***
Навалявшись вдоволь в росе и не продрогнув лишь из-за теплых объятий, отправились они греться в родную уже избушку. Не разрывая рук, оба юркнули внутрь, пригибаясь под низкой притолокой . Пылинки мельтешили в солнечном луче, играющем на бревенчатой стене. В избе пахло сухими травами. Вроде все как раньше, но отчего-то до щемящего чувства в груди хорошо и уютно. Словно за эту ночь переменилось это место, не осталось больше недомолвок, темных углов, все ясно как белый день. Делалось искренне смешно как долго ходили они вокруг да около, не решаясь признаться, что дороже друг друга нет никого. Олег привычно собрал макушкой все висящие под потолком травы и теперь стоял, отряхивая с волос сухие соцветия. Серёжа хихикнул сочувственно и, поднявшись на мысочки, поцеловал, после опуская голову на плечо. Так и замерли посреди темной избы в объятьях, теряясь во времени. Он упивался тем, что можно теперь без опаски просто обнять Олега, и даже просить не нужно, чтоб никогда не отпускал, сам догадается, сам не отпустит, не оставит. Ведь любит, со всеми странностями, со всем его тяжелым прошлым, со всем его несносным склочным характером, которого и след простыл, едва сердце наполнилось любовью. Серёжа задыхался, что сейчас, что всю прошлую ночь от того, как много хотелось сказать. Как Олег ему дорог, как много значит все между ними, как сильно любит. В красках донести каждый вспыхивающий в груди порыв. Но стаи непослушных мыслей никак не складывались в слова, а если и складывались, то недостаточно точно. Никаких слов, казалось, недостаточно, чтоб описать, что он чувствует. Но донести все это казалось очень важным, поэтому целовал нежно, как только мог, поэтому обнимал, что есть силы, поэтому смотрел так, словно по глазам Олег смог бы сам все понять. Но, как ни странно, он правда понимал. Глаза у Серёжи как открытая книга, любую боль, страх, тревогу видно, а сейчас ничего. Наконец одно только счастье. Оттого так щедро дарит ему Серёжа улыбку за улыбкой, поцелуй за поцелуем, прикосновение за прикосновением. И все для него одного. До этого момента Олег и не догадывался, что умеет так любить и что найдет того, кто будет необходим, как воздух. Без кого не сможет больше и дня прожить. — Серёж, — тихо позвал он, — я не тороплю, только спрошу и все, ладно? — ведун чуть отстранился, заглядывая в лицо, — Скажи, ты бы согласился поехать со мной в Ладогу? В голубых глазах промелькнула тень испуга. — Нет, ты не волнуйся. — Олег, трепетно сжимая его руки в своих, поспешил объясниться, — Я все сделаю, чтоб тебе там понравилось. Там правда хорошо. Люди добрые, отзывчивые. Я бы тебя с друзьями своими познакомил. Серёжа примолк на пару мгновений, опустив взгляд. Он понимал, что не спросить Олег не мог. А еще чувствовал, что решать-то, собственно, нечего. Все уже решили, нашёптывая все те признания и клятвы друг другу минувшей ночью. Выбирать нечего, ведь выбрали их сердца за них самих. Вот и надо просто идти дальше вместе, а уж куда — не столь важно. Да и сам ведь думал с Олегом напроситься еще до купальской ночи, а теперь уж... — А как представишь меня? — В голубых глазах промелькнула робкая хитринка. — Скажешь, ведуна чудского из леса в люди вывел? Олег, влюбленно улыбаясь, заправил ему за ухо выбившуюся прядку. — Скажу, жениха ненаглядного привез. Отыскал наконец-то свое счастье, — и, смутившись на секунду, робко спросил, — Обвенчаемся? Пойдешь за меня? Глаза у Серёжи, кажется, засияли еще ярче. Радость, смущение, любовь смешались в них в один ураган, который и налетел, повиснув на шее. — Пойду!***
