Лучшие годы жизни

Вечерело. Около просторного поля стоял небольшой домик, окружённый невысокой изгородью. Всё было просто и аккуратно, как прежде. Гюль ага молча смотрел на то, как листья яблони шелестят на ветру, и, как розоватое небо отражается в оконных стёклах. Эдже, сидевшая на ступенях дома, не торопила брата, а лишь разглядывала его. От этого взгляда Гюлю было не по себе: он боялся увидеть в глазах сестры разочарование или жалость. От размышлений мужчину оторвала Нигяр, бесшумно подошедшая со спины. Девушка дотронулась до руки возлюбленного, это прикосновение придало Гюлю сил. Мужчина едва слышно постучал в дверь, выждав немного, повторил, но уже более уверенно. Вскоре на пороге показалась пожилая женщина. — Эдже, ты не говорила, что к нам придут гости. Если бы знала, то приготовила что-то, — женщина обвела всех троих удивлённым взглядом и поторопилась пригласить их в дом, — Моё имя Ирем. Вот уж не знаю, как наше скромное жилище могло привлечь внимание таких благородных людей. Действительно, многолетнее пребывание в султанском дворце отразилось на походке, осанке и даже взгляде гостей. Гюль ага помог Эдже сесть на небольшой диван, а сам смущённо встал поодаль. — Матушка, спустя столько лет Дуйгу вернулся к нам, — Эдже не тратила ни секунды на долгие речи, — Это твой сын, о котором мы помнили каждый день. Гюль вновь почувствовал, как к горлу подступают слёзы. Губы Ирем хатун задрожали, а сердце забилось быстрее. Слабые морщинистые руки сомкнулись у Гюля за спиной. Крепкие объятия развеяли всю тоску и страхи. Теперь, сидя за обеденным столом в уютном сумраке, Гюль ага не спеша рассказывал всё, что с ним произошло за столько лет. Смущение и страх осуждения никак не оставляли его. Но Эдже лишь неподвижно сидела, опустив голову, а мать едва сдерживала новый поток слёз. Несмотря на долгую разлуку, родные казались Гюлю самыми близкими и дорогими людьми на Земле. Мужчина не мог не заметить, что матушка сильно изменилась: морщинки покрыли лоб и уголки глаз, в волосах блестела седина, но на теле не было ни единого синяка и ссадины, о несчастливом браке напоминал лишь грустный взгляд тусклых глаз. Нигяр устроилась рядом с Гюлем. Она даже боялась представить, что происходило в этом доме, и, что мог сделать тот человек, который сейчас лежит в земле около дома, тот, кто когда-то смел называть себя отцом Гюля. — И тебя продали служить в гарем? — Эдже взглянула на брата исподлобья. — Не сразу, хотя это весьма удивительно. Этим ранним утром было прохладно, ситуацию ухудшала ещё и неотступающая лихорадка. Дуйгу едва держался на ногах, голова была тяжёлой и одновременно какой-то удивительно лёгкой, усталость и жажда почти что вытеснили страх. Грязная рубаха, покрытая пятнами запёкшейся крови, была чуть ли не в два раза больше мальчика. Грязные русые волосы спадали на лицо, а босые ноги кололись об острые камни на пыльной дороге. — Грех жаловаться, — думал Дуйгу, — многим здесь в разы хуже. И правда, среди мальчиков, связанных между собой длинной верёвкой, были совсем уж бледные, некоторые не могли даже нормально идти. Один упал на землю, безуспешно пытаясь подняться на ноги. Неуклюжий мужчина с густой бородой тут же подбежал к несчастному и принялся яростно бить его палкой, пока тот совсем не перестал шевелиться. Десятки перепуганных взглядов уставились на изуродованное безжизненное тело. Все затихли и поскорее выстроились в ряд, пытаясь сдержать всхлипы и, рвавшиеся наружу, крики о помощи. Жители Бурсы проходили мимо невольничьего