Займёмся историей?

      Холода подкрались незаметно, а отопление еще не подключили, поэтому как в школе, так и в квартирах было неимоверно холодно. Как хорошо, что у Феликса был обогреватель. Как хорошо, что Хенджин занимался историей с Феликсом, у которого был обогреватель. Каждый раз, приходя к Ликсу, брюнет буквально приклеивался к нему и отказывался отходить даже на шаг, аргументируя это тем, что ему было пиздецки холодно. И правда, если дотронуться до Хенджина, можно было подумать, что он окоченевший труп, а не живой человек, настолько мерзлячим он был. Ликсу же достаточно было светлого теплого вязаного свитера, в который он зарывался моментами, ведь замерзал он тоже довольно часто, что Хенджин находил забавным и даже милым. Блондин же усмехался, когда парень в очередной раз прижимал руки к охуеть какому горячему обогревателю и при этом еще и кайфовал. У него точно все в порядке с нервными окончаниями? — Джинни, — позвал его Феликс, — Мы сегодня будем заниматься или ты снова приклеился к обогревателю? — Блять, ну что я сделаю, если мне холодно? — многострадальческим тоном ответил Хенджин.       Феликс теперь называл парня «Джинни» и только так, никак иначе. После того тяжелого разговора, когда Ликс наконец узнал причину, по которой Хенджин задирал его, он вдруг увидел в том парне, что сидел скрючившись от стыда и вины, маленького беззащитного ребенка, которому нужна была помощь и поддержка. А разве можно называть такого ребенка официальным именем? Конечно, нет. Вот и Феликс тоже так решил, и в один из дней, когда они вновь занимались (как неудивительно), он позвал Хенджина на кухню, обратившись к нему: — Джинни, иди есть. — Я чет не понял, — на кухню зашел охуевший Хенджин. Вот никто и никогда не додумывался назвать его так. А Феликс почему-то додумался, — А что это за обращение такое? — Ну, ты же зовешь меня Ликсом, — пояснил блондин, — Что такого в том, что я буду звать тебя «Джинни»? Мило же. — Да нет, я не против, — произнес брюнет, — Просто неожиданно, — а затем, немного погодя добавил, — Э, какое мило?       Феликс намеренно проигнорировал восклицание Хенджина и это окончилось успехом, поскольку парень допытываться и приставать, почему это все-таки мило, не стал. С тех самых пор они зовут друг друга «Ликс» и «Джинни». Женатики, ей богу. Об этом как-то раз задумался Феликс, но решил так не шутить, рисковать все-таки не хотелось, ведь он не знал как Хенджин относится к этой теме. У них только-только все устаканилось, не хотелось рушить эту небольшую идиллию какой-то глупой шуткой.       Итак, возвращаясь к событиям, происходившим прямо сейчас, брюнет все еще отчаянно держался за обогреватель, будто от этого зависела его жизнь. Это выглядело даже комично. Феликс уже несколько раз звал его, чтобы тот отлепился от несчастного обогревателя, но тот все не сдавался. Но вот, наконец, спустя пять минут, парень успокоился, отогрев пальцы и вновь сел за стол, дабы заняться историей. Сегодня они проходили Ивана IV. Определенно, не самая легкая тема. Феликсу пришлось прочитать довольно много дополнительной информации, чтобы хорошенько разобраться в ней, а теперь разбираться предстоит Хенджину. — Начнем, естественно, с дат его правления, — начал Феликс, — 1533-1584 года. Но, по сути, править он начал в 1547 году после венчания на царство. Также, он первый провозгласил себя Великим Русским Царем... — Все еще удивляюсь, как ты все это запоминаешь, — вставил Хенджин. — Магия, — бросил Ликс, не желая отвлекаться от предмета изучения.       