В основном безвредна

Алхимически неакт. веществ – нет. Прим.: Гео – кристалл, анемо – рассеивание. Энергия + мел = проводник. Т.е. нужное условие + мел = [цензура] все что алхимичится. (с) Записи ученика ~~~ Он проснулся с мерзким привкусом во рту. Альбедо проспал что-то около двух часов. Человеку нужно спать около восьми. Ему, гомункулу в неэрозийной стадии онтогенеза , хватает четыре с половиной для сносного функционирования. Мастер старалась достигнуть золотой середины между длительностью сна для гормонального баланса и максимальным количеством времени для продуктивной работы. Потирая глаза, Альбедо, зевая, мог думать лишь о том, что даже с его неправильным режимом, который выигрывал целых шесть часов относительно обычного человека, ему никогда не хватало времени. Так что он, закинув за щеку кубик сахара, принялся за то, что собирался закончить ночью. Альбедо было не впервой засыпать за столом. По большому счету, он мог пересчитать по пальцам дни, когда засыпал в кровати или хотя бы в горизонтальном положении. От подобных пробуждений он отходил быстро, однако Сахароза, которая проводила в лаборатории неприличное количество времени, все равно имела достаточно шансов застать его работающим как глубокой ночью, так и с утра, со следами от стола на щеке. В начале их знакомства Сахарозе не хватило бы смелости говорить о чем-то в укоряющей манере, поэтому заботу свою она проявила с другой стороны: стала приносить иногда кубики самодельного сахара, иногда – карамельные конфеты самых разных вкусов, от мяты до волчьего крюка. – Если голова не соображает, то съешь кусочек – и сразу внимание возвращается. Уровень сахара очень важен для проведения исследований… М-мне, по крайней мере, так кажется, господин Альбедо. То, что это в-важно, – сказала она тогда, запинаясь и пунцовея. Это был тот самый раз, когда Альбедо установил корреляцию между степенью нервозности Сахарозы и движением ее ушей. Когда он с улыбкой и искренней благодарностью принял ее подарок, то во-первых, пронаблюдал за тем, как озаряются ее глаза совершенно особым светом – нежным, теплым, удивленным, – а во-вторых, заметил, что если бы не шляпа, ее бы уши скорее всего встали торчком. Чего он не ожидал, так это того, что это была не разовая акция. Сейчас-то Альбедо прекрасно понимал: с Сахарозой разовых акций не бывает. Небольшая жестяная коробочка в углу его стола с тех пор стабильно пополнялась сладким. Альбедо был не просто увлеченным человеком, которому было сложно отвлечься на еду, но еще и страстным любителем сладкого. За работой у него ушло три конфеты – с валяшкой, закатником и яблоком – и два кубика. К моменту, как он закончил, стрелки на часах показывали девять утра. Дел предстояло полно, и Альбедо не то чтобы следовал даже приблизительному плану на день. С другой стороны, все необходимые вещи для похода в горы оказались в нужных местах, так что в итоге сборы заняли всего-то минут пять. Он тихо вздохнул. Это тоже была одна из тех самых «разовых» акций Сахарозы – не такая стабильная, как сладкое на столе, но все же. – Ты знаешь, это не то, чем стоит утруждать себя перед отъездом, – заметил Альбедо, даже не обернувшись. Слух у него был отменный. – Мне все равно не работалось, – послышался голос Сахарозы у него из-за спины. – Да и за вас спокойнее. В прошлый раз Тимей грозился уволиться, когда вы его в седьмой раз в город отправили. Наверное, из-за такого улыбаться не стоило. – В первую часть верится гораздо меньше, чем во вторую, буду откровенен. Возможно, смешок Сахарозы прозвучал все-таки слишком натянуто. Он все-таки повернулся к ней лицом и смерил ее изучающим взглядом. Сквозь небольшие окна под самым потолком падали косые лучи утреннего солнца. Ему всегда нравился такой свет – все же бессонные ночи били по чувствительности глаз, – но из-за этого