В основном безвредна

«Да, аккуратно… Я отпускаю. Давай, сахарок, сделай шаг; у тебя нет другого выбора. Там, внизу — вода, и с такой высоты упасть — это как разбиться о камень. Спасай себя сама: иди вперед, и не смей опускать руки. Видишь, все хорошо. Ты умница. Отдышись. Теперь поняла? Никто тебя не спасет, кроме тебя самой».

~~~~~~~~~~~~ Во сне он стоял у горы и смотрел на то, как снежные лисята прыгали с обрыва. Им не было нужды — их блестящие глазки не поблекли от голода, в поведении их сородичей не было признаков отравления или бешенства, шерсть сияла в лучах морозного солнца Хребта и отливала легкой зеленью — нежнейшей, мятной — даже когда они разбивались и ломали себе позвоночник. Все, что он мог делать — это дышать, от мороза лишь задыхаясь, не слышать даже воя ветра, чувствовать беспомощность на кончиках пальцев... — Альбедо, — послышался нежный, но требовательный голос Лизы над ухом. Альбедо вздрогнул и с трудом сморгнул яркий образ. — Просыпайся, милашка. Прокашлялся. — Прости, я… — Нет, все хорошо. Тебе снова плохо, да? Он повел плечами и выпрямился, с напускным энтузиазмом ныряя в справочник. — Терпимо. Какие успехи? Лиза тут же отложила в сторону свою материнскую улыбку. — Немного. В справочниках и указателях Фонтейна мне так и не удалось отыскать никакой Мари Ароннакс. Точнее, есть одна продавщица тканей в Кур-де-ля-Фонтейн, но ей всего пятнадцать лет. С Конселем интереснее, — она протянула досье, выписанное прямиком из владений Гидро Архонта, судя по метке. — Консель Флобер — ты вчера его вспомнил, когда предлагал варианты, откуда копать. — Да… Морской биолог и исследователь морского дна. Звучит как то, что нужно. Альбедо открыл первую же страницу и увидел фотографию — черно-белую, прототип камеры был, очевидно, старый. Окинул взглядом лицо и удивился, насколько близко к истине был небольшой скетч Сахарозы: острые тонкие скулы, из-за которых щеки выглядят немного впалыми, лихие усы, в меру небрежная прическа и, что самое цепляющее, темные, безмятежные глаза. Чем дольше Альбедо глядел в эти чуть уставшие омуты, тем больше они засасывали. Он пролистал страницы вперед, выхватывая по верхам названия научных работ, исследований, заслуг. Проходил стажировку в Амурте, героически себя проявил в инциденте с затоплением пещер в районе горы Девантаки (жертвы среди юных дастуров были минимизированы); далее упоминание даршанов было мимолетным — очевидно, если Консель и сотрудничал с Академией, то крайне редко. — После третьей страницы идет сразу же пятнадцатая, — заметил Альбедо. — И у первых трех страниц метка иная. Остаточное дендро. — Мне пришло уже в таком варианте, — покачала Лиза головой. — Боюсь, с этим ничего не поделаешь. Мой источник извинялся, но весьма вряд ли сам занимался такой жестокой редактурой. — Ты искала его в базе Академии? Лиза вздохнула. — К сожалению, у меня нет сейчас доступа к терминалу Акаша. Да и если изъято в таком виде, то вряд ли мы сможем найти информацию в общей базе. Особенно если учесть… — Отсутствие бумажной документации в Сумеру? — Да. Альбедо коснулся гудящего виска и пролистал дальше. — Его работы наделали шума, когда я училась в Академии. Правда, инцидент с пещерами многих интересовал даже больше. — Что за инцидент? — спросил Альбедо, оторвав глаза от листа. — Он описан не то чтобы детально. Лиза какое-то время помолчала — не то припоминала детали, не то просто устала. Глаза у нее покраснели — несмотря на то, что сегодня до кровати она явно дошла, было заметно, что дело зашло далеко за полночь. — Гора Девантаки имеет разветвленную цепь пещер и подземных ходов. Изучена она хорошо, находится не то чтобы далеко от столицы, поэтому в ней часто проводили совместную практику для Амурты и Кшахревара. В силу изученности этих ходов, проводили они ее для первого этапа сертификации дриешей. Средний возраст таких студентов обычно варьируется от пятнадцати до восемнадцати лет, в зависимости от выпуска. Консель Флобер прибыл в Сумеру для повышения квалификации в океанографическом обществе, и его решили отправить туда же — из-за отхождения