рынка, бросая взгляды на новых рабов. Один мужчина, одетый уж чересчур вычурно для обычного горожанина, остановился напротив мальчиков. Всё в нём выдавало человека, неумело «кричащего» о своём богатстве, которое, судя по всему, пришло к нему недавно. — Кто тут у тебя самый лучший? — обратился покупатель к работорговцу, — И позаботься, чтобы не помер у меня через пару дней. — Сложно сказать..., — задумчиво произнёс своим хриплым голосом мужчина, — Этот вроде бы крепкий, и вот на этого посмотри: такой жирный, что можно месяц не кормить. А вот этого я и предлагать тебе не хотел, только по доброте душевной: и свободно владеет турецким, и крепко стоит на ногах. Послушай, а хватит ли тебе вообще денег на слугу-кастрата? Работорговец указал на Дуйгу, от чего у последнего пошли мурашки по телу. — О деньгах не беспокойся. Куплю этого: учить не придётся. Всё, что от него нужно лишь физическая сила и, чтобы не глуп был, а то девушки уж больно туго соображают. Войдя в дом, купившего его мужчины, которого соседи называли Батуром агой, Дуйгу поморщился от обилия ярких цветов: красные, жёлтые ковры, золотые украшения, безвкусные пёстрые диваны. Вот уж не так мальчик представлял богатство. Батура встретила жена и его дочь, которая на вид была чуть старше Дуйгу. — Ох, Батур, что это? — поморщилась женщина, — Чумазый, как чертёнок. — На рынке сказали, что это лучшее. А ну-ка докажи это: умойся и приберись на кухне, — обратился Батур ага к Дуйгу. Дойдя до маленькой бани в дальнем конце дома, мальчик повис на бортике широкой бочки с водой не в силах пошевелиться. Казалось, всё тело онемело, а в глазах вновь начало двоиться. — Поторапливайся там, — крикнул мужской голос из-за двери, и на пол рядом с Дуйгу кинули старую рваную одежду. Собрав все силы, Дуйгу начал тереть свои руки и лицо, отмывая присохшую к коже грязь, вода почти сразу же стала чёрной. Стянув грязную рубаху, мальчик сел на пол, поливая себя водой из металлической плошки. Всё тело было покрыто синяками и ранами, наконец, стало возможно разглядеть старые шрамы от кнута, острых палок, ножей, ожоги от раскалённой кочерги. Сил бороться не осталось, и Дуйгу покорно натянул брошенные ему лохмотья. — Уж думала не дождусь. Давай же делай, что тебе сказали. Не успеешь до заката, даже корки хлеба можешь не ждать, — женщина горделиво развернулась и ушла, оставив мальчика одного в просторной кухне. Стол был покрыт пятнами, остатками еды, грязными тарелками, по полу было что-то раскидано, а около камина валялся уголь. На шатающихся ногах Дуйгу стал убирать со стола и протирать его мокрой тряпкой. К сожалению, ничего съестного он не нашёл, только кожура, кости и хлебные крошки. Мальчик лишь жадно выпил несколько стаканов воды. Он не знал сколько времени прошло: несколько минут, часов, но в глазах в момент потемнело, и Дуйгу повалился на пол, к счастью, не разбив голову. Очнулся он уже в вечерней полутьме. Он так и остался неподвижно лежать на деревянном полу не в силах даже пошевелиться. Несколько дней, проведённые в кругу этой семьи, дали ясно понять, что Батур ага — расточительный самодур, его жена безбожно глупа, а дочь во всём подражала родителям. Дуйгу кормили тем, что оставалось в конце дня, так что вскоре мальчик начал прятать за шиворот куски хлеба, запасать на ночь фрукты под своей постелью. То, где жил Дуйгу, с трудом можно было назвать комнатой, это место скорее походило на жилище для собак. С утра до вечера мальчик выполнял работу разного рода: убирался, стирал, расставлял книги, развешивал