***
Олег распахнул глаза, тут же щурясь от слепящего солнечного луча, медленно отходя ото сна. Пылинки кружили под потолком, за окном раздавалось птичье пение, стрекотание кузнечиков. Как вдруг эту идиллию прервало громкое, настойчивое и, откровенно говоря, неприятное уху «кар». Так вот что его разбудило. Олег приподнялся на лавке, оглядываясь. По ощущениям часов семь-восемь утра. Судя по торчащим из-под одеяла и ниспадающим с печи рыжим волосам, Сережа спал и видел десятый сон. Не будь нужды по хозяйству работать, наверняка с удовольствием до полудня дрых. Приснится же... волчья свадьба. Ну и ну. «Кар-кар» — ворона вновь дала о себе знать. Марго! Наконец отогнав остатки сна, пришло в голову Олегу. Он поднялся, и, противно скрипнув дверью, вышел на крыльцо. Нет, ну петли определённо не мешало бы смазать. В нос ударил свежий запах утренней прохлады. На улице в это час еще зябко. Зевая и щурясь на едва взошедшем из-за макушек елей солнце, князь преодолел две ступеньки и, сбивая росу с травинок сапогами, побрел за угол дома к окну, возле которого и голосила Серёжина любимица. — Ты чего раскричалась, спит он еще. Та сидела на подоконнике, возле нее красовалась маленькая гроздь рябины. Приметив Олега, она притихла, выжидающе глядя своими умными глазками-бусинками. — Ты ему угощение принесла? Какая смышленая птица, — восхитился князь. Попробовал протянуть руку и взять, но ворона несильно тюкнула его клювом. — Ладно, ладно — усмехнулся Олег, отводя руку, — сама хочешь вручить, — и присел на лавочку. Ворона, спорхнув с подоконника, опустилась рядом. Олега искренне восхищало, как эта птица ведет себя точно человек. Ну почти. Вдруг ворона снова вспорхнув, села на колено. — Ну здравствуй, — улыбнулся князь приветливо. В клюве она сжимала ягодку рябины. — Это мне? — протянул он руку. — Спасибо, — улыбнулся и погладил по белым перышкам. — Хорошая ты, настоящий друг. Я бы хотел задержаться подольше, но он вряд ли позволит. Да и княжество ждет. А так хорошо у вас тут, спокойно. Будь все иначе, я бы... — замолк он на полуслове, выдыхая. Почему так? В Ладоге он всю жизнь провел, а здесь всего ничего. Почему тогда даже думать об отъезде так тяжело. Почему что-то внутри подсказывало, что, не тяни его княжеский титул обратно, будь он просто Олегом, он бы хотел остаться. А может, и сейчас хочет, просто не может себе разрешить. А если б и мог, кому он тут нужен? — Как думаешь? Он разрешит в гости наведаться к осени? — спросил Олег, обращаясь к вороне. — Я б ему запасов на зиму привез. Дров хоть нарубил, — тепло улыбаясь, проговорил князь, аккуратно почесывая белые перышки. Но вдруг Марго нахохлилась, больно щипая за палец. Он от неожиданности даже вздрогнул. — Ауч! Ты чего? — Кар! — отозвалась ворона. Олег, больше не пытаясь прикоснуться, выдохнул, откидываясь назад на бревенчатую стену, и, поднимая глаза к колышущимся на ветру ветвям, стал рассуждать вслух: — Да, вряд ли позволит. Я тут лишний. Выискался помощник. Он и без меня со всем прекрасно справлялся. Вы справлялись, — опустил он глаза на ворону. — Не оставляй его, ладно? Людям он не верит, одна ты у него есть. Ворона сидела неподвижно, точно слушая, внимательно таращась своими умными глазками. Как, едва он замолк, встрепенулась и упорхнула, уносясь далеко ввысь, сливаясь своими белыми перьями с еще светлым утренним небом. Олег мечтательно проводил ее взглядом, пока не упустил из виду, и тряхнул головой, отгоняя накативший вдруг меланхоличный настрой. В конце концов, Серёжу он готовить все еще не научил, значит возвращаться нельзя, да и вроде пока никто его не гонит. Так и чего тогда кручиниться раньше времени.9. Волчья свадьба
12 ноября 2022 г. в 17:44
Примечания:
Аффинаж - Волчком
Февральский мороз щиплет щеки. Огни деревенских домиков ярко горят невдалеке. Князь с дружиной, замерев на холме, глядят на девиц, водящих хороводы вокруг проруби.