все растения Сахарозы громоздились в одном месте комнаты. Она стояла как раз напротив своего рабочего стола – и пыль блестела в воздухе, и этот золотой блеск отражался в ее радужке, в каком-то вымученном изгибе губ, выделял слишком глубокие тени под ее глазами, ложился на линзы очков. Гигантский образец потухших цветков – правда, в отличие от пламенных, эти никогда и не начинали гореть – будто бы пытался проглотить ее. За ошеломительной живописностью этой картины он почти что не заметил, что в руках Сахароза что-то держала. Когда молчание уж слишком затянулось, Сахароза прокашлялась. – Я-я надеялась, что успею вас застать перед отъездом. Потому что я давно хотела вам сказать – то есть, точнее, сделать кое-что для вас, но мы нескоро увидимся, и я не знаю, когда смогу это сделать в другое время…. – Ты уезжаешь всего-то на двадцать восемь дней, – Альбедо выставил вперед ладонь. – Все не так критично. Я дольше отсутствую в Мондштадте. – Вы вроде бы правы, господин Альбедо, но я почему-то не хочу с вами согласиться, – сказала Сахароза озадаченно, но заметно расслабившись. Она еще помяла сверток в руках, а потом протянула ему. Там, под слоями папиросной бумаги, оказалась маленькая тканевая подушечка – квадратная, размером с его ладонь, из темно-синего хлопка. На ней был вышит нежный цветок сесилии. – Это ароматическое саше. Помните, я недавно оформляла выводы о многомерности фенотипа лилии каллы и о том, как концентрация типичных для нее алкалоидов может улучшить качество сна? В общем, я заметила, что вы плохо спите, так что…. Сделала. Можете положить его рядом с подушкой. Или на рабочем месте, – добавила она с тихим смешком. Он провел пальцем по вышивке – нити лежали плотно друг к другу и отливали серебром на свету. Прямо как настоящие цветки сесилии. – Ты вышила это сама? – сказал он, не зная, что делать со странным щемящим чувством в груди. Когда нечто подобное у него вызывала Кли, он мог позволить себе крепко ее обнять и пообещать выгораживать ее от Джинн столько, сколько потребуется. Сейчас же Альбедо был сбит с толку. – А, нет, то есть... это моя старая работа! – Сахароза замахала руками. – Не волнуйтесь. Я в школе немного увлекалась и нашла недавно кое-что с тех времен, заодно к делу пришлось. – Я даже не знаю, как выразить свою благодарность. Он понимал, что ему-то вряд ли лилия калла поможет. Но, во-первых, ее запах был приятен, а во-вторых, Альбедо глубоко уважал чужой труд. Сахароза улыбнулась ему. – Просто пожелайте мне удачи, господин Альбедо. – Удачи. И поменьше грибов в сумерских лесах. *** – Тимей, ты закончил? Молодой человек виновато почесал затылок, и Альбедо подавил раздраженный вздох. Вообще-то это было не в его порядке вещей, но сегодня Тимей был настолько рассеян – в его вычислениях Альбедо нашел около пятнадцати опечаток и двадцати ошибок в вычислениях – что хотелось… Хотя бы вздохнуть. – Что-то в вычислениях не сходится. Наверное, я с этим пересплю, голова уже совсем не работает. – Пожалуй, это будет лучшим решением. Хороший сон – залог хорошей работы. – Про вас я могу вам сказать то же самое, сэр. Вы сам не свой. Альбедо потер переносицу. Надо сказать, что у Тимея во внимательности было не отнять – по крайней мере, иногда. Он действительно чувствовал себя вялым и уставшим начиная с полудня. Тогда же в затылке у него зародилась головная боль – не острая, не сильная, а тупая и как будто бы пребывающая постоянно на заднем фоне. К подобным ощущениям Альбедо не привык, и случалось нечто подобное с ним исключительно редко. Последний случай, который приходил на ум – это времена, когда Райндоттир загорелась идеей создания нейротоксичных ядов. Альбедо, естественно, стал испытуемым. Все те вещества, которые в микродозах убивали мышей, лис и кабанов, на Альбедо действовали самым ослабленным образом: судороги были сносные, головная боль – легкой, ускорение сердцебиения – сравнимо с умеренным волнением. Всего один яд подействовал на него по-настоящему сильно и заставил потерять сознание – благо, к яду всегда прилагался антидот. Что же могло так сильно выбить его из колеи? – Пожалуй, ты прав, Тимей. Наверное, я тоже буду уже укладываться. – За столом? Альбедо кивнул и с самым серьезным выражением лица подтвердил: – За столом. Когда ответы оказывались так близко, Альбедо едва ли мог думать о сне. Даже несмотря на самочувствие, он смог продвинуться вперед в исследовании артерий земли – их попросила изучить Джинн лично. Сейсмическая активность на Хребте стремительно менялась, но точные закономерности ускользали от него уже долгие, долгие недели. – Вы с Сахарозой, конечно, одного сапога пара, – Тимей зевнул и, потянувшись, прохрустел позвонками. – Сладких снов, сэр. Не забывайте все-таки отдыхать. Альбедо сдержанно и полуотсутствующе улыбнулся. Все же алхимики Ордо Фавониус могли выживать, лишь напоминая друг другу о базовых потребностях. Дыхание Тимея, свернувшегося в своем спальном мешке, становилось все тише и тише. Боль, глухо напоминавшая о себе в затылке, заставляла Альбедо менять позу за столом чаще необходимого. Он сам не заметил, как постепенно погрузился в серую густую пучину. *** Альбедо проснулся из-за того, что его лоб был прислонен к очень холодной стене. Ледяной. Он попытался выпрямиться. Боль в затылке от этого остро кольнула его через всю черепную коробку, и Альбедо, тихо охнув, снова вернулся в предыдущее положение. Отходя, Альбедо не сразу понял, что что-то не так. Его лоб упирался в стену пещеры; рабочий стол находился у входа. Он просто не мог здесь оказаться. Кроме того, совершенно неправильным казалось и то, что дыхания Тимея не было слышно. Единственными звуками был свист холодного ветра и треск дров. Спутники любого, кто решил устроить привал на Драконьем хребте. Сейчас они заставили испытать тревогу и дискомфорт. – Тимей? – голос его хрипел; горло изнутри превратилось в наждачную бумагу. Боль резко кольнула в висок; Альбедо тихо простонал и постарался выпрямиться снова. – Ты здесь? В ответ послышался шумный выдох. Альбедо чуть более резко, чем стоило, повернул в его сторону голову, морщась от боли и тут же о ней забывая: лицо Тимея было бледным, как снег, и напуганным. – Вы… - Тимей провел рукой по лицу и глубоко вздохнул, прежде чем натянуть на лицо нервную улыбку. – Вы давно лунатите, сэр? – Что, прости? Тимей хохотнул – голос его звенел напряженно, как перетянутая струна лиры: – Ну, я резко проснулся сейчас…. Во сне как будто стал задыхаться. А когда открыл глаза, увидел, что вы просто стоите, покачиваясь, и на меня смотрите. Альбедо озадаченно перевел взгляд с Тимея на выход. Нахмурился. Возможно ли, что снова произошла мутация попрыгуньи? Возможно ли, что он не добил своего предшественника? Он пригляделся к выходу, но с его ракурса не было видно ни черта. – Потом вы отошли в угол, ударились лбом и вырубились. Если честно, это выглядело настолько странно, что я все это время не мог и пошевелиться. У Альбедо ёкнуло сердце и на секунду перехватило дыхание. Погодите-ка, это ведь значит… Нет, нет, в пещере достаточно темно, а Тимей был в стрессе. Нужно убедиться. Альбедо почесал разлохматившуюся косу и встал. Вздохнул. – Думаю, мой организм так ведет себя из-за не самого лучшего режима, – сказал он с самым невозмутимым лицом. – Бывало уже как-то. Мне очень жаль, что так все получилось, нужно было предупредить тебя заранее. – Ну что вы, – Тимей отмахнулся, явно подуспокоившись. – Лучше пообещайте мне, что больше не будете себя так выматывать. Он почему-то ожидал услышать в конце что-то вроде «Подайте пример своим ассистентам». А потом вспомнил, что уже давно не берет с собой Сахарозу на Драконий