50 тем для писательской практики

— Первое, что я сделаю завтра с утра, — заявлюсь в Десятый отряд и скажу ему «Привет». Карин красуется в новеньком шихакушо перед зеркалом и почти уже не печалится, что умерла. Аневризма за пять минут до окончания первого тайма. Обидно? Конечно обидно. Ее команда прошла бы в полуфинал, но с потерей бомбардира пролетела мимо чемпионата как торнадо. Карин узнавала — брат специально смотался домой, хотя до этого не упускал ее из виду неделю. Угрюмость его напрягала больше похорон и переезда в загробный мир, но Карин — спортсменка, значит отличалась огромной силой воли. Шок ее быстро сменился легкой растерянностью, которая лечилась четкими ответами на список вопросов о новой жизни. И вот, она почти шинигами. По протекции Ичи-нии, естественно, но в черной форме было проще смешаться с местными. Карин требовалось осмотреться, попривыкнуть, раззнакомиться. Насчет Академии она не думала, но сколотить новую команду в Готее могла бы. У нее как раз на примете имелся один блестящий вратарь… — Да, — шумно выдыхает она напряжение следующим утром и придирчиво оглядывает в отражении румянец на щеках. — Вот прям сейчас пойду. И сразу скажу. В лоб. По существу. «Привет» и «Не хотел бы ты стать членом будущей Футбольной Ассоциации Шинигами?» Твердо кивнув, Карин собирается как перед решающей игрой. От поместья Кучики, где она пока обитала, до Десятого — забор перелезть. Конечно, встрять сразу в историю не хотелось бы, и Карин приходится сделать круг. Пропуск от главнокомандующего открывает любые ворота гостье, и с иероглифом «10» — не исключение. Она попутно оценивает территорию. В голове уже — схема футбольной арены, но перед глазами — сплошь длинные дома, вытоптанные до песка площадки, куча кустов и деревьев; для отработки пасов и навесов места просто не найти, не говоря уже об ужасном качестве газона… К тому же Карин понятия не имеет, как приволочь сюда ворота, мячи, кроссовки на всех, но настроена оптимистически: на дворе — понедельник, первое марта, девять утра, чем не начало новой жизни? Она стучит в указанную одним из офицеров дверь. Выходит тише, чем ее настрой, и приходится стучать дважды. — Ну ни минуты покоя! — рявкают изнутри. Голос грубый, простуженный снегом, заставляет Карин даже стряхнуть невидимые снежинки с макушки. — Кто там еще? Войдите! Убежать выбора нет, и гостья, глубоко вдохнув, как перед прыжком, толкает дверь; в конце концов, что такого мог сделать ей капитан-«первоклашка»? А Карин, на секундочку, уже восемнадцать, и она ростом почти брата догнала. — Тошик? — она рыскает по кабинету взглядом в поисках маленькой лохматой головы и, когда наконец видит пару торчащих белых прядей за спинкой обернутого к стене генсейского кресла, собирается выкрикнуть заготовленное приветствие… Но кресло тут резко разворачивается, и у Карин отъезжает вниз челюсть. За столом оказывается не «Тошик», а целый «Тошище», потому что когда он встает на ноги и медленно к ней подходит, Карин приходится запрокинуть назад голову, чтобы взглянуть ему в глаза. В глаза знакомые и нет, потому что в бирюзовом узоре радужки она может теперь сосчитать, во сколько раз Тоширо старше ее восемнадцати. «Что ты там хотела сказать?» — лихорадочно ищет Карин слова, потому что они оба стоят и тупо пялятся друг на друга, будто не виделись сто лет, а не восемь. — П-привет, — вспоминает наконец она. — Привет, — хмыкает он, и от его взрослого голоса у Карин мурашки пробегают по телу. Блин, он классный. Настолько, что предлагать ему место вратаря в аматорской команде шинигами, которая существует только в проекте, не поворачивается язык, и Карин закусывает губу, как смущенная перед братиком Юзу. Парень напротив воспринимает этот жест как-то иначе, и у Карин дергаются ресницы, когда она ощущает на губах его морозное дыхание. Не больше. «Гол?! Штанга…» — Так чем обязан? — фыркает паром из ноздрей капитан и нетерпеливо бросает взгляд на настенные часы. — Я… это… — Карин хочется самоубиться, так как сейчас она напоминает себе брата, когда тот только начал встречаться с девушками. Она не может отвести от Тоширо глаза. Она хочет спросить, это навсегда? Она впервые думает о чем-то, кроме футбола, дольше минуты и, не в силах противостоять соблазну, прикладывается поцелуем. — Куррросаки, — тихо рычит он ей в губы, — если пришла без дела, то проваливай. А если есть что сказать, так выдави это уже. — Футбол, — кивает она, беря себя в руки. — Просто хотела покатать мяч с тобой, как когда-то, — врет она, — но, если ты занят… — Если, — фыркает «Снежок» и вручает ей неожиданно кипу папок. — В Готее футбол и, кхем, всё остальное — в перерыве или после работы. Привыкай. Ясно? Он смотрит наигранно сурово, но Карин ухмыляется: не прогнал — и то ладно. Она садится за его же стол в кресло напротив и деловито окунает кисть в чернила. Новый Тоширо — как футбольная суперзвезда из наклеек от жвачек, которыми она обклеела весь холодильник дома, а чего ни сделаешь ради кумира? Тем более, ради потенциального вратаря готейской сборной.