***
Дорога с дружиной привычная, размеренная, скучная порой, но в том, как каждый до оскомины знает, что делать, было свое умиротворяющее очарование. Эта дорога была совсем другой, может, потому что цель не подвиги, не благое дело. А может, из-за... — Может, остановимся? — Это еще зачем? — Тяжело выдохнув, обернулся на Кирилла дружинник. — Я там на пригорке землянику видел! Может, вернусь, наберу? Я и вас угощу! — Ага, ты еще из той лужицы поди попей, — ехидно отозвался Валерий, указывая братцу на затопленную низину, затянутую ряской, — козленочком и без коня скакать сможешь. — Весело тебе, а я есть вообще-то хочу! Может, привал? — Привал был в полдень, — устало разъяснил Шура, — мы с этими привалами засветло и до Тихвина не дойдем. У Бесовского болота вставать придётся. — Бесовское, потому что там бесы живут? — мигом позабыл про голод юноша. — Бесовское, потому что какой-то дурак, так же как мы, на Купало тут бродил, увидел корягу страшную и принял за беса, потому так и назвали, — отозвался Валерий поучительно. — И то верно, Купало же, чур меня чур, — суеверно перекрестился Макаров, — мне дед Геша рассказывал, что в Купало вся нечисть лютовать начинает... — Еще одно слово про нечисть и я в тебя яблоком кину! — возмутился Валерий, намереваясь воплотить свою угрозу в жизнь. Даже полез уже в суму, прикрепленную к седлу. — Довольно, успокоились! — прервал их Шура. — Купало —это просто праздник, когда девки гадают, а привала до вечера не будет, — строго отрезал он и, подгоняя своего коня, уехал вперед. Хотя в чем-то Кирилл и был прав. Припасов-то Шура брал на себя одного. Ну а с двумя попутчиками съестное таяло на глазах, дотянуть бы до ближайшей деревни. Поля да пашни давно кончились, теперь вокруг все чаще мелькали болотистые места, меленькие перелески и бесчисленные безымянные пруды и озерца, которым Кирилл со скуки давал названия. К вечеру с горем пополам добрались они-таки до Бесовского болота. Там место проверенное. Дружиной не раз и не два вставали. Шура дал команду разбивать лагерь, а сам, прихватив лук, хромая на одну ногу, направился к ближайшему пруду добывать сытный ужин.***
Рукоять лука приятно покоилась в ладони. Пальцы привычно придерживали тетиву с заправленной стрелой. Дружинник, притаившись в зарослях ивы, дожидался, когда утка выплывет из камыша. Сосредоточенный, взглядом умелого охотника подгадывал нужный момент. Мыслями, впрочем, находясь в ином месте. В памяти почему-то всплыло воспоминание из шального отрочества. Как они с Олегом да ещё с парой слободских ребят так же в кустах на берегу реки таились. Не за утками, конечно, подглядывая. За девчонками, что в воде резвились после бани. Подбил тогда всех сын кузнеца, Микула. Подговаривал, рассказывал. Так любопытно Шуре сделалось от его рассказов, что сам не понял, 9как на берегу оказался с другими ребятами, еще и Олега из благих побуждений чуть ли не силком с собой притащил. Юнцы притаились у бревна поваленного, толкались плечами, чтоб сред листвы прореху побольше найти. Глаз оторвать от стройных девичьих фигурок не могли. Щеки лихорадочным огнем горели, а смущенный смех сам по себе грудь распирал. А княжич постоял-постоял чуть поотдаль, повздыхал, похмурился, да говорит, мол, неправильно это все, не по совести — подглядывать. И ушел прочь с речки, так и не взглянув. Такой он. Правда всегда на первом месте. Тогда и Шуре вдруг сделалось стыдно, что пошел со всеми. Дал щелбан Микуле, пригрозил, что батьке его пожалуется, и сам с берега за княжичем увязался. Тогда он, наверное, понял, что не всегда правда на стороне