***
Как говорится, если не знаешь как начать — начни с начала. Я родился и вырос в Орлее. Моя мать, Кларисса Вилларе — обычная простолюдинка, работающая прислугой в поместье дворянского рода де Руа, — всеми силами стремилась стать чем-то большим чем она есть, поэтому всячески старалась снискать расположение своего господина. Сначала ей это даже удавалось, — природа не обделила ее привлекательностью, — но ровно до тех пор, пока та не попала в довольно непростое положение. Со временем оно стало лишь усугубляться, пока однажды скрывать его стало уже совсем невозможно. И как уже понятно из имени, которым я подписал эту рукопись — непростым положением моей матери оказался я. Орлесианская знать не терпит бастардов: дворянам легче избавиться от проблемы в зародыше, нежели ждать, когда она разрастется до небывалых масштабов, способных бросить тень на тщательно оберегаемую репутацию. К великой чести моего отца, тот не стал решать вопрос радикальным образом и оказался довольно милостив: мать оставили в живых — просто выкинули из поместья с напутствием катиться на все четыре стороны и больше не попадаться де Руа на глаза, иначе очередная встреча грозила оказаться для нее последней. Полагаю, все прошло довольно гладко вовсе не из-за великодушия хозяина поместья, а лишь по той причине, что мама, зная, чем может обернуться для нее откровение, решила солгать, сообщив моему настоящему отцу, что ребенок не от него. Ложь вышла убедительной, поскольку даже прислуга знала, как долго и отчаянно господин и госпожа де Руа пытались завести детей… но тщетно. Несмотря на то, что сплетни старательно пресекались господами, среди слуг все равно ходили слухи, что у герцога проблемы с плодовитостью… И хотя с момента моего появления стало очевидно, что препятствие к рождению потомства у де Руа крылось в здоровье герцогини, знать об этом могла только моя мать. К слову, ей довольно повезло: изгнание стало для нее ударом, но не обрекло на смерть. Перебравшись из Вал Шевина в Джейдер, Кларисса оказалась объектом воздыхания одного из самых богатых торговцев города. Мать быстро смекнула что да как, и не теряя времени даром вышла за него замуж. Благо, тот был хорошим человеком, — по уши влюбленным хорошим человеком! — мужчину даже не смутил тот факт, что его дама сердца была на сносях. Воистину любовь творит чудеса! Этот добрый мирянин обеспечил Клариссу едой и кровом, подарил мне имя при рождении и вырастил как собственного сына. Сказать, что нам с матерью повезло — не сказать ничего… «Кеннет» — выбор имени, скажем так довольно необычный… Мой приемный отец рассказал матери, что услышал его, когда торговал с иноземцами. Он назвал меня так, потому что считал, что имя будет «звучать». И ведь не поспоришь… Оно действительно было у всех на слуху, так как Орлесианцы крайне редко называли своих детей Ферелденскими именами... Я рос довольно любопытным малым, временами помогал отцу в его лавке редкостей, где довольно много узнал об азах торговли и соседствующих с Орлеем государствах. Но, как и большинство молодых и активных людей моего возраста, меня больше всего тянуло на приключения. Я частенько пропадал на улицах Джейдера предаваясь праздному времяпрепровождению. Я был молод и привлекателен и мне не хотелось растрачивать щедрые дары юности, прячась в пыльных торговых лавках, среди разнообразного по своей ценности и стоимости барахла. Единственным «делом», к которому у меня по-настоящему лежала душа была музыка. Она знакомила и соединяла меня с людьми, такими же балагурами, как и я сам. И мне это нравилось. Я пел и танцевал, смеялся и плакал, влюблялся по несколько раз на дню и был любим. Я жил! А большего мне и не требовалось. Признаться, подобная жизнь меня вполне устраивала, что, конечно же, шло в разрез с ожиданиями моей матушки — она то и дело норовила сделать из меня «человека». Частенько Кларисса упрекала меня в том, что я веду себя недостойно своему положению, — тогда я еще не знал, что являюсь сыном знатного рода, — но временами с ее уст срывалось неосторожное замечание о том, что я довольно сильно похожу на своего отца. Тем самым, она каждый раз ставила меня в тупик, ибо я никак не мог представить себе, что мой отец — ответственный и деловитый торговец, в юности был таким же повесой как я… Все встало на свои места, когда мне исполнилось семнадцать. Тогда я повстречал ее. Жаклин. Для меня эта встреча была не более чем случайностью, в то время я еще не знал, что для Жаклин все виделось совершенно иначе. Она не была красива по установленным Орлесианской знатью меркам: ее темная кожа и длинные, разбросанные по плечам курчавые волосы, были совсем «не в моде», ради которой кожный покров старательно выбеливали до алебастрового оттенка, а локоны укладывали в замысловатые прически. Широкий подбородок, высокие скулы и нос с горбинкой в своей совокупности придавали лицу волевой и надменный вид, что никак не вписывалось в нормы утонченности женской красоты. Однако, она была прекрасна. Ее энергия и пластика движений, яркий блеск глаз и вечно гуляющая на полноватых губах улыбка, преображали и без того незаурядный облик и свидетельствовали о высокой жизненной силе. Она была яркой и пылкой, как звезда, и к ней хотелось стремиться. Это девушка пленила меня наповал.***