пород стали видны окаменелости в стене, и он должен был их описать и задокументировать. И шло все просто замечательно, пока сезон дождей не начался на три недели раньше положенного. — Пещеры, я так понимаю, находились ниже уровня воды? Лиза тяжко вздохнула и отвернулась к стеллажу. — Да. В тот год было как раз много малышей среди студентов — лет тринадцать-четырнадцать. Умные, но все еще дети. В пещере они провели около недели — из-за воды терминалы вышли из строя. Их не просто никто не искал, о пропавшей группе студентов забеспокоились только на пятый день — к тому времени они должны были уже вернуться. Когда к горе прибыли матры, то увидели множество заляпанных глиной и грязью студентов, перепуганных и раненных, и бессознательного Конселя в ужасном состоянии. Как выяснилось, он быстро сориентировался, перевел группу глубже и выше по подземным ходам. Он удерживал всех от паники на протяжении почти что недели — при том, что некоторые студенты во время обвалов получили серьезные травмы. И вот сейчас, когда припасы закончились окончательно, а вода пропитала породы и отошла, он на протяжении десяти часов рыл туннель, чтобы попасть на поверхность. Говорили, что у него уже в госпитале увидели глаз бога. Конечно же, после такого произошел большой скандал, а Консель стал самым настоящим героем. Я с ним поговорила сразу после того, как наше океанографическое общество наградило его званием «почетного дастура». Мощно для того, кто даже не учился в Академии. — И как он? Лиза повела плечами: — Приятный в общении человек. По-фонтейновски всех с разбегу начинает называть «любовь моя», а в целом очень спокойный, тактичный. Участливый. Но и не такие оступались в погоне за знаниями, так что… могу поверить. Ее голос звучал непривычно тяжело; и все же, подумалось Альбедо, у этой женщины невероятно много скелетов в шкафу. — Возвращаясь к теме. Насколько я поняла, после того, как месье Флобер влился в научное сообщество Фонтейна, жизнь его складывалась весьма неплохо. Он ни в коем случае не гений, но исследования у него отличались интересной оптикой, взять хоть окаменелые останки китов в Инадзуме, которые он успел обследовать до указа Саукоку — сам можешь посмотреть, там любопытные выводы. Он достаточно спокойно пользовался грантами и наслаждался светской жизнью, пока в один прекрасный день не ушел с поста штатного преподавателя. Говорят, женился. Альбедо смотрел на список тем и дотронулся большим пальцем до подбородка. — Около шести лет назад? — Именно. — У него с того момента изменилась тематика в сторону подводной археологии. — Угу. — Лиза нагнулась над его плечом, и с резким приливом раздражения было сложно совладать. Альбедо заставил себя выдохнуть. — Еще кое-что интересное. Смотри. Она указала пальцем на список соавторов. — Приблизительно во время женитьбы появляется некий — или некая — доктор Манцинелла, в качестве соавтора к каждой второй публикации. Иногда Флобер редактор, иногда — рецензент, иногда его работы присутствуют просто в сносках. — Я так понимаю, ты навела справки? — Естественно. Но, мне кажется, это тупик. — Почему? — Во-первых, доктор Манцинелла, которую я смогла найти, была изгнана из Академии, а научную деятельность Консель не приостановил. Конечно, конец ее деятельности и начало работы в поле Флобера приходятся на примерно один промежуток времени, но в том-то и проблема. Приблизительность. Разница в год. Ну и во-вторых…. — Лиза открыла еще одно досье — папка настолько тонкая, что в ней, скорее всего, биография отсутствовала вовсе. — Имя не совпадает. Его сердце пропустило удар. Светлые, насмешливые глаза. Веснушки. Все остальное — совершенно другое, но…. — Имя как раз-таки то, что нужно, — сказал он едва ли громче шепота. «Имя: Лирика Фамилия: Манцинелла Род деятельности: ботаник, биоалхимик; специализация — палеоботаника». *** За целый день он успел довести себя до того состояния, при котором многие люди хотят повеситься. Он обошел, пожалуй, почти каждого стражника в Мондштадте, дошел пешком до Спрингвейла, нашел полупьяного Драффа и стоял у того над