50 тем для писательской практики

Ичиго загибается в клетке Кирге Олпье: наставила синяков по всему телу, разбила кулаки в кровь, выплакала глаза и посадила горло криком. Ничего. Вакуум. Если кто и слышит ее здесь, в потерянном измерении, то только старик Зангецу и Пустой. Ичиго начинает трясти — она ненавидит безысходность и то, с чем нужно смириться. Застрять тут до скончания дней? Так бесславно слиться? Прохлаждаться, пока там, за краями этой темницы гибнут ее друзья, товарищи, даже знакомые пустые? Ни за что! И она вновь достает Зангецу, вызывает банкай и пытается разрушить ее личную могилу от квинси. — Черт возьми, — всхлипнет она где-то через час, меч обессиленно выпадет из ее ладоней. Куросаки плюхнется на пятую точку посреди клетки, подтянет к себе колени и попробует выпустить из глаз хоть пару слезинок, но внутри — одна злоба. На врага, на новую войну и на себя. За безбожно недооцененные моменты. «Я давно не звонила тебе…» — начинает она монолог своей совести и жалеет, что в дейрейшинки нет функции sms-чата. «Тук-тук. Как вы там?» «В смысле?» «В школе все хорошо?» «Урахара, завязывай, ты ж мне не отец?» «Фьюх! Я бы охотнее выступил в иной роли» «???» «Наставника) А вы что подумали?» «Извращенец» «Это вопрос или пожелание?» «Это твоя суть» «Куросаки-сан разбила мое кокоро:(» Она помнит их незатейлевый диалог, переведший обоих на новый уровень, наизусть. Помнит простыни из сообщений после. Помнит их первый звонок и то, как «звучит» Урахара в трубке. Без придурковатого выражения лица, полосатой шляпы и раздражавшего веера на пол-лица он казался довольно милым, эдаким джентльменом, без плоских шуток и с удивительно бархатным голосом, будто вместо него Йоруичи-сан мурлычет… Они провели в псевдо-рабочих переговорах всё лето, едва закончилась школа и Ичиго вернула себе силы шинигами. Иногда говорили просто о погоде, иногда обсуждали историю Готея, иногда делились мнениями относительно нового выпуска Jump, фокусов Дона Канонджи, научных открытий в космической сфере… Ичиго нравилось, что ее, не очень разговорчивую особу, слышали и слушали, Урахаре же нравился ее смех, поэтому он частенько рассказывал «в лицах» о забавных клиентах, которые заглядывали в его диковинный магазин. А потом началась эта война. Чужие люди в доме/городе/мире, перебои со связью, беспокойство за родных и помощь друзьям. Ичиго даже не успела попрощаться с ним перед дорогой в Общество душ из Уэко. И теперь, сидя невесть где, незнамо сколько, она жалела больше всего о том, что, возможно, никогда больше не услышит его голос… «Никогда?» — и она подымает вдруг голову, поражаясь, каким горьким есть это слово на вкус. Она чувствует отвращение к таким мыслям, к тому, что всего на мгновение отважилась сдаться. — Нет! — она подрывается на ноги и топает стопой; ее взрыв рейацу рвет клетку по швам, хоть пока и не ломает. Пока. И Ичиго криво ухмыляется, чуя как пространство отзеркаливает ее давление, вбрасывает силу, разрывая теперь по швам ее форму. — Нет! — Новый демарш — и Гецуга Теншоу летит на все стороны света, обжигая временную шинигами собой, добавляя порезов, мук, под ногами новую кровь, но и дикую улыбку, пляшущую демонами в ее собственной клетке из ребер. «Рукия. Ренджи. Бьякуя. Тоширо, — она не устаёт перечислять в уме всех друзей в Готее, которых отправилась спасать, но только одно имя заслуживает соскользнуть с ее языка, как в динамик телефона: — Прости, я давно не звонила тебе, подожди еще немного…» — …Кискэ. И он — будто снимает трубку. Гарганта распахивается в небе над Сейрейтеем, квинси-капкан поддается и рассыпается наконец под лезвием меча. Ичиго ядром выстреливает в облако, и мир будто прогибается под ее решимостью и силой. Она рыскает взглядом по земле, видит десятки, сотни жертв, так много знакомых, но не того, к счастью, кто мнимо раздражает ее всем своим видом. — Кискэ. — Она уверена, что с ним всё хорошо, и, очертив голову, бросается в новый бой. Она обещает себе не умереть и позвонить ему после победы хотя бы потому, чтобы сказать гребаное «люблю» своему почти-не-извращенцу.