Стоял один из тех скучных деньков, проводимых мною в лавке у отца. На дворе стояло жаркое, палящее лето и торговля шла на редкость вяло — люди предпочитали нежиться в лучах солнца или же прятались в спасительной тени. Если в небольшом помещении и появлялись клиенты, то лишь затем, чтобы на время спастись от полуденного зноя. Ужасно хотелось все бросить и отправиться к прохладным, освежающим волнам Недремлющего Моря, но отец серьезно за меня взялся, ввиду чего, под гнетом сурового наказания, я не решался ослушаться и пойти против его слов. Я пребывал в весьма подавленном настроении и откровенно скучал, блуждая в собственных раздумьях. И потому, когда раздался звонкий перелив колокольчика, знаменующего приход посетителя, я даже не обратил на вошедшего ровным счетом никакого внимания. До тех пор, пока чьи-то крепкие руки с громким хлопком не опустились на столешницу прямо перед моим носом. Тогда-то я впервые и увидел Жаклин — она заявила о себе достаточно громко, подобную выходку нельзя было не заметить. От моей апатии не осталось и следа. Быстро окинув стеллажи скучающим взглядом, девушка обратилась ко мне с пожеланием оформить «особенный заказ». Я потерял дар речи, когда узнал, что ей было нужно. Драконья чешуя! Редчайший материал с баснословной стоимостью! Его невозможно найти в обычной лавке, да и не всякий состоятельный торговец владеет такой диковинкой. Все дело в том, что добыча чешуи весьма времязатратное занятие, сопряженное с высокими рисками для жизни. Не так-то просто выследить высшего дракона и остаться целым и невредимым. Такое «удовольствие» может позволить себе далеко не каждый Орлесианский дворянин. Жаклин представилась доверенным лицом некой герцогини, пожелавшей остаться неизвестной. По ее словам, в Вал Руайо с новой силой разгорелась непрекращающаяся Великая Игра. Аристократия всеми силами стремиться добиться уважения и величия, упрочить свое влияние и не ударить в грязь лицом. Красочные балы-маскарады являют собой настоящее поле битвы, где каждый стремиться достичь собственных целей и обрести политическое влияние. Важен каждый нюанс, все имеет значение, в том числе и внешний вид — он в первую очередь дает представление о состоятельности и престиже той или иной персоны. Чем больше излишеств, тем крепче положение дворянина. Графиня поручила Жаклин добыть для нее искусно выполненную маску из самых уникальных и дорогих материалов. И вот она здесь, потому что слава о местном торговце, способном добыть редчайшие материалы в кратчайшие сроки, бежит впереди него самого. Ради этой цели, девушка покинула столицу и явилась Джейдер. Я нервничал. У нас никогда не было настолько дорогого заказа. Конечно, на тот момент наша лавка не располагала драконьей чешуей, но моему отцу отыскать ее было вполне по силам. Однако, на это потребуется слишком много роялей и времени. И я сообщил об этом Жаклин. Та благодушно улыбнулась и, посмотрев мне прямо в глаза, заверила, что за ценой не постоит, равно как и располагает временем, чтобы дождаться товара. В подтверждение своих слов, она бросила на стол солидный кошель, туго набитый монетами. «Это в качестве залога», — улыбнулась Жаклин. Я невольно сглотнул, ибо в жизни не видел перед глазами таких сумм. Отец определенно будет рад. Я был не вправе согласовывать настолько большие сделки, поэтому предложил девушке зайти чуть позже. К тому моменту я собирался передать отцу суть ее потребностей, чтобы тот смог как следует подготовить договор. Жаклин приняла мои условия и с заверением заглянуть к нам завтра, озорно подмигнула и покинула лавку. Кошель с роялями так и остался лежать на столе.***
На следующий день она вернулась в лавку, как и обещала. Отец был несказанно рад ее видеть и принял, едва ли не как родную дочь. Жаклин активно жестикулировала, рассказывая ему все ту же историю, что ранее сообщила и мне. Несмотря на то, что я с точностью передал все сведения отцу, тот казалось был только рад услышать все повторно из первых уст. Пока торговец и клиент обсуждали детали сделки, я тайком разглядывал нашу необычную гостью. Ее лицо невольно приковывало к себе мой взгляд, и я плохо сопротивлялся подобному магнетизму. Яркая и волевая девушка передо мной была воплощением искренности, особой формой совершенства, в котором я старательно пытался отыскать хоть какой-либо изъян и намек на фальшь. Зачем? Все просто… Это сделало бы ее более человечной в моих глазах, более достижимой. Сам того не понимая, я