***
Дорога по ночному лесу тихая, свежая, когда каждый пень, каждый овраг знаешь как свои пять пальцев, когда дубравы стали родным домом, а трели ночных птиц, треск деревьев, стрекот кузнечиков в высокой траве и уханье филина заменили шум отходящего ко сну города с его брехливыми собаками, вечной суетой, разговорами и шумными водами Волхова, омывающими подножья стен родного детинца. Может, в глубине души какая-то часть его и скучала по всему этому, но себе Олег в этом не признавался. Все душевные терзания давно оставили его. Он, испытывая умиротворение, какого не чувствовал никогда, был искренне счастлив находиться здесь, сейчас и с тем, без кого он жизни не представляет. Словно до встречи с Серёжей он чувствовал себя потухшим, остывшим ко всему очагом. Ну а Серёжа, он был искрой, яркой, пылкой, что, улетев далеко от костра, дрожала на ветру, готовая в любое мгновение погаснуть и опасть наземь горсткой пепла. Но теперь искра, получив надежный свод, под которым никакие ветры не страшны, разгорелась, опаляя ласковыми языками пламени душу, согревая собой каменные своды. Оживила, своим огнем сделала еще крепче, подарила то тепло и жизнь, которых так не хватало. Олег понял, наконец, в полной мере, что такое тихое счастье. Что это счастье только его и ничьё больше, что бесценно и понятно оно одному ему, вернее, им двоим. Он крепче сжал ладонь бредущего рядом ведуна. А тот, оплетая его руку своими, прижался щекой к плечу. Уже подходя к изгороди, мельком взглянув в сторону дома, Серёжа встрепенулся, сбавляя шаг. А все потому, что в проёме маленького окошка вспыхнул свет, словно от лучины. Можно было подумать, что заслон в печи позабыли закрыть перед уходом, но внутри отчётливо мелькнула чья-то тень. — Олег, там кто-то есть! — Зашептал ведун на ухо, крепче сжимая его руку. — Это ещё что такое, — проговорил тот, настороженно вглядываясь в сторону избы. Все расслабленное умиротворение с Олега в один миг как ветром сдуло. Он, не раздумывая, двинулся к крыльцу. Ступал по траве тихо, плавно, движения его стали подобны притаившемуся перед прыжком хищнику. Каждая струнка в теле напряжена. Пожалуй, к лучшему, что лица в темноте не видать, наверняка суровее некуда. Таким Серёжа его ещё не видел. Видел весёлым, грустным, рассерженным, встревоженным, влюбленным, но таким, решительным, непоколебимым воочию впервые. А главное, непонятно, кого это вдруг сюда занесло?! То годами ни души в округе, то в один месяц и князья подстреленные, и лиходеи какие-то в избу вламываются — Мысленно негодовал ведун, спеша следом. Не заметив в потемках, что Олег вдруг остановился у ступеней, Серёжа неловко ткнулся носом ему в спину. Он, обернувшись, шепнул, прикрывая его своим плечом: — Не бойся, сейчас со всем разберемся. Держись позади. Но Серёжа к своему собственному удивлению и правда не боялся. Если подумать, объявись раньше в его избе незваный гость, да он не знал бы, что делать. Внутрь идти, еще и ночью, точно духу не хватило бы. Но с Олегом страха больше не было. Такого же сильного, душащего, сковывающего, не дающего дышать и жить, как раньше, точно нет. Было чувство защищенности и вера, что вместе, приглядывая друг за другом, им все по силам. Единственное, за что было боязно в этот миг, это чтоб Олег был осторожен.***