В самом окрыленном настроении Серёжа торопился по узкой окруженной крапивой тропке, весело размахивая ведром. После ясного утра на небо быстро набежали тучи и, кажется, вот-вот собирался дождь. Но счастье, клокочущее в груди, освещало все вокруг ярче и теплее солнца. Пришлось расстаться, хоть и страшно не хотелось ни на секунду больше друг друга оставлять. Хотелось так же, жмурясь от бабочек в животе, целоваться, но помешал глупый голод, поэтому пока Олег стал топить печь, Серёжа вызвался сбегать за водой. К лесному ручью идти совсем недолго, дольше прощаться на крылечке, не в силах оторваться. Мысленно обещаясь:«еще поцелуй и пойду», «еще поцелуй и иди». А приятнее всего осознавать, что, когда вернется, ждать его будет не пустая холодная изба. Что дом наконец-то стал настоящим домом. Не просто местом, где можно коротать дни и ночи в одиночестве, а местом, где его ждут, любят, где вкусно пахнет едой, куда хочется бежать со всех ног. Серёжа и забыл, что это такое. Раньше в сердце было пусто, холодно, хотелось свернуться в клубок, забиться в угол, спрятаться, таясь от всего мира, чтоб не потухнуть совсем, как он, собственно, и делал. А сейчас иначе: тепло, полно, казалось, что все ему теперь по силам, когда Олег рядом. Сразу подумалось, как бы мама была счастлива за него. Она ведь всегда переживала, что одним волхованием у него мысли заняты были. А теперь что? Теперь он не абы кто, а ненаглядный жених! И если бы не разбирался в знахарстве, если бы не провел все детство в учениях, разве бы смог он спасти, исцелить человека, которого теперь в мыслях смущённо называет своим суженым? Казалось, словно дорожки судьбы наконец сложились, привели туда, куда надо. Да, пришлось идти через тернии, много горя снести, но теперь все кончилось. Ошибалась, выходит, матушка, когда говорила, что от видений одна только боль. То видение, что свело их вместе, принесло в итоге одно лишь счастье. Дойдя до лесного ручья, Серёжа присел, чтоб набрать воды и умыться. Опустил уже ведро в воду, как услышал шелест крыльев, и на торчащую из воды корягу приземлилась белая ворона. — Марго! — радостно воскликнул ведун. Не сползающая со щек с самого утра улыбка, кажется, сделалась еще шире. — Объявилась всё-таки, предательница! — С напускной обидой пожурил он. — Совсем меня забыла со своим ухажером. Та хлопнула крыльями и виновато опустила клюв. — Да ладно, я шучу. Я все понимаю, сам теперь такой, — алея щеками, заулыбался ведун. — Так что можешь за меня не волноваться, я больше не буду один. Но скоро меня тут не будет. Мы с Олегом, — он замолк на секунду смущённо фыркнув от того, как приятно говорить это мы, и продолжил. — Мы отправимся в Ладогу. — Кар! — Да, боязно, но он обещал, что все будет хорошо. Он же князь — самый главный там. Ну и я как его жених буду с ним, а как иначе? Перемены — это, пожалуй, не плохо если такие. Ворона захлопала крыльями, распушаясь. — Да, жених! Ты все правильно услышала, — сияя, заулыбался он. Все еще сам не до конца веря. — Ты, наверное, думаешь:«Да быть того не может. Вы же совсем не ладили», но ты многое пропустила. Я жить без него не могу, а он без меня. Вообще он такой... Такой! Ну, знаешь, словами не описать. — Благоговейно выдохнул ведун, прижимая руку к груди. Марго продолжила махать крыльями, каркать суетливо перебирая лапками по стволу. — Марго, да что не так? Ты что, не рада? Но тут Серёжа и сам понял. Руки его обмякли, выпустили ведро. Позади послышалось хлопанье сотен крыльев. Сердце кольнула тревога, слух пропал, а в глазах привычно начало темнеть, утягивая в воронку накатывающего видения.***
