Тише воды, ниже некуда

Сразу же после допроса Николай Петрович направился в лабораторию, откуда ему звонила Валя. Власова слышала лишь ту часть диалога, которая была отведена Круглову, поэтому мало что поняла. Но всё равно сорвалась следом за ним. Резко, безумно. Его хаотичные, отрывистые движения не терпели вопросов, обсуждений и осуждений. Её хаотичные, отрывистые движения прокрутили пальцы у висков всех ныне живущих. В лабораторию Круглов и Власова прилетели почти одновременно. Он успел нацепить на себя халат и встать над Антоновой, а она успела оценить ситуацию и плевала на халат. Тихонов на её выпад вскинул бровь, потому что терпеть не мог на своей территории правонарушителей. Но взгляд у Риты был такой, словно в лаборатории главная — она. Ваня спорить не стал, молча удалился, испугавшись, что за убийственными взглядами на него посыпятся убийственные кулаки. С Власовой — он запомнил и записал — конфликтовать себе дороже. — Что у тебя? — когда рука Николая Петровича с силой сжала спинку стула, Валя почувствовала защиту. Всё её тело заметно расслабилось, а дышать стало немного легче. Она тут же повернулась к компьютеру и стала спешно перебирать по клавишам. Секунды тянулись. В длину, в ширину. Принтер гудел, выплёвывая бумаги одну за одной. Власова потирала влажные ладони, боясь, что кто-нибудь схватится за за неё, как за спасательный круг, и с ума сойдёт от этого. В ответственные моменты она всегда нервничала, а с Валей каждый момент был ответственным. — Я сделала запрос в клинику современной медицины «Здоровяк», — Валечка повернулась к гостям лицом, отталкиваясь от стола. Взгляд Риты мгновенно упал куда-то ниже, и всем, о чём она могла думать, были острые колени Антоновой. — Смирнова два месяца назад сделала аборт на раннем сроке. Я думаю, это ребёнок Богачёва, — распечатка из принтера едва не улетела на пол, но Круглов успел её подхватить. Валя даже не стала себя утруждать тем, чтобы попытаться её поймать. Она верила в Николая Петровича. И он не подвёл: кивнув, он сложил все бумаги в папку и ушёл. Халат так и подпрыгивал в воздухе, пытаясь сорваться с плеч майора. Рита не знала, что сказать. В очередной раз она почувствовала себя лишней: местные работники были быстрыми, ловкими, понимающими не слова, а даже жесты. Они отлично справлялись со всем, что касалось расследований преступлений. И, хоть Власова и была одной из лучших раньше, теперь похвастаться такими качествами, судя по всему, не могла. Она уже давно ощущала себя выжатой, не проработав толком в ФЭС ни секунды. Оценивающе смотря на Антонову и сожалея, что жизнь — отстой, она не могла думать. Точнее, трезво думать. Стоило только позволить себе начать цитировать справочник по криминалистике, как появлялась она — Валя. Она вскакивала, бросалась к принтеру, перебирала колбы. Она маячила перед глазами Риты, которая готова была обеими руками в неё вцепиться. В какой-то момент воздух перестал качаться, и Власова опустила взгляд вниз: — Получается, Богачёв заставил любовницу сделать аборт, когда узнал о беременности, — Валя дёрнула Власову за рукав пиджака, заставляя сесть на стул рядом. Ей, казалось, просто недоставало собеседника. Собеседник из Риты был так себе, зато слушала она хорошо. — Вот же подонок! Ему в аду отдельный котёл приготовили, — Антонова сжала кулаки. Её лицо было изрезано разными чувствами и ощущениями: от агрессии до отчаяния. Нахмуренные, как осеннее небо, брови не оставляли шансов на улучшение погоды. Рите было странно видеть Валю такой. Милая Валечка не производила впечатление человека, который вообще что-то знает об аду, котлах и тех, кто будет там вариться. Весь её образ у Власовой в голове был на одном уровне с Диснеевскими принцессами и волшебством. А ад, хоть и был достаточно волшебным в принципе, мало ассоциировался с Диснеем. — Почему? — Рита, в отличие от Вали, не закипала, точно забытый на плите чайник, и ей было любопытно, как из безразличия рождается «вот же подонок!». Как бездушный, холодный следователь становится... нет, не душным. Заинтересованным. Например, таким, как Валя: он ковыряется в деле чайной ложечкой, стараясь себе на язык положить самый увесистый кусок. Блондинка была совершенно точно не типичным следователем, если её вообще можно было так назвать. Иногда она всем своим видом показывала, что ей алмазно пофиг на происходящее: цветочки на отчётах, заигрывания с Майским, битые пробирки и нервы начальницы. Но бывали моменты, когда Антонова с головой уходила в работу и, будь Рита чуть проворнее, только бы за уши и могла её ухватить. Да ведь и не факт, что умудрилась бы вытащить. Как и в тот момент. С этим делом бизнесмена, когда вмешалась любовница, Вале будто канал переключили: она работала и не делала передышек. Рита подняла глаза, когда поняла, что Валечка встала с места и описала круг по лаборатории. Пришлось опять следить за каждым её движением. — Тело женщины — её личное дело. Никто не может решать, как ей с ним поступать, кроме неё самой, — слова Антоновой прозвучали заученным со сценария текстом. Уже на середине монолога о телах и делах Рите стало скучно, и она едва не зевнула открыто. — Отзывается? — Власова пыталась скрыть сарказм, который уже из