На смену одной лучине Шура подпалил вторую и вложил в настольный светец, а сам присел, пораженно вглядываясь в искусное золотое литьё в своих руках. Откуда этому тут взяться? Как? Не знал, что и думать. Как вдруг со стороны двери раздался скрип. Сердце от неожиданности скакнуло. Фибула выскользнула из рук и, звеня, покатилась по деревянному полу. Дружинник поднял глаза на чернеющий ночью дверной проем, а от увиденного невольно отшатнулся, едва удержавшись на лавке. На пороге стоял Олег. Ну, вернее, Шура увидел на пороге Олега. Был он там на самом деле или нет, судить сложно. Шура в первую очередь подумал, что от усталости и переживаний мерещится ему дух потревоженный. Или что не усидел он и уснул, дожидаясь хозяина избы, а теперь вот снится ему друг почивший. А ведь сорок дней уж скоро, люди говорят: в это время часто умершие снятся, порой попрощаться приходят, а порой наставление живым дать. Вот и Олег, видать, пришел наставить его на путь истинный, подсказать, как ему теперь жить и как поступить по совести с виновником его гибели. Как вдруг дух, грозно хмуря брови, строго спросил: — Кто таков? И зачем к нам пожаловал?! Шура вздрогнул от уже почти забытого голоса. Широко распахнув глаза, он таращился на дверь, не в силах издать и звука, сдерживая суеверное желание перекреститься. И ведь Макаровы как назло дрыхнут, не с кем даже посоветоваться, а не сбрендил ли он часом. Не дождавшись ответа и, видимо, не сумев разглядеть в темном помещении неосвещенное лучиной лицо гостя, Олег, преодолев порог, с нажимом в голосе проговорил: — Ну? — Олег? — Как-то жалко выдавил из себя Шура, отчаянно щипая себя за запястье и припоминая, что в сновидениях мертвецы обычно безмолвны. Но тот сразу переменился в лице. На смену настороженному прищуру пришло недоумение. — Шура? — Удивленно позвал он. — Олег! — Подскочил на ноги дружинник. Это он. Правда он. Живой! Виски заломило от свалившейся на него радости. — Шура! — Окончательно признав друга, радостно воскликнул тот. – Ты как тут?! — Попытался было начать разговор Олег, но дружинник сгреб его в крепкие объятья, все повторяя под нос «жив», «жив!», «Я знал!» Радостно смеясь, они шумно кружили по избе, хлопая друг друга по плечам. Хотя Шура это делал из корыстных побуждений: на ощупь убедиться, что Олег никакой не дух или еще чего. Что жив, кажется, здоров, и стоит прямо перед ним. — Мы ж тебя похоронили, Олег. А я знал! Знал, что ты не мог погибнуть, я же чувствовал! — восторгался он. — Ну даёшь! Как снег на голову, — смеялся князь, — как тебя сюда занесло-то? Будто с прошлой жизни не виделись. И ещё много вздохов, восторгов, хлопков по плечам, смеха и крепких объятий. Воссоединившиеся друзья отошли от радости встречи лишь когда лучина потухла, а изба вдруг вновь погрузилась во мрак. Олег, ловко ориентируясь в темноте, выудил откуда-то ещё щепы, подпалил от углей в печи пару, вставляя в светец, и прошел вглубь избы. И лишь тогда дружинник заметил присутствие ещё одного человека, безмолвно стоящего возле двери. Юноша, хотя... может, и девица. После случая с Лерой Шура разочаровался в своей способности различать девиц и молодцев, особенно в потемках. Белая расшитая рубаха, длинные рыжие волосы и растерянный взгляд, мечущийся между ним и присевшим на лавку Олегом. Походил он отчего-то на загнанную лисицу в свете факелов. — А, — только и успел Шура открыть рот, вопрошающе глядя на незнакомца, как тот, уловив внимание в свою сторону, сурово сощурил глаза, раздувая ноздри аккуратного носика, и горделиво приосанился. — А это... — начал было Олег, обернувшись в его сторону с улыбкой, как рыжий решительно, а может, отчаянно шагнув в его сторону, процедил сквозь зубы: — Сергей, суженый. — И сноровисто уселся князю на колени, презрительно сверля взглядом дружинника. Шура только глаза выпучил удивлённо. Это ещё что за новость. Но вместо того, чтоб согнать малохольного, Олег приобнял его, удобнее усаживая, и улыбнулся снова. Видеть его улыбку так часто было ещё удивительнее, чем все это. — Да, это мой Серёжа, — протянул князь мечтательно, прижимаясь щекой к рыжине. И, обращаясь уже к этому самому Серёже, разъяснил: — А это Шура, друг мой, помнишь, я рассказывал. Шура, так и не найдя, что бы сказать, лишь устало осел на лавку, потирая разболевшееся колено. Нашел избу, в избе вещи Олега, а следом и самого Олега, живого и здорового, а