Олег хлопотал у печи, опьяненный без капли меда, одной лишь любовью, не в силах стереть мечтательной улыбки с лица, радуясь всему сразу. Он, казалось, рад был даже тому отряду новгородцев, рад каждой из тех пяти стрел, всему, что в итоге привело его сюда. Даже в его отсутствие словно эхом чудился Серёжин смех, перед глазами стояли его улыбки, по телу мерещились его прикосновения, а нос щекотали волосы. Казалось отчего-то, что теперь так будет всегда. Что будет томиться в ожидании от мига разлуки до мига встречи, смакуя обрывки воспоминаний и послевкусия поцелуев, которые таяли в памяти так же стремительно, как первый снег. Потому скорее хотелось вновь окунуться во все это. Серёжи не было долго, но он мысленно осаживал себя. Мало ли, что ведун делать мог? Может, позабыл, зачем пошел, искупаться решил, может, травы какие приметил и теперь с привычной увлеченностью собирает. Да мало ли что, загулялся просто. Если они теперь вместе, они же вовсе не обязаны каждую секунду проводить вместе, даже если лично ему ужасно хочется. Серёжа ведь такой, привычный к уединению. Наверняка любит походить один и это совершенно нормально что, к примеру, решил уйти и побродить в одиночестве. Только вот погоду он выбрал не самую лучшую для прогулок. Серое небо разразилось дождем. Из приоткрытой двери потянуло свежестью, а где-то в вышине раздался первый, еще тихий раскат грома. В дальнем углу по деревянному настилу забарабанила капель. Ветхая крыша протекала. Заслышав шорох крыльев, Олег обернулся, наблюдая, как на ступеньки приземлилась птица, чье белоснежное оперение стало таким же родным, как и все здесь. — Марго! — улыбнулся он, приветствуя, — где ж ты пропадала, красавица? Та в ответ только бойко каркала, хлопая крыльями. — А Серёжа наш что-то загулялся, — задумчиво продолжил Олег, разглядывая суетное поведение вороны и то, как деревья на дальнем краю поляны укрываються все гуще белесой пеленой дождя. Ворона не унималась, заскочив на порог, каркнула призывно и снова метнулась на ступеньки под дождь. Этих недобрых знаков хватило, чтоб Олег перестал мысленно себя успокаивать и, ни секунды больше не раздумывая, выскочил под дождь, быстрым шагом направляясь к лесному ручью. Лучше ошибиться, поддавшись глупым опасениям, чем не сберечь свое новообретенное счастье.***
Серёжа медленно приоткрыл глаза. Над головой иссиня-серое небо. Ветер раскачивал ветви деревьев, Тяжелые капли дождя срывались из вышины, ручьями стекали в траву, хлестали по лицу, окутывая промозглым холодом. Перед глазами все расплывалось. А внутри пустота. Робкую, едва начавшую крепнуть веру в лучшее снова раздавили. Ком застрял в горле вместе с криком. Глаза потускнели, опустошённые, полные ужаса от того, что на этот раз приоткрыл ему вороний бог. Ветер задул сильнее, дождь усилился, в небе раздался рокочущий раскат грома. Это привело в чувства. Серёжа, цепляясь за траву непослушными руками, заставил себя сесть, жадно хватая ртом воздух. Вздох разламывал грудь. Из глаз покатились слезы. Он спрятал лицо руками, растирая холодные дождевые капли, цепляясь за мокрые слипшееся пряди. Рыдания так и рвались наружу. Так больно и пусто в груди. Но ничего ему не поможет, ни крики, ни слезы. Ничего уже не поможет им. Он не понимал, сколько времени просидел, пялясь вдаль, пока по щекам катились горючие слезы. Пока ливень ревущей стеной гладил по спине. Тогда был такой же ливень, в день, когда он потерял семью. Тогда он не смог уберечь дорогих ему людей. Но теперь сможет. Даже если цена слишком высока. Даже если спасение будет означать потерять его навсегда.***
Чем дальше князь отходил от избы, тем сильнее лило. Все вокруг окутывал туман, а где-то в вышине, словно затаившийся в чаще хищник, порыкивала гроза. Деревья качались от ветра мрачными великанами, а на тропу то и дело падали сухие ветки. Только почти достигнув ручья он, наконец, завидел одинокий силуэт, окутанный пеленой дождя. Ведун медленно брел по залитой дождевой водой тропе, глядя себе под ноги. Длинные волосы липли по телу, застилая лицо. От воды они сделались темно-медными. От этой картины внутри все оборвалось. Так велика была разница между тем окрылённым, смеющимся, веселым Серёжей, что уходил какой-то час назад за водой. И тем, опустошённо-раздавленным, которого он видел сейчас. Словно случилось нечто непоправимое. Тело льдом сковало от тревоги. Почему в его глазах опять одна лишь боль? — Серёж? — Позвал он мягко, встревоженно, — Серёж, что случилось? Тот остановился, замер, не отрывая глаз от пузырей, идущих по лужам.***