одежду. После того как рана почти зажила, выполнять задания стало легче, к тому же Дуйгу было не привыкать к тяжёлой работе. По ночам он думал о своей матушке и сестре, уткнувшись носом в подушку, заглушал плач. Хозяева дома не обращали на него внимания, лишь иногда бросали в его сторону что-то язвительное. Чаще всего именно дочь Батура говорила ему гадости и бранила. Дуйгу весьма раздражался, но предпочитал молчать и избегать побоев. — Ну же, видишь, что там грязь осталась, никчёмный уродец, — ещё одно оскорбление вырвалось изо рта девочки. Дуйгу, моющий пол в комнате дочери хозяев, на минуту остановился и поднял на неё злой взгляд. Та лишь нагло ухмыльнулась: — Что ненавидишь нас? Хотя, где тебе ненавидеть. Более мягкотелого мальчишку в жизни не видела. Ах да, ты ведь и не мальчишка больше. Дуйгу сжал кулаки так, что побледнели костяшки пальцев. Но на спине не зажили ещё те ссадины, которыми «наградил» его Батур ага после неугодных слов. Выйдя, мальчик лишь сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Зайдя в свою комнату, в которой было всегда холодно, Дуйгу облокотился на подоконник и выглянул в окно. Отсюда открывался вид лишь на пустой внутренний дворик; можно было увидеть крошечный клочок неба покрытый множеством звёзд. Мальчик уже и не помнил, когда в последний раз выходил на улицу. Батур ага возвращался домой поздно, так что Дуйгу на цыпочках выскользнул из своей комнаты и проскочил по коридору к входной двери. Он дотронулся огрубевшими руками до ручки, и, когда дверь поддалась, сердце затрепыхалось в груди. Оказавшись на улице посреди ночного города, сразу же появилось желание бежать отсюда со всех ног и не оглядываться. Только куда? Ни гроша в кармане, ни родных, ни знакомых. С ужасом он понял, что, покинув это место, будет очередным попрошайкой, или мелким воришкой до тех пор, пока его сгоряча не ударит по голове какой-нибудь торговец или, ослабевшее от голода, тело не сгрызут собаки. Дочь Батура стояла посреди комнаты Дуйгу. В руках она держала отцовский кошелёк. — Если отец найдёт пару монет под постелью этого уродца, на меня он даже косо не взглянет, — подумала девочка и торопливо подложила под постель несколько золотых. Всё остальное тут же оказалось в кармашке её ярко-розового платья. Из-за поворота показалась фигура Батура аги. Дуйгу прошмыгнул обратно в дом, и чудом успел добежать до комнаты, перепуганно захлопнув за собой дверь. Он забрался чуть ли не с головой под одеяло и замер. Только частое дыхание могло выдать Дуйгу. Мальчик услышал, как скрипнула дверь в его комнату, тяжёлые шаги приблизились. Дуйгу почувствовал, как пристальный взгляд следит за ним. Мальчик задержал дыхание, по телу пробежали мурашки, а лоб покрылся холодным потом. Батур ага недовольно выругался себе под нос и вышел из комнаты. Всё следующее утро глаза Дуйгу слипались, а тело одолевала невыносимая слабость: сон этой ночью был поверхностным и тревожным. Мальчик возился с тарелками и готовил завтрак для господ. Едой семья Батура аги была постоянно недовольна, но сами заниматься готовкой они не собирались. Вспоминая ежедневные нападки, взгляд Дуйгу упал на лекарство, которое по вечерам принимала жена Батура. Склянка была большой и увесистой, так что хватило бы на все тарелки сполна. Мальчик отшатнулся. От ужаса сжалось сердце: никогда ему в голову даже не приходили подобные мысли. Он закусил губу и вытер об одежду влажные ладони. Дуйгу ругал себя и проклинал, до крови раскусывая губы. Когда он вынес завтрак, в помещении