Лучшие годы жизни

Идя по коридору, Нигяр мечтала о том, чтобы оказаться в тёплой постели после тяжёлого дня. Не хотелось больше думать ни о делах гарема, ни о следующем дне. Из-за поворота показалась Хатидже султан. Сестра султана была грациозна и величественна, за ней следовали две служанки, опустив головы. — Я искала тебя, Нигяр. — Искали? Что я могу для Вас сделать? — Ах, нет. Ты потеряла в моём дворце это, — Хатидже протянула калфе розовую ночнушку. Сердце Нигяр бешено заколотилось, а холодные ладони стали влажными. Дыхание участилось, а голова закружилась. — Не теряй больше. Отдохни сегодня хорошо, Нигяр калфа. Гюль ага сонно заворочался на мягкой кровати от шума за дверью. Его глаза слипались, а всё тело протестовало против того, чтобы подниматься с мягкой кровати. Голоса и шум шагов служанок не утихали. Евнух открыл глаза и раздражённо сел на кровать, с трудом выпутавшись из одеяла. Подняв голову на зеркало, стоявшее на комоде, слуга Хюррем султан увидел усталое лицо с синяками под глазами, заспанные глаза и растрёпанный русые волосы. С трудом поднявшись с кровати, ага умылся прохладной водой и открыл шкаф с одеждой. Каждый день смотря в этот шкаф Гюль ага обещал себе вечером разобрать его и, наконец, развесить уже изрядно помявшуюся одежду, но каждый вечер ага решал сделать это завтра. Этот день был не исключением. С трудом откопав из груды одежды зелёный наряд, уже ставший повседневным, и, наспех пригладив волосы, Гюль ага вышел из своих покоев и двинулся в гарем. Наложницы что-то увлечённо обсуждали, рассевшись маленькими группками. Калфы то и дело сновали между столиков и подушек, а служанки оживлённо носили подносы со сладостями. — К чему всё это? Какие такие новости вы так оживлённо обсуждаете? - удивлённо спросил слуга Хюррем султан у одной из наложниц. — Вы ещё не знаете? Приехала Айбиге хатун — дочь Сахиб Гирея. И ещё привезли новых девушек. Гюль ага удивился столь большому количеству новостей в такой казалось бы обычный день. Ага уже знал, что ему сегодня придётся побегать. Поразмыслив, евнух пошёл к воротам дворца, где отбирались девушки в гарем Топкапы. Выйдя на улицу, Гюль ага выдохнул свежий чуть прохладный воздух, наполненный запахом цветов и дождя. Мокрая трава блестела на солнце, а сад, окружавший дворец, стоял свежий, как умытый. С листьев деревьев опадали капли. Около ворот в очередь выстроилась группа девушек. Их лица были измазаны в грязи, а одежда оборвана. Они смиренно наблюдали за происходящим испуганными глазами. Неподалёку от новоприбывших рабынь стояли невысокий молодой слуга и Сюмбюль ага. Последний был явно чем-то разгневан и громко отчитывал парня. Брови главного евнуха гарема были нахмурены, а сам он безумно жестикулировал руками. Молодой евнух опустил голову и весь побледнел. Заметив это, слуга Хюррем султан понял, что дело плохо и слугу нужно спасать от столь неприветливого начальства. — Сюмбюль ага, за что ты его так? В чём он провинился? — спросил подбежавший Гюль ага. — Не твоё дело, осёл паршивый! — свирепо прорычал главный евнух гарема. — Да как ты смеешь со мной так разговаривать, отродье змеиное? — Ах, как смею? Как смею? Алкоголик! Животное! Сволочь! Верблюд ушастый! Идиот! — Сюмбюль ага начал наступать на Гюля и злиться ещё больше. Гюль ага частично помнил вчерашний вечер в таверне, и его уши загорелись от стыда. Отрывки вчерашнего вечера в памяти Гюля аги говорили о его нападках