***
Выбор пал на овощную похлебку. Проще блюда и придумать нельзя, должно получиться. Подались было к печи, да новый повод для ссоры обнаружился. — А отчего ты печь хворостом топишь? — поинтересовался князь. Сам, когда готовил, уж не стал разбираться, подпалил то, что было. Теперь, когда хозяин избы был на месте, можно и утолить любопытство. — Потому что так надо! — отрезал ведун, скрещивая руки на груди. — Кому надо? Он же прогорает быстрее дров и жар слабее. У тебя топор-то есть? Подумав с полсекунды, ведун кивнул. — Есть, — но, смутившись, добавил, — но он какой-то неправильный. — Это как? — Не рубит, — сквозь зубы отозвался Серёжа с таким лицом, словно Олег непременно станет над ним смеяться. Но тут уж какой смех, плакать впору. Будь на его месте Шура или любой другой хороший друг, Олег, может, и позубоскалил бы беззлобно. Привык так общаться в мужской среде, где все друг друга из лучших побуждений поддевают, но с Серёжей язык не поворачивался. Во-первых, малознакомый человек. Во-вторых, обидчивый, да и ну просто нельзя. С ним как-то по-особенному надо. Аккуратнее что ли. Словно все люди как люди, а он ну... Серёжа. Опять обижать его ни в коем случае не хотелось, ведь и сам ведун стал чуток мягче. Не орёт, дураком в лицо не называет, слова хоть пытается подбирать, позволяет Олегу помочь, тоже в чем-то на уступки идет. А это уже много. Потому Олег лишь понимающе покивал и попросил показать этот самый ужасный не рубящий топор, который, к слову, оказался самым обыкновенным, просто ржавым и сильно затупившимся. Ну, а это беда поправимая. И за деревом далеко ходить не пришлось, старые сухие полена на заднем дворе нашлись. Расположившись там же и щурясь на солнце, князь намеревался опробовать орудие. Водрузив один чурбан на другой и размахнувшись, вдарил, мысленно отмечая: “хорошо наточил, почти до половины с первого удара.” Удовольствие вновь приложить руку к физической работе подпортило плечо. Оставив топор в бревне, Олег скривился, разминая мышцы и пересиливая нахлынувшую боль. Но тут между ним и топором вклинился ведун, и со словами: — Я сам умею! Не вчера родился, — взялся за топорище. Олег, примиряюще поднимая руки, отступил в сторону, уступая место. Сам так сам. Серёжа с серьезным видом принялся выковыривать лезвие из дерева. Дернул, с трудом поднял полено, потряс — ничего, крепко сидит. Тогда, упершись ногой, стал тянуть. Олег, конечно, не был вещим, но перед глазами отчетливо встала картина, как топор все же выскакивает, Серёжа падает в траву, и хорошо, если топор отлетает в кусты позади, а не в ведуна, так упрямо тянущего его на себя. Потому, не сдержавшись, быстро подошел, перехватывая рукоять. — Подожди, дай помогу, — ведун возмущенно поднял брови, но князь, ловко вывернув лезвие из дерева, всучил его обратно в руки раньше, чем тот успел озвучить свое недовольство. Рыжий, важно насупившись, размахнулся и рубанул. Промазал, отколов щепу сбоку. Снова размахнулся и попал под углом так, что чурбан просто слетел в траву. Уже закипая, от негодования он, упрямо хмурясь, снова поставил его на место и, зло пыхтя, ударил в третий раз. Тут уж попал, всадив лезвие в ту же расщепу, что уже сделал Олег. Оставив топор в дереве, скрещивая руки на груди, он обиженно отвернулся. — Говорю же, неправильный топор! — проворчал Серёжа. Олег улыбнулся, качая головой и без лишних слов вторым ударом разрубил полено на две части. Ведун уже обернулся, презрительно щурясь, наверняка намереваясь высказать пару ласковых, как взгляд его переменился. — Кровь! Говорил же