ушей валил, но не получилось. Насмешка оказалась такой явной, что Валя дёрнулась. Потом замерла. Потом сжала кулаки так, что побелели костяшки. А взгляд её в секунду помрачнел, и она резко рванула к двери, стуча каблуками по тяжёлому полу. Рита не поняла, что сделала не так, пока мозг не щёлкнул. Купол, который она так старательно выстраивала над собой, лопнул. И пришло осознание того, что всё в её жизни неверно. Всё — не так. × Рогозина только занесла кулак над дверью, когда та распахнулась. Как в кино, волосы её разлетелись по плечам, и носом к носу она оказалась с Валей. Антонова, наученная жизнью, телом никак не выдала реакцию на мать. Раньше она вздрагивала, ахала, отпрыгивала назад. В этот раз она была тверда в своём решении просто пройти мимо неё. Но у Рогозиной такого решения не было: она выдвинулась следом за дочерью в сторону кухни. — Мне надо с тобой поговорить, — Галина Николаевна дышала Вале в затылок. А та старалась это игнорировать: шла, не запинаясь даже за воздух, не оборачивалась. Их отношения половину жизни напоминали игру в кошки-мышки. Роли за ними были закреплены шатко: то Валя была кошкой, то Рогозина. Но что было неизменным так то, что от их погонь вечно страдали люди вокруг. И самые близкие, и самые далёкие, и те, кто о них ни сном, ни духом. И если Галине Николаевне далеко не нравилось вмешательство кого-то в их семью, то Валя делала всё слишком публично: она хотела, чтобы люди знали, что из себя представляет её мать. Да и она сама. Антонова была не подарком. Хотя, скорее, даже так: она не была подарком. Она была типичным подростком со своими проблемами, выросшим в человека, кому остро необходим психолог. Она часто проводила сеансы психотерапии внутри себя, а потом и вовсе пошла учиться на психолога. Ей казалось, что лишь так она сможет разобраться со своей головой. И с тем, что будило её среди ночи, отдаваясь дрожью во всём теле. Антонова прошла на кухню, поставила чайник, бросила пакетик ромашкового чая в свою кружку. Всё это время Галина Николаевна грозовой тучей висела над ней и пыхтела, стараясь привлечь внимание. Терпение Вали было где-то под критической отметкой. — Ну говори уже! — блондинка внезапно повернулась к матери лицом, когда весь позвоночник уже был в мурашках. Невыносимо было стоять и терпеть её вот так, не имея возможности хотя бы немного себя прикрыть. Антонова ненавидела вмешательство в своё пространство, в свою жизнь. Иногда мать контролировала её чересчур, что ей мерещилось, будто она попала в свои пять. А в её пять было разное: не катайся с горки, не подходи к котам, не ешь сладости, не общайся с отцом. И последнее, пожалуй, было самым болезненным для неё. — Правда? Можно? — наигранность, сорвавшаяся с приложенных к груди ладоней, выбесила Валю. Ей непременно захотелось ударить мать по ним и больше никогда их не видеть. Но она сдержалась, потому что собственные руки были заняты: она заваривала чай. Поняв, что реакции не будет и хватит только закатанных в сотый раз глаз, Галина Николаевна продолжила: — У меня есть замечания по твоей работе. Снова повисло кожей ощутимое молчание. Оно было скользким, грязным. Оно влекло за собой беду. Но Валя никак не реагировала. Матери не нужен был спусковой крючок, чтобы вывалить на неё всю неприглядную правду. А паузой она просто пыталась подстегнуть внутри Антоновой слабенькое, почти дохлое чувство неуверенности в себе. Галина Николаевна, возможно, не догадывалась, но её дочь очень давно переросла все предрассудки на свой счёт и обрела крылья. Она не терзалась укорами матери, не прокручивала в голове её нотации, не рыдала в подушку от её непонимания. Ей было настолько плевать на мнение со стороны, что она вот-вот собиралась сказать это вслух. — Мне не нравятся твои заигрывания с Майским, — Рогозина ударила кулаком по столу справа от Вали. Та не пошевелилась и вообще признаков жизни не подала. — Ты опять на те же грабли наступаешь. Если не перестанешь крутить перед ним хвостом, сошлю тебя в архив. Там... — Антонова не дала договорить. Разворачиваясь к матери лицом в очередной раз, она разрезала воздух взмахом хвоста, а грозный взгляд Рогозиной накрыла своим: — Даже если бы я и заигрывала с ним, тебя это не касается! — Валя попыталась оттолкнуться от стола ладонями, чтобы напасть на мать в ответ. Но получилось только задеть кружку, кипяток из которой полетел на неё. Пальцы обожгло, и она зашипела змеёй, едва сдерживая слёзы. — Пока ты, — стиснув зубы, Рогозина попутно стиснула на весу обожжённое Валино запястье, — живёшь в моём доме и работаешь под моим руководством, меня касается всё. Вся твоя нынешняя жизнь — под моим контролем. В глазах, которые были напротив Валиных, не чувствовалось любви, заботы, участия. Они были настолько холодными, что боль от ожога прошла за мгновения. Что по полу пополз сквозняк, и ногам стало зябко. Что захотелось, плевав на принципы, разреветься, вопрошая о том, почему. Почему она так поступает. Почему она так поступила когда-то. Почему. Валя с трудом вырвала руку и из самой глубины души вытащила: — Я тебя ненавижу, — уходя, Антонова плотно прикрыла за собой дверь кухни. Чай уже был не нужен: она знала, что уснёт после пары таблеток успокоительного.