Олег, по всей видимости, нашел себе суженого... Слишком много находок за минувший час, так и сбрендить можно. Впрочем, любопытство его никогда не покидало. Потому, как только косноязычие отступило, все еще удивленно кося взгляд на уютно умастившегося на княжеских коленках юношу, дружинник принялся за расспросы: — Так как ты? Что было тогда? Почему ты тут?! — Обводя все вокруг руками, забросал он бессвязными вопросами. Ещё бы. Странно говорить с тем, с чьей смертью ты пару часов назад смог смириться. Но, к счастью, Олег без труда уловил суть его любопытства и стал рассказывать: — Меня в том бою ранило сильно, а конь в лес унес. Так бы и сгинул от ран, если б не Серёжа. Он знахарь умелый, он меня нашел и выходил. А после как в себя пришел... — замолк на полуслове Олег. Обменявшись короткими взглядами, совершенно неясными со стороны наблюдателя, но для этих двоих, вероятно, означавшими целый мир, он продолжил: — В общем, повенчались мы и тут осели, — коротко подытожил князь. Серьезно ранили — это плохо, то, что знахарь спас и выходил — это хорошо. Но что он делал-то все это время? Почему вместо того, чтоб поблагодарить знахаря за спасение и распрощаться, скорее направляясь в родную Ладогу, с какого-то перепугу назвался его женихом и остался в этой забытой богом глуши? Вопросов много. Открыл было Шура рот, чтоб расспросить еще, как из дальней части избы раздался шорох. Видать, разбуженные шумом Макаровы наконец осмелились подняться. Заметив присутствие других людей, Олег чуть насторожился, а рыжий, соскочив с коленей, опустился на лавку подле князя, держась за его руку. Шура поспешил представить своих ребят: — А это мои ученики, Кирилл и Валерия. Помнишь же, ты велел наставничать?! Олег окинул внимательным взглядом сонных и взлохмаченных отроков. — Девчонку ратному делу учить? — Задумчиво почесывая подбородок, произнёс он, поглядывая на друга. Шура уже был готов вступиться, рассказать, какая Лера упорная и смелая, и что наравне с братом заслуживает учиться. Но Олег одобрительно усмехнулся своим мыслям. — А почему нет? Если обучить грамотно, наверняка ловчее многих витязей будет, — проговорил он, не переставая успокаивающе поглаживать руку своего избранника. Тот с тех пор, как слез с коленей, сидел смирно. В то время, как говорил Олег — внимательно его слушал, прижимаясь щекой к плечу, а когда говорил дружинник — окидывал незваных гостей холодным, презрительным взглядом. Макаровы, переминаясь с ноги на ногу, робко переглядывались. Понимали по настрою дружинника, что случилось что-то значимое, но что именно, догадаться бы при всем желании не смогли. Шура, опомнившись, поспешил растолковать уже им: — А это князь Олег! Он жив! Те, вмиг оказавшись перед настоящим князем, ещё больше заробели. Лера поклонилась и не забыла ткнуть брата под ребра чтоб, и он сделал то же. Так и не вымолвив ни слова, они попятились на прежнее место и остались сидеть в дальнем углу избы, не мешая разговору. — А как вы тут очутились-то? Далековато от Ладоги будет, — настойчиво переспросил Олег. По тону голоса чувствовалось: он, конечно, рад видеть, но будто обеспокоен чем-то. — Так тебя искали! — радостно выпалил Шура. — Сами или кто приказал? — Вдруг делаясь холоднее в лице, настороженно спросил Олег. — Что? Нет! — Замотал головой Шура, не понимая толком сути подозрений, но желая уверить его в своих благих намерениях, — ты же не знаешь! В Ладоге такое творится... Вадимир княжить удумал. Тебя ещё отпеть не успели, а он уж дружину подбил его на вече выбирать! Я не поверил, что ты погиб! И ему как князю служить нипочем бы не стал. Поэтому мы отправились на поиски. Думали, хоть тело твое найти, нашли могилу, а теперь и тебя, — радостно развел руками дружинник, но, делаясь серьезнее, тише проговорил. — И знаешь, мне кажется, что Вадимир нападение