начал влюбляться в нашу прелестную гостью. Не желая так просто признавать этого, я решил проявить характер, поэтому попытался поставить Жаклин в неловкое положение, и поинтересовался, почему она ищет столь редкий товар на задворках страны, ведь Вал Руайо богат на возможности и мог бы с легкостью удовлетворить любые, даже самые вычурные потребности. Я надеялся увидеть на ее лице озадаченность, что позволило бы мне почувствовать себя намного увереннее перед этой женщиной. Но Жаклин словно видела меня насквозь и понимала, чего я добиваюсь. Широко улыбнувшись, не испытывая ни капли смущения от неудобного вопроса, она не моргнув и глазом похвалила меня за проницательность — в столице действительно можно было отыскать драконью чешую… однако в прошлый раз торговец попытался продать ее госпоже подделку, после чего Жаклин приняла решение больше не иметь с обманщиком никаких дел. Признаться, тогда я почувствовал стыд за то, что пытался выставить ее в дурном свете. Меня сложно было вогнать в краску, но этой девушке это легко удалось — та лихо меня осадила одной лишь мягкой снисходительной улыбкой. После этого она стала нравиться мне еще больше. Жаклин договорилась с отцом, что будет периодически захаживать к нам в лавку, чтобы интересоваться, как продвигаются дела по добыче драконьей чешуи, а после покинула помещение. Радушно попрощавшись с клиенткой, отец бросил на меня сердитый, предупреждающий взгляд.***
Дни сменялись днями, Жаклин то и дело захаживала в лавку и постепенно стала для нас желанным гостем. Мы подружились и даже начали звать девушку на семейные обеды. Это отразилось и на нашем с ней общении, мы довольно сблизились и незаметно друг для друга стали чем-то большим, нежели просто друзьями, даже несмотря на довольно ощутимую разницу в возрасте: Жаклин была старше меня на семь лет. Меня это не беспокоило, но мать поглядывала на нас с тревогой: она что-то чувствовала, вопреки тому, что мы старательно скрывали наши отношения. Материнское сердце не обманешь… Матушка хорошо меня знала.***
Первые грозы прогремели за одним из семейных обедов на котором присутствовала Жаклин. В тот день мы много говорили о пустяках и вспоминали прошлое. Тогда никто не подразумевал, что безобидный вопрос «а как вы встретились?» обернется для нашей семьи настоящей трагедией. Сначала все шло хорошо: мать с отцом шутили и смеялись, рассказывая девушке наиболее яркие моменты из собственной истории, пока Жаклин не дернуло за язык полюбопытствовать, когда же в жизни моих родителей появился я. Мать неожиданно раскраснелась и стушевалась. Не поднимая глаз, Кларисса буравила взглядом тарелку. Возникла странная неловкость, которую отец сразу же поспешил перевести в шутку: «этого сорванца нам подкинули странники! Иногда он вспоминает свои корни и отправляется в долгие путешествия, пока мы с матерью изводимся, пытаясь его разыскать». Я закатил глаза. Старая шутка, укор моей свободолюбивой натуре, склонной к увеселению и различного рода похождениям. Я помню, как Жаклин распахнула свои темные глаза. Изображая искреннее удивление, она нарочито подыграла отцу: «То-то я и смотрю, он на вас ни капельки не похож!» Заминка. Отец выдавливает хриплый смешок. Но все внимание собравшихся резко переходит на мать, когда она с резким скрипом отодвигает стул и бросив салфетку в тарелку, вскакивает из-за стола: «Обед окончен, у нас еще много дел». После чего удаляется из помещения, оставляя нас всех в недоумении. «Странно…», — бросила тогда Жаклин, и как ни в чем не бывало принялась доедать свой омлет.***
Позже, когда мы останемся наедине, она словно невзначай вспомнит этот случай и, тем самым, заострит на нем мое внимание. Понемногу, как и должно истинном манипулятору она подведет меня к правде, которую мои родители так старательно замалчивали. Ведомый Жаклин, я сам начал задаваться вопросами. Мне не терпелось узнать действительно ли мать утаивает от меня историю, связанную с моим рождением или же, мы с Жаклин просто накручиваем себя. Как назло, девушка раз за разом только и делала, что подкидывала дров в огонь, а я беззаветно влюбленный, не замечал этого и шел у нее на поводу. Как-то раз, когда решительность во мне окончательно созрела и пересилила чувство стыда за неудобные вопросы, способные поставить мою мать в непростое положение, я ворвался к ней в комнату и потребовал все мне рассказать. Ведь Жаклин была права, я должен был знать правду, я видел — родители что-то от меня скрывают. Кларисса пришла в ярость и попыталась меня пристыдить, но я был намерен пойти до конца, поэтому нещадно давил на нее требованием раскрыть мне истину. В ход шли нелестные слова и угрозы, вспоминая которые, сейчас мне становится до боли стыдно. Под гнетом моих яростных эмоций, Кларисса наконец сдалась и рассказала мне все как есть. Я был шокирован. Ребенок дворянина? Это все походило на бред. Но