Тише воды, ниже некуда

Половину жизни Валя прожила так, словно весь мир был охвачен огнём. Только во вторую половину как-то поутихло. И она начала ступать босыми ступнями по ещё горячей земле, надеясь однажды найти в себе тот мир, что ни разу не пылал. Но жизнь целиком и полностью продолжала гореть и разгораться на глазах: Рогозина трепала её, как куклу; работа и учёба выматывали, и сил не оставалось даже дышать; любой, преграждавший ей путь, обижал. Ранил, пополняя ею список своих жертв. И вот она — Рита. Вот она внезапно возникла в Валечкиной жизни, плеснув ей в кружку немного американо, бросив на пол отчёты важной информацией вниз, задев одной колкой фразой. Задев по касательной, но не пронзив насквозь. И так, что Антонова сумела почти сразу оправиться от удара. Но не сумела перестать о чёртовой Рите думать. В коридоре, когда у стен были глаза и уши, стучащие на неё Рогозиной, Валя лишь думала, не говорила. И о Рите, в том числе. Капитан не давала покоя измученной блондинке ни на секунду: на парах, на работе, в кровати приходилось то и дело причитать, почему она сразу не треснула той по лицу. Власова была наглой до невозможности и чёрствой до мозга костей. С ней было трудно разговаривать, её трудно было понять и её трудно было выгнать из мыслей. Пожалуй, только о последнем Валечка сожалела больше всего, ведь её разум всегда должен был оставаться чистым. У Власовой из чистого была одна лишь колба, которую к приходу Вали она натирала так, что можно было насквозь всё рассмотреть. Тихонов в полудрёме поглядывал на неё. Где-то в глубине души ему казалось, что его глаза — колыбель жалости и понимания. По факту, Рита даже не знала, какого они цвета, потому что едва ли он их разлепил к восьми утра. Власова продумала до мелочей абсолютно всё. «Всё» — извинения, на которых, в её картине мира, могла строиться их дальнейшая судьба. Она осознавала, что включила голову позже, чем сказала Вале очень глупую вещь. Она боялась, что блондинка страшно обижается и тыкает иголки в её куколку Вуду: у Риты с вечера левый бок кололо. Не понимая, какими способами добиться прощения, Власова решила добить Валю собой. Своим присутствием в её жизни. Антонова с порога лаборатории ощутила мощь, которой приподнимает кудри в причёске и подсушивает губы. Облизнув их, она окинула взглядом своё рабочее место. Риту, сидящую за её рабочим местом. Тихонова, дрыхнущего на своём рабочем месте. И она от всего даже бровью не повела, словно так и задумывалось изначально. — Привет, — плечи Антоновой не дрогнули, когда она сменила тёплое пальто на холодный и чуть влажный халат. Хотелось бы, наверное, менять пальто на чьи-то нежные объятия, но она имела в запасе лишь рабочую форму и кучу домашки, ломающую её красивую осанку. Власова продолжала молчать, хватаясь за вторую колбу. В горле пересохло так, что слова приклеились к нёбу. Она репетировала всю ночь и утро, смотря на себя во всё, где отражалась. Но по факту — сумела только облажаться. Ни звука не издала, и даже по стеклу тряпкой туда-сюда возила бесшумно. Валечка решила, что, возможно, игнорирование в их ситуации — лучшая вещь. Будучи в конкретной паре экспертов, скорее всего, самой зрелой, она неоднозначно хмыкнула и с гордо поднятой головой выплыла в коридор. Да, пусть она и немного опоздала на работу, однако утренний ритуал с кофе и бутербродами совершенно не отменяли. Рита бросилась за Валей следом, как поняла, что теряет её, будто неумелый охотник добычу. Ежедневные тренировки держали её в хорошей физической форме, поэтому далеко Антоновой сбежать не удалось. Как гепард нагоняет газель, Рита схватила Валечку за плечо, тормозя. Антонова от неожиданности и по инерции чуть не полетела в одну из сторон света. — Валя, прости меня, я была очень не права. Не обижайся, пожалуйста! — Антонова повернуться лицом к капитану не успела толком, а та уже всю свою речь оттарабанила и натянула самую тупую улыбку из всех. Валя не была бы Валей, если бы не сменила гнев на милость от одной только ухмылки. Рита не была ей дорога, важна, но с ней совершенно определённо хотелось всегда улыбаться. Быть в хороших отношениях. Не чувствовать грозовой тучи скандалов и интриг. И, откровенно говоря, Валя моментами не понимала, как Власова в короткий период смогла заслужить Валино расположение. Как