новгородцев подстроил, чтоб тебя жизни лишить. Олег, вдумчиво вслушиваясь в его сбивчивый поток речи, заметно смягчился. Но на все это лишь покивал молчаливо, так, словно ничуть не удивился: — Знаю я о злодеяниях Вадимира, — коротко ответил князь, — все знаю. Вот так веришь кому-то пол-жизни, а он оказывается мерзавцем. — Да! А я его всегда недолюбливал! Даже от сердца отлегло, когда оказалось, что он на самом деле гад! — Бойко стал поддакивать дружинник. — Но мы же ему покажем?! Он за все должен ответить! Мне бы не каждый поверил, но раз ты жив и здоров, мы поедем в Ладогу, ты наведешь порядок, а ему не поздоровится! — Нет, Шур, — тихо отозвался князь, поглаживая руку пригревшегося у его плеча юноши. В последние минуты тот вовсе перестал обращать внимание на чужаков, лишь временами поглядывал на Олега и задумчиво кусал губы. — Почему? – непонимающе протянул Шура. Олег опустил глаза, склоняя голову в сторону ведуна, и замер, ненадолго прикоснувшись лбом к его макушке. А когда тот встрепенулся, выныривая из своих размышлений, Олег, ласково улыбаясь ему, крепче сжал руку. Снова повернувшись к Шуре, он ответил. Голос звучал серьезно, но вот в уголках глаз еще недолго мелькали остатки солнечных зайчиков от того теплого взгляда, которым он одарил рыжего. — Я теперь в первую очередь муж, и лишь потом князь. Мой долг оберегать мою семью, даже если защищать придётся от своей прошлой жизни. Вадимир уже пытался меня убить, и у него почти получилось, он не остановится, на все пойдет ради власти, начнет вредить тому, кто мне дорог. Я не могу так рисковать. Но пока он думает, что я мертв, у нас есть шанс на спокойную жизнь. — Как? – непонимающе выдохнул Шура. Как он может так говорить? — Но Ладога? Как же Ладога? Как же люди? Им Вадимир разве не навредит? Он войной собрался на Византию. Он не годится в князья! Он все разрушит! Олег, глядя ему прямо в глаза, проговорил спокойно и уверенно, убежденный в правильности каждого слова. Шура с детства умел различать все его интонации, и когда Олег говорил так — спорить с ним было бесполезно. — Я не вернусь в Ладогу. И тебе не советую. Прости, но я сделал выбор. Это больше не моя ноша. — Олег, но как же... — не унимался дружинник, растерянный до глубины души. Но князь пресек все будущие споры: — Оставайтесь ночевать, угощайтесь, ужин в печи. Вы проделали большой путь. Вам нужно отдохнуть, — тяжело выдохнул он, опуская взгляд. В избе на мгновение повисла гнетущая тишина. Горечь непонимания горела в груди. Но вдруг Серёжа, как-то взволнованно вглядываясь в его лицо, прикоснулся к плечу, привлекая внимание, и кивнул в сторону двери. Олег, вмиг проясняясь в лице, поднялся и пошел за ним, видимо, на разговор, не предназначенный для ушей чужаков.***
Едва дверь за князем закрылась, Шура шумно выдохнул, хватаясь за голову. — Да как же так-то. — Он приложил ладонь ко лбу, глядя в пол. Вроде выглядел, говорил, держал себя Олег как раньше, но он совершенно его не узнавал. То, что он слышал, не укладывалось в голове. Ну не мог Олег сказать такое. Это же Олег! Он же никогда не сдается, он не умеет проигрывать. Разве человек может настолько измениться за жалкий месяц? Что это за Олег, который отсиживается в стороне? Что это за Олег, который не готов рискнуть ради восстановления правды? Что это за Олег, который жаждет спокойной жизни? — А может, князя приворожили? — Суеверно поглядывая по сторонам, громким заговорщицким шёпотом произнёс Кирилл. Он, едва хозяева избы вышли, метнулся исполнять княжеский приказ «угощаться ужином» и теперь шарился возле печи, отыскивая ложки да плошки и подбираясь все ближе к чугунку с похлебкой. — Изба ворожея, сразу видно. Да и сам этот рыжий так смотрит зло... чертовщиной от него веет, по спине мурашки. Точно умеет колдовать и князя приворожить мог, — со знанием дела толковал