слезы матери говорили мне об обратном. Теперь стали понятны ее едва различные намеки, которые я слышал, когда в очередной раз возвращался с долгих гуляний: своим поведением я был схож с отцом, но не тем, что трудился не покладая рук в торговой лавке, а с тем, для которого светская жизнь с ее беззаботностью и праздностью — обычная среда. Почему скрывала? Зачем лгала? Ответ оказался весьма прост: мать хотела, чтобы я был счастлив. С тем, что имею, вне Игры и упреков в адрес моего происхождения, которое я не в силах был изменить. Шокированный, я оставил Клариссу одну, предаваться слезам и покинул дом. Ноги сами несли меня к Жаклин. Я должен был все ей рассказать, только она могла понять меня и утешить. Я вывалил ей все как на духу, в надежде на то, что ее слова вернут мне былую уверенность и чувство защищенности, ибо тогда я больше не знал кто я: уже не сын торговца, но и дворянином я не был. И она успокоила меня, сказав, что все наладится, вопреки моей твердой уверенности в том, что шансов на лучшую жизнь у меня попросту нет. Ведь ддворянин Орлея никогда не признает бастарда. В ответ на мои причитания, девушка лишь загадочно хмыкала. Почему-то тогда Жаклин выглядела весьма воодушевленной.***
Через неделю я застал ее в комнате своей матери… Меня наконец замучила совесть, и я решил извинится перед родительницей. По сути, она ни в чем не была виновата — Кларисса всего лишь хотела лучшего для своего единственного сына. А я поступил, как неблагодарный наг. Я надеялся найти мать у себя, но вместо нее нашел свою подругу, перебирающую ворох чужих бумаг. Я застыл как вкопанный. Что она делает в нашем доме в такое время? Как вошла? Моему удивлению не было предела, Жаклин же, напротив, осталась предельно собрана и холодна. Завидев меня, она лишь тихо выругалась и только. Девушка не испытывала ровным счетом никакого дискомфорта несмотря на то, что была поймана за воровством, она даже не попыталась сбежать. Естественно, я потребовал объяснений. Непрошенная гостья была поймала с поличным, и я искренне считал, что оправдаться ложью в такой ситуации просто немыслимо. Жаклин, кажется, это тоже понимала. Я видел, как та мысленно обдумывает возможные варианты, но в конце концов останавливается на самом невероятном — на правде. Девушка объяснила, что устала скрывать от меня то, кем является на самом деле. Ведь, со слов Жаклин, она тоже меня любила. И, хотя изначально я был для не более чем миссией, она в итоге прониклась ко мне чувствами по-настоящему. Тогда-то я и узнал, что Жаклин — бард, посланный своей госпожой, имени которой я сознательно не стану указывать во избежание возможных негативных последствий. Я не держу зла на эту женщину и не хочу, чтобы эти записи в дальнейшем каким-либо образом были использованы против нее. Виной всему была, конечно же, власть. Герцог де Руа уже долгие годы пытался укрепить свое положение и подняться повыше, получив титул Великого Герцога, к несчастью для него, дело выходило скверно: то и дело путь к успеху преграждала высшая знать, для которой новые конкуренты были неприемлемы. Проще говоря, дворяне вели свою Великую Игру — как только де Руа удалось подобраться к желаемому слишком близко, контрсторона начала свое наступление. Под герцога принялись копать: выискивали на него любые возможные компроматы и ворошили «грязное белье». Один неверный шаг, всего одна ошибка — могли стоить роду де Руа положения. И лучше искать подобные ошибки в прошлом, когда цель уже и думать о них забыла. Видите ли, не только месть подается холодной… Так Жаклин и вышла на меня. Старые слухи, когда-то пущенные по Вал Шевину, обрели новую жизнь и бард, подобно ищейке, пошла по их следам, чтобы отыскать возможного бастарда. Поэтому она и копалась в бумагах матери, в надежде отыскать хоть какое-то подтверждение словам Клариссы и собственным догадкам. Я молча выслушал свою подругу, но глубоко внутри во мне росло негодование. Жаклин лгала мне, все это время! Если бы не ее миссия, мы бы никогда не встретились и никогда не полюбили друг друга. Мне было горько от того, что основой нашим отношениям послужило не чистое чувство влюбленности, а хорошо продуманная ложь. Завидев мое состояние, Жаклин кинулась обнимать меня, шепча слова успокоения. Она принялась описывать светлое будущее, что ждет меня, если я встану на сторону ее госпожи и помогу очернить имя своего кровного отца. Жаклин обещала покровительство своей хозяйки, которая, в отличие от моего неудачливого отца, была способна сделать из меня настоящего дворянина. Ведь герцог никогда меня не примет… Но благодаря госпоже у меня появится шанс отомстить родителю не только за себя, но и за мать, которую он с легкостью вышвырнул вон. Бард умело подпитывала мой гнев и чувство собственной гордости. И я не смог ей противится. Что ни говори, а я слепо любил ее и желал быть рядом… К тому же убеждать