большинства. А прежде чем делать как все, нужно головой подумать, правильно ли это. Олег всегда в каком-то смысле был для него примером, ориентиром к правде. По нему Шура судил, что правильно, а что нет. Но Олега не стало. И теперь он совсем не знает: кому верить? Куда идти? За что хвататься? Что правильно? Может, правильно было остаться в Ладоге, отбросить свою предвзятость и помогать Вадимиру налаживать княжество по новой? Может, правильно было еще тогда, сразу после боя ринуться оставшимися силами на новгородцев, может, тогда удалось бы спасти Олега? Может, правильно было не брать Макаровых с собой просто из-за того, что страшно оставаться наедине со своими мыслями? А может, правильнее было бы и на шаг от Олега не отходить в том бою, ослушаться приказа, погибнуть, если надо, но не оставлять? Вот уж прав был Федор Иванович. Княжество без правителя, что курица без головы, носится сама не знает куда. Вот и он мечется. Шура сосредоточенно выдохнул и отпустил тетиву. Стрела метнулась к воде, попадая точно в цель.***
Воротился с удачной охоты он в сумерках. На поляне уже уютно потрескивал костерок. Макаровы, что удивительно, правда выполняли свое обещание во всем слушаться и помогать. Ну, каждый по мере своих возможностей. Валерий и костёр разжигал на привалах, и за лошадьми ухаживал. А Кирилл... у него другие таланты. — А чего это? — почесывая кудрявую макушку, поинтересовался Макаров. — Ужин, — поднял и тряхнул чуть выше тушку в руке Шура. — Это же еще ощипывать, готовить кучу времени! Я же с голоду помру, пока дождусь, — заканючил отрок. Шура только выдохнул, мысленно считая до десяти, и опустился на поваленное бревно, давая отдых больной ноге. А Кирилл все продолжал: — Слышите, как у меня от голода живот бурчит и крутит?! Валерий, подошедший к костру с охапкой хвороста, только усмехнулся: — Живот крутит, потому что ты яблоки те недозрелые съел. — Ты просто обижаешься, что я с тобой не поделился, — ворчливо передразнил Кир. — А ну, — перебил их перепалку Шура. — Возьмите пока лук, да и попробуйте пострелять. — Кивнул он, стараясь хоть чем-то отвлечь Кирилла от оголодалых стенаний. Ненадолго, но получилось. Вообще, жаловался Кирилл постоянно, с поводом и без. И это медленно, но верно заполняло чашу терпения. Все два дня пути, по нескольку раз в час спрашивал, а скоро ли привал, а когда ближайшая деревня. То он в седле сидеть устал, то пешком устал, то, переходя речушку вброд, лапти намочил и навозмущался до такой степени, что пришлось-таки остановиться, разжечь костер и позволить ему сушить обувку. Ну а где костер, там и трапеза. И пошло коту под хвост драгоценное время в пути. Шура всю жизнь прожил в кругу суровых ратников, среди которых ценится мужество и выдержка, где нет слова не могу или не хочу, а есть слово должен. Потому что выполнять приказы и защищать родину это их долг. Можно было бы списать все на непривычность деревенской ребятни к такому укладу, но опять же нет. Ведь Валерий мужественно сносил все тяготы дороги, вполне довольный жизнью и всем происходящим, только небрежно отшучивался на все слова брата. А Шуру поведение Кирилла, мягко говоря, раздражало, но он закрывал глаза, терпел и попустительствовал. Ведь взял на себя ответственность. Сам решил наставничать, выходит, это его задача —дисциплине ратной его поучать. И, выходит, сам виноват, что не получается. В груди клокотало от возмущения и чувства несправедливости. Говорят, в людях нас раздражает то, чего мы не можем позволить себе. Может быть и так, ведь проявлять к себе жалость Шура никогда не позволял. Никогда