она сумела вызвать вот это самое «хотелось быть в хороших отношениях». Особенно, после того, что Власова сказала и каких чудовищ внутри Антоновой подняла на поверхность. — Слушай, я не обижаюсь, правда, — Валечка вздохнула и по-доброму покачала головой, но от Власовой отстранилась: её рука на плече блондинки не давала покоя ни ей, ни лаборантам. Валя знала: стены наблюдают, и стены тут же всё докладывают матери. — Забудем об этом. Но договоримся: думай прежде, чем говорить. Во всяком случае, при мне, — Антонова развернулась на каблуках, зная, что буфет ждать не будет. Шаг её был медленнее и короче прежнего, и Власова не знала, было ли это приглашением присоединиться. Но она всё равно присоединилась. × Рита заметила, как Валя, потерев виски, прикрыла глаза, и тело полностью расслабилось на крохотном диване. На часах было чуть больше восьми вечера, а служба вела себя так, словно никогда и никого здесь и не было. Коридоры были пусты, только одинокий холодок со стороны лифтов иногда умудрялся проскочить. Ни лаборанты, ни оперативники, ни, тем более, начальница не задержались. И Власова даже и не думала, что, просидев над отчётом дольше обычного, столкнётся хоть с кем-то живым. Валя была живее всех живых. Но на её лице было столько тени усталости, что захотелось сгрести её на руки и, укачав, подарить часы долгожданного сна. Блондинка сидела над какими-то бумагами, и было видно, что уже из последних сил она пытается их понять. Ещё секунда — и мозг отключится. Чтобы Валечка окончательно не потеряла сигнал, Власова ускорилась на подходе к буфету и у самой двери улыбнулась: — Ты всё сидишь? — от её движений качнулся воздух, качнулись жалюзи, и лишь Валя осталась без изменений. Светлые локоны были собраны на затылке и, как в кино, зафиксированы простым карандашом. Рабочий халат валялся рядом, а сама Антонова была укутана в мягкий клетчатый плед. Рита, работая без году неделю, знала истории про тот самый ФЭСовый плед. И ей показалось, что вполне символично дочь ФЭС сидит в пледе ФЭС. Пусть даже и в такой поздний час. Когда Валя не среагировала с первого раза, Рита очень осторожно ткнула её (хотя более похоже было на то, что погладила) в спину: — Ва-а-аля! — Домашки много, — Антонова пожала плечами, чем заставила плед с них соскользнуть. Тут же стало зябко и боязно, и она неловко подтянула его обратно, зная, что Рита смотрит на неё со всем своим вниманием. У Власовой было не отнять наблюдательности. Ей по профессии было положено быть такой настырной, глазастой, прилипчивой, как детская жвачка. Она была отменным полицейским, на котором многое и многие держались. Она знала, как начать и закончить разговор. Знала, как важно не спускать глаз с объекта и почему вообще надо иногда переходить определённые границы. Валя была для неё чем-то вроде подопытного кролика, который, однако, с научным интересом вызывал и интерес почти любовный. Власова смотрела всегда, говорила — часто и, по возможности, лезла туда, куда не просили. Ей во всём об Антоновой хотелось докопаться до истины. До сердцевинки, даже если она будет с кровоточиной. Рита присела на спинку дивана, отчего Валя могла уже ощущать её дыхание у себя под лопатками: — Дома не пробовала делать? — невинный, с легко уловимой насмешкой вопрос заставил Антонову насупиться и ещё сильнее сжать ручку. Поняв, какое напряжение сковывает блондинку, не позволяя нормально дышать, Рита сменила настрой. Спрыгнув со спинки, она приземлилась на соседнее с Валей место: — Что там вообще психологи сейчас изучают? — капитан деловито сложила руки на груди. У Антоновой на губах тут же появилось что-то вроде снисходительной улыбки, и глаза мгновенно посветлели. Рита увидела в них столько морских волн, что захотелось в отпуск. Она так давно не отдыхала, что уже и не понимала, есть ли что-то вне работы. А тут — Валя, глаза которой сами зовут искупаться в этих прохладных солёных водах и насладиться солнечным светом, проникающим под кожу. Она была прекрасна. Антонова вся, с ног до головы, была произведением искусства. Рита смотрела, как на милом личике отображается вереница чувств, эмоций и мыслей, и хотела одного — поцеловать. Хотела почувствовать вкус её, наверняка, вишнёвых губ на своих. Морок прошёл, когда Валя резко притянула бумаги к себе. Ей показалось, что Власова