Часть 2
5 августа 2022 г. в 19:08
— Отлично! Сидит как влитой! — ластился Гриммджо, хлопая Шиффера по плечу.
— Этот платок сдавливает шею, нечем дышать, — выпутывался из удавки художник.
— Будет тебе! Что заставило тебя передумать? Ты же не хотел идти.
Вопрос остался без ответа. Не за чем товарищу знать о рыжеволосой причине.
— Молчишь? — искоса бросил взгляд на него. — Ладно, пошли, не гоже опаздывать.
Друзья прибыли в поместье.
Дом, который видел сегодня утром Шиффер, оказался и внутри невиданной красоты: литые канделябры, подсвечники белого золота с завитками, картины высотой во всю стену, мебель из слоновой кости.
— Граф Джагерджак, приветствую Вас, — раздался мужской тембр позади. — Кто с Вами?
Улькиорра обернулся на голос. Перед ним стоял мужчина лет сорока, под руки держа двух девчушек, одну с тёмными, другую — со светлыми волосами.
— Господин Куросаки, позвольте представить моего давнего друга — Улькиорра Шиффера, — после Гриммджо обратился к приятелю: — А это Куросаки Ишшин, хозяин дома со своими дочерями: Юзу и Карин.
Новые знакомые пожали друг другу руки.
— Он блестящий художник, Ишшин, — добавил Гриммджо, хлопнув друга по плечу.
— Так Вы не только спасатель, но ещё и художник? — прозвучал женский голос за спиной. Это была она, его настенная картина рыжей палитры, только наяву, стоит лишь протянуть руку и коснуться её, от которой Улькиорра не смел отвести взгляд, завороженный её улыбкой.
— Орихиме, так это и есть тот самый юноша? Благодарю тебя за её спасение, — фривольно обнял Ишшин Шиффера, засмотревшегося на Орихиме. — Идём, дорогая, представимся гостям.
— Покажите мне свои картины? — уходя с Ишшином, бросила с улыбкой Орихиме художнику.
Гриммджо оглянул завороженного девушкой друга снизу вверх, который провожал поднимающуюся по лестнице взглядом Орихиме, и вдал ему подзатыльник.
— Шиффер, ты что?! Это то, о чём я думаю? Шиффер! — рывком обернул он приятеля, заставив тем самым посмотреть на него. — Даже не думай! Она…
— Представляем хозяев сегодняшнего приёма, — перебил речь Гриммджо глашатый. — Куросаки Ишшин в сопровождении дочерей со своим сыном — графом Куросаки Ичиго и его женой — графиней Куросаки Орихиме.
От услышанных слов сердце Улькиорры пронзилось ядовитой стрелой. Он медленно поднял голову и увидел, как девушка с его картины шла под руку с тем мужчиной в военной форме, которому он сам её передал в руки. В одно мгновение всё умерло, все его мечты рассыпались прахом, расплылись краской в банке с водой. Время остановилось, люди замерли, только один Улькиорра был жив, хоть умер душой, умер сердцем. Он задыхался, желая скорее выйти на воздух. Просачиваясь сквозь толпу гостей, художник спешно направился к выходу, метаясь из стороны в сторону, забыв, где он. В агонии тот метался, как вдруг его остановили женские руки.
— Господин Шиффер, с Вами всё в порядке? Уже уходите? — из ни откуда взявшаяся Орихиме обращалась к молодому художнику, касаясь его рукава.
— Д-да… — промямлил Улькиорра. — Мне нужно… пора идти.
— Даже не подарите мне танец на прощанье?
— Не думаю, что уместно, у вас есть… — но женщина не дала договорить Улькиорре, схватив его за руку, потащила в центр залы. — Остановитесь же… — но Орихиме уже положила его руку на свою талию.
— В чём дело? Потанцуйте со мной! — требовательный тон вынуждал подчиниться, но Улькиорра и не шелохнулся. — Не хотите? Почему? — невинно по-детски недоумевала Орихиме, хлопая ресницами. Мимолетное женское желание, маленький каприз искрами взрывается у неё между ребер, и что-то сладкое разливается в груди, липкое, вязкое, оседая, прилипая к её душе, и она лишь блекло улыбается, опустив глаза. Что-то притягивало Орихиме в Шиффере, она летела к нему, как светлячок к огню, который её погубит.
— У Вас есть муж, — отстранял он руки от вожделенного женского тела, как от огня. Та лишь мило улыбнулась. Что она делала, Шиффер не понимал её поведения. У него мозг на ней перемыкал, коротил, отключался.
— Идёмте, я Вам кое-что покажу, — потянула Орихиме Улькиорру из залы. Тот лишь податливо пошёл за ней. Женщина привела его в какую-то комнату, похожую на маленькую гостиную.