царила непривычная тишина. Мрачнее всех был Батур ага, он поднял злые глаза на слугу и произнёс сквозь стиснутые зубы: — Ты украл мои деньги, гад? — Что? — Дуйгу опешил и инстинктивно попятился назад. — Пропала крупная сумма, а под твоей постелью утром я нашёл вот это, — Батур положил на стол несколько золотых монет. На лице девочки появилась едкая ухмылка, и маленькие озлобленные глазёнки уставились на перепуганного Дуйгу. — Думал не замечу пропажи? Куда ты дел остальное?! Батур ага отвесил слуге сильную пощёчину. Мальчик повалился на пол, на уголке губ заблестели капли крови. Схватив его за волосы, мужчина потащил Дуйгу на другой конец дома и вышвырнул на задний двор. Ещё один удар. Мальчик пытался сопротивляться и со всей силы ударил Батура по рукам, вырываясь и брыкаясь. Но это лишь разозлило мужчину пуще прежнего. Он ударил Дуйгу в челюсть и пнул несколько раз в живот, когда тот уже лежал на земле. Батур ага отошёл и вернулся уже с ведром ледяной воды. Он разом окатил ею Дуйгу, раны защипало, а всё тело будто бы пронзило множество игл. Мужчина вошёл в дом и закрыл за собой дверь на ключ. Близилась зима. От холода зубы застучали, а тело пробрала мелкая дрожь. Не было ничего, чем можно было укрыться. Дуйгу прислонился спиной к стене дома и обнял себя за колени. Изо рта сочилась кровь, а мокрая насквозь одежда прилипла к телу. Мальчик видел, как в особенно холодные года люди из его деревни простужались, задыхались от кашля, бредили, а позже их выносили из дома и хоронили неподалёку. Если он пробудет на улице слишком долго, та же участь ждёт и его. Дуйгу наклонил голову и беззвучно заплакал. В дверь дома раздался негромкий, но настойчивый стук. Батур ага насторожился и, подойдя, открыл дверь. На пороге ждали три фигуры. Человек, стоящий впереди, бесцеремонно вошёл в дом. Он был высок и строен, руки были горделиво сцеплены за спиной. За гостем зашли двое других мужчин. Батур в недоумении приоткрыл рот и сделал несколько шагов назад. Гость одним движением снял с головы чёрный капюшон. Из под него показались густые светлые, почти белые, волосы. — Илькин ага? — неуверенно пробормотал Батур и склонился в почтительном поклоне. — Мой отец слишком тебя балует, богатство не пошло тебе на пользу, — юноша развернулся, окинув помещение бесстрастным взглядом. Такой же безразличный взор остановился и на самом хозяине дома. — Как служба во дворце? Отношения с отцом? — Не твоего ума дела, Батур. У нас с тобой уговор — выполни свою часть, и не лезь, куда не просят, — отрезал Илькин ага. Несмотря на юный возраст, евнух выглядел намного старше своих лет. Этому служил причиной серьёзный взгляд, безэмоциональное бледное лицо и властные манеры. Стоящие позади евнухи переглядывались, но молчали, не смея влезать в разговор. — Конечно, ага. Здесь всё, что Вы просили, — Батур ага подал Илькину несколько бумаг и письмо, — Если Адем ага узнает, то нам несдобровать... — Всё, что он узнает — корабль со всем его доходом от недавних продаж пошёл ко дну. Ну или же, что его верный слуга Батур ага затеял свою игру, — ухмыльнулся Илькин. Батур опешил, но натянул напряжённую фальшивую улыбку. Мужчина сам не заметил, как сжался перед юным мальчишкой, который едва стал евнухом гарема Топкапы. Батур ага махнул рукой жене, чтобы та приготовила гостям чай и пригласил всех сесть. Илькин взял стакан, грея руки, но не сделал ни глотка. — Вести дела против Адема аги? Я бы побоялся начинать, — признался Батур. — Вот поэтому, если бы не мой отец, ты и даром был бы никому