он не пенял на жизнь, как бы плохо ни было, все сносил. Сирота круглый, рода да племени своего не знает — нашел место, которое называет домом. Из-за роста невысокого кручинился — стал таким воином умелым, что никто на то, что ростом не вышел, и не смотрит. В конце концов, друга лучшего потерял. И сейчас едет искать его хладное тело вопреки здравому смыслу, не надеясь ни на что уже. Но молчит. Стиснув зубы, отгоняя тяжёлые мысли, молчит. Ни одной живой душе не станет жаловаться, как больно вдруг остаться одному. В то время Кирилл без зазрения совести рассказывал всем о том, что устал, замерз, есть хочет, лапоть промочил. Просто смешно. Шура быстро объяснил, как держать лук, как стрелу вкладывать, как тетиву натягивать, и велел целиться в трухлявый пень неподалеку, чтоб стрелы не портить. И пока сам спешно организовывал съестное, поглядывал на дорвавшихся до настоящего оружия горе-дружинников. Валерий упорно мазал: то не долетит стрела, то в сторону. Кирилл ехидно подтрунивал. Однако, когда пришел его черед, сам сначала всадил стрелу в траву, а после запустил куда-то в кусты далеко за пнем. Мигом возгордился своей недюжей силищей богатырской. Но на справедливое замечание Валерия, что цель не стрельнуть кто дальше, а попасть в пень, надулся обиженно. Всучил лук обратно брату и ушел к костру. Ну а Валерий упорно продолжил упражняться, от раза к разу попадая все ближе к цели. — Это все оттого, что лук не мой. Оружие же, оно тоже чувствует, только хозяину повинуется. Шура только фыркнул, насаживая мясо на длинную жердь и вешая над огнем. — Вот был бы у меня свой лук, тогда бы сразу получилось, а так чего пытаться. Шура тяжело выдохнул, поднимая на Макарова раздражённый взгляд: — Кирилл, тебе бы не в дружину, а в плакальщицы! — Почему? — Округлил глаза тот, соображая. — Только и можешь, что руки опускать и ныть! Если не жаловаться, а пытаться что-то делать, глядишь, чему-то и научиться получится! — выпалил Шура, срываясь, не в силах больше сдерживать свои эмоции. Ну не наставник он. Такой же горячный юнец с одной лишь разницей, что на пару лет старше, да в службе опытнее. Ну не может он мудро, как Федор Иванович. Не может хитро и самоуверенно, как Вадимир. Не может вдумчиво и справедливо, как Олег. Он всё тот же Шура, вспыльчивый балагур, что и был месяц назад, только с очередным горем на плечах. — Если ты так же жаловаться в дружине станешь, да тебя ни в один поход не возьмут! Не нужны там такие. “Ой, у меня лапти намокли”, — передразнил он, — А когда они промокнут в крови тех, кого ты не смог защитить?! В крови твоих друзей?! Так же ныть будешь?! Глаза заволокла пелена гнева. Все смешалось: сдерживаемая боль утраты, потому что не пристало витязю сопли на кулак наматывать, даже потеряв лучшего друга; негодование и злость, которое нельзя выплеснуть на Вадимира, ведь он главнее и старше. Все, что мучило и болело в груди, вылилось на одного несчастного юнца, который толком ничего дурного и не сделал. Просто попался под руку. — Взял бы лучше пример со старшего брата! — Рявкнул Шура и выдохнул, чувствуя, как гнев медленно отступает, как дышать становится легче. Кирилл от всей этой тирады возмущённо выпучил глаза, беззвучно разевая рот, оскорбленный до глубины души. — Да я! Да вы! — от необоснованной брани в свою сторону даже слов подобрать не мог, только подскочил возмущенно на ноги, — с девчонки пример брать? — Обиженно возопил юноша. Тут послышался злобный окрик. — Кир! — Ну уж дудки! Идите вы все лесом. Ноги моей тут больше не будет! — разошелся Макаров, уже не желая слушать никого