раны не тревожить! — быстро подскочил он, приковывая взгляд к плечу князя и проступившему на рубахе пятну. — Дрова, дрова, что ты заладил?! И хворостом топить можно! — ведун, встревоженно хмуря брови, без спроса полез отодвигать воротник чужой рубахи, чтоб осмотреть ущерб. Подсохшую корку сорвало, не совсем плохо, но и радоваться нечему. Едва Серёжа подскочил, Олег, понимая, что больше его до тяжелой домашней работы не допустят, с сожалением оставил топор на пеньке. Не вслушиваясь особо в брань, стал разглядывать очутившегося в такой близости юношу. Обычно ведь он поодаль держаться старался. Столько веснушек на щеках, яркие рыжие волосы, перевязанные тесемкой, на вид такие, что волей-неволей у самого сдержанного человека возникает нестерпимое желание потрогать. Глаза эти его, ясно-голубые, близко так. А хмурится-то как сурово. Вот уж правда главная напасть этого леса. Аж оторопь берет. Ведун сосредоточенно разглядывал растревоженное ранение, ни на секунду не переставая ворчать: — Ну что это такое?! А? Не будешь слушаться моих знахарских указаний — пырну пять раз и брошу, где нашел! — Ладно, ладно, — отозвался Олег смешливо. — Промывать сейчас буду, — Серёжа строго погрозил пальцем прямо перед носом, — настоем на чистотеле, чтобы жизнь медом не казалась! — и снова ухватив его за руку, как маленького, повел к крыльцу. — А то ходит бодрый такой, дрова рубит. Как будто намедни не помирал! Олег, посмеиваясь, послушно плелся за ведуном. А чего сопротивляться? Упрямец похуже его самого, против воли, но вылечит. Остается только с благодарностью принимать его заботу. Весь Серёжа непонятный, чудной, ни на кого на свете не похожий, но одну его особенность Олегу все же удалось раскусить: сколько бы ведун ни ворчал, язвил, задирал нос и не обзывался, его поступки говорят о нем гораздо больше.***
Князь мужественно стерпел все выпавшие на его долю издевательства. Ведун его и отваром невкусным напоил, и жгучим до ужаса настоем рану промыл. Болело куда как сильнее, чем от стрелы. Так еще и в итоге строго-настрого запретил рукой шевелить и под страхом смерти приближаться к топору. Он будто бы и сам не догадался. Хотел ведь как лучше. Ну и ладно. Хочет хворостом топить — пускай. Главное, что печь растоплена и готова к постижению кулинарной науки. Ведун ходил по пятам, слушал, внимательно наблюдая за тем, что и как Олег делает, и не только. Воды натаскал, даже брюкву с морковкой помог начистить и нарезать. С чем с чем, а с ножом Серёжа обращался умело. А за работой и пререкаться меж собой перестали, все же общее дело сближает. Когда чугунок со всем содержимым отправился в печь, Серёжа, опускаясь на лавку, спросил вдруг: — А ты как готовить научился? Я думал, стряпать это не княжеское дело. Олег, расставляя по местам посуду со стола, бросил короткий взгляд в его сторону. С теплом отмечая, что тому правда интересно, стал рассказывать: — Да в детстве, когда был слишком мал для учебы княжеским делам и ратному делу, отец под присмотром бабушки оставлял. А она стряпать самолично жуть как любила. Ну, а мне интересно было ей помогать. Так и запомнилось что-то. А потом, когда вырос, в походах с дружиной всегда пригождалось. Не просить же окружающих. Они же не всегда рядом будут. А так сам поймал дичь, сам приготовил, и нипочем голодным не останешься. Заключил Олег. Закончив с посудой, присел на лавку у стола напротив ведуна. — А у меня мама всегда готовила, — вдруг в выдавшуюся паузу вклинился Серёжа, — Я и не думал, что мне придётся. — тихо произнес он чуть звенящим горечью