Кир, стоя согнувшись в три погибели, чтоб не цеплять вихрастой макушкой пучки трав. — Раз такой умный, может, прямо спросишь? — усмехнулась Лера. — Ну ты, сестрица, выдумщица. Как будто тот, кто ворожит, в этом признается. Такие дела по-умному решают, — поднял деревянную ложку вверх Макаров, заливаясь соловьем. Видать, молчать на протяжении всего разговора для его болтливой натуры было настолько непосильным испытанием, что теперь ему необходимо было выговориться. — Мне дед Геша рассказывал, как в соседнем княжестве на колдовство проверяют. Привязывают камень к ноге и в омут бросают. Коли всплывёт — ведьма, а коли утопнет — значит, невиновной была. Лера, поражённая кровожадностью и глупостью выводов, только молча округлила глаза. Шура потёр лицо и устало выдохнул: — Так ну-ка хватит. Не будем мы никого топить и на ведьмовство проверять. Это вообще не причем тут. Мы просто ещё раз поговорим. Объясним, что Ладога в беде. Уверен, Олег не бросит свое княжество. Он же не может так поступить. Наверное, он просто не понял, — успокаивая скорее сам себя, растолковывал Шура, — Ладога же его все. Кир согласно покивал, но продолжил о своем: — А может, это и вовсе не человек, а зазовка, раз обитает в такой глуши. Ну, а проще всего проверить, нечисть или человек, солнечным светом. Коли на свет выходит безбоязненно — человек. А коли прячется в избе или буреломах — нечистая сила, — самодовольно заключил он. — То есть сначала ты решил утоплением проверять и только потом солнцем, — подняла бровь девушка, посмеиваясь. — Да просто что первое вспомнил, то и сказал. Да и где я тебе солнце сейчас достану?! Ночь на дворе, — обиженно почесал макушку Кирилл, стряхивая сыпучие травы. Лера направилась к печи следить, чтоб брат не оставил других голодными, а Шура, пропуская их разговоры мимо ушей, лишь похлопал себя по щекам, жмурясь. Думалось с трудом, голова уже трещала от обилия событий и переменчивости всего вокруг. Потому, одергивая себя, он устало выдохнул. Главное, о чем стоит думать сейчас, это что Олег живой. И даже, кажется, весьма довольный жизнью. А то, что не хочет возвращаться, это уже мелочи, с этим можно и потом разобраться. А сегодня действительно, как князь и велел, им всем нужно успокоиться, выдохнуть и постараться отдохнуть***
На свежем воздухе вместе с духотой маленькой избушки, теперь заполненной людьми, развеялся и осадок от непростого разговора. Тут, под звёздным небом, они снова вмиг остались одни на всем белом свете, словно и не было никаких незваных гостей. Ночь стояла теплая, но сырая. Кузнечики привычно стрекотали в высокой траве у изгороди. А могучие сосны, окружающие поляну, чуть поскрипывали от ветра. — Не тревожься, они побудут тут недолго, отдохнут с дороги и уйдут, — поспешил успокоить Олег, едва они отошли подальше от избы. — Я не из-за них тревожусь, — отозвался ведун задумчиво, но, решив разогнать тучи прежде, чем начинать разговор, подтрунивая, добавил. — Захотел бы поскорее их прогнать — приготовил бы им каши. Олег тихо усмехнулся. Сейчас-то им весело, а месяц назад за такое же замечание князь едва не получил ложкой по лбу. — Не знаю, меня даже твоя каша отвадить не смогла, — обнимая со спины, проговорил Олег и опустил подбородок на плечо, жмурясь. Обнял крепко, словно с появлением весточки из Ладоги неведомые силы утягивали его туда, куда звал долг, но он отчаянно сопротивлялся. По крайней мере, Серёжа видел это так. Видел, как безропотно он сжигает мосты, повинуясь своему слову, как едва подвернулась возможность, он сдержал все обещания, что давал ему, и не намеревался отступать, сколько бы его ни просили. Но пока он говорил со своим другом, Серёжа, наконец, увидел, то, чего не замечал раньше — Князя. До этого князь было просто словом, не имевшим в его глазах никакого веса. Князь и князь, а он вот ведун, что