— Если не хотите танцевать, тогда сыграйте мне, — указывала женщина на рояль, толкая в спину Шифферу к нему.
— Женщина, Вы с ума сошли, я не умею играть, — уже усаживался Улькиорра за рояль, не зная, куда деть руки.
— Но Вы же творческий человек, рисуете. Ни за что не поверю, что Вы не играете на музыкальных инструментах или не пишите стихи, — упиралась Орихиме на инструмент корпусом, глядя прямо в глаза художника.
— Хорошо, — недовольно выдохнул Улькиорра, которого заставили делать, чего ему не хотелось, укладывая пальцы на клавиши. — Умею играть только… собачий вальс. Нет, Вы смеяться будете, — отстранил руки он, захлопывая крышку рояля.
— Нет-нет, играйте! Я настаиваю, — Орихиме не оставляла выбора.
Пальцы Улькиорры скользнули по чёрно-белым клавишам, выливаясь в звонкую мелодию, которая заполнила всю комнату. Он играл, закрыв глаза, а она — затаив дыхание, слушала. Окончив, художник отварил глаза и взглянул на Орихиме: немые слёзы текли из её глаз. Её тушь растеклась вслед слезам, и румяна спались, размазываясь по всему лицу, совсем не крася её. В этот момент Улькиорра отметил, что она выглядела как искусство. Оно не должно выглядеть красиво, оно должно заставлять чувствовать. И он чувствовал её.
— От чего Вы плачете, графиня? Это же веселая мелодия, — болью в груди отозвались женские слезы.
— Она прекрасна, — вытирала слёзы Орихиме. — Мне сразу же вспомнилось одно стихотворение.
— Не люблю поэзию, — дерзко заявил художник. — Она для тех, кто ищет легкие пути, для глупцов. И кто автор? Нет, не отвечайте! Я и так знаю, что в любом стихе они пишут о скрытой мастурбации и своей неполноценности.
— Вообще-то, я, — гордо подняла голову Орихиме, изгибая брови дугой и закусывая нижнюю губу.
— Вы?.. — растерялся Улькиорра, не зная, что ответить.
— Удивлены, что женщина способна к стихосложению, да ещё такая, как я? — гримасничала Орихиме, скрестив руки.
— Не то, чтобы… Не знал, что женщины подобного рода могут обладать силой стихописания, — сказал он с такой интонацией, словно просил прощения. — Простите меня, я сказал, не подумав. Так Вы прочтете мне?
— Нет уж, — демонстративно отвернулась женщина, а после добавила: — Я напишу стихотворение специально о вас и опишу, какой вы черствый. А прощение мое заслужите только после того, как свои картины покажите, — Улькиорра смотрит на Орихиме, чувствуя щемящую нежность, которая цвета разрастается в легких, оплетая их упругими корнями, что больно дышать. Она такая... не его, другому принадлежащая, и он чувствует, что мгновение, то задохнется, свалится бездыханным телом к её ногам.
Ухмыльнувшись, Шиффер ничего не успел ответить, как их диалогу помешали.
— А, вот где ты, Орихиме! Я тебя обыскался, — зашёл в гостиную Ичиго, обнимая свою жену за талию. — Мистер Шиффер, и Вы тут? Не заметил. Что Вы здесь оба делаете? О, нет! Нет, нет, нет! Только не говорите, что она заставила Вас слушать её глупые стихи, — рассмеялся Куросаки.
Художник взглянул на Орихиме. По её выражению лица было понятно, что муж не впервые прилюдно оскорблял её творчество.
— Не представилось возможным, Вы нам помешали, спасли себя, — ответил хитро Улькиорра, — что крайне печально, ибо я уверен, что её стихи прекрасны, как и сама она.
— Хах, отчего же я спас себя? — недоумевал Ичиго.
Но Орихиме прекрасно понимала, что хотел сказать Шиффер. Она надеялась, что у юного художника не найдется столько дерзости и он не скажет мужу, мол, что если бы он услышал её стихи, то влюбился бы в неё без промедления, зайдя он минутой позже. Улькиорра молчит, разрывая себя, беспомощно наблюдая за Куросаки, который и мизинца не стоит этой прекрасной женщины. Художник силится что-то сказать, слова, что выжигают его изнутри уже долгое время, но понимает, что пока не время.
— Мне пора удалиться, — пожал Улькиорра руку Ичиго. Орихиме вздохнула с облегчением.
— Графиня, — поцеловал Шиффер женскую руку в подснежниковой перчатке на прощание.
Художник скоропостижно покинул поместье.