не нужен. Такие, как ты, так и будут целовать сапоги моему отцу до конца жизни. Наши пути с отцом разошлись, но меня терзают кое-какие мысли, так что, считай, это месть. Месть за то, что всю жизнь меня ни во что не ставил. В отличие от моего братца, разумеется. Ну конечно, моя вина в том, что не похож на него, — раздражённо хмыкнул Илькин и закинул ногу на ногу. — Дорога из Стамбула выдалась тяжёлой? Останетесь на ночь? — Сегодня же уеду, — брезгливо бросил евнух. Один из сопровождающих Илькина отлучился, дабы купить неподалёку специи, которые друг просил привести из Бурсы. Завернув за угол, евнух спешно направился к лавке, но его внимание привлекло что-то за забором, лежащее около стены дома. Приподнявшись на цыпочки, и, вытянув голову, юноша заглянул на задний двор дома Батура аги. Его глаза расширились от ужаса. — Батур ага, немедленно откройте дверь на задний двор, — крикнул, сбивающимся голосом, евнух, вбегая в дом. — Что такое? Юноша выхватил связку ключей из рук хозяина дома и бросился к двери. Дотащив насквозь мокрого Дуйгу до дивана, евнух уложил его и похлопал по бледным ледяным щекам. — Ну что же Вы! Диван совсем новый, — запротестовал Батур ага, стараясь помешать юноше, но Илькин ага жестом остановил мужчину. С мальчика сняли всю мокрую одежду и закутали в тёплое одеяло. Безжизненно бледное лицо начало приобретать розоватый оттенок. Евнух мокрой тряпкой стёр с губ и подбородка кровь, омыл ссадины. — Кастрат? Да ты денег не считаешь, Батур, — сказал Илькин, а потом добавил, — Ничего более жалкого в жизни не видывал. Совсем не кормил его? — Что же Вы, это же ребёнок! — накинулся второй евнух, — Так даже со зверьём нельзя обращаться. А если помрёт? Веки Дуйгу дрогнули, и глаза приоткрылись. Мальчику дали сделать несколько глотков чая и подложили ему под спину подушку. — Нужно забрать его отсюда. Эти изверги со свету мальчишку сживут, — с горечью в голосе сказал один из евнухов. — Ещё чего, глупец. Пошли, мне здесь больше делать нечего, — Илькин равнодушно повёл плечом и развернулся, готовясь уходить. Остальные не спешили за ним, уставившись на дрожащего и постанывающего от боли слугу. Тёмные кровоподтёки на бледной коже выглядели ещё ужаснее. — Как же ты попал сюда, ребёнок? Дуйгу поднял влажные глаза на евнухов и дрожащим голосом пробормотал: — Отец продал. — Как же, отец? Сам своего сына? — Отец много раз говорил, что я ему не сын, — Дуйгу сдержал слёзы, лоб стал горячим, а взгляд помутился. Услышав эти слова, Илькин замер у самой двери. Резко развернувшись на каблуках начищенных новеньких сапог, юноша приблизился к Дуйгу. Сощурив глаза, евнух двумя пальцами приподнял голову мальчика и заглянул ему прямо в лицо. Таких глаз Дуйгу ещё не видел: светло-голубые, холодные, бесстрастные, будто жизни в них нет. Мальчик задрожал от страха, ему казалось, что сама смерть смотрит ему в лицо. — Читать умеешь? — спросил Илькин ага. — Немного, — слабым голосом ответил Дуйгу. — Письмом владеешь? Мальчик отрицательно помотал головой. — Вы только посмотрите, просто находка, — иронично ухмыльнулся евнух, — И куда такого девать? Если подцепил какую-то болячку, недели не протянет. Ручки совсем тоненькие, чумазый весь... — Возьмём с собой в столицу. Помогать в гареме будет. — Спятил?! Нет уж, мы эту гадость в Топкапы не потащим, а вот в Бурсе лишние руки не помешают, — задумчиво подметил Илькин ага. — Не отдам я своего слугу! Знаете, сколько я за него заплатил? — запротестовал Батур ага и схватил Илькина агу за рукав. Последний отвесил