с того? Ведь даже изначально представляясь так, Олег всегда относился к нему как к равному, наверное, потому что и сам Серёжа, который кроме своей деревни да лесов ничего и не видал, не считаясь с тем, что он чей-то там правитель, принимал его таким, какой он есть, просто человеком. Но увидев сейчас, как эти чужаки смотрели на него, с каким почтением в голосе называли его князем, с каким восхищением в глазах кланялись уважительно, надеялись на его благосклонность. И как сам Олег держал себя перед своими людьми. Словно, когда речь заходила о княжестве, он вмиг делался старше. Тяжёлый взгляд, величавая осанка, движения, интонации, тон голоса. Его сила, первенство среди прочих буквально чувствовалось в воздухе. Ему невозможно не повиноваться, его авторитет невозможно не признавать. Такой Олег по праву восседал на Ладожском престоле. Этим он жил до их встречи. Ведь это его судьба. А судьба Серёжи он. И, ломая голову над правильностью их решения с того самого судьбоносного видения, теперь он наконец понял, что должен делать. Понял, что в его судьбе не хочет быть обузой, из-за которой он свернет не той дорогой. И понял еще кое-что за тот недолгий разговор. Да, с другими Олег князь, но с ним он всегда будет тем самым Олегом, которого он полюбил. И его глупая вспышка не то ревности, не то просто страха, что Олега у него кто-то собирается забрать, была вовсе ни к чему, Серёжа почти сразу понял. А теперь отчетливо сердцем чувствовал, что где бы они ни находились, что бы ни делали, сколько бы людей ни было рядом, это никак не повлияет на их связь. Они все так же будут самыми дорогими людьми, которые желают друг для друга лишь самого лучшего. Позволить ему отречься от того, кем он является — просто несправедливо. Промолчать и смотреть на то, как Олег рубит свою прежнюю жизнь на корню из заботы о его безопасности — просто нечестно. Серёжа прервал молчание, мысленно молясь, что не проклянёт себя в будущем за то, что собирается сказать. — Ты должен согласиться. Должен поехать, — чувствуя спиной, как Олег напрягся всем телом. — Так. Только не вздумай снова прогонять, сам знаешь, никуда не уйду, — насторожено отозвался тот на ухо. — Да я не о том, — обернулся Серёжа, высвобождаясь из объятий и заглядывая в глаза, — я о том, что ты князь и ты нужен своим людям, своему княжеству. Олег, сосредоточенно хмурясь, отозвался, не раздумывая ни секунды: — Я свой выбор сделал. — А я не хочу, чтоб тебе приходилось выбирать! — Взволнованно перебил Серёжа. Олег продолжил, точно успокаивая его: — Мы уже решили, что так будет лучше. Дела княжества больше меня не касаются. Мне это не нужно. Да я за это время уж и забыл, как княжить, — неловко улыбнулся он. В свете луны едва ли удавалось разглядеть лицо, но показалось, что Серёжа грустно улыбнулся в ответ. — Все ты помнишь, это у тебя в крови, — прикоснулся он ладонью к щеке и отступил на шаг. — Я не могу тобой рисковать, — упрямо повторил Олег, но сразу же смягчился и, взяв руку ведуна в свою, продолжил, — будем жить тут вдвоем, как и собирались. Дел невпроворот, а к осени еще больше будет. Я попрошу Шуру лук оставить, тогда охота, знаешь, как хорошо пойдет. Зимой голодать не будем. Серёжа, слушая его, лишь продолжал с теплом вглядываться в лицо: — Тебе сейчас так кажется, но скоро тебе все тут наскучит, а возвращаться уже будет слишком поздно, — с грустью в голосе проговорил он. — Ага, с тобой заскучаешь, — попробовал перевести все в шутку Олег, но Серёжа не позволил: — Согласен, вдвоем тут хорошо. Очень. Но ты не знаешь, каково это, торчать тут из года в год. И я не хочу, чтобы тебе довелось узнать. Это не жизнь, это удел беглецов и трусов. А ты не такой. И я больше не хочу быть таким. Олег шумно выдохнул, недоуменно хмурясь и внимательно вслушиваясь в его слова. Пытался понять, к чему именно