хребет. Она вообще не здесь. Если его подозрения верны, то оно и к лучшему. – Что ж, раз ж инцидент исчерпан, предлагаю достать кофейную реторту. Тимей хмыкнул: – Идея отличная, – и принялся выпутываться из спального мешка. Пока его ассистент занимался тем, чтобы быстро натянуть на себя слои одежды, пока мороз не проник до костей, Альбедо выглянул из лагеря. Снег шел вечером и где-то до двух ночи. Сейчас, в шесть утра, солнце уже вставало, и в лучах рассвета Альбедо смотрел на нетронутую снежную гладь с замиранием сердца и горечью во рту. Никаких следов. Никаких попрыгуний. А это значит, что Тимея едва не задушил во сне именно он. *** Головная боль в течение дня то воскресала, то превращалась в едва тлеющий уголек. Тимей горел их нынешним исследованием и с непривычным рвением систематизировал данные и предлагал неплохие гипотезы. Возможно, это было связано с тем, что его руки начинали заметно дрожать, когда Альбедо подходил к нему поближе, особенно со спины. Пока Тимей пребывал в стадии отрицания, нужно было срочно принять решение, что с этой ситуацией делать. Как всегда, ему помог сам Хребет – послал неожиданную перемену ветра, приведшую к снежной буре в той точке, куда они должны были выдвинуться для следующих измерений. Альбедо давно так не радовался испортившейся погоде. Тимей заметно приуныл и даже пытался упросить его переждать денек в основном лагере, но, как всегда, пришел к выводу, что ментор знает лучше. Что же, его ментор знал лишь одно: запереть своего несчастного ассистента в снежной ловушке наедине с собой – идея отвратительная. Следующие несколько дней для Альбедо смазались в единый белый вихрь и монотонную настройку приборов. Холодный воздух даже его щеки заставил онеметь, но это помогало отвлечься от неясных чувств и мыслей. Он думал о том, что вокруг ходит много зверей. Их можно убить. Нужно убить. Он думал о том, что он может наткнуться на Фатуи. Их можно убить. Нужно убить. Он думал о том, что после он мог бы пойти в Мондштадт, вслед за Тимеем. И… И что? Это был тихий шепот Дурина – с ним Альбедо уже был знаком. Но если раньше Дурин показывал свои желания, навязывая, то сейчас Альбедо как будто не мог отличить свои от чужих. Однажды сдерживать себя было уже нету сил, и ноги привели его к ядру сами. Чем ближе он подходил, то тем больше чувствовал, как все его тело покалывает. Как в носу свербит, будто вот-вот польется кровь. Как сердце бешено колотится под самым горлом, как мир крутится, как мир размывается…. Альбедо так и не смог подойти к самой пещере – пал на колени высоко над ней, глядя, сквозь падающий снег, на ребра мертвого дракона, вздымавшиеся вверх. Эти ребра превращались в настоящие – окровавленные, под ними – органы, которые сложно уже отличить друг от друга. В этом видении у него под ногтями уже все засохло, зубы побаливали, а живот страдал, пытаясь переварить. Но как же ему было хорошо. Как обливалась спина потом, как подворачивались пальцы… Альбедо буквально пополз прочь. Заставлял себя двигаться вперед, оставляя после себя красный след на снегу – кровь у него носом все-таки пошла. Видение окончательно растаяло под гудение измерительных приборов в лагере. И, сидя у костра, с тряпкой, скрученной у носа, Альбедо заключил: ситуация обстояла, мягко говоря, отвратительно. С другой стороны, это не было похоже на гомункулярную эрозию. Ее Райн описывала долгими вечерами под звездным небом посреди пустынь, заснеженных гор и тропических лесов, и Альбедо не мог забыть о симптомах или спутать их с чем-то еще, даже если бы очень захотел. Однако трех дней в одиночестве Альбедо хватило с головой, чтобы понять: от Хребта нужно сейчас держаться подальше. В Логово Ужаса Бури, в горы Буревестника – куда угодно, лишь бы людей было поменьше. Долина Гуйли. Да, он пойдет в Долину Гуйли. *** Он вернулся