на Насуха эфенди и предложении биться на матраках. Вспомнив тот факт, что Нигяр калфа вскоре выйдет замуж за Матракчи, на лице Гюля появилось выражение скорби и невыносимой боли. Когда он впервые услышал эту новость, его сердце разорвалось на множество маленьких частиц. — Гадёныш! Почему из-за тебя Ибрагим паша отчитывает меня, а? Не думал о том, кому же расскажет Насух эфенди об этом происшествии?! Почему я должен был сегодня утром выслушивать упрёки паши? Да чтоб тебе провалиться! — продолжал Сюмбюль ага. В глубине души Гюль ага осознавал всю справедливость нападков своего коллеги. Тем временем последний горячился всё больше и уже перешёл на крик. Казалось, скоро ругань Сюмбюля услышит сам Повелитель, да, в прочем, и весь Стамбул. Рабыни, смирно стоявшие у ворот, опешили, а тот слуга почти что врос в землю от страха. Гюль ага не мог вставить и слова из-за непрерывного крика главного евнуха. Внезапно, Сюмбюль ага замолчал на полуслове и судорожно схватился за горло. Гюль ага в недоумении поднял брови, но тут же на его губах заиграла нахальная улыбка. — Что, голосок сорвал, ага? — сказал Гюль ага и гордо сцепил руки за спиной. Сюмбюль находился всё ещё в некотором недоумении и по-прежнему держался за горло. В глазах главного евнуха гарема заиграли огоньки ненависти и презрения. — О, Аллах, ты велик! Спасибо! — прокричал Гюль ага, запрокинув голову в небо, с довольной улыбкой на лице. Слуга Хюррем султан вновь перевёл взгляд на своего коллегу. — Ну, что теперь скажешь, гад ползучий? Ещё кричать на меня посмел. Подумать только! — продолжал Гюль ага. Сюмбюль ага не выдержал и, раздражённо толкнув Гюля, скрылся из виду. Время приближалось к середине дня. Айбиге хатун уже полностью обустроилась во дворце, поэтому жизнь в гареме вернулась в привычное русло. Девушки после занятий тихо беседовали сидя вокруг столов с блюдами, наполненными до краёв свежими фруктами, а слуги разбежались каждый по своим делам. В гарем вошла Нигяр калфа и обвела его своими хитрыми, как у лисы глазами. Девушка подошла к, стоящему в углу, Сюмбюлю, который с мрачным видом попивал отвар, прописанный ему лекарем. — Сюмбюль, ты случайно Гюля агу не видел? Главный евнух гарема лишь при мысли о своём коллеге скривил лицо, будто съел что-то кислое. Он достал из кармана записную книжку и начал там быстро писать своим мелким почерком. Дайе хатун упрекала евнуха за этот почерк, всякий раз, когда тот приносил ей бумаги по гарему. Закончив, Сюмбюль ага развернул её к Нигяр калфе. В блокноте было написано: «Этот бездельник ушёл на конюшню». — Сюмбюль ага, что с тобой? Почему ты не можешь говорить? — удивлённо спросила калфа. Евнух лишь раздражённо отмахнулся и отвернул голову. Не дождавшись ответа, калфа пошла к конюшне. Вокруг пахло свежим сеном и скошенной травой. На небе ярко светило солнце, а белые облака барашками разбежались по небу. Подходя к стойлу, Нигяр увидела как Гюль ага беседует о чём-то с конюхом Рустемом агой. Приблизившись к мужчинам, Нигяр калфа встретилась взглядом со светло-коричневыми глазами Гюля. Тот при виде калфы глупо заулыбался во весь рот. Рустем ага откланялся и поспешил удалиться, оставив служителей гарема наедине. — Нигяр калфа, чем обязан? — спросил евнух по-прежнему улыбаясь. — Вечером в гареме госпожи устраивают праздник. Нужно, чтобы всё было в наилучшем виде. — Обязательно, Нигяр, только поухаживаю за Кнопой. Гюль склонил голову, указывая