ведет, действительно ли он говорит, что думает, или, вновь путаясь в охвативших его чувствах, делает поспешные выводы. — Я же вижу, знаю, какой ты, — Серёжа вновь подался ближе, разглаживая невидимые складочки на плечах Олеговой рубахи. — Ты же и дня без дела усидеть не можешь. Ты сильный, смелый, отсиживаться в страхе не для тебя. А ты от всего отрекаешься, потому что боишься за меня. Но страх никуда не приведет. Поверь, уж я в этом разбираюсь, — грустно усмехнулся ведун. Олег молчал, продолжал обеспокоенно вглядываться в его лицо. Серёжа, опуская глаза, взволнованно подрагивая, выдохнул и тише заключил: — Я только хотел сказать, что тебе незачем меняться ради меня. Это мне пора бы стать смелее. Подавшись ближе, ведун прижался к нему и затих, словно испугавшись собственной смелости. Олег, приобняв, стал гладить по голове. От того, насколько мудро звучали слова юного ведуна, по спине мурашки бежали. Он не переставал восхищаться им ни на секунду. Еще недавно тот боялся чуть ли не собственной тени, а теперь не боится говорить вслух ту правду, которой сам Олег малодушно опасается. Князь, прикрывая глаза, мягко поцеловал его в макушку и, прерывая затянувшееся молчание, спросил: — Но видение? — Я много думал о нем, — Серёжа оторвал голову от его плеча, поднимая на него глаза. — Мы знаем врага в лицо. Так, как тогда, уже не будет. Ты уже не доверишься ему. Все должно сложиться иначе. Зачем ещё нужны видения? А если что-то пойдёт не так, уверен, боги нас не оставят. Олег посмотрел ему в глаза еще с секунду, опустил взгляд и глухо проговорил: — Просто, даже если все получится, не хочу, чтобы всё было как раньше. Сам не поверил, что произнес это в слух. Как-то привык всегда скрывать ото всех свои личные переживания и закрываться от собственных эмоций. О том, что чувствовал сам Ладожский князь, не догадывалась ни одна душа. Потому что роль его заключалась не в том, чтобы что-то чувствовать, не нужны чувства правителю. Не нужно ни друзьям, ни врагам знать, что его, как человека, тревожит. Да и ему самому это не нужно, не до себя было. Но Серёжа настолько близкий и родной, что ощущался чуть ли не частичкой себя самого. Неудивительно, что помимо здравых опасений само собой вырвалась и самая личная его тревога. Да, коротко, не понять толком, что именно он имел в виду под этим. Но иначе не умел. А имел в виду он, что помнит, какой жизнь была без Серёжи, и какая стала с ним. И не хочет вновь вернуться в Ладогу и жить в том бешеном суетном ритме, заботами, делами, обязанностями, и ответственностью загоняя себя до износа, только не после того, как он полюбил и понял, что жить можно иначе. Сложно было так сразу соединить в голове и княжение и тот омут любви, из которого он никак не может и не хочет выныривать. Непросто представить, как все будет там, но как раньше однозначно не хотелось. — Как раньше уже не будет. Я буду рядом, — каким-то чудом почти без слов все понимая, ласково отозвался Серёжа. Олег вновь поднял взгляд, благодарно погладил того по одной щеке, мягко целуя в другую. — Будет непросто. Думаешь, готов? — чутко заглядывая в глаза, переспросил князь, — там все иначе. Люди. Порядки. Места. Не забоишься? Чуть робея, Серёжа опустил взгляд, взволнованно кусая губы: — Просто я чувствую, что так надо. Что пора, — и, поднимая на него глаза, увереннее проговорил, — Раньше я боялся, а с тобой больше не боюсь. Олег выдохнул очаровано и, ласково заправив рыжую прядь за ухо, притянул в объятия, крепко прижимая к себе и замирая так на долгие мгновения.***
Дверь вновь скрипнула. В проёме снова показался князь и рыжий вслед за ним, держась за руку. Шура поднял глаза, вглядываясь в лицо друга. Олег, окинув всех взглядом, кивнул, а почувствовав Серёжину ладонь на своем плече, проговорил: — Нельзя Ладогу в лапах змея оставлять. Возвращаемся.