кроме себя. Дружинник перевел суеверный взгляд на Валерия. — Девчонки? — глухо переспросил Шура. Пока Кирилл, бубня под нос и хрустя ломающимися под ногами ветками, быстро удалялся прочь от костра. Все раздражение и гнев схлынуло так же быстро, как появилось, сменяясь удивленем. Шура все глядел на Валерия, недоверчиво хмурясь, пытаясь понять услышанное. Думал: да ну нет. Да не может быть. Да как? С круглыми глазами стал вглядываться, холодея от ужаса. Вот же остолбень! Как же он раньше не замечал! Это же насколько невнимательным надо быть. Ведь правда. И черты женственные, и силуэт. Слепой идиот. Девчонку от парня отличить не смог. Он, пораженно обхватив голову руками, осел обратно на бревно. Потом усмехнулся нервно, снова поднимая глаза на понуро стоящего у костра Валерия, или уже Валерию? Снова закрыл глаза, потирая виски, глубоко выдыхая, словно пытаясь успокоиться, переварить все произошедшее. Хотя по ощущениям глаза все так же лезли на лоб. — Зачем? — только и смог он, что выдавить из себя один-единственный вопрос, крутящийся в голове. Девушка виновато поджала губы, хмурясь, подошла ближе, нервно сжимая рукава широкой рубахи. — Я не хотела врать всю жизнь. Вот попала бы в дружину, заслуг каких добилась, потом бы и рассказала, — отозвалась она. Теперь и голос казался звонким, девичьим. — А там бы уж судили по делам, а не по тому, кто я. Да и заявись я в сарафане и с косами, даже слушать не стали бы, сразу бы погнали, — развела она руками. — Но зачем? Это же опасно?! Не понимаю. Девушка опустилась на бревно напротив, с запальчивой уверенностью в глазах продолжила: — А ты бы хотел целую жизнь прожить в заперти в четырех стенах? И только и делать, что хозяйство на себе тащить, няньчить детей, прясть, ткать, вышивать? И лишнее слово не вставлять?! — Нет, — честно мотнул головой дружинник. — Вот и я не хочу. У вас, мужчин, выбор есть. Так почему у нас его не может быть? Я хочу повидать мир. Хочу уметь за себя постоять, хочу помогать людям. Защищать тех, кто слабее, хочу иметь место в этом мире. Может, кому-то та жизнь и по душе, но мне нет. Мне нужно больше. Шура не перебивал, только пораженно смотрел на девушку, невольно проникаясь уважением. Это же сколько смелости и мужества надо иметь, чтоб такое провернуть. И раз уже преодолела такой путь и не отступилась, ее нельзя было обвинить в легкомысленности. Ее цели понятны, достойны. Но от этого не становилось менее удивительно. — Ты очень смелая, — тихо отозвался Шура, прерывая молчание. — Я никому не скажу. Сделаю все, что в моих силах, чтоб тебе помочь. Будь Олег... — он замолк, опуская взгляд, — он бы понял, разрешил бы, я уверен. Но с Вадимиром в князьях, я не знаю... Ладно, разберёмся, — отмахнулся он. Девушка приосанилась и посветлела в лице. Радуясь, что он понял, что признал. Может, и другие смогут понять. — Как тебя называть-то теперь? Валерия? — Можно просто Лера, — улыбнулась она примирительно. И подняла глаза в сторону леса, — надо за Киром идти. — Да что он, сам не вернется? Не дурак же, — чуть виновато опуская глаза, пробубнил Шура. Терзаясь угрызениями совести за то, как несправедливо накинулся на паренька. — Неа. Сам точно не придёт. Слишком гордый и упрямый. Шура усмехнулся, поднимаясь на ноги. А Лера стала рассказывать: — Помню, как-то раз он с тятей повздорил, сказал, что из дома уйдет. Все посмеялись, а он и правда на утро исчез. До ночи его всей деревней по полям да лесам искали, думали, все. А нашли в итоге в овине. И то мама его еле уговорила домой воротиться. Оставляя лагерь за спиной и скрываясь в темной перелеске, девушка бойко ткнула дружинника кулаком в плечо. — А ты в чем-то и прав, но я брата в обиду не дам. Обязательно извинись, не на него ты злишься. Так что нечего его бранить. Шура только кивнул, задержав взгляд на девушке, слишком премудрой для своих лет, и хромая поспешил следом за ней.***