душой, пока пьяница своим заплетающимся языком не повторил все точь в точь (и видит Барбатос, ему стоило невероятных усилий никого не придушить). Если вы увидите девушку, идущую в сторону Мондштадта в сопровождении двух искательниц приключений, проследите, чтобы этих искательниц было ровно две; проследите, чтобы их внешность четко соответствовала описанию, данному ниже; убедитесь, что никто из них не ранен, не имеет проблем с передвижением. О странном поведении немедленно доложите ближайшему рыцарю. Драфф так испугался из-за того, что капитан Ордо Фавониус буквально поднял его за загривок, как нашкодившего кота, что понятливо закивал и протрезвел в мгновение. Альбедо настолько себя не чувствовал, что даже и совестью не мучился. После Спрингвейла он пошел дальше — сам не знал, куда. Готов был дойти до самого Сумеру. Поселений в Мондштадте немного. Да и каждое из них небольшое — даже сам Мондштадт: пара площадей и ютящиеся друг на дружке дома, неспособные сбежать за крепостную стену. Но вот обойти их все…. Даже если эти все — только ключевые точки по основной дороге от Ли Юэ. Есть и побочные. Они могут свернуть по разным причинам — и гипотетическое существование этих самых причин заставляло его буквально бежать, бесцеремонно требовать от стражников и искателей приключений контроля. Не сводите с них глаз. Не сводите с них глаз, черт возьми. Его сердце вот-вот лопнет. Альбедо к концу дня обнаружил себя спотыкающимся на каждом шагу, зудящими и ноющими ногами. Возможно, лопнули мозоли. Ему так все равно. Драконий хребет смотрел в шею. Драконий хребет звал к себе, домой. Он пытался убедить себя, что дом его не там. Ему пахло паленой плотью. На языке горчило. «Думай о Кли, — говорил он себе, переставляя ноги. — Думай о Кли». Альбедо забыл ей сегодня собрать хвостики. Она, наверное, целый день пробегала кое-как расчесанной. Забыл, что обещал приготовить ей бутерброды и пойти на пикник. Забыл прочитать сказку на ночь. Он забыл обо всем. Эта мысль буквально схватила его крепко-крепко за шею и потащила вперед, не позволяя оборачиваться. Не оборачиваться. Не оборачиваться. Сзади — не только деревья. На березах есть глаза, и они не сводят с его взгляд. Любой камень багровеет за его спиной и становится на ощупь как кровь. Сломай. Разрушь. Съешь. Он не ел целый день. Рот полон слюны. В людях много воды. В людях много мяса. Ты не человек. Он брат человека. Так что, Альбедо, думай, ебать тебя веслом, о Кли. *** Он вернулся в город, когда тот снова стал пустым и безлюдным. Настолько, что голос, прозвучавший за спиной, царапнул кастетами по черепу. — Цветешь и пахнешь? Альбедо обернулся. На это ушли все его силы — больше моральные, потому что он отчетливо увидел лицо сестры Розарии — оно перешло от мрачного подозрения к удивлению и озабоченности. Он увидел бледную тень Драконьего Хребта. Альбедо пал, больно ударившись коленями, пал, чувствуя, что может преодолеть себя и встать. Пошатываясь, дойти хотя бы до лаборатории — к черту его комнаты. Да хотя бы до лавки у фонтана, сразу рядом с каким-нибудь пьянчугой. Но Альбедо уже спасся от дракона и его хребта. В голове его остался только неразборчивый шепот, и неожиданно, этого оказалось слишком много. Лицо сестры Розарии выглядит как вторая луна на небе — такая же серая, такая же необъяснимо-мрачная; она вздохнула и присела рядом. Неожиданно стало очень тепло; земля оказалась внизу, а небо — ближе. Только сейчас Альбедо понял, что, видимо, его крупно трясет. — Будешь должен за мои сверхурочные, — пробормотала сестра Розария, держа его на руках, как ребенка, и Альбедо, прижатый к ее груди, думал только об одном: Кли. Кли. Кли. Сахароза. Думай о Кли, чертов болван. *** Проснулся он, ощущая себя одновременно и разбитым, и так, будто прошел через хорошую промывку. Точнее, будто попал в водоворот и вышел оттуда чистым, свежим, но с перемолотыми и собранными заново костями; одежда казалась на контрасте невообразимо грязной на теле. Иначе говоря, работа дьяконицы Барбары на лицо. Альбедо с тихим вздохом сел, похрустывая запястьем, которое отлежал