепившись от ладони, которой подпирал щеку, зачарованно глядя на струйки дождя, что стекали по стеклу и писали воспоминаниями одну очень, очень, очень старую историю.       — Хм-м, что с тобой? Ты заболел?       Йоруичи вглядывается всё теми же золотыми очами в самую душу, хотя сейчас она не кошка и давно не маленькая, и у Кискэ в душе солнце разгоняет все тучи. Он смущенно улыбается, мотает головой в ответ на вопросительный взгляд Йоруичи, а потом, неожиданно прежде всего для себя, окольцовывает ее талию и жарко выдыхает ей в голый живот под фиолетовым топом.       — Не стоит беспокоиться, Йоруичи-сан. Я не пропаду. — Его объятья становятся крепче и с губ срывается тихое: — Спасибо за тот вечер.       — Дубина, — она деланно сердится и натирает ему кулаком макушку, — прекрати благодарить меня за это третье подряд столетие. Я просто искала себе подарок на день рождения, помнишь?       Кискэ кивает, но улыбается шире, чувствуя себя счастливым до безобразия. Целых три столетия быть до сих пор ее подарком и по-прежнему ловить заботу в глазах напротив — лучшая микстура от осенней хандры и прокрастинации гения.