Они отзанимались еще полтора часа, и потом брюнет сказал, что у него больше не варит мозг, и было принято единогласное решение — завершить занятие. Пока Хенджин валялся на диване, отходя от истории и пытаясь запомнить новую информацию, телефон Феликса завибрировал — звонил Бан Чан. Ликс отошел в другую комнату, а Хенджин проводил его взглядом, наблюдая за его походкой словно кот, собиравшийся схватить человека за ногу. Вернувшись обратно в комнату после недолгого отсутствия, Феликс сообщил: — Бан Чан зовет прогуляться чуть позже. Мы давно с ним не виделись. — А, ок, — ответил Хенджин, — Я тогда как раз могу домой сходить. Не все же мне у тебя ночевать. — Ты уверен, что стоит? — лицо Феликса приняло более серьезное выражение. После разговора брюнет пару раз упоминал о том, что мать пыталась его отпиздить, но не говорил, что она действительно это делала, причем с особой жестокостью. Хенджин не особо хотел, чтобы Феликс знал о том, что его бьет родная мать, пока не было прецедентов, доказывающих это, поэтому решил не рассказывать о таком. Даже зная половину правды, блондин все равно проявлял беспокойство, когда Хенджин говорил о походе домой. — Я уже давно дома не был, надо появиться, хотя бы для галочки, — сказал парень, — Не убьет же она меня, — добавил он, хотя не был до конца уверен в правдивости этих слов. От его матери можно было ожидать всего, чего угодно. Хенджин поражался тому, что таким, как его мать было позволено иметь детей. Хотя, государство за этим особо и не следит, лишь бы рожали побольше, а уж что будет с этими детьми — дело десятое. — Ладно, — с некоторым недовольством выдохнул Ликс, — Если что, можешь прийти и уснуть на диване, как ты любишь, — подъебнул его блондин, сменив тон разговора на более шутливый, хотя сам в душе беспокоился за Хенджина. — Естественно, так и сделаю, — поддержал шутку парень, а затем собрался и пошел по направлению к «горячо любимому» дому.       От этого места будто веяло чем-то неприятным, веяло болью и страданиями. По крайней мере, подходя, Хенджин явственно ощущал тяжесть этой темной ауры на себе. Повезет, если отчима не будет дома. Он поднялся на свой этаж и открыл входную дверь. На звук поворота ключа в замке прибежала его мать, будто почувствовала, что блудный сын вернулся. Отчима рядом не нарисовалось, что уже несказанно радовало. С порога она начала кричать на него, мол какого хуя он сутками не появляется дома, вообще не готовится к ЕГЭ, из-за чего он не поступит и все в этом роде. Хенджин вновь молча выслушивал этот шквал гнева и ругательств, которые с успехом пропускал мимо ушей, пару раз уклонившись от полотенца, которое должно было прилететь прямо ему в лицо. Как же она любит пытаться бить его полотенцем. Пока мать взяла небольшой перерыв, дабы отдышаться, чтобы вновь наброситься на него, он быстро разделся и думал было уже проскользнуть к себе, пока она не опомнилась, но, видимо, он отвлекся на слишком долгое время. В ее руке он увидел черный и длинный шнур, ее любимое «орудие пыток» или же «средство хорошего воспитания», как выражалась она сама. Не успел парень опомниться, как получил шнуром по обоим рукам. Она вновь начала кричать на него и продолжала избивать, не жалея сил. Она пару раз ударила парня по ногам, и, из-за резкой боли, тот упал и теперь ему приходилось закрывать голову руками, дабы не получить еще больше синяков и избежать возможных более серьезных травм. Удары градом обрушались на его бледное беззащитное тело. Хоть он и был выше и крупнее матери, перед шнуром и силой, которая в ней просыпалась при избиении, он был маленьким беззащитным мальчиком. Особой боли Хенджин не чувствовал, местами было неприятно, но терпимо, он лишь думал о том, как бы дело не дошло до больницы и зашивания шрамов в этот раз. Ведь тогда его ожидает очередной скандал по поводу денег, а этого ему хотелось меньше всего. Наверное, завтра без слез на его тело и не взглянешь. Но это будет завтра. Пальцы стали уже значительно побаливать, как собственно и остальная часть рук. Да и ноги, и спина. Все тело разом будто погрузилось в пучину боли, резкой и острой, что пронзала насквозь словно острое копье. Но наконец мать, видимо, устала беспрерывно бить его и вновь взяла небольшую передышку, которой и воспользовался парень, быстро шмыгнув в свою комнату и заперев ее на защелку. Все, этот кошмар кончился. Кошмар с матерью.       