у девушки выходило лучше всего. Я согласился… Вместе мы отыскали необходимые бумаги, которые могли сойти за какие-никакие доказательства моего происхождения: переписку матери с родной сестрой, в которой та осторожно намекает на то, почему беременная так скоро покинула Вал Шевин — они могли косвенно подтвердить мою принадлежность к роду де Руа. В тайне от Клариссы я помогал Жаклин и готовился к отъезду — мне предстояла встреча с «госпожой», которая должна была взять меня под свое крыло. Солгав родителям, что еду посмотреть столицу, я вместе со своей спутницей направился в Вал Руайо, чтобы остаться там на три года… Почему так долго? Дело в том, что быть участником Великой Игры не так уж просто. Чтобы стать триумфатором недостаточно было обладать информацией, необходимо было использовать ее наилучшим способом в наилучшее время. Постоянная борьба, основанная на взаимодействии разных фракций, создавала неустойчивую ситуацию, в которой, если ты упустил хоть какую-то мельчайшую деталь — то проиграл. Поэтому «госпожа» не спешила использовать против врага свой главный козырь. По мнению Жаклин я был еще не готов. Мне требовалось многое узнать о дворянстве Орлея и его подковерных играх, чтобы местная знать не смешала меня с грязью. Следовало научиться вести себя в обществе, видеть глубоко сокрытую правду там, где для других ее попросту нет и лгать так, словно в каждом моем слове содержится нерушимая истина. Только став равным аристократии, я смогу до нее достучаться, только так слова бастарда смогут быть услышаны. Мне не оставалась ничего иного, как ждать своего часа, а чтобы мое время не прошло даром, я встал под началом своей возлюбленной и принялся постигать азы мастерства, которым она владела практически в совершенстве. Оказалось, я был склонен к обучению и усваивал науку шпиона довольно неплохо. Как говорила Жаклин — мое очарование было способно посадить меня на трон. На самом деле, моя натура была хорошим подспорьем в профессии барда. Я любил музыку и легко заводил знакомства. Лгать я тоже умел, хотя и довольно сносно, но Жаклин пообещала, что сделает из меня настоящего мастера языка. Три года я провел в интенсивных тренировках, обучался искусству и игре на всевозможных инструментах, практиковал красноречие и умение сливаться с толпой. Периодически мы с Жаклин устраивали вылазки на светские мероприятия — на которые нас, конечно же, никто не приглашал — и оттачивали свое мастерство. Благодаря чуткому руководству мое наставницы, нам удавалось сойти за своих и бесследно скрыться, в тех редких случаях, когда наша маскировка подвергалась опасности. Мне нравилась эта жизнь, нравились эти странные ряженные высокомерные люди, невзирая на то, что те ни во что не ставили таких как я. Мне даже удалось краем глаза увидеть своего настоящего отца… Оказалось, что в моих чертах проглядывалось довольно заметное сходство с родителем. Я сказал об этом Жаклин, пошутив, что мы зря выкрали письма моей матери, ведь все станет ясно стоит только другим поставить нас рядом и повнимательнее взглянуть, но бард заверила меня, что письменное доказательство, хоть и косвенное, может стать решающим в их с «госпожой» плане, ведь знати под сиду просто отыскать похожего на де Руа человека. А еще глядя на своего отца, я вдруг отчетливо понял, что не держу на него зла. Пробыв в окружении дворян почти три года я многое видел и многое осознал. Например то, что вероятно у родителя не было иного выбора, кроме как изгнать мать из своего поместья. В высшем обществе свои игры и свои правила по которым необходимо играть, чтобы не потерять все, что имеешь. Наоборот, де Руа в какой-то мере поступил довольно великодушно, он пошел на риск, оставив Клариссу в живых, даже предполагая, что ее ребенок мог стать оружием, обращенным против него самого, чем я на тот момент, собственно, и являлся. И мне стало жаль этого человека, который так и не смог завести ребенка в собственной семье… К несчастью, в скором времени я должен был исполнить свой долг перед «госпожой».***
Наконец этот день настал… Положение герцога де Руа крепло, и тем самым грозило вылиться в катастрофические для уже устоявшейся верхушки власти неудобства — еще один конкурент знатным особам был ни к чему. Мой отец, твердо уверенный в своем грядущем успехе и обретении титула Великого Герцога, закатил по этому поводу пиршество. Светский раут должен был помочь де Руа познакомиться с влиятельными лицами и войти в их довольно тесный и закрытый круг. Отец должен был представить себя как равного и достойного участника Игры, заручиться поддержкой и уважением, не ударив при этом в грязь лицом. Сказать по правде, не простая задачка даже для бывалого манипулятора — никогда не знаешь, что может пойти не так. От всего не убережешься. Именно в этот день, в поместье де Руа, в окружении влиятельных персон я должен был сыграть свою