в неудобной позе — забота сестры Розарии закончилась достаточно быстро, и на кушетку в лаборатории она его свалила, как мешок с трупом. За ночь одежда на нем, естественно, высохла, но вот в сапогах оставалось сыровато. Расправляясь с обувью плохо слушающимися пальцами, Альбедо думал лишь о том, почему она вообще принесла его сюда. Из ответа приходил только один плюс-минус рациональный: решила не привлекать лишнего внимания к тому, что капитан исследовательского отряда был найден в весьма плачевном состоянии. И заодно создать у него зыбкое чувство доверия — неплохой ход, с учетом того, что сама Розария ему едва ли доверяла. На столе нашлась записка, естественно. «Полночь послезавтра. Крыша штаба. Есть разговор». Что ж, на пересечении территорий. Неплохой вариант. Тем более, если он упадет с крыши, то возможно даже выживет, не вызывая лишних вопросов. Стряхнув сапоги, Альбедо вытянул ноги, слегка жмурясь от облегчения. Вздохнул, посмотрев на потолок. Хорошо. Тихо. Спокойно. — День добрый, Альбедо. Дверь открылась с грохотом; грохотали и шаги, и коробка, видимо, с новой поставкой чего-то там. — А, Тимей… — Не только, — в голосе ассистента явственно слышалась теплая усмешка. Во рту вдруг пересохло. Он медленно перевел взгляд в сторону выхода и сначала решил, что ему показалось. — Добрый день, господин Альбедо, — тихо сказала Сахароза. У нее слегка отросли волосы, за этот месяц. Они стали чуть сильнее завиваться и еще лучше прятали уши от невнимательного взгляда. Их цвет Альбедо видел уже много раз, но сейчас он будто бы перевернул мир. Этот оттенок был свежестью, чистейшей мятной конфетой; конфета…. Как же долго он не чувствовал ее вкуса. Того самого. Когда кожу будто бы касается прохладный воздух у подножья Хребта — в носу уже ощущается снег, зима и мороз. Как же давно он не был на Хребте… и как же давно не был так близко — вот она, стоит. Пахнет чем-то новым; чем-то неизвестным. У нее сгорели и зашелушились скулы. Слегка сошли синяки под глазами. На одежде столько заплаток, что первым, что смог из себя выдавить Альбедо, стало следующее: — Как я вижу, много что пошло не по плану, да? Сахароза пересеклась с ним взглядом. Молча. Глядя так пронзительно, что хотелось вспороть себе грудь и сбежать; и одновременно — остаться так навечно. Но это было чертовски странно. — Э-эм?.. Тимей нервно хмыкнул из угла. — Передразнивает. Озадаченный вид Альбедо, видимо, заставил Сахарозу смягчиться; впрочем, уши у нее подрагивали более чем нервно. — Вы так долго молчали перед тем, как ответить. — она слегка улыбнулась, но взгляд ее оставался тяжелым. — Не сдержалась. Извините. Он озадаченно что-то промычал, пытаясь собрать мысли в кучу, но те все равно рассыпались. Мертвый мозг, пустая голова. — Как вы себя чувствуете? — обеспокоенно спросила Сахароза. — Выглядите неважно. Ну хоть какой-то ответ на это он мог сформулировать. — Да так… немного заработался. — Без тебя мы совсем никак, — сказал Тимей, и Альбедо почувствовал себя неожиданно благодарным за то, что тот присутствовал в комнате. — В последний раз я что-то сладкое ел… не помню когда. — Ты всегда можешь сходить в «Хороший охотник», если Ин Эр в твоей жизни не хватает. Послышался грохот — Тимей что-то выронил. — Что? Ушам не верилось. Сахароза враз стала красной — плотно и сильно, так, будто еще чуть-чуть и лопнет, как перегретая колба. — А, эм… Я… про то, что ты ее называешь сладкой, я н-не… я не то имела в виду! В нем загорелся огонь коварства. — Да нет, все правильно. — спокойно сказал Альбедо. — Тимею стоит держаться от Сары подальше. Сначала три куска мяса вместо одного, потом коктейль за счет заведения, а дальше что? Совместные исследования в подсобке? — Сэр! — единогласно воскликнули оба его ассистента, и Альбедо, наконец, почувствовал себя в своей тарелке. Он улыбнулся, и ему стало окрыляюще хорошо — хорошо, но совершенно не легче. От него не укрылось то, как запекло ему в уши. От него не укрылось то, как нахмурилась Сахароза, бросив взгляд куда-то возле него. — О, образцы как надо стоят, — заметила она, просветлев, и сердце