50 тем для писательской практики

Пустыни белизна выедает глаза, будто без остановок сыплет мертвого песка под веки. Прежде Гриммджоу ложил на такую реальность, но на просторах разрушенного Айзеновского дворца, оставшись единственным выжившим из Эспады, чувствуя по-прежнему как велика его позорная рана, на него находит тоска. Он пинает носками новых духовных туфель волночки Уэковских дюн, заставляет сползти ровные гребни барханов под его твердыми шагами. Если обернуться — можно увидеть, как долог его путь от того места, где его размазала Куросаки, и до теперь — на остановке «Новая жизнь». Вообще-то он сделал огромный крюк: в стенах Лас-Ночес он пытался отыскать один чудо-камешек. Было глупо полагать, что ублюдочный владыка его не сожрал, но вырубившийся в битве Гриммджоу, к несчастью, пропустил все последующие события. Конечно Айзен превратился в какого-то еще гаже мудака, конечно Куросаки надрала ему задницу, раз Мир Пустых оставался цел, конечно шинигами там все перепились на радостях, потому что не знали, что истинный король-то оставался жив. Он долго зализывал раны, долго ждал восстановления рейацу, долго планировал вожделенную месть, когда понял — Хогьоку нет, и он не поможет ему исполнить пять заветных желаний. А список был-то довольно прост. Гриммджоу не требовался весь мир — все пункты в нем включали только «Куросаки»: 1. Найти Куросаки 2. Вызвать на бой Куросаки 3. Морально сломить Куросаки 4. Физически уничтожить Куросаки 5. Скучать до скончания дней по Куросаки… Арранкар закидывает руки за голову и смотрит в опостылевшую луну, с удивлением вскидывает брови — рыжая ведьма мерещится уже и тут ему. Вчера ему показалось, как знакомый силуэт мелькнул на одном из бесконечных белых холмов пустыни. Позавчера — как он слышал ее противные апельсиновые духи, когда уснул у затерявшейся в песках каменной гряды. Позапозавчера — как беззвездное небо исказилось под примечательный визг и нечто похожее на гарганту точно выплюнуло в их мир что-то черно-рыжее и мохнатое. Гриммджоу потратил несколько часов, чтобы найти потом недошинигами по отличительным лохмам прежде, чем осознал: у него медленно едет крыша. Он тут — совершенно один, даже корма нет, именно поэтому судьба послала его к меносам в прямом смысле. Король фыркает: ему стоит подзаправиться, чтобы ускорить процесс своего возвращения. У него уже имелся заросший шрам, комбинезон, что скрыл дыру и тату, новых рейши хватило даже на остроносые туфли и белую куртку в стиле бывшей Эспады. За исключением зверского голода Гриммджоу чувствует себя норм. Для полного «счастья» ему не хватает всего пять блюд из «Куросаки». Арранкар, не медля больше, сигает в пространственную дыру — туда, откуда когда-то сам вылез на волю; здесь по-прежнему есть чем поживиться. Это самое дно. Болото из никчемных душ, которые сбиваясь в стаи представляют из себя что-то большее, интересное, хоть и далекое от следующей эволюционной ступени. Гриммджоу облизывается, видя пирамиды из гиллианов — вот оно. Он вцепляется в горло первому, затем перескакивает к другому, ныряя мордой в самое нутро и чувствуя, как по венам мгновенно начинает течь сила из тысячи тысяч. Но Гриммджоу жаден, он требует еще, и еще, и еще, чтобы жрачки хватило и на ресуррексьон, и на гран рей серо, и на балу, и на выдержку, едва он только увидит Ее. И он оторопело моргает, воткнув зубы в какого-то адьюкаса, когда меж частокола черных колючих деревьев замечает огненное пламя. «Это что, прикол?» Мгновение — и она реально перед ним. Бесстрашная и безмозглая — всё как обычно. Гордо вздернутый нос, скулы — как острый меч, губы — узкая линия, а в глазах — карамель пополам с заоблачным самомнением. Гриммджоу хочет ее… съесть. Он раскрывает пасть и махом проглатывает плечо адьюкаса, отбрасывая его всего прочь из-за резкой потери интереса. Теперь у него есть добыча посмачнее, покруче, пожеланнее, и Гриммджоу даже сглатывает, неотрывно глядя прямо в лицо этой бестии. Между ними — шаг в сонидо. Между ними — невидимая нить, пробивающая током. «Найти, спровоцировать, растоптать, убить и умереть, победив, — в голове целый набор из установок для Джагерджака, а по вискам бьет вместо каждой точки: — Куросаки, Куросаки, Куросаки…» — Какого черта ты тут делаешь? — бросает он только проформы ради: миг — и она мертва, он голоден еще, но сил хватит оторвать недошинигами голову, пропитанную вонючими апельсиновыми духами, которых не забыть, от которых лезешь на стены, ощущая остро свое убогое одиночество. Нееет, убить ее — кричит все его естество или Пантера, — эта высший кайф для него! Он сможет смыть позор, он сможет перестать думать о ней, он сможет добыть себе трон, славу, нового заклятого соперника — столько поводов, чтобы почувствовать жизнь после того, как побывал на грани. А она хмыкает, будто ей все равно: — Беспокоилась. — Но даже не моргает. Не врет. Смотрит своими глазищами в самую глубь оставленного ею шрама под комбинезоном и… клеткой из его ребер. Гриммджоу цокает, ощетинивается, как от ноющей боли, а потом в мгновение ока вырастает перед девчонкой, выбивая ребром ладони мгновенно выхваченный из-за спины Зангецу. «Найти, завязать бой, растоптать, раскроить, самому потом убиться», — кричит его депрессующий арранкарский мозг, но тень души заставляет Гриммджоу впиться Ичиго не в шею, а в губы, зацеловывая ее до беспамятства покруче любого реванша. И Гриммджоу ощущает мурашки на загривке, когда чует, как она в ответ обнимает. Что он еще может сделать в пятикратном размере? Король лукаво щурится и усиливает свой натиск…