мужчине сильную пощёчину. Схватившись за покрасневшую щёку, Батур бросил ошалелый взгляд на евнуха. Тот даже не моргнул. — Оденьте, и заберите это. Отведём во дворец. Когда всему обучится, будет служить в гареме. Все четверо скрылись за дверью и затерялись в толпе. — А потом я оказался во дворце. Там началось моё долгое обучение, — затем Гюль ага рассказал всё, что с ним произошло за эти годы: о жизни во дворце, о переезде в Манису, Стамбул, о службе Хюррем султан, и, наконец, о встрече с Нигяр. — Значит, эта прекрасная девушка — твоя возлюбленная? — спросила Ирем хатун. — Так и есть, — Гюль и Нигяр переглянулись и улыбнулись друг другу, девушка взяла мужчину за холодную руку и крепко её сжала. — Пора приготовить ужин. Я займусь курицей, а ты, Нигяр, пожалуйста, приготовь айву, — Ирем поднялась на ноги. — Матушка, — сейчас это слово было для Гюля, как глоток воды посреди пустыни, — Я могу и сам помочь. — Нет уж, мужчины в нашем доме не готовили и не будут, — отказала Эдже. Несмотря на то, что Ирем хатун была милой и душевной женщиной, Нигяр чувствовала себя некомфортно. Отчасти этому служила причиной спелая айва, лежащая прямо перед ней. Девушка видела, как Шекер ага запекал этот фрукт со взбитыми сливками, но сама ни разу даже не пробовала готовить сама. Нигяр наблюдала, как ловко справлялась со всем Ирем, которая уже заканчивала возиться с основным блюдом. Нигяр попросту боялась просить совета, так как, судя по всему, женщина ни капли не сомневалась в её способностях. Приходилось справляться самой. Девушка делала всё в одиночестве и, к своей беде, обнаружила, что одной энергичности недостаточно. Пропитка с сахаром и пряностями для айвы привела Нигяр в раздражение, и, если бы не присутствие Ирем хатун, она уже давно швырнула бы тарелку на пол. Достав сам фрукт из печи, девушка обнаружила, что он стал непростительно сухим, но понадеялась, что ещё можно что-то сделать. Готовка для неё стала неразрешимой загадкой, и Нигяр поклялась, что, если не умрёт от стыда сегодня, то никогда больше не возьмётся за это дело, что бы там не говорили все эти «прилежные хозяюшки». То ли удача, то ли Аллах смилостивился над ней, но Нигяр с грехом пополам расправилась с айвой. По широкому низкому столику расставили деревянные тарелки, украшенные витиеватыми узорами, небольшое количество блюд поставили в центр. Айва, не особенно притягательная на вид, расположилась ближе к краю стола. В дверь раздался громкий стук. Как только Гюль ага открыл дверь, в дом влетела Айнур, бросив на диван накидку, и, плюхнувшись на подушку рядом с Эдже. — Так у нас сегодня праздник! Еле успела. Надеюсь, за эти несколько часов моя таверна не сгорит из-за выходки какого-нибудь пьяницы, — Айнур эмоционально взмахнула руками, сбив со стола вилку, и, чуть не попав в глаз Эдже. Нигяр укоризненно и необыкновенно строго посмотрела на гостью. — И тебе привет, неженка, — закатила глаза Айнур. Когда все расселись, началась трапеза. Смех, улыбки, нежные откровения наполнили помещение. Свет от свечей падал на счастливые лица. Ужин был необыкновенно вкусным, похвала в адрес Ирем не сходила с губ ни одного из присутствующих. Когда дело дошло до десерта, Нигяр охотно бы спряталась под стол. Отрезав и попробовав кусок айвы, лица многих скривились, Эдже со страдальческим видом уставилась в пол. Губы Гюля аги дрогнули, но он, сделав усилие, прожевал кусок, стараясь не подавать виду. Щёки Нигяр запылали, а глаза забегали по комнате. Девушка, не понимая причины провала, попробовала