Но его кошмар, связанный с болью, только начинался. Все тело стало нестерпимо ныть, получив сотни ударов. Парень сполз по двери на пол. Он не мог пошевелиться, ибо каждое движение отдавалось дикой болью, такой, что, наверное, смерть была лучше, чем то, что переживал Хенджин. Но ему нужно было заставить себя встать, дабы выпить обезбол, который валялся где-то в комнате. Помнить бы еще где... Первым делом он пошел к столу и ему, после этого пиздеца, наконец, улыбнулась удача. Он лежал в тумбочке под столом, в первом ящике, самом верхнем. Хенджин закинулся таблеткой и проглотил ее без воды. Этот полезный навык он приобрел еще давно, ведь в его комнате обычно не стояло бутылки или стакана с водой, поэтому, когда что-то болело, например, голова, а выходить навстречу матери и отчиму не хотелось, нужно было глотать без воды. А потом это обернулось привычкой. Пока таблетка не подействует, его будут мучать боли по всему телу. Заебись он домой зашел, ничего не скажешь. Когда же боль стала отступать, он аккуратно снял толстовку, в которой был все это время, и, стараясь не смотреть на свое тело, на которое он и так полюбуется утром, осматривая себя на предмет более серьезных ран, чем синяки, лег на кровать, укрывшись одеялом. Тупая боль все еще присутствовала, парню даже думать не хотелось о том, в каком состоянии его организм. Стараясь не ворочаться, он, спустя некоторое время, провалился в тревожный сон без сновидений.       Утро встретило парня болью, еще более сильной, чем вчера. Но болело не только все тело, но еще и горло. Блять. Хенджин попробовал пару раз сглотнуть слюну, мало ли, просто пересохло, но нет, неприятная боль при глотании оставалась. Охуенное начало дня. Взгляд парня упал на окно, и он понял причину больного горла — окно всю ночь было открыто, вот его и продуло. Дома, насколько он помнил, больше не было никаких таблеток, типа обезбола или того же Нурофена, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как написать Чанбину. «Можешь пж принести обезбол и нурофен, у меня закончились». Ответ не заставил себя долго ждать: «Обезбол еще понимаю зачем, но Нурофен?». «Продуло меня, за этим и Нурофен». «Ну ты лошара, конечно. Принесу, куда я денусь».       Подъеб Чанбина ненадолго поднял парню настроение, но только лишь ненадолго. Зайдя в ванную, он первым делом увидел себя в зеркале, висевшем над раковиной. Парень был абсолютно прав вчера, предполагая, что без слез на его тело не взглянешь. Руки, от плеч до запястий, покрывали фиолетово-желтые синяки, оставшиеся после шнура. Они паутиной расползлись не только по рукам, но и на спину и немного на ноги, будто веревки, связывавшие все тело Хенджина. Болели они соответствующе. Не обошлось и без пары ран, которые уже покрылись багрово-красной корочкой. Зрелище, конечно, то еще. Кое-как Хенджин все же смог собраться и выскользнуть из дома. Он успешно дошел до школы, около которой встретился с Чанбином, тот, как и обещал, дал ему таблетки. В школе Хенджину стало становиться хуже, что не ускользнуло от его друга: — Хенджин, эй, ты чего совсем скис, — прошептал Чанбин, — Может, не стоило сегодня идти в школу? — Да какая хуй разница, — ответил брюнет, — Что тут сидеть, помирать, что там. — Ты, может, отлежишься все-таки. Таблетки у тебя теперь есть. — Может и отлежусь, посмотрим, — произнес Хенджин и уставился в телефон.       