Молодцы кричат, распаляются, подбадривают друг друга. Царит веселье, азарт и предвкушение игрищ.
Обычай или обряд этот языческий назывался Волчья свадьба.
Как рассказывал Олегу Федор Иванович, до того, как пришло православие, только так женились.
Сейчас же этот обряд сохранился в качестве крещенской забавы. Как повод и случай познакомиться со своей будущей половинкой. И если по сердцу придутся, то потом уж свататься да венчаться по правилам. Хотя в деревнях, поодаль от Ладоги или диких местах наверняка и сохранился этот обычай в своей первозданной форме.
Мысли о нем захватывали, будоражили, заставляли кровь кипеть. Близко язычество по духу. Меньше, чем за полвека его из сердец не вытравишь, даже спустя тысячу лет вряд ли получится.
Потому толпящиеся на заснеженном холме юноши, накинув поверх полушубков волчьи шкуры, с веселым воем ринулись вниз, на скованную льдом речку. Прямиком к румяным от мороза, пригожим девицам, что звонко да складно пели. От многоголосья всегда дух захватывало.
Юноши, свистя и воя, точно волки дикие, врезались в хоровод, начав бегать за визжащими и смеющимися прелестницами.
Хватая кто свою возлюбленную, кто ту, на которую давно заглядывался, а подойти боялся, кто просто полюбившуюся.
И такая суматоха поднялась.
Все мелькало перед глазами, вьюжило. Лица, улыбки, смех, бусы рябиновые, платочки пестрые.
Олег замер в нерешительности посреди мельтешащих молодых.
И как выбирать? Все по-своему хороши, но какую хватать-то? Какая его?
Глаза подвели, так пускай сердце выбирает. Выдохнув шумно, он зажмурился.
Ступил шаг и тотчас почуял тепло, мелькающее где-то невдалеке, уверенно зашагал в сторону источника, протягивая перед собой руки, чтоб не наткнуться ни на кого сослепу.
Все вокруг кружились, задевали плечами, продолжали смеяться, петь частушки, но он словно не слышал, шёл туда, куда звало сердце.
Тут он почуял, как его вытянутую руку ухватила чья-то тонкая ладошка, крепко сплетая пальцы, и потянула на себя. Такая теплая, почти обжигающая, рядом с ней мороз и вовсе не чувствовался.
Тогда Олег, азартно усмехнувшись, подхватил свою добычу, закидывая на плечо.
Та не сопротивлялась даже в шутку, как другие, которые для приличия брыкались минуту-другую, да визжали весело.
И звука не издала, только крепко ухватилась ручками за мех Олеговой шубы на спине. Видать, свалиться боялась. Зря, Олег-то свое счастье вовек не упустит.
Покрепче перехватив, он, наконец, открыл глаза и чуть ли не бегом устремился к берегу. Чтоб, как велел обряд, утащить свою зазнобу в укромное место, где можно миловаться, ну или, в его случае, хоть познакомиться по-человечески.
Вслед ему полетели снежки, весело засвистели друзья.
А девицы, которых еще не успели растащить, запели:
«Волчушка серенький! Я ж тебя не боюся, Я ж тебя не боюся, в кусте схоронюся. Не взгадала ж да и козушка, что на утро будет: Ножки тут, рожки тут, самой козы нету.»
Метель била в лицо, но от клокочущего в груди непомерного счастья смеяться хотелось.
Достигнув берега и припорошенных снегом голых ивовых зарослей, остановился князь, аккуратно ставя на землю свою суженую.
Суженую, потому что всем естеством чувствовал, что его, что сердце к ней лежит, что не ошибся, что она и только она ему нужна.
Увидел перед собой красные сапожки, длинную лисью шубку и копну рыжих растрепанных волос, заслоняющих лицо.
Сама высокая, худенькая, ручки беленькие, а жар от нее точно от костра.
Он снова ухватил ее пальчики и принялся целовать, нашептывая что-то ласковое.
Но тут девица выскользнула, отступая на шаг, заправляя за уши непослушные пряди, и явила, наконец, свой лик.
Темные брови, острый аккуратный носик, усыпанный веснушками. На Олега глядели большие, глубокие, точно омуты, голубые глаза.
— Серёжа? — невольно сорвалось с губ удивленно.
Ведун только застенчиво улыбнулся, прикусывая губу.
Олег и сам не понял, что потянуло его податься вперед и, прижимая юношу к себе, припасть к его устам.
Но едва коснулся, все завертело, закрутило, а в лицо ударило светом.