на стройную лошадь, стоящую в стойле напротив евнуха. Она была рыже-бурого цвета с густой гривой песочного цвета. Кобыла радостно фыркала и тянулась носом к Гюлю, вытягивая длинную шею. — Не знала, что ты любишь лошадей, — удивлённо сказала Нигяр. — Ну, я люблю их с детства. Уже в пять лет я умел превосходно ездить, — не без гордости сказал слуга Хюррем султан, — Мой отец, если его так можно назвать, был крестьянин ом, и у нас было разного скота через край. При упоминании отца Гюль чуть скривил лицо, но тут же вновь вернулся в своё прекрасное настроение. Тем временем Кнопа начала жевать тёмно-каштановые волосы калфы. — Кнопа, ну как так можно, — укоризненно сказал Гюль ага, склонив голову набок. Евнух начал с предельной осторожностью вытаскивать волосы Нигяр. Девушка лишь хихикнула. — Хочешь её покормить? — спросил евнух, протягивая кусок ароматного яблока. Нигяр протянула фрукт на ладони, и лошадь взяла его губами, оставляя влажный след на ладони. Кнопа, довольно похрюкивая, пережевала кусок яблока. Гюль погладил по жёсткой гриве лошадь и взглянул на улыбающуюся калфу. —  Прокатишься со мной? — Только давай не очень быстро — никогда не каталась верхом. Гюль ага бережно взял Нигяр за тонкую талию и посадил на Кнопу. Затем, слуга Хюррем султан с невероятной прыткостью запрыгнул следом. Гюль ага тут же подстегнул лошадь, и та поскакала галопом в бескрайнее поле. Лошадь скакала по цветам, расстелившимся ковром. Их были тысячи, и каждый из них был по-своему особенным. Ветер обдувал лицо калфы и развевал её волосы и платье. Яркое жёлтое солнце пыталось угнаться за всадниками. — Нигяр калфа, мне ехать помедленнее? — спросил Гюль ага, почувствовав как девушка сжала его кафтан, и слегка притормозил Кнопу. — Нет, не надо — я уже привыкла, — разубедила евнуха Нигяр. Гюль легонько пнул лошадь в бока, и она снова ринулась бежать. Нигяр вскрикнула от страха и неожиданности, вцепляясь мёртвой хваткой в одежду Гюля. Тот лишь засмеялся. Его смех, громкий и заразительный, разнёсся по бескрайнему полю. Девушка немного расслабилась и посмотрела на лазурное небо. Облака проносились мимо них с удивительной быстротой, а ветер свистел в ушах. Гюль направил лошадь в сторону отвесного холма, Кнопа шла по самой кромке. Кажется, что животное вот-вот оступится и полетит кубарем вниз. Нигяр всем телом прижалась к спине евнуха. Но вот, наконец, крутой подъём перешёл в прямую тропу. Гюль ага остановил лошадь на вершине, с которой открывался невероятный вид на Стамбул. Отсюда можно было охватить и величественный дворец Топкапы, и шумный рынок, и порт. Всё лежало как на ладони. Гюль оставил Кнопу жевать траву с невероятно деловым видом, а сам сел, вглядываясь в даль. Нигяр несколько минут ходила поодаль. Гюль с огромным интересом наблюдал, как калфа собирает одуванчики, тщательно осматривая каждый, и, выбирая самые яркие и большие. Слуга Хюррем султан следил за каждым движением девушки, за мимолётными улыбками и блеском радостных глаз, движениями длинных ресниц, тонких пальцев. Евнух думал о том, что это безупречная девушка: идеальная внешность, добродушный и сильный характер, не обделённый милой строгостью, глубокая душа, преисполненная любви к ближнему. Затем Гюль предался несбыточным мечтам о возможности прожить другую жизнь—жизнь с Нигяр калфой. От раздумий евнуха пробудил сладкий запах одуванчиков, венок из которых опустился на его русые волосы. Ага