Альбедо ушло в пятки. — Ты все-таки нашел время, Тимей? Черт черт черт черт черт. О Барбатос, Вельзевул, Моракс и Буер. Возможно, его мысленная молитва помогла — как раз в тот момент, когда Сахароза задала этот вопрос, Тимей загремел свежей партией посуды. Но Альбедо уже подскочил и шагнул вперед, пошатнувшись — Сахароза, испуганно раскрыв глаза, отпрянула, и от этого внутри его что-то сжалось, до боли скрутилось. Ему срочно надо свалить отсюда, пока ситуация его не убила. — А? Ты что-то сказала? — Господин Альбедо? — едва слышно выдавила она. — Мне… надо выйти. *** Умываясь трясущимися руками, Альбедо обнаружил, что его ноги чисты, в то время как один из носков, покрытый бурыми засохшими пятнами крови, так и остался где-то в лаборатории. И он, уже вернувшись, готов был поклясться, что оставил его в другом месте. *** Сахароза вернулась к работе так, будто все время была на месте. Гармонично и быстро — на то, чтобы систематизировать пространство вокруг, у нее ушло менее двух дней. К работе она приступила очень энергично и с искренним энтузиазмом — зная всю ту информацию, изложенную в ее записях, он боялся, что в Мондштадте на Сахарозу снова навалится апатия. Боялся, естественно, не потому, что Джинн уже стала изгибать бровь, глядя на отчеты об исследованиях, а из-за страха того, что Сахароза решит, что зря вернулась. Как же ему хотелось это с ней обсудить; каждый раз он себя останавливал — Альбедо, по хорошему, о таких нюансах знать вообще не должен. Он смотрел на то, как Сахароза понемногу раздает людям подарки. Все спрашивали у нее о поездке — и Кэйа, и Лиза, и Ноэлль, и Эмбер — и всем она что-то радостно-смущенно рассказывала, а потом отдавала им что-то маленькое и приятное. И ненавидел всех за то, что у них была такая привилегия, как неведение, как отсутствие необходимости держать язык за зубами. Ему нравилось наблюдать за тем, как поддрагивают уши Сахарозы, когда она вкладывала в ладони улыбающейся Лизы ее любимый чай из сумерской розы. Как она неловко стучит пальцем по румяной щеке, пока Кэйа, одобрительно щурясь единственным глазом, смотрит на змею в бутылке. Да, ему нравилось, и при этом он ощущал то, что никогда до этого не чувствовал в такой степени — зависть. Еще одна вещь, столь присущая самой Райндоттир, которую та, впрочем, презирала в людях. Его эмоции не давали ему адекватно функционировать — хотя можно подумать, что у Альбедо до этого получалось. Оказывается, могло стать еще хуже. Он за эти дни умудрился обжечься пару раз (забывал надеть перчатки, чего за ним никогда не водилось) и снова не смог работать — и причиной тому послужили отнюдь не только мучительные головные боли. Его мозг вытекал из черепной коробки, как только в его поле зрения появлялась Сахароза. Он дошел до того, чтобы переставить стол, на что оба его ассистента отреагировали выпученными глазами и неуверенным «зачем?». Если бы он только знал. Но Альбедо мог едва-едва заставлять себя методично заполнять отчеты и зарисовывать один старый, еще до стажировки начатый проект — аномальный росток артерии земли, по какой-то причине начавший демонстрировать избыточную реакцию на элементальную энергию. По плану он должен был достать его по возвращению с Драконьего Хребта, и, ох, об этом… — Как прошла ваша экспедиция? Он уже тысячу раз прокручивал ответ в голове, но сейчас кровь так болезненно застучала в виске, что ему ничего не пришло в голову, кроме: — Твоя стажировка прошла явно интереснее. По озадаченному виду Сахарозы он понял, что ушел от ответа слишком явно; но одна слабая улыбка — и ее плечи заметно расслабились. — Я думаю, вы правы. Сумеру удивительное место, особенно, когда ты там впервые. С одной стороны, он не мог с этим не согласиться. С другой стороны, Сахароза явно кого-то цитировала, и его мучила мысль о том, что он никогда не узнает, кого. — А твои кураторы? — Еще удивительнее, — хихикнула она. Но улыбка быстро выцвела на ее лице. — П-простите. Что-то не так? — Нет, я… Альбедо сначала не понял, почему она вообще прервалась — а потом моргнул. И понял, что слишком давно этого