голосом, разглядывая что-то на полу. В груди невольно защемило от его тона, взгляда. Что же там такое случилось с его семьей, с ним? Что-то плохое, иначе откуда столько горечи, обиды, недоверия во взгляде. Да и нрав его, защищается ведь просто. Нападает первым, на опережение, чтоб не обидели его. Вряд ли Серёжа расскажет ему. Они никто друг другу, но точно не хотелось делать эти глаза еще грустнее. Серёжа, посверлив пол взглядом еще с секунду, встрепенулся, поднялся и, деловито потирая руки, бодро спросил: — Так чего дальше, говоришь, добавлять? — Так все уже, — отбрасывая лишние мысли, пожал плечами Олег, тоже поднимаясь, — как грибы пойдут, можешь и их добавлять. Помешай пока. Ведун, понятливо кивая, направился к печи орудовать поварешкой. Запах по избе растекался самый аппетитный. На сугубо личный вкус Олега не хватало мяса, но тут уж задача научить Серёжу готовить то, что ему по силам. Вскоре пришёл час пробовать плод совместных трудов. — Видишь, если сварить сразу, сытнее и вкуснее выходит? Ну-ка, — Олег, взяв ложку зачерпнул немного, пригубил и чуть не плюнул от неожиданности. — Что ты туда добавил?! — Ничего, — пожал плечами ведун. — Просто помешал. Олег удивленно округлил глаза, с недоумением глядя то на ложку, то на чугунок, то на ведуна. Похлебка отчего-то жутко горчила. — Да как? Только что нормальная ведь была. Серёжа меланхолично пожал плечами, не отрывая глаз от похлебки. — Чудеса, — выдохнул Олег и отошел к кадушке запить водицей горечь на языке. В то время как ведун незаметно отставил подальше от печи ступку с зеленой кашицей, подозрительно попахивающей полынью. Князь вернулся к печи, задумчиво почесывая макушку. — Ладно, что же поделать, завтра снова попробуем. Ведун только грустно покивал.***
Олег домывал посуду, старательно отгоняя глупые, суеверные мысли о том, что Серёжа настолько не создан для кулинарии, что одного его присутствия в избе достаточно, чтоб еда сама превращалась в горчащую гадость. Как вдруг в одном из горшочков приметил обломанные наконечники стрел. Высыпав на ладонь, принялся разглядывать, с любопытством перебирая в руках. Маленькие, а сколько бед наворотили, чуть со свету его не изжили. Но кое-что в них бросилось в глаза. — Откуда у тебя черенок ладожской стрелы? — обернулся он на ведуна. — Ладожской? — непонятливо переспросил тот. — Да, четыре новгородские, гладкие, без засечек, а одна наша. — По мне так все одинаковые, — недоуменно глянул в его сторону ведун, вырезая что-то ножичком из дерева возле окна. — Да и вообще. Сколько было, столько из тебя выковырял. Мне почем знать, где чьи? Не я же в тебя стрелял. А других раненых князей тут отродясь не было. — Странно, — нахмурился Олег задумчиво. — Может, твои криворукие? — насмешливо фыркнул ведун. — Разок попали случайно, а, может, и не случайно. — Быть того не может. Моя дружина за меня горой, я каждому, не задумываясь, готов жизнь доверить. Наверное, новгородцы иначе стрелы ковать начали. — Откуда столько веры в людей, — стругая ножичком по дереву, проворчал себе под нос Серёжа. — Что же, по-твоему, никому верить не стоит? В каждом врага видеть? — Именно. Ежели никому не верить, то и разочаровываться не придётся, — и, возвращая взгляд к своей пока еще смутно похожей на что-либо поделке, запоздало добавил, — и мне доверять ты вовсе не обязан. Решив оставить на потом тревоги и думы о путанице с наконечниками, Олег ответил: — А я верю. Кому-кому, а тебе верю. Чувствую, что ты хороший человек. — Тебе просто кажется, — опуская глаза, еле слышно отозвался Серёжа.