вопросительно посмотрел на Нигяр, которая присела рядом с ним и широко улыбалась. Гюль ага оглушительно чихнул и некоторые лепестки разлетелись вокруг него, а венок сполз на нос, закрывая евнуху обзор. Нигяр калфа залилась звонким смехом, который всегда был музыкой для ушей Гюля аги. Девушка с величайшей осторожностью вернула венок на прежнее место. Время близилось к заходу солнца. В гареме уже завершались приготовления к празднику. На кухне было приготовленное бесчисленное количество лакомств и напитков, девушки были одеты в лучшие из своих платьев. Гюль ага наводил последние штрихи, исправляя даже малейшие недочёты. Наконец, когда на улице стало совсем темно, в гареме заиграла музыка, госпожи расположились на возвышении и принялись за трапезу. Помещение наполнили смех, музыка, вихрь разноцветных тканей одежд танцующих наложниц, которые ласкали взор каждым движением рук и бёдер. Сюмбюль ага, уже переодевшись в однотонный тёмно—синий халат, и, закутавшись в одеяло, читал одну из множества своих книг в богато расшитом переплёте. Вдруг, в его покои кто-то тихонько постучался. Вскоре, в комнате появился и сам поздний гость. Гюль ага неловко прошёл в покои, закрывая за собой дверь. В одной руке он нёс металлический кувшин с изогнутым носиком, а в другой небольшой бочонок, от которого шёл сладкий запах мёда, и серебряный стакан. — Вот, держи. Выпьешь молоко с мёдом и уже совсем скоро будешь, как новенький, — сказал слуга Хюррем султан, расставляя гостинцы. Гюль ага налил в стакан тёплое молоко и посмотрел на своего коллегу. Тот никак не мог ожидать такого поступка от Гюля и лишь застыл, уставившись на коллегу. — Какой-то ты сегодня молчаливый, — ухмыльнулся Гюль ага. Сюмбюль закатил глаза и отвернул голову, скрестив руки на груди. — Да ладно тебе. Я поговорить пришёл. Надеюсь, хоть сейчас ты меня выслушаешь. Сюмбюль перевёл взгляд на Гюля и облокотился на спинку дивана. — Я должен сказать, что мне жаль, так как во вчерашнем происшествии виноват только я, — начал Гюль ага, тщательно подбирая слова,  — и ты имеешь полное право на меня злиться, но я должен перед тобой... извиниться. Последнее слово далось Гюлю с неимоверно сложностью, и он тяжело сглотнул. Слуга Хюррем султан уже десять раз пожалел о сказанном, мысленно прокрутил всевозможные колкости, которые скорее всего будут преследовать его теперь каждый день. Чем он думал? Извинения — это последнее, чего мог ожидать Сюмбюль от своего коллеги. Главный евнух гарема опешил и не знал, что сказать даже если бы мог. Неохотно для себя Сюмбюль ага заметил, что чувствует себя виноватым. Такое чувство посещало евнуха крайне редко, особенно по отношению к этому несносному шакалу. Поразмыслив пару минут, Сюмбюль взял с подоконника свою записную книжку и, собрав разбежавшиеся мысли, написал: «Мне тоже не стоило кричать на тебя при новоприбывших рабынях и слугах». Главный евнух гарема хотел дописать «так как ты, всё же, равная мне по положению сторона», но осёкся будучи не в состоянии пересилить себя. Гюль ага беззлобно улыбнулся и с интересом заглянул в блокнот, увидя, что его коллега снова что-то начал писать. «Ты виделся с Нигяр калфой?» — Подожди, как ты узнал? — глаза евнуха полезли на лоб. Сюмбюль сделал глоток молока и записал: «У тебя на лице всё написано.» Гюль ага заулыбался и утвердительно кивнул головой. «Рассказывай.» Сюмбюль ага скрестил ноги и приготовился слушать рассказ своего коллеги.