роль. Выйти вперед и на глазах у десятков пар глаз, скрытых за изысканными и причудливыми масками назвать себя и тем самым унизить своего отца перед всеми, необратимо опозорить его имя и честь. Пара фраз и Игра окончится… Де Руа проиграет, а Кеннет Вилларе выиграет, заручившись поддержкой сильной и милостивой покровительницы. Все к этому шло. Ради этого дня я все эти три года мучил свое тело и разум изнурительными тренировками. Наконец я мог отомстить за мать, отомстить за себя… Но, для начала, нужно было немного отвлечься и избавиться от излишка адреналина, кипятившего мне кровь. Завидев, что я нервничаю, Жаклин, прятавшая лицо за маской, обрамленной дивными перламутровыми перьями, обвила меня за руку и оттащила в тень алькова. Ее накрашенные серебристой помадой губы прильнули к самому моему уху и игриво прошептали: «Хочешь развлечься? Я вижу тебе не мешает снять напряжение». Она, как всегда, оказалась права. Однако я был весьма удивлен ее предложением. Мои нервы шалили от возложенной на меня ответственности. Все должно было пройти идеально, у меня не было права на ошибку… Поэтому, я был не готов отвлекаться от своего задания, в страхе, что потеряю над ситуацией контроль. Жаклин знала об этом, она успела изучить меня вдоль и поперек. На самом деле, как и я, девушка предпочитала доводить дело до конца, а отдых и ребячество оставлять на потом. Потому я и удивился, заслышав ее предложение. Превозмогая желание ответить подруге отказом и сосредоточиться на задании, я последовал за ней, чтобы выяснить, что же та задумала. Скользя среди теней, Жаклин уводила меня вглубь поместья де Руа. Изображая изрядно подвыпившую парочку, покинувшую празднество, чтобы вдали от людских глаз насладиться друг другом, мы укрывались от пристальных взглядов изредка попадавшихся на пути стражников и прислуги. Вальсируя на опасной грани быть раскрытыми, мы поднялись на второй этаж дома, где располагались покои хозяев поместья. Посматривая по сторонам, Жаклин уверенно вела меня в сторону спальни. Остановившись у искомой двери и игриво подмигнув, подруга отпустила мою руку. С моих губ сорвался сдавленный стон, когда я, застыв как истукан, смотрел как она ловко поднимает юбки своего пышного белого платья и нагнувшись, достает из кружевного чулка, плотно прилегающего к упругой темной коже, шпильку. Ловкие пальчики знали свое дело, быстро метнулись к замку и уже через секунду дверь была открыта. Признаться, я ожидал совсем иного. За распахнутой створкой нас встретили отнюдь не пуховые перины, а скупо обставленный рабочий кабинет. Схватив мою руку, Жаклин втянула меня в помещение и наспех закрыла дверь. «Я навела кое-какие справки. Чета де Руа даже не спит вместе представляешь? Герцог переделал спальню под свой кабинет! А на публике строят такие любящие лица! Аж тошно… Давай посмотрим, можем ли что-нибудь еще на них нарыть?» Я разочарованно хмыкнул. Жаклин была верна себе, под предложением отвлечься и расслабиться подразумевалось ни что иное, как возможность покопаться в чужом грязном белье. Работа всегда в приоритете…Это Жаклин, которую я знаю. С аккуратной методичностью, моя подруга принялась осматривать, висящие на стенах картины, на предмет, скрывающихся за ними тайников. Я же отдал предпочтение письменному столу. Не стоять же в сторонке. Мне действительно необходимо было отвлечься, но теперь не столько от задания, сколько от мыслей о самой Жаклин и ее кружевных чулках. Я аккуратно ощупывал ящики резного стола, на котором, как бельио на глазу, располагалась массивная, на вид мраморная, статуэтка, изображающая женщину с младенцем на руках. Она завладела моими мыслями, пока руки обыскивали содержимое шуфлядок. «Очень странный у де Руа вкус на вещи. Отец настолько верующий, что держит статуэтку Андрасте прямо на рабочем столе? Но разве у пророчицы было дитя?» Я размышлял об этом, бегло пересматривая кипу, не представляющих особого интереса бумаг. Жаклин уже занялась книжными полками, судя по ее недовольному выражению лица, та так и не нашла ни тайника, ни какого бы то ни было иного компромата на хозяина поместья. А Андрасте все никак не выходила у меня из головы. Моя рука потянулась к статуэтке, я хотел рассмотреть ее поближе. Стоило мне снять статуэтку с постамента, удерживающего ее на столе, как что-то щелкнуло. Тайник! Я был доволен собой. Видимо подставка, на которой стояла Андресте, выполняла роль нажимной плиты: пока вес оставался стабильным, тайник был заперт, но стоило нарушить баланс, и тайное становилось явным. В подтверждение своих догадок, я нашел в верхней шуфлядке второе дно, которое теперь было выставлено на обозрение. На глаза сразу же попала, лежавшая в тайнике, книга с пожелтевшими листами, обернутая в дорогую кожу. Я, немедля ни секунды, раскрыл ее, чтобы ознакомится с содержанием. Дневник! Дневник моего отца! «Что там у тебя?» — с интересом