— Кирилл! — Кир! Тишину спящей природы разрывали окрики. — Кир! Не будь ребенком, сейчас же не выйдешь — утку без тебя съедим. Выходи! — воскликнула Лера. Ночь стояла теплая, ясная, почти безветренная, только из не просохших с весны канав потягивало сырой прохладой. Оттуда же раздавался нестройный хор кузнечиков и лягушачье кваканье. Над головой временами ухал филин. Шли они медленно, кругами обходя густые заросли малины, останавливались, звали, прислушивались, не трещат ли где ветки. Как вдруг над леском раздался далекий вскрик. — Кир! — Воскликнула Лера и бросилась вперёд, ловко уворачиваясь от низких веток и петляя между деревьев. Шура хромая едва поспевал следом. Пока бежали крик слышался еще пару раз, помогая определить направление. Перелесок быстро кончился, а земля под ногами ходуном заходила, зачавкала. Перед их взором раскинулось Бесовское болото во всей красе. Над мхами и лишайниками, кочками покрывающими все вокруг, возвышались мертвые деревья, только местами на пригорках возвышались молодые сосенки, которые еще не успело поглотить болото. Топи, отражая в своей воде луну, пугающими омутами чернели среди белесых пучков ягеля. — Где? Тут же было! — с досадой оглядываясь по сторонам, проговорила девушка, тяжело дыша после бега. — Кирилл! — выкрикнул подоспевший Шура, озираясь. Даже птицы ночные и лягушки замолкли. Только ветер свистел в сухих стволах, корявыми силуэтами простирающимися над гиблой землей, да луна одиноким кругом красовалась посреди неба, ярко озаряя все вокруг. Как вдруг в ближней топи, покрытой пузырями, показалась рука. — Кир! Долго они барахтались, вытягивая его из топкой трясины, но смогли-таки. Все мокрые с ног до головы, в тине, ряске, завались на траву, тяжело дыша. Кирилл, к счастью, только испугался и чуть воды болотной наглотался. Но и это не притупило его деятельной натуры. Едва откашлявшись и отдышавшись, он, размахивая мокрыми рукавами рубахи, загомонил: — Болотник!!! Это все болотник, я его видел! Лера закрыла лицо руками, устало выдыхая. — Кто? — переспросил Шура, и зря. — Болотник! Хозяин болота! Он меня утопить хотел! Дед с длиной бородой и лягушачьими лапами вместо ног!!! Весь в тине! Я иду! Вижу болото! А он кккак! И глаза сверкают! Я только заорать и успел, — сбивчиво, но запальчиво тараторил юноша. — Кииир, — процедила сквозь зубы девушка. — Да правда!!! В этот раз не вру, все правда! Думаешь, я сам в болото забрался?! Не обращая внимания на недоверие сестры, полез обнимать поочередно то ее, то дружинника. — Спасибо! Спасибо! Я уже и не надеялся. Думал, все, сгину. Теперь-то я понял! Только вместе нам все по плечу! — Тфу ты, — отмахнулась девушка поднялась на ноги и, отряхаясь от налипших на мокрую одежду сосновых иголок, поплелась в сторону лагеря. Юноши направились следом, переговариваясь меж собой. — Слушай, ты прости за то, что я тебе наговорил. Сорвался просто. — Да ерунда, — добродушно махнул рукой Кир, — Я уж не помню! И вообще, кто старое помянет, тому глаз вон! Когда трое вышли к оставленному лагерю, жердь, висящая над костром, треснула пополам и свалилась в огонь вместе с обгорелыми угольками, что совсем недавно были вкуснейшей утятиной. — Вот и поели, — трагически выдохнул Кирилл, глядя, как языки пламени доедают остатки их ужина.