Ему была приятна такая забота от Чанбина, только тот иногда забывал, кто ждет парня дома. Чанбин был прекрасно знаком с ситуацией у Хенджина дома, но, все же, иногда просто до него не допирало, как, например, сейчас. Хенджин его никогда за это не винил, все-таки Чанбин всегда и без вопросов помогал ему, чем мог. В Телеге было одно новое уведомление. Странно, что парень не заметил его раньше, хотя, с утра ему было как-то не до проверки кто и что ему написал. Сообщение было от Феликса. «Дома все нормально?» — спрашивал он. Отправлено еще вчера. Но Хенджину и вчера было не до переписок. Врать насчет обстановки не хотелось, поэтому он просто прочитал сообщение, оставив его без ответа. Видимо, Феликс это заметил, потому как через пару минут после прочтения Хенджином первого сообщения, пришло второе. «Игнорировать не хорошо». Хенджин пару минут думал, что же ему ответить, и наконец написал: «Давай потом расскажу». Кратко, и Ликс на какое-то время отстанет. Все, чего сейчас хотелось Хенджину — это полежать в тишине. Может быть, он действительно зря пошел сегодня в школу? Феликс обернулся и недолго смотрел на брюнета, после чего ответил тому в Телеге: «Ну ок».       Феликсу было неспокойно за Хенджина. Когда они разошлись с Бан Чаном, он тут же написал парню, все ли у того в порядке. Но ответа не последовало ни в тот вечер, ни на следующий день. Да Хенджин и не заходил в сеть с того момента, как они разошлись. Что-то в этом всем, начиная от слов брюнета, что он зайдет домой, заканчивая тем, как он сухо ответил Ликсу сейчас, напрягало парня. Что ж, в любом случае, после школы они пойдут к нему и тогда блондин сможет нормально расспросить Хенджина, что с ним такое. Школьный день закончился, и вот они уже шли в привычном для обоих направлении. Хенджин был какой-то вялый и неразговорчивый, что совсем не совпадало в его обычным состоянием, когда он как ошпаренный чуть ли не скакал вокруг Феликса, постоянно о чем-то разговаривая. — Ты какой-то неактивный, — произнес Феликс. Они уже сидели у него в комнате и готовились к занятию, когда парень высказал свои мысли вслух, — Что случилось? И.. как все прошло вчера? — Я? Неактивный? — Хенджин будто только что проснулся, — А, я, короче, приболел чутка. Вчера... — ему очень уж не хотелось рассказывать подробности вчерашнего визита домой и видеть беспокойство Феликса. Он не хотел, чтобы Ликс беспокоился о нем? — Приболел, говоришь? — блондин тут же сконцентрировался на этом, будто позабыв о втором своем вопросе, что принесло некоторое облегчение Хенджину. Он сначала довольно резко и быстро поднес руку ко лбу парня, но, видимо, этого было не достаточно, поэтому в следующую секунду блондин прикоснулся губами к коже Хенджина, что заставило сердце того пропустить удар. «Что это было?», — подумал брюнет, — Надо мерить температуру, — заключил Феликс, — Но даже без этого, ты очень горячий, — в ответ на эту фразу Хенджин почему-то рассмеялся, — Блять, Джинни, — Ликс понял в каком контексте решил это воспринять тот, — Будь посерьезнее. Сейчас градусник принесу.       Через пару минут Феликс вернулся с градусником в руках, попутно встряхивая его, а затем, встряхнув, он сунул его Хенджину под мышку быстрым и ловким движением и уже собирался отпустить край толстовки парня, как его взгляд задержался на шее того. — Джинни, — произнес Феликс, проводя пальцем по синяку, — Это откуда? — Ну-у, — парень мялся, он не хотел говорить, признавать это, особенно перед Феликсом. — Это... Вчера произошло? — кажется, Ликсу не нужно было ничего говорить. Он отлично сопоставлял время и событие. — Ага, — тихо буркнул брюнет. — Можно я посмотрю? Пожалуйста, — не требовал, а просил парень. Ему казалось, что стоит сказать что-то не то и Хенджин закроется и ничего не расскажет и тем более не покажет. На его счастье, брюнет медленно начал снимать толстовку, достав перед этим градусник. «38,2» — показывал тот, — Слушай, у тебя довольно высокая температура. Надо тебе полежать, как минимум, пару дней... Ебанный в рот... — последнюю фразу Ликс сказал уже шепотом. Его взору предстала та ужасная картина, что была нарисована шнуром, беспощадным и безжалостным, — Кто это сделал? — Ну-у, — Хенджин совсем не хотел говорить об этом, но Феликс уже спросил его напрямую, а врать было глупо и бессмысленно, — Мать... — лицо блондина выражало крайнее недовольство после слов парня, однако Ликс никак больше отреагировал, лишь продолжил осматривать Хенджина. — Хорошо она тебя... — пробурчал Ликс, — Вот тут надо обработать, — он аккуратно провел подушечками пальцев по запекшейся крови. Парень резко дернулся, от чего Феликс подумал, что сделал ему больно, — Эй, Джинни, все нормально? Я не сделал тебе больно? — Да, да, все нормально, — ответил Хенджин, хотя, на самом деле, ему было немного больно, — Ликс, — позвал он парня, — Спасибо. — Да не за что, — улыбнулся тот, — Сейчас все обработаем.       