фрукт, её глаза медленно поползли на лоб. Соль вместо сахара. Нигяр и предположить не могла, что такая глупость погубит её. Нигяр хатун опустила голову на руки, спрятав лицо. — Ничего лучше не пробовала, — съязвила Айнур, скрестив руки на груди. — Айнур, — укоризненно цыкнула на подругу Эдже, — В неудачах нет ничего страшного, глупости какие. Воцарилась тишина, Нигяр была готова провалиться под землю лишь бы не показываться на глаза этим людям. — Как вы жили после того, как меня забрали? — вопрос вылетел из уст Гюля весьма неожиданно. Он давно держал это в голове, но при одной мысли страх сковывал всё его тело. — Научилась расписывать тарелки, небольшое хозяйство, работа на поле, Айнур помогала с деньгами. Ты всё это и так знаешь, — сухо, не поднимая глаз, ответила Эдже. — Нет, ты знаешь, что я хочу услышать. — Не думаю, что это лучшая тема для беседы. Скажу лишь то, что если бы я могла ходить, тут же оказалась бы в публичном доме. — Не оказалась, — отрезала Айнур, — Я бы не позволила. — Он бы такого не сделал, — не желая верить, замотал головой Гюль ага. — Видимо, ты многое позабыл. Ну, поверь, тут мне было не лучше. Срываться на «уродке, которая только и может, что есть и ныть» он любил. Особенно по вечерам, когда напивался до беспамятства. Вот и сдох, как грязная свинья, попав под повозку, — Эдже глубоко вздохнула и сжала кулаки, — Извините. — Тебе не за что извиняться, зря я спросил. Время было позднее и все разошлись по своим комнатам, Айнур, распрощавшись, отправилась в обратный путь. Нигяр наспех переоделась, потушила свечи и легла в кровать, накрывшись с головой одеялом. Неделя была тяжёлой, Нигяр чувствовала усталость по всему телу. Глаза закрывались, а сил не осталось даже на то, чтобы думать о недавних происшествиях. Девушка провалилась в тревожный поверхностный сон. И вновь очертания тёмного помещения. Холодок пробежал по коже, хотелось кричать, но не получалось. Тот человек одетый в чёрное, оставляющий ожоги раскалённым прутом на предплечье. Верёвки будто бы снова обвили запястья, а пытки не прекращались. Нигяр хатун подскочила на кровати с лёгким вскриком. Лоб покрывала испарина, а голову пронзила резкая боль. — Нигяр, что случилось? — Гюль ага сидел рядом на кровати и сжал её ледяную руку. — Ничего, просто сон, — прошептала Нигяр хатун. Девушку всё ещё немного трясло, Нигяр убрала руку и чуть отодвинулась от Гюля. Она будто бы вновь почувствовала боль от ожогов на предплечье. Если бы не полумрак то, Гюль ага увидел бы мертвенно-бледное лицо девушки. У неё не осталось сил даже на то, чтобы расплакаться или рассказать о том, что так душит сейчас. Гюль ага опустил глаза и тихо сказал: — Извини меня. Ты всё время беспокоилась о моих чувствах, а я совершенно не позаботился о твоих. Я был не внимателен. Нигяр всё также молча прислонила голову к стене. — Тебе нужно отдыхать. И не думай о моих родных: нам всем нужно привыкнуть друг к другу. Теперь мы с тобой вместе, и больше нам ничего не угрожает. Мы справимся со всем вместе, — Гюль ага добродушно улыбнулся, — Я люблю тебя. — Я хочу побыть одна, Гюль. Я очень устала. Нигяр отвернулась к стене, а на сердце стало тяжело и мрачно. Больше всего она боялась ранить этого человека, который за столь короткий срок смог заменить ей всех. Нигяр разглядела в Гюле то, что долго не могла увидеть, но всё время искала в каждом. Мысли и воспоминания будут терзать её всю ночь, не давая душе покоя. Девушка прикусила губу и зажмурила глаза, но по щекам всё-таки покатился поток холодных слёз.