***
Сознание возвращалось к Шэнь Цзю нехотя. Порой он выныривал из вязкой тьмы, чувствуя лишь болезненный холод и то, как его куда-то тащат — стало быть, обратно в поместье Цю. Сквозь вату забытья пробивались крики, надрывные вопли, и изредка, в ответах на это, Шэнь Цзю казалось, что он слышит тихий голос Юэ Ци. Затем было просто темно, больно. И все так же холодно. Его безвольное тело, наконец, куда-то притащили, да так и оставили, отшвырнув, точно был он всего лишь мешком с костями. И в звоне тишины Шэнь Цзю опять погружался на дно. Погружался во тьму. Она утягивала его в безразличную пропасть, обещая не забвение, но страдания. Вечные муки и боль, от которых он столь отчаянно пытался бежать. Она глядела на него черными глазами. Глазами тех, кого он ненавидел и кто ненавидел его. Она тянула к нему свои руки, сжимала их в кулаки, готовые в любое мгновение отвесить тяжелый удар. Она шептала ему о том, что дикому зверю, попавшему в западню, уже не сбежать. Он может скалить зубы, рычать, но то всего лишь страх, прикрытый злобой. А тот, кто боится — слаб. А Шэнь Цзю ведь даже не дикое животное. Он просто скотина, взращенная хозяином для потехи. Даже свободы, отобранной у зверя, у Шэнь Цзю никогда не было. Он ничем не владел. Он не принадлежал даже самому себе. И на что только надеялся?.. Тьма продолжала сгущаться. Шэнь Цзю порой начинало казаться, что он может чувствовать ее: короткие касания сквозь плотный туман забытья, сквозь холод и неприятный, ломящий кости озноб. Эти ощущения тянулись долго. Порою холод сменялся жаром, а тело Шэнь Цзю дрожало. Он метался, стонал неразборчиво, звал одного-единственного человека, которого рядом не было. Того, кто был ему необходим, кто был безопасен, кто никогда не позволял себе сделать Шэнь Цзю больно. Его запах, его тепло, его худая мозолистая рука не были опасны. Они дарили спокойствие и защиту, пускай хрупкую, пускай даже надуманную самим Шэнь Цзю, но… Все же. … Приходя в себя в этот раз, Шэнь Цзю больше не чувствовал тяжесть мокрой одежды. Вместо этого было смутное тепло. И чьи-то аккуратные прикосновения. — Ци-гэ… — прохрипел Шэнь Цзю, с большим трудом открывая глаза. Все плыло. Где-то сбоку трепыхалось слабое пламя свечи. По ветхим деревянным стенам, точно змеи, ползли уродливые длинные тени. Шэнь Цзю моргнул, поворачивая голову, и наткнулся взглядом… совсем не на Юэ Ци. — Очнулся? Не переживай, дитя, эта не причинит тебе вреда. Шэнь Цзю измученно прикрыл глаза. Голова шла кругом, под веками вспыхивали яркие искры, и он будто бы вновь куда-то проваливался, хотя в этот раз и понимал, что пришел в сознание. Силы в этом жалком теле сейчас ничтожно мало — он был не в состоянии даже сесть, не то что защищаться. Где только этот чертов Ци-гэ… Вновь разлепив веки, Шэнь Цзю с опаской взглянул на немолодую женщину, сидящую подле него. Ее взволнованное лицо, исчерченное паутиной морщин, с выражением будто бы искреннего беспокойства казалось смутно знакомым. — Должно быть, лекарство уже подействовало, — мягко, тем временем, сказала женщина. — Эта так переживала: жар все никак не желал проходить… Боюсь, милый, ты мог и не выкарабкаться. Ах, право, господин так жесток! — она покачала головой, вздыхая. — Но, хвала небесам, теперь все будет хорошо. — Юэ Ци?.. Шэнь Цзю, наконец, припомнил: эта облаченная в лохмотья госпожа трудилась прачкой в поместье Цю. А место, где он сейчас находился, кажется, было хозяйственной пристройкой — одной из многих. — Твой братец был наказан, — женщина грустно вздохнула, смахивая с лица тонкую прядку потерявших блеск волос. — Вас привели — и его тут же утащили, стоило господину прознать о попытке побега. Благо, хоть назначил не очень много ударов — настроение, видать, у хозяина было очень хорошим. Лисичку-то поймали… Прачка вновь вздохнула. — Сколько?.. Шэнь Цзю поморщился. Во рту у него точно кто-то сдох, и вместе с тем было так сухо, что глотку от любого слова немилосердно драло. Попытавшись сесть, он на мгновение замер, стоило только женщине коснуться его в попытке помочь. Не обратив внимание на эту заминку, та подала Шэнь Цзю маленькую глиняную чашу, наполненную жидкостью. Жажда, истязающая Шэнь Цзю, не позволила ему воротить нос в недоверии: хотела бы эта женщина навредить — давно бы так и поступила. Шансов у нее было достаточно. Но стоило живительной влаге наполнить его рот, как он в отвращении закашлялся, выплевывая все себе на колени. Что за отвратительный вкус?! Эта старуха что, издевается?! — Ах, милый, это лекарство. Тебе стоит его выпить, несмотря на горечь, — женщина покачала головой и, сжимая в мозолистых пальцах платок, потянулась к лицу юноши. Тот от нее отпрянул, сверкнув гневным взглядом. Он предпочел утереть рот собственным рукавом, и прачка не стала ему препятствовать. Вспомнив его вопрос, заданный немногим ранее, она ответила: — Юноше назначили десять ударов палкой и два дня без еды. Эта видела его сегодня, так что, полагаю, завтра он будет в силах тебя навестить. Завтра? Шэнь Цзю замер в тревожной догадке. — Сколько прошло времени? — Третий день уж пошел, — женщина