Феликс ненадолго отошел и вернулся с аптечкой. Он стал аккуратно обрабатывать ранки Хенджина, но тому все же было больно, от чего парень недовольно шипел. — Прости, — прошептал Ликс. — Все нормально.       Пока он обрабатывал новые раны, то взору парня предстали и старые шрамы, которые не уступали ни в чем: ни в жестокости, с которой они были нанесены, ни с их глубиной. Эти белесые грубые куски кожи всегда напоминали Хенджину о том, что за человек его мать, хотя он предпочел бы забыть ее раз и навсегда. Феликс как-то слишком долго смотрел на эти отметиты на теле брюнета и даже пару раз прикасался, а парню категорически не хотелось чтобы Ликс их трогал. Особенно он. Поэтому в следующий раз, когда тот потянулся, дабы провести подушечками пальцем по шрамам, Хенджин сердито буркнул: — Не трогай. — Прости, — сразу извинился Феликс, — Больно? — Нет, просто не трогай, — сказал парень. — Это не единожды было? — спросил вдруг блондин. Надо же, это ведь так сложно было понять. — Какая разница? — с раздражением спросил Хенджин. Не хотел он рассказывать про «замечательные» отношения с матерью и все тут. И это было его право. А Феликс лезет куда не надо, вот и получает порцию неодобрения. Ох уж эта его сочувствующая натура...       Феликс быстро убрал руку подальше от уже заживших шрамов Хенджина, принявшись за свежие. Значит, он все-таки попал в цель, судя по реакции парня. Да и шрамы, собственно, говорили сами за себя. И часто ли такое происходит с бедным брюнетом? За что родная мать может так ненавидеть своего ребенка? Чем человек, сидящий перед ним, заслужил такое отношение к себе? Взгляд парня упал на бицепсы Хенджина. Он был весьма накачанным парнем, наверное, часто занимался на перекладинах во дворе, и явно не от хорошей жизни, как можно было понять по шрамам в форме маленьких неровных кругов на его руке. Их было два, но оба очень отчетливые и напоминали они ни что иное, как очертания от окурков, затушенных об живого, блять, человека. — Боже, что за монстры с тобой это делали? — не удержался от высказывания Феликс, прикасаясь к шрамам от окурков. Это было так несправедливо... — Какая, нахуй, разница, — очевидно Хенджину такие вопросы не нравились, — Просто, блять, не трогай мои шрамы. Ты вроде хотел обработать ранки?       После того, как брюнет на него прикрикнул, Феликс поник и сидел тихо, молча обрабатывая раны парня. Ему не было обидно, что Хенджин немного повысил голос, в его голове сложился какой-то пазл. Именно поэтому парень так часто ночевал у Феликса, именно поэтому так реагировал на вопросы о шрамах. Мать — его главная боль, его самая большая проблема. Она — корень зла в Хенджиновой жизни, она отравляет ее и делает хуже. А парень, видно, этого не хочет, потому и бежит, бежит как можно дальше, но иногда ему приходится возвращаться в тот Ад, ведь ему еще нет восемнадцати, иначе его либо упекут в детдом, либо насильно вернут домой. Эти шрамы — плата за свободу, за то, чтобы иметь возможность хоть на какое-то время убегать из того места, которое Хенджин должен звать домом. Это все так очевидно и так... Грустно... За что судьба так жестока с бедным парнем? Этот вопрос не давал Ликсу покоя.       