***
В какой-то момент между заботой о близнецах и помощью своему тестю в организации турнира Аллирии приходит в голову, что Роанне, вероятно, следует переехать из детской. Да, недостатка в месте нет, это детская Ланнистеров — там запросто может разместиться дюжина детей. Но близнецы еще младенцы и плачут по ночам. Она знает, что они будят Роанну, потому что не существует способа разделить детскую таким образом, чтобы заблокировать звук. Джейн, кормилица, говорит ей, что они плачут не больше, чем любой другой ребенок, но это, естественно, не может быть хорошо, если сон Роанны так прерывается? Между детской и комнатами, которыми пользуются она и Джейме, есть пустые комнаты. Она предполагает, что они, вероятно, предназначены для жены или, возможно, младших братьев и сестер, но в настоящее время они стоят пустыми. Несколько лун назад она пыталась переселить туда Тириона, но ее тесть был непреклонен в том, чтобы он оставался от них на расстоянии — все еще в семейном крыле Утеса Кастерли, но не в его сердце. Почему-то она сомневается, что он будет настолько строг в отношении Роанны — у него есть к ней слабость, хотя он и пытается это скрыть. Но когда все восклицают по поводу сходства с покойной леди Джоанной, это нетрудно увидеть. Итак, она выделяет время в своем графике и отправляется искать свою падчерицу. Как и ожидалось, она находит ребенка в библиотеке рядом с Тирионом, изучающим большую книгу. Судя по тому, что она видит, это книга о драконах. Одну страницу занимает массивная иллюстрация золотого дракона, дышащего золотым пламенем, причем золото, скорее всего, представляет собой сусальное золото. Рисунок определенно достаточно хорошо переливается на свету, чтобы быть сделанным из золота. Она откашливается, и двое детей резко поворачиваются, как будто их поймали на проступке, с широко раскрытыми глазами и притворно невинными взглядами. Улыбка, которая при этом дергается в уголке ее рта, слаба, но она знает, что зоркие глаза Роанны заметят ее. Что ж, возможно, ее не увидит Роанна, веселый, невинный ребенок, любимый всеми жителями Утеса Кастерли. Однако ребенок под маской Роанны, тот, который вырастет великой и могущественной королевой, которая уже умеет играть в Большую Игру и пока не может даже посчитать свой возраст на двух руках... Аллирия знает, что ее королева ничего не упускает. Она поднимает руку, чтобы остановить детские заявления о невиновности. — Тише, вы оба. Я здесь не для того, чтобы расследовать какие-либо правонарушения, в которых вы двое были замешаны, я просто хочу поговорить с Роанной. Маленькая девочка выходит вперед, и Аллирия отводит ее в сторону, за другой книжный шкаф, где Тирион их не увидит. Она становится на колени, чтобы быть на одном уровне с ребенком, улыбаясь милому, невинному личику. Когда-нибудь ее собственные дети будут выглядеть так, если боги будут добры. — Роанна, дорогая, я знаю, что Герольд и Лелия в последнее время стали очень шумными. Не хочешь ли ты переехать в другую комнату, где у тебя будет свое личное пространство, и они не будут тебя беспокоить? Аллирия ожидает любой реакции, от радости до раздражения, но она не ожидает того страха, который внезапно появится на лице Роанны. — Нет! Это не совсем крик, но он громче, чем приглушенный голос Аллирии, и Аллирия не может не подпрыгнуть от удивления. Однако она сохраняет свой голос на высоком уровне. С какой стороны на это ни посмотри, Аллирия здесь взрослая, и ей нельзя простить ни единой ошибки, ведь одно неверное движение может привести к смерти ее королевы, а теперь и к смерти ее детей. — Нет? — спрашивает она, слегка нахмурившись. — Ты уверена? Здесь много пустых комнат, а ты все равно будешь в семейном крыле. Может быть, она думает, что ее отправляют подальше от них? Отправят в какую-то тайную комнатушку, где никто не сможет увидеть ребенка, которого все считают бастардом? Словно в ответ, Роанна качает головой, заставляя подпрыгивать ее золотые кудри. — Нет, пожалуйста. Не заставляй меня оставлять их. — Ты не возражаешь против плача? Он ведь должен помешать твоему сну, дорогая. — Я не против, — отчаянно говорит девочка, на глазах у нее блестят слезы. — Правда. Она останавливается, а затем продолжает шепотом, детский голос постепенно стихает: — Они живы, если плачут. Я бы испугалась, если бы они не были живы. Аллирия останавливается и смотрит в зеленые глаза падчерицы. Она закрывает свои и притягивает ребенка к себе. — О, Роанна. Мне так жаль, дорогая. Она никогда не видела Эйгона, но видела королеву Рейлу, и все говорили, что Эйгон похож на нее даже в таком юном возрасте. Судя по тому, что Аллирия помнит о королеве, кровь Дианны Дейн действительно была сильна. Точно так же, как у ее мужа были глаза Дейнов, у королевы Рейлы были волосы Дейнов, знакомый бледно-русый цвет со слабым серебряным отблеском. Аллирия укачивает падчерицу в объятьях, ничего не говоря о тихих слезах, пропитавших ее платье. Она больше не упоминает о том, чтобы переселить Роанну из детской.***