спросила Жаклин. В ответ, полностью погруженный в чтение, я исторг из себя лишь невнятное «мгм». Аккуратным почерком, мой кровный отец вывел на бумаге историю своей жизни и тайной любви, которая была способна очернить его имя. Любви к моей матери… Исписанные листы мелькали у меня перед глазами, со скоростью пущенных лучником стрел. Де Руа писал, что страстно был влюблен в Клариссу, но его статус не давал тому возможности быть вместе с ней. «Мое знатное имя стало моими оковами», — писал отец, — «против своей воли я женился на той, которую никогда не любил, чтобы укрепить положение семьи, а когда полюбил по-настоящему, Имя не дало мне поступить так, как того желало мое сердце». В дневнике герцог признался, что больше не мог оставлять Клариссу подле себя, иначе их связь могла раскрыться и бросить тень на его законную жену, не способную подарить ему наследника. Я едва не выронил книгу, когда осознал, что де Руа не просто догадывался, а доподлинно знал, что ребенок Клариссы был от него! Мои руки дрожали, когда я читал подтверждение собственным мыслям. Герцогиня начала о чем-то догадываться и не потерпела бы подобного унижения. Отец боялся, что та казнит мою мать, поэтому, скрепя сердце, был вынужден взять ситуацию в свои руки. Он писал, что позже пытался отыскать Клариссу и ее ребенка, так как понял, что совершил большую ошибку и по-настоящему любит только ее. Де Руа даже был готов признать свое дитя, вот только его поиски ничем не увенчались — герцог не обладал достаточным влиянием, чтобы нанять лучших сыщиков. Все его ищейки возвращались ни с чем, словно Клариссы никогда и не существовало… Я потерял дар речи, мой взгляд снова скользнул на статуэтку, зажатую в моей руке. Лишь сейчас, присмотревшись, я понял, что никакая это не Андрасте, в лице женщины с ребенком на руках явственно читалось сходство с моей матерью. Отец любил нас… Эта новость оказалась для меня подобна грому. Он жаждет примирения и готов признать меня… А что я? Я пришел разрушить его жизнь… Пребывая в шоковом состоянии, я не сразу заметил, что Жаклин вырвала из моих рук книгу и принялась с интересом листать желтоватые страницы. Закончив с чтением, она с громким хлопком закрыла книгу и швырнула ее через плечо. Дневник с характерным звуком упал на пол и остался лежать в раскрытом состоянии. «Отлично. Что дальше?» — испытующе спросила она. Я непонимающе уставился подруге в глаза, как мне показалось, те стали на тон холодней. Мой, полный растерянности, голос, прозвучал в тишине кабинета: «Отец. Де Руа. Он искал мою мать, искал меня…Я..я не знаю должен ли…» Но Жаклин перебила меня, ее голос приобрел странную грубость: «Должен. Или ты забыл ради чего мы сюда явились?» Я помнил. Но обстоятельства изменились. Информация, полученная мной из отцовского дневника, усилила и без того, зародившуюся в моем сердце, жалость к де Руа, вселяя в меня еще большее чувство неуверенности по поводу правильности собственных действий. Я отчетливо понимал, что всего в шаге от того, чтобы разрозненные чувства к родному отцу превратились в настоящую симпатию: «Отец все еще любит нас…» Но я промолчал. Однако, мою подругу было не просто провести. «Ты прав. Обстоятельства изменились», — Жаклин читала меня, как раскрытую книгу. — Герцогиня приняла решение изменить твое задание. Я непонимающе уставился на подругу. «Что за шутки?» Но Жаклин была сама серьезность, в ее взгляде не было ни тени улыбки. «Ты должен убить герцога де Руа». «Что?» — Я обомлел. — «Как?» Не унизить, не растоптать… Я должен был убить своего отца! Зарывшись свободной рукой в курчавую шевелюру, доставшуюся мне от де Руа, я окинул кабинет отца глазами, такими же карими, как и его собственные. Жаклин выглядела напряженной — ждала ответа. Тогда-то я явственно понял зачем она привела меня сюда. Проверка. Это была проверка. Графиня хотела удостовериться, что я пойду до конца, невзирая ни на что, останусь верен ее убеждениям, преданным псом. Вероятно, о дневнике Жаклин тоже знала изначально… Не мудрено, если она сама его разыскала и по приказу Герцогини привела меня сюда. Чтобы я прочел и выбрал… Могли ли записи быть подделкой? Я застыл в нерешительности, между преданностью и призрачным шансом обрести отца, о котором мало чего по-настоящему знал. Левую руку все еще тяготила статуэтка женщины с младенцем. Взглянув на нее, я прикрыл глаза и мотнул головой. «Я так не могу, Жаклин… Это неправильно». «Я так и знала…» — с грустью произнесла подруга, — «Поэтому я здесь. Чтобы завершить начатое». Не успел я поднять головы, чтобы ответить, как крепкие жилистые руки схватили меня за грудки и бросили через стол. Я сильно приложился головой о пол, статуэтка выпала из моей руки и откатилась в сторону. Дезориентированный, я не успел подняться, чтобы достойно принять бой. Жаклин мощным ударом пнула меня в живот, вырвав из моей глотки сдавленный