в Монштадт. Он не хотел. Альбедо сначала дошел до Вольфендома, пока не понял, что ощущение, будто за ним наблюдают, не покидает, жжется за грудиной. Мир смешивался с параноидальными иллюзиями, нарушая ясность разума; комбинация этого с головной болью не сулила ничего хорошего. Однако потом Альбедо позволил себе повернуть голову, и все стало ясно. Хребет был массивной, огромной горой. Ее было отовсюду великолепно видно; от нее было не скрыться. Облака складывались в очертания глаза с узким шпилем-зрачком. Альбедо в этот момент понял: ему не скрыться, ведь Хребет везде рядом. Единственное место, откуда Хребта будет не видно – сам Хребет. Что было бы очень, очень, очень плохой идеей. И тут он случайно наступил на скорлупу – то, расколотая надвое, лежала на земле прямо под гнездом, так что догадаться, откуда она взялась, было несложно – и странным ассоциативным рядом пришел к новой идее. Она была абсурдна, но и проста, как оксюморон. Тут еще и странствующий торговец проходил мимо и предложил подбросить по дороге до Спрингвейла. И именно таким образом Альбедо оказался в лаборатории Ордо Фавониус. Посреди ночи, проскользнувшим мимо стражи через черный вход, как вор. В лаборатории не горел свет, и он почти что испугался. А потом понял, что Тимей, как всегда, ушел четко по расписанию; Сахарозы на месте быть не могло. Альбедо выдохнул и запер за собой дверь. Сердце у него колотилось в груди так громко, что он вряд ли бы услышал взрывы бомб Кли. С другой стороны, его спугнул лай собаки с улицы. Вывел из транса. Едва не привел к падению колб со стола. Только в момент, когда он, тяжело дышащий и напуганный, ставил плотно запечатанные сургучом колбы на место, Альбедо понял, что простоял во тьме лаборатории архонты знают сколько времени. Без мыслей, без толкового восприятия всего вокруг: только тьма, только гул в ушах, боль в затылке и свернувшийся ком невесть чего в груди. Его рука случайно задела металлическую банку на столе. В ней еще оставались конфеты. Он наугад вытащил одну из них – да и в конце концов, вряд ли он мог бы что-то разглядеть в темноте. Во рту тут же расцвел вкус свежего, сочного, едва сорванного с дерева закатника. Вкус совершенно по-кхемически воскресил перед глазами образ: привал под деревом после долгого дня. Ноги гудят от пройденных километров, руки – от карабканья по скалам. В сумке – столько валяшек, что хватит на месяцы вперед. Хочется и пить, и есть; закатное солнце проникает под веки, пока свежий сладкий сок с тонкой кислинкой стекает по горлу. Это яркое видение расстаяло, но ему будто бы стало легче. По крайней мере, все вокруг ощущалось реальным. Альбедо выдыхнул и, загнав леденец с языка за щеку, сел на кушетку. Он заснул сидя, отвлекаемый тающей конфетой во рту, и думал лишь о том, что в следующий раз он попросит Сахарозу сделать ему побольше закатниковых. *** Весь следующий день Альбедо чувствовал себя почти что нормально. Поэтому ему не составило особого труда объясниться перед Джинн с Кэйей – мол, приборы вышли из строя, погодные условия не позволили провести замеры. Рядовая ситуация на Драконьем хребте. Ему поверил даже Тимей, хотя и ощутимо старался держаться на расстоянии. Не заглядывал через плечо, чтобы рассмотреть записи и расчеты, и вообще будто бы находился в полтора раза дальше, чем обычно. В этот раз, судя по настороженным взглядам украдкой, все-таки осознанно. Весь остаток дня Альбедо пил кофе из реторты, доводил до ума забытые исследования и заплетал Кли косички. Задача, вполне достойная главного алхимика Ордо Фавониус, потому что волосы у нее короткие. – Зачем тебе? – спросил Альбедо, пытаясь распутать колтуны на голове девочки как можно безболезненнее. Но Кли и сидеть на месте спокойно – слабо сочетающиеся понятия. – Кли увидела такую интересную девчонку! Она собирала