Когда раны были обработаны, блондин дал Хенджину несколько таблеток, ведь того надо было лечить. Затем Феликс пошел на кухню, а вернулся уже с двумя кружками чая. Хенджин не преминул возможностью сказать парню о том, какой тот заботливый, на что Феликс мило улыбнулся и лед, ненадолго образовавшийся между ними из-за вопросов Ликса и ответов Хенджина, вновь растаял, будто его и не было. Брюнет поймал себя на мысли, что ему чертовски нравится улыбка Ликса. Но так ведь быть не должно... Это нормально вообще? Блондин, попивая чай, заключил, что сегодня не лучший день для занятий, с чем Хенджин охотно согласился. Уже близился вечер, но до сна было далековато. Хотелось чем-то разбавить это недолгое молчание, что установилось в комнате. — Эй, Ликс, — позвал парня Хенджин, — Давай поговорим. — Смотрю, тебе полегчало, — усмехнулся Феликс, — Ну, давай, о чем? — Ну-у.. О, придумал. Почему история? — Хм, — ненадолго задумался парень, — У меня в детстве было это увлечение Древним Египтом, наверное, как и у всех, но оно не прошло со временем, и позже я стал увлекаться не только Египтом, но и той же Грецией, а затем и вовсе мировой историей. Кстати, а чем ты увлекаешься? — Я... Я люблю рисовать, — как будто в чем-то сокровенном признался Хенджин. Об этом его хобби никто не знал, кроме Феликса, — Но рисую нечасто, то времени нет, то еще что-то. — Можно посмотреть на твои рисунки или их фото? Если они, конечно, есть. — Да.. Думаю, на телефоне есть пара фоток, — парень какое-то время рылся в галерее и затем показал фото Ликсу, — Вот пара рисунков. — Вау. Как красиво, — блондин был не в силах сдержать восторг. Эти пара рисунков, что Хенджин сфотографировал выглядели словно шедевры какого-нибудь Ван Гога, — Почему бы тебе не стать художником? Уверен, у тебя бы получилось. — Мать, — прервал его Хенджин, — На почти все в моей жизни одна причина, — и он как-то грустно усмехнулся.       Через пару секунд они сменили тему на более веселую и проболтали так до ночи, узнавая друг друга. Феликс был рад, что Хенджин сам завел разговор, ведь благодаря нему они могли отвлечься и от проблем в школе, и от проблем брюнета. Хотя бы ненадолго. Вскоре, парень все же уснул, а Ликс сходил и намочил тряпку холодной водой и приложил ко лбу Хенджина. Он менял ее несколько раз, каждый раз делая это так аккуратно, что казалось, будто блондин кладет тряпку на лоб какому-нибудь редкому и дорогому экспонату в музее, а не простому реальному человеку. Феликс как-то неприлично долго смотрел на брюнета, задерживая взгляд то на небрежно разбросанных по подушке волосах, то на закрытых, иногда подрагивающих глазах, то на размеренном дыхании парня. Феликс, наблюдая за мирно спящим брюнетом, наконец понял, что за чувства он испытывал к парню уже некоторое время. Ему нравился Хенджин. Его тянуло к нему, ему хотелось быть рядом с парнем. И ему хотелось, чтобы брюнет смотрел на него также. Поначалу Ликс не понимал, что это такое. Ему как-то и не приходило в голову, что ему могут нравиться парни, да и, если честно, он не знал, когда это началось. Просто он недавно осознал, что, возможно, Хенджин может значить для него больше, чем просто друг или одноклассник. Эта мысль пугала. Почему? Почему? Почему? Так ведь вроде бы быть не должно... Вроде бы... Но сейчас он все четче понимал, брюнет ему действительно нравится. Эта мысль вдруг стала такой правильной и естественной, как и сам их разговор. Но нет... Так нельзя. Наверное... Что делать с этой мыслью, с этими чувствами? Возможно, стоило посоветоваться с Бан Чаном... А стоило ли? Вдруг Чан не так это воспримет... Хотя, с другой стороны, если он не захочет общаться с Ликсом из-за того, что ему нравится кто-то не противоположного пола, друг ли он ему?... — Ли-икс, — из раздумий, в которые он незаметно погрузился, его вырвал голос от чего-то проснувшегося Хенджина, — Ты чего завис? — Да так, ничего, — отмахнулся парень, — Спать, наверное, уже пора. Кстати, не надо тебе в школу завтра идти, а то разболеешься еще больше. — Да я и не собирался, — сказал парень, — Вылезать из такой мягкой постели, нет уж, увольте!       