искренне интересуется её историями успеха в университете. Ведь так редко в жизни она встречала тех, кому была не безразлична хоть сколько-то, что легко могла перепутать выдумку с реальностью. Она пальцем указала на пустующую строчку: — Например, составляют список факторов влияния психотипологических особенностей личности на формирование здоровой атмосферы в семье, — блондинка на секунду отвлеклась, когда шуршание над ухом стихло, и неожиданно столкнулась с полным непониманием. Власова смотрела на неё с таким вопросом, что смех сам по себе сорвался с её губ. — Хах, ладно, это сложно. Вот представь, что в семье отец — параноик, то есть, скажем, целеустремлённый, независимый и даже иногда совсем категоричный в своих суждениях, а мать — гипертим, такая вся общительная, энергичная — экстраверт во всех смыслах — и жутно неогранизованная. Могут ли они создать комфортный климат для детей? Как ты думаешь? — одного взгляда на Власову Вале хватило, чтобы понять странное русское «свет горит, а в доме пусто». Она решила, что сильно уж загрузила капитана, так что постаралась спешно свернуть свои исследовательские посиделки. Касание к руке остановило блондинку от фатального шага, и она вновь обратилась на Риту. Та была очень серьёзна, нахмурилась так, что лоб оказался изрыт морщинами, а голос понизился до неузнаваемости: — По личному опыту скажу, что нет, не могут, — Власова покачала головой, которая почему-то была опущена, словно женщина чувствовала свою вину за всё, что скажет дальше. Как в воздух, но вроде и Вале прозвучали слова: — Только я, получается, параноик, а он гипертим. — У тебя есть муж? — уточнение. — Бывший, — Рита сложила губы трубочкой, и быстро захлопала ресницами. Любой невооружённый и непогружённый знал, что она скрывала сильнейшую внутри себя боль. Боль из людей рвётся криками и слезами, но Рита казалась такой стойкой, что плакать для неё было последним делом. Валя отчётливо ощущала, как тяжело скрывать слёзы. Точнее, как тяжело прогнать их в исходную точку. Трясущиеся губы в трубочку, чтобы не увидели дрожь. Взмахи ресниц, чтобы уголки глаз не пропитались влагой. Антонова сама часто пользовалась этими уловками, только ещё часто любила смеяться. Смех был её защитной реакцией. — А ещё у нас есть сын. Он живёт с отцом, потому что... вот такая я, — Власова развела руками и... рассмеялась. Смех был таким горьким и отчаянно просящим хоть немного помощи, что Антонову мелко затрясло. Валины скелеты давно не помещались в шкафу. Масштабы её катастроф не знали границ. А от чужих скелетов ей вообще становилось так страшно за весь мир. Одно осознание «боже, люди вокруг так несчастны» заставляло её дышать чаще, но планета ведь и так продолжала функционировать. Она вдумывалась и вслушивалась в тот факт, что драма, трагедия и никакой комедии повсюду, а небо всё продолжало висеть. Оно не рухнуло. В голове не укладывалось, как может быть что-то подобное, где люди созданы любить и смеяться. Не зная, нужно ли и удобно ли тянуть из Риты информацию дальше, Антонова всё-таки засобиралась домой. Всё получилось слишком быстро, лишь уже на пороге Рита застала её с вопросом: — А ты к какому типу личности относишься, Валь? — А я не планирую заводить семью. Мне ни мужа, ни детей не надо, — Валя даже не обернулась, решив оставить после себя ещё немного холодка и вуаль всего, что было не высказано. × Власова ночь провела за компьютером, читая статьи о типах личности. Кучу материалов перебрала, мало поняла. Пробегая взглядом между строчек, она не складывала буквы в слова, потому что голос в голове всё равно был громче. Он говорил и говорил, не собирался останавливаться. Он заставлял в сотый раз перечитывать одно и то же, смысл чего не доходил, не доползал и даже в нужную сторону не лежал. Рита не могла перестать думать о сыне. Работа всегда помогала забыть, какие дурости в жизни она умудрилась натворить, и сожалеть о них было некогда: то выезды, то допросы, то сбор улик. Валя, сама того не зная, разворошила её прошлое, а на рану нанесла соль. Получилось случайно, да, но боли-то не объяснишь, что сейчас надо потише, сейчас не надо всё тело терзать. Тело просто болело, боль просто распространялась по нему. Власова ни живая, ни мёртвая сидела за компьютером, думая, может ли набрать номер сына. Так и не набрала.