От звука его голоса, от ощущения, что он рядом, подступило облегчение и тепло, но лишь на секунду. Дальше память вновь услужливо подкинула то, что хотелось бы забыть, как страшный сон. К горлу подступил ком. Он уже не понимал, плачет он или слезы давно кончились и это дождь хлещет, заставляя трястись не то от холода, не то от того, что собирался сделать. — Серёж, пойдем домой? Ты насквозь промок, — снова позвал Олег. И тут ведун, наконец, подал голос, надломленный, дрожащий. — Ты должен уйти, — прозвучало тихо, сливаясь с шелестом дождя, но не получилось не расслышать. — Что? — Ты должен уйти. Понимаешь? Уйти отсюда, — упрямо повторил ведун. Словно и себя заставляя поверить в то, что говорит. — Но ты же говорил, — голос Олега сделался растерянным, напряженным, обжигающим болью подступающего понимания. — Это было раньше, а сейчас ты должен забыть меня и все, что здесь было навсегда! Уехать в Ладогу. — Нет, — отрицательно замотал головой он, делая шаг навстречу, — мы же хотели... Дождь хлестал все сильнее, а порывы резкого ветра трепали деревья. — Нет никакого «мы» и быть не может. Просто не судьба, понимаешь? На этих словах Серёжа все же поднял взгляд, встретился с полными неверия карими глазами напротив. По ним делалось ясно. Ничего больнее этого сказать было просто невозможно. От этого сделалось еще паршивее. Захлебывается болью и сам же ранит того, кого хочет уберечь от себя. Выбора нет. Он должен, как бы больно ни было. Обоим. Какой бессмысленной не казалась бы жизнь, если они распрощаются навсегда. Олег, словно нарочно не желал слышать, понимать, усложняя ему то, что и так казалось невозможным: — Что ты такое говоришь? — Ты должен уйти! — Крикнул Серёжа отчаянно. Небо отозвалось грозным раскатом. Олег упрямо замотал головой. Капли дождя катились по его лицу, но он не замечал ничего, только тщетно искал в глазах напротив ответы. Ледяной дождь не отрезвлял. В груди жгло каким-то ужасом, словно вырывают важное, дорогое сердцу, незаменимое. Без чего просто не выжить. — Я не понимаю. — Уходи, прошу, — жалобно заскулил Серёжа, закрывая лицо руками. Каждое слово словно произносил через силу, — так будет лучше. — Пожалуйста, Серёж, пойдем в дом, давай поговорим. Прошу, дай мне шанс. Что я сделал не так? Хотелось закричать:«да, все ты делал так, как надо! Осчастливил меня. Но все бесполезно. Мне просто не суждено быть счастливым.» Олег подошел ближе на шаг, осторожно протягивая руку, словно от резкого движение он как лесной зверек испугается и сбежит. — Или это из-за веры? Что я предложил венчаться? Я же просто не знаю как это по-вашему, называется. Или из-за того, что я не язычник? Если в этом дело, я стану верить в твоих богов, отрекусь от своего. В небе раздался еще один раскат. Поверить он не может, даже от веры отречься готов, хотя это совсем ни к чему. Это стало последней каплей. Серёжа всхлипнул и упал на колени, рыдая и дрожа от холода. Олег испуганно бросился к нему, говорил что-то, гладил по щекам, тер руки, словно пытаясь отогреть, шептал что-то на ухо, но Серёжа ничего не слышал, только звон в ушах. Отталкивать его, продолжать все это не было сил. Не может он, должен, но просто не может оторвать свою половину, даже под угрозой злого рока. Думал, сможет поступить правильно, сможет защитить его, но воли не хватило. Просто расскажет, как все есть, и решать Олегу. Он вот решить не смог. Больше не хочет и не может один. Хочет только обнимать, утыкаясь холодным носом в горячую шею. В конце концов Олег, видя, что он и не пытается оттолкнуть или прогнать, а только сильнее жмётся к нему, легко подхватил на руки и, не желая мокнуть под дождём, понес в сторону избы.