На это Феликс лишь усмехнулся. Он не будет возражать, если пару ночей поспит на диване в гостиной. А теперь, когда Хенджин уже закрыл глаза и явно скоро уснет, можно было написать Чану. «Слушай, мне кажется, что мне нравится кое-кто», — Ликс решил начать разговор издалека. «ОГОО!!!! И кто же???», — ответ пришел незамедлительно, будто Бан Чан сидел и караулил телефон в ожидании этого сообщения. «Ну... Как сказать... Если этот кто-то, по идее, не должен мне нравиться?...». Следующие пару минут Феликса ждало молчание со стороны Чана, а затем раздался звонок. — Ты чего звонишь? — в тишине звонок казался неимоверно громким. — А чего ты непонятно что пишешь? Загадками какими-то. Говори давай прямо! Кто эта счастливица? Я в предвкушении, — радостно тараторил Чан и Феликсу так не хотелось рушить его мечты, ведь это была не счастливица, а... — Счастливец, — поправил его парень и замолчал. Бан Чан минуту или две тоже молчал в ответ, а потом наконец выдал, причем очень и очень громко, наверняка соседи двумя этажами выше все слышали: — Погоди, Ликс, тебе нравится Хенджин?! — на удивление шестеренки в мозгу парня работают довольно быстро, блондину пришлось убрать телефон подальше от уха, настолько громко Чан высказал свое предположение. — Слушай, я не уверен... Но... Наверное... — Да он хоть понимает, кого он заграбастал? — с наигранной претензией спросил Бан Чан, и в этот момент у Феликса отлегло от сердца. Бан Чан действительно примет его каким бы он ни был и у парня вырвалось: — Спасибо, — прошептал он, глупо улыбаясь. — За что, Ликс? — на этот раз без наигранности, а вполне серьезно спросил Чан. — За то, что... Принял... — слова давались тяжело, ведь они с Чаном никогда раньше не говорили о таком, да и в принципе о влюбленности и любви в целом тоже. — Как я могу тебя не принять, Ликс? Ты же мой друг, или забыл? — Нет, не забыл. — Так, что делать будешь с этим всем? — Я... Не знаю, — признался Феликс, — Я даже не до конца понимаю, что чувствую, а понятия того, что делать дальше — вовсе нет. — Слушай, — начал Чан, — Понимаю, что узнать о себе такое и тем более принять это довольно не легко, но я рядом, если что, и я постараюсь тебе помочь. — Спасибо, Чан, спасибо. Правда, — рассыпался в благодарностях блондин, — Ты будто мой наставник, я не знаю. — Так оно и есть! — пошутил парень, а затем добавил, — Ты пока посиди, подумай над этим всем, прими это для себя лично. А потом уже решай, что делать, ок? — Ага, хорошо. Спасибо еще раз. Доброй ночи. — И тебе.       Феликс решил последовать совету Бан Чана и обдумать все хорошенько, но голова словно вмиг опустела, в ней не было ни единой мысли, за которую можно было бы зацепиться. Парень уставился в потолок и какое-то время просто сверлил его взглядом, пока голова вновь не начала заполняться различного рода предположениями. «И что с этим делать? Действительно ли я чувствую то, что чувствую? Вроде бы да... Хотя, я даже больше чем уверен, что да. Может это что-то иное? Но если я уже и себе, и Чану признался в том, что это именно влюбленность, то смысл думать об этом как о чем-то другом...» Еще долго он лежал, периодически ворочаясь и размышляя над этим, пока, в конце концов незаметно не провалился в сон. Кажется, завтра кому-то будет сложно встать с кровати, ведь поспит блондин всего ничего. Но это будет позже.       Хоть Феликс и уснул, но Хенджин не спал. До этого он действительно уснул, но вскоре проснулся и наверное очень не вовремя. Все его мысли были стеснены теперь лишь одной: он нравится Феликсу. Конечно, парень слышал весь разговор. Ну, или почти весь. Но ключевые слова донеслись до него четко и ясно: Ликс рассказал Бан Чану о своих чувствах к нему, Хенджину. И что теперь прикажете делать с этой информацией? Наверное, сегодня брюнет точно не заснет... Мучимый осознанием этого, он, кажется, уже просверлил потолок насквозь. «Я... Нравлюсь Ликсу?... Но.. как?... Почему?.. Это вообще нормально?.. Так ведь быть не должно... Наверное... Нет, не должно... И что делать? Сказать ему, что я слышал? Не-ет, лучше уж сразу в могилу... Не говорить? Наверное, да... Но... Почему?.. Это... Так странно... Я никогда не думал о парнях в таком плане... Или думал?.. Нет! Нет! Нет! Это бред! Просто нелепые мысли, такого не может быть! Чтобы я и... Да ну, нет. Нет. Бред. Бред. Бред. Да, просто бред, полная хуета. Ликс ни о чем не узнает. Главное, чтобы он не заводил об этом разговор, я же ничего не смогу ответить... Да, это главное...». В конце концов, окончательно замучав себя подобными рассуждениями, да и простуда сыграла свое, Хенджин наконец уснул.       