Группа гостей из Королевской Гавани прибывает спустя гораздо меньше лун, чем хотелось бы Аллирии. Если бы Роберт Баратеон был просто лордом Штормового Предела, она, вероятно, была бы безразлична к приехавшим людям. Возможно, она была бы немного раздражена, не желая ничего, кроме как запереться со своими детьми и игнорировать Игру, в которой она теперь поневоле является участником, но как таковой враждебности не было бы. Но в реальности одного вида черно-желтого оленя достаточно, чтобы по ее венам заструился гнев, придавая щекам более темный румянец, чем обычно. Это не королевское знамя, нет. Если бы это приближался настоящий король или, возможно, настоящая королева, знамя было бы красно-черным. По крайней мере, где-то на знамени Баратеонов должен быть красный цвет — возможно, пятно крови на золоте. Тем не менее, Аллирия знает, что сейчас не время. Это еще одно испытание для их скрывающейся маленькой королевы, еще одно препятствие. Она и Роанна оделись очень корректно, по западной моде, в тяжелый красный бархат и золотую парчу, подчеркивающие их ранг. Роанна Ланнистер — узаконенный ребенок, Ланнистер с Утеса, первенец наследника Тайвина Ланнистера, и она никому не позволит этого забыть. Она не позволит кому-либо спрятать ее королеву, словно нечто постыдное. На этот раз она почти рада тому, как большинство других королевств относятся к Дорну — кажется, никто не обращает внимания на ее принятие и даже любовь к падчерице, объясняя все «странными дорнийскими обычаями». Она скрывает улыбку, когда отряд останавливается, а король спешивается. Роберт Баратеон не так уж и красив. Он коренастый и крупный, с мышцами, которых хватило бы на трех мужчин, и свирепыми голубыми глазами, мрачно горящими из-под его рогатого шлема. Конечно, многие женщины хотели бы получить возможность переспать с ним, но лично Аллирия обнаружила, что теперь предпочитает блондинов с более стройным телосложением фехтовальщика. Он резок и груб с лордом Тайвином и быстро поворачивается к ней, его голубые глаза неловко скользят по ее телу. Аллирия делает реверанс именно в честь короля Семи Королевств и ни на волосок больше. Если бы ей это сошло с рук, она бы сделала гораздо меньше. Но она не осмеливается так рисковать. Ни Герольдом и Лелией в детской, ни Роанной рядом с ней. Она оставит излияние горя и ярости — настолько сильных, что они сводят с ума, — Оберину, без сомнения, в эту самую секунду обдумывая возможность прыгнуть на корабля и уплыть обратно в Утеса Кастерли. Она определенно чувствовала бы себя в большей безопасности, если бы рядом с ней был ее кузен. К счастью, прежде чем ее заставят говорить с королем, который смотрит на нее так, будто хочет знать, как она выглядит без одежды или без головы, или и то, и другое, вмешивается Джейме. Аллирия с благодарностью поворачивается к королеве Серсее, но это чувство быстро испаряется. Она никогда раньше не видела эту женщину — Аллирия была при дворе лишь однажды, недолго, вскоре после свадьбы Элии, а Серсея на тот момент уже была в Утесе Кастерли. Женщина красива, у нее густые золотистые кудри и большие зеленые глаза, похожие на глаза лани. К сожалению, эти прекрасные глаза смотрят на Аллирию так, словно она — кусок навоза, соскобленный с ее прекрасных туфель. Что ж, неприятный характер Тайвина Ланнистера должен был достаться хотя бы одному из его детей. Его сыновья достаточно порядочны, поэтому Аллирия задается вопросом, почему она удивлена тем, что его дочь, похоже, унаследовала, по крайней мере, его неприязнь к дорнийцам. Аллирия делает реверанс, улыбаясь привычной, невинной улыбкой. — С возвращением в Утес Кастерли, Ваша Светлость. Западные земли рады, что вы снова ходите среди нас. Нейтральный, вежливый прием, на который Серсея не может жаловаться, подчеркивающий связь новой королевы с Королевской Гаванью и троном, и тем самым ее разрыв с Западными землями, а также отождествляющий саму Аллирию с Западными землями. Отличный вариант, на взгляд самой Аллирии. Королева улыбается, склонив голову — "Среди нас", леди Аллирия? Как я помню, вы родились в Дорне, не так ли? Я не думала, что в вас есть кровь западных жителей. Улыбка Аллирии не дрогнула. — Я родилась в Дорне, ваша светлость. Но, как вы знаете, после свадьбы все так сильно меняется. После свадьбы я все больше и больше люблю Западные земли, и с рождением моих детей это чувство только усилилось. Как мне может не нравится место, где у меня появилось двое таких прекрасных малышей? Намек на продолжающуюся бездетность королевы Серсеи, даже без выкидыша или мертворождения, когда сама Аллирия уже родила мужу близнецов, не остается незамеченным, судя по натяжению кожи вокруг глаз другой женщины. — У вас появились не только ваши близнецы, леди Аллирия. Болезненно-сладкий тон голоса королевы внезапно напрягает каждый нерв в теле Аллирии, и она видит, как взгляд Серсеи переходит с самой Аллирии на девочку рядом с ней. — Вы приехали сюда и нашли бастарда, не так ли? Как жаль, что вам приходится терпеть ее в одном замке с вашими законнорожденными детьми. Неужели вы не смогли принять меры? Уверяю, я могу помочь вам с этим, если вам трудно. Аллирия поднимает подбородок и берет за руку Роанну, смотрящую на королеву узурпатора своими прекрасными зелеными глазами. — В Утесе Кастерли нет бастардов, ваша светлость, согласно указу вашего мужа. Ни одна из женщин не отводит взгляда, обе пары глаз такие же холодны, как драгоценные камни, с которыми их всегда сравнивают. — Конечно, это, должно быть, вылетело у меня из головы. Все еще глядя на королеву узурпатора, Аллирия снова делает реверанс. — Я уверена, что путешествие было долгим, ваша светлость. Вы, должно быть, очень устали. Улыбка Серсеи холодна. — Вовсе нет, леди Аллирия.