не делал. Сейчас, когда он смотрел прямо на ее лицо, слушал ее голос так близко, то чувствовал, как превращается кровь в яблочный сидр, бурлящий в ее глазах — рассыпающийся искрами от смеха, и как же это мгновение хочется растянуть на бесконечность… — Господин Альбедо? Ее тихий голос вернул его к реальности. — Да, про кураторов. Мы говорили. Возможно, искры, выпадающие из ее глаз — это просто первый признак мигрени. Он не знал. Сахароза сделала шаг назад. Прокашлялась. — Ароннаксы очень интересные люди. Восхитительные. Их темп работы совершенно непохож на ваш; я не в том смысле, что вы работаете как-то неправильно, нет! — затараторила она, вдруг разволновавшись. — Просто у нас с вами темп работы размеренный, и мы работаем над ограниченным количеством исследований. А они… — Ведут параллельно такое количество проектов, что кажется, будто они невероятно распыляются? — слетело с его губ быстрее, чем он успел себя остановить. У него сердце ушло в пятки. Он ночами заучивал наизусть письма; бормотал их себе поднос. И все для того, чтобы сейчас захотеть умереть на месте. Возможно, если бы он сам не испугался, то Сахароза бы и не заметила; но она стремительно побледнела. Правда, выдавила из себя улыбку. — Да, прямо так я и хотела сказать. Мысли мои читаете? Для такого тона у нее были слишком напуганные глаза. — Просто напрашивается. Я недавно читал Чжэнь Юй, и у него было схожее сравнение. — Кстати, да, — Сахароза поднесла большой палец к подбородку, отводя взгляд в сторону. — Я его читала в перерывах между работой. Нацепляла, наверное… Как вы думаете, прототип главного героя — это Путешественница, или мне показалось? Они оба совершенно не умеют менять тему разговора. — Скорее всего. Насколько я знаю, Чжэнь Юй с ней знаком. Люмин, мне кажется, как-то обмолвилась о том, что ее друг пишет популярные романы. — Но ведь роман с ней в главной роли написала еще команда авторов из издательства Яэ, разве нет? — Ты уже прочитала? У Сахарозы глаза загорелись интересом. — Да. Честно говоря, линия с победой над Сегунатом показалась мне скомканной, да и мало уделено природе куклы. Это ведь такая интересная деталь! Я понимаю, что разобрать ее на составляющие части было бы странно, как и приводить условный чертеж, с учетом того, что это очевидно конфиденциальная информация, но как же интересно было бы узнать, чья эта древняя технология? На чем она основана? Элементы? Артерии? Иной тип энергии? — Вот чем мне не очень нравятся романы издательства Яэ, так это быстротой развития сюжета. Слишком мало времени главный герой провел среди сопротивления. Я так и не понял, в чем гениальна стратегия Божественной жрицы и почему сопротивление вокруг нее сплотилось. — Честно говоря, роман про Путешественницу немного переоценен. Зато тот, тоже из новинок, про Священный призыв семерых, очень хорош. Я по нему научилась играть — система расписана просто прекрасно. — Он уже вышел? — удивился Альбедо. — Я перестал следить за новостями. — Уже три недели как, — Сахароза расслабленно оперлась о его стол. — До Мондштадта, по словам Тимея, доплыл на неделю позже. Сюжет там не ахти по проработке, но напряжение очень хорошо выдержано. — Я заинтригиван. Хорошо, найду время ознакомиться. Сахароза вдруг застыла, глядя ему в лицо. — Знаете, я… Кровь мучительно залила ее щеки; она вдруг стала выглядеть так, будто сейчас совершит что-то исключительно смелое. Сахароза сжала кулаки, и Альбедо сам задержал дыхание. — Я очень по вам соскучилась, — выдавила она так, будто сейчас вот-вот умрет. — Я тоже, — ответил Альбедо так, будто готов был отойти вот-вот в мир иной. «В коцне концов, счастливее я уже точно не буду», — подумал он, пока Сахароза, бормоча извинения, вернулась к своему рабочему столу. Отвернулся. Накрыл рот ладонью, потому что ему хотелось кричать. Сердце его пело; он чувствовал себя превосходно — слепой и счастливый в своем блажестве, не придавая значения тому, как Сахароза что-то очень напряженно пишет в блокнот, даже не глядя на образцы. В конце концов, сам вид ее согнутой над столом спины — уже все, что нужно.