вскрик, и не давая продыху, тут же оседлала сверху, крепко придавив меня к полу, тем самым, не оставляя мне и шанса встать на ноги. Ее сильные руки впились в мою шею уверенной хваткой. Почувствовав, что начинаю задыхаться, я что есть сил начал брыкаться, пытаясь скинуть барда с себя. Мои руки безнадежно обшаривали окружающее пространство, но натыкались на пустоту. Жаклин туже впилась руками в мое горло и крепче обхватила бедрами бьющееся в судорогах тело, ногами сбивавшее на пол окружающие его предметы. Нагнувшись к самому моему лицу, чтобы было лучше слышно, она прошептала: «Мне жаль, что все закончится вот так… Но я не могу оставить тебя в живых, ты слишком многое знаешь. Надеюсь, тебя утешит, что ты действительно мне нравился, Кеннет». Закатив глаза, я уже готовился распрощаться с жизнью, когда неожиданно моя левая рука нащупала что-то твердое. Отчаянно вцепившись в предмет, я сделал последний возможный выдох и что есть оставшихся сил, ударил им свою девушку. Как ни странно, хватка на моей шее ослабла, хотя я даже и не надеялся на положительный результат. Не теряя времени, я начал судорожно заглатывать ртом спасительный воздух, одновременно, всеми силами стараясь дистанцироваться от барда. Я уповал на то, что сумел оглушить Жаклин, и теперь ей тоже было необходимо время, чтобы снова ринутся в атаку. Но атаки не последовало… Сквозь пелену слез, застилающих мой взор, я пытался усмотреть, что же помешало Жаклин меня добить. Когда зрение сфокусировалось, передо мной предстала леденящая душу картина: бард лежала рядом со мной, ее тело обмякло и не подавало признаков жизни, невидящий взгляд уставился куда-то в пустоту, а из виска струйками стекала кровь, образовав под откинувшейся на пол головой багряную лужу. «Я убил свою любовь…» В ужасе, весь дрожа, я уставился на свою левую руку. В ней была зажата мраморная дева с младенцем.***
Сидя на окровавленном полу, пытаясь надышаться воздухом, который в те минуты казался мне источником самой жизни, не меньше, я в ужасе созерцал содеянное мною и видимо совсем потерял бдительность. Чего не скажешь о местных стражниках, что прислуживали отцу в вечер празднества. Я вспомнил кто я и где нахожусь, лишь в тот момент, когда услышал нарастающий звук тяжелых сапог, в спешке мчавшихся в мою сторону. И убегать, конечно же, было уже поздно… В голове мелькнула предательская мысль: «мне-таки суждено сегодня умереть…» И, хотя Жаклин не удалось отправить меня к Создателю, отцовская стража с радостью закончит начатое ею дело. Через минуту стража уже заламывала мне руки. Лицу «выпала честь» познакомиться с шершавыми досками пола. Моя хватка ослабла — мраморная статуэтка выпала из ладони, откатившись ногам. Все было как в тумане… Я лежал на полу, упираясь щекой в грубое дерево досок. Но щемящую боль в моей груди вызывала отнюдь не эта неудобная поза, а жуткий в своей неотвратимости вид, открывающийся перед глазами — рядом со мной недвижно лежит мертвая подруга, такая близкая и невероятно далекая. «Жаклин. Жаклин. Жаклин…» — имя безостановочно крутится в моей голове. — «Что же я наделал? Что натворил?» На глаза навернулись слезы. Мозг настойчиво игнорировал тот факт, что девушка пыталась меня убить. Все что осталось — неумолимая скорбь и горечь утраты. «Лучше бы я позволил ей осуществить задуманное…» Внезапно перед глазами появились чьи-то ухоженные сапоги из дорогой кожи. Войны такие не носят… Предаваясь жалости к себе и мыслям о смерти, я не сразу заметил, как в комнате появился кто-то еще… Державший меня стражник, резким движением запустил пятерню в мои волосы и рванул на себя, вынуждая запрокинуть голову. Слипшиеся от пота, кудри упали мне на глаза, на которых еще не успели просохнуть слезы. Поэтому я не сходу разобрал кто стоит передо мной и с интересом всматривается в мое лицо. Когда пелена спала, я с удивлением уставился на стоящее передо мной зеркало и с грустью отметил, как сильно состарил меня сегодняшний долгий день. Отражение всмотрелось на меня с прищуром, затем взгляд карих глаз упал на место, где лежала Жаклин, вспыхнул, когда взор заприметил лежавшее на полу орудие убийство. В каштановых глазах мелькнула тень понимания. — Отпустите его и оставьте нас наедине… — Вы уверены, милорд? Что, если он захочет вас убить? — над моей головой раздался полный неуверенности голос. — Разве не видите? У мальчика шок. Я сильно удивлюсь, если он сейчас способен внятно говорить… Стражники нервно переглянулись между собой, но перечить не стали. Хватка на моих руках ослабла. Сев на колени, я заметил, как трое мужчин направляются на выход. — И да, никто из гостей не должен знать, что здесь произошло… От трупа избавьтесь позже. Все должно быть проделано чисто, не вызвав подозрений. — Всенепременно, милорд! — отчеканил стражник и закрыл за собой дверь. — Ну здравствуй, сын, — улыбнувшись, произнесло мое отражение.