Утро встретило брюнета прохладой и одиночеством. В этом парень удостоверился, пройдясь по квартире. Только после этого он полез в телефон проверять, не написал ли кто. Два сообщения от Феликса. При виде их сердце брюнета пропустило удар. В памяти резко всплыли вчерашние слова Ликса, что донеслись до Хенджина из кухни. Парень решил делать вид, что ничего по-прежнему не знает, игнорируя свои внутренние переживания и тревоги, и наконец, спустя долгих три минуты открыл диалог. «Я в школе, не забудь выпить таблетки», — было написано в первом сообщении. И «Как ты себя чувствуешь?» — гласило второе, отправленное полчаса назад. Точно, таблетки. Хенджин выпил все, что полагалось и потом сел, чтобы ответить Ликсу. «Все, выпил. Более-менее. Не умираю, как вчера, что уже хорошо». «Температура есть?» — пришел следующий вопрос. Теперь надо и ее измерить. «37,9», — коротко ответил парень через пять минут. Уже лучше, чем вчера. В ответ на свое сообщение он получил наставления о том, что надо, опять же, не забывать про лекарства и побольше отдыхать. «Как заботливо с его стороны», — подумал Хенджин, улыбнувшись, и тут же вспомнил вчерашний вечер. Улыбка превратилась в нервную. Ну, блять, что с этим делать-то?!       Даже посоветоваться не с кем. Парень не думал, что Чанбин, при всем уважении к нему, хорошо отнесется к подобным новостям, да и к тому же, если Хенджин добавит про себя... Нет, блять, нихуя Хенджин не добавит. О чем ты вообще думаешь? Рассудок помутился что ли из-за болезни?! Что ж, ладно, в общем рассказать было некому. Придется самому что-то думать. Но как, если все, что сейчас лезет в голову это только лишь то, что он нравится Феликсу? Как будто больше не на чем сконцентрироваться... Хенджину надо было срочно забить себе голову чем-нибудь другим... Вот и история пригодилась. Парень открыл сайт «решуегэ» и принялся делать все задания подряд. Вот уж не могло ему в голову прийти, что когда-то он будет по собственной воле открывать этот сайт весьма неприятного содержания. А еще ему не могло прийти в голову, что он вообще будет общаться с Феликсом. И много чего еще. Как же жизнь может кардинально измениться...       Феликс вернулся позже, чем должен был по идее вернуться, про что и спросил его Хенджин, когда парень все же вернулся домой. — А, я с Бан Чаном встретился, давно не виделись уже.       «И я даже догадываюсь, о чем вы с ним говорили», — подумал брюнет, а вслух произнес будничное: — А, понятно.       Конечно, всем было понятно, зачем Ликс встретился с Бан Чаном. Они долго ходили по округе и обсуждали то, что Феликс надумал за эту длинную ночь, и блондин пришел к выводу, что все-таки да, он влюблен в Хенджина, и что да, он, блять, понятия не имеет, что с этим делать. Бан Чан посоветовал ему не торопиться и подождать, понаблюдать за брюнетом, вдруг тот начнет оказывать ответные знаки внимания, с чем Ликс согласился. Но дома, они вдвоем болтали все также непринужденно будто один не испытывает ничего по отношению к другому, а другой ничего и не знает об этом. Идиллия. Лицемерие. Молчание.       Но что еще им было делать? Говорить друг другу что-либо, касавшееся этой темы они оба не хотели, считая, что собеседник не поймет его, не станет слушать, обозвав последними словами и послав куда подальше. Так думал Ликс. Но был не прав. Хенджин же не знал как подступиться, с чего начать, и, вообще, стоит ли об этом говорить? Не испортит ли это их отношения, устаканившиеся совсем недавно? Можно ли сказать, что это не испортит их... дружбу?