стеклянные колокольчики, и Кли взорвала скалу, чтобы колокольчики было достать проще. Альбедо обеспокоенно нахмурился: – Ты же знаешь, что мы с тобой говорили про взрывы скал в прошлый раз. – Эта скала была маленькая. Так вот, у этой девочки были какие-то бумажки на шляпе и очень красивая косичка. Ее зовут Ци Ци. Она сказала, что попытается меня запомнить. Она немного странная, но хорошая. Мы потом вместе глушили рыбу. – Кли. – Ну это было в Ли Юэ, а не в Мондштадте, так что не считается? Альбедо со вздохом разделил волосы Кли на пряди и стал их переплетать. Они еще и топорщатся… – Вообще Ци Ци сказала не совсем то, что попытается меня запомнить, – сказала Кли спустя минуту молчания непривычно задумчиво. – Она сказала, что прикажет себе меня запомнить. Странная она, все-таки. Но хорошая, – повторила девочка и сжала Додоко в руках. Не надо было быть семей пядей во лбу, чтобы увидеть, насколько сестра расстроена. – Альбедо, тебе ведь не надо себе приказывать, да? У него в горле появился нежданный ком. – Конечно. – Но если бы надо было…. Ты бы приказал? – Конечно, Кли. Конечно. Не знаю, что с твоей новой знакомой, но я ей очень сочувствую. – Хорошо, что у нас нет таких проблем. К сожалению, Альбедо уже не был в этом уверен. Его лицо, отразившееся в зеркале, было все так же безмятежно, как и обычно; спокойная поверхность ледяной луны рядом с Кли, маленьким сияющим солнышком. Будет ли он так же спокоен, когда мир окончательно развалится? Когда он будет смотреть на колбы и думать лишь о том, как их загнать в глазницу кому-нибудь поглубже? Альбедо не знал. *** Сны Альбедо видел редко. Точнее, редко их помнил. Меньше сна – необходимость создать такую нервную систему, которой сон нужен будет самый глубокий. Быстрая фаза сокращена до минимума. Альбедо спал всегда хорошо и глубоко – если, конечно, выдерживал свои четыре часа. И сегодня он лег, как дóлжно, надеясь, что это избавит его от тяжести в груди, в теле, от головной боли, от пульсации в кончиках пальцев, когда он видит что-то острое. Вместо этого перед Альбедо развернулся ад. Он проснулся на мокрых простынях. *** Работать было невыносимо, отдыхать было невыносимо. Невыносимо было общаться с людьми, невыносимо было быть в одиночестве. Головная боль усилилась. Альбедо бросил свои проекты и перепробовал все, лишь бы та притупилась. Без толку. Только перепутал все на полках. И глядя на эти полки, вдруг остро понял, насколько лаборатория без Сахарозы пуста. Сахароза обожала организовывать пространство вокруг. Зелья выстраивались согласно ингредиентам, книги – согласно содержанию и цвету корешков. Альбедо кидал все как попало и внезапно словил себя на неожиданно остром и ярком раздражении. Он не мог найти экстракт лилии калла минут десять, пока не понял, что поставил ее на самую верхнюю полку. Где та, вообще-то, отродясь не стояла. Альбедо только сейчас понял, насколько он неряшливый и хаотичный. Насколько он привык к порядку, который вокруг Сахарозы возникал сам собой. Возможно, поэтому ему всегда было настолько приятно работать в лаборатории после лагерных условий Хребта. Кубик сахара почти весь растворился в его рту, когда в лабораторию зашел какой-то рыцарь. Альбедо припомнил, что он в основном дежурит снаружи штаба – Арамис? Или Портос? – Добрый вечер, господин главный алхимик. Вам письмо. Альбедо нахмурился. – Я не жду никакой корреспонденции. – В таком случае, не вам, – флегматично пожал плечами рыцарь. – Оно на имя лаборатории. По весу больше бандероль, чем письмо. Он протянул вперед достаточно большой коричневый конверт – скорее небольшая папка. Альбедо ее взял в руки: по весу там, должно быть, внутри была увесистая стопка бумаги. – А откуда оно пришло? Здесь нет адресанта. – Почтальон сказал, что из Сумеру. У Альбедо так вспотели ладони, что на бумаге остались следы.