сложила на коленях руки, грустно оглядывая бледного юношу подле себя, погрузившегося в размышления. По всему получается, он пробыл без сознания целых два дня? Поразительная милость со стороны Цю Цзяньло не побить его вместе с Ци-гэ, невзирая на беспамятство. Или же господин предпочел понаблюдать, как он будет скулить и метаться в бреду от боли, пребывая в сознании? Всякий расклад, впрочем, был Шэнь Цзю глубоко отвратителен. — И все же лекарство стоит выпить, — произнесла женщина, отвлекая Шэнь Цзю от мрачных мыслей. Он с отвращением взглянул в сторону чаши, пустой наполовину. Этот мерзкий вкус все еще стоял во рту, и создавать еще одно яркое воспоминание у него не находилось никакого желания. — Ты метался в бреду так долго, — видя чужие сомнения, заговорила прачка. — Твое тело слабо, а хозяин не станет больше ждать, когда станет лучше. И десяти ударов хватит, чтобы выбить дух. Не хватит. Шэнь Цзю прекрасно осознавал свои пределы и был, может, малость самоуверенным. Ему не впервые страдать от палки, тем паче он ожидал гораздо больше ударов за их с Ци-гэ… проступок. Шэнь Цзю скривился, хотя гневаться сейчас сил и не нашлось. Он лишь устало выдохнул и все-таки решил, что лучше будет не противиться, раз уж эта женщина сама предлагает ему помощь. Прачка улыбнулась, наблюдая, как в этот раз лицо юноши стоически сохранило безразличное выражение, стоило ему осушить чашу. Сама она прекрасно знала, насколько неприятной на вкус была эта настойка. — Вот так, правильно, — она убрала пустой сосуд в сторону. — К утру должно стать получше. — М-гм. В полутьме пристройки поселилась тишина. Шэнь Цзю погрузился в размышления, мутные и безрадостные, точно воды реки Ло, из которой ему каким-то нелепым чудом удалось спастись. Он едва не лишился жизни так…глупо! И так бессмысленно. Будет ли теперь у них с Юэ Ци шанс вновь попытаться сбежать?.. Быть может, если по истечении наказания их не посадят на цепь, как провинившихся псов. Шэнь Цзю раздраженно скрипнул зубами, после чего поднял взгляд на прачку, все сидящую подле его лежанки. Спросил, не церемонясь: — Почему госпожа не уходит? — Скоро рассветет, — произнесла та задумчиво, отвернув голову в сторону маленького окна, затянутого пожелтевшей бумагой. — Ныне самый темный час. Шэнь Цзю не слишком понимал. Он желал бы насладиться отдыхом, пускай коротким и во многом сомнительным, учитывая, как болит его тело, и оттого присутствие этой странной женщины с каждым мгновением тяготило его все сильнее и сильнее. Теперь она решила побеседовать сама с собой? Прекрасно. — Говорят, чтобы пытаться изменить судьбу, необходимо иметь много мужества, — женщина перевела взгляд на сердитого юношу. — Но часто бывает так, что этого недостаточно. Порой бегство от призраков может окончиться западней, и тогда они не будут милостивы. Но порой… порой удача может обернуться к тебе лицом человека, посланного небесами, и тогда стоит принять его протянутую руку. Шэнь Цзю скривился. — Если хочешь что-то сделать — делай это сам. Надеяться на кого-то все равно, что ждать зайца под деревом. — Но справиться со всем в одиночку не получится, милый, — мягко произнесла женщина. — Почему я должен ожидать, что кто-то поможет мне? Все эти годы я прожил лишь благодаря себе самому. Может, кому-то действительно проще оправдывать свои неудачи несуразным бредом вроде того, что в тот день звезда удачи отвернулась от них, но Шэнь Цзю считал жалкими таких людей. Тех, кто не мог принять свою слабость, кто не мог ответить за свои ошибки. Конечно, ему не приносило удовольствие осознавать свое положение, его тошнило от необходимости склоняться перед людьми, не ставящими его и в грош, но, по крайней мере, он не искал оправдания в каком-то бреде вроде высших сил. Надеяться на богов? Он уже давно смирился с тем, что всякому богу с высоты своего положения глубоко наплевать. Похоже, они милосердны лишь к тем, кто находится выше — ближе к ним, — и только на их стенания отвечают. Ибо как еще оправдать всю эту гнилую несправедливость, царящую в мире? — Такой юный — и такой гордый, — прачка с улыбкой покачала головой, но Шэнь Цзю не ощутил в ее словах снисхождения. — Поверь, милый, мне ли не знать, как оно может быть? Взгляни на эту старуху: я даже не сумела подарить миру новую жизнь. Я могла бы отыскать дитя на улице, тогда, быть может, мое существование обрело бы хоть какой-то смысл. Шэнь Цзю не было интересно, но он не стал перебивать старую прачку, отчего-то решившую, будто его персона подходит для того, чтобы изливать душу. Не может ведь она не понимать, что ему все это совершенно безразлично? Впрочем, верно, в ответ она ничего и не ждала. — Однажды я встретила девушку, — после продолжительной паузы вдруг вновь подала голос женщина. — Вы похожи. Не внешне, но характером: она была тоже чрезвычайно… горда. Эта юная госпожа имела достойное происхождение и росла, безусловно, окруженная всеми возможными благами. Признаться, до этой встречи мне сложно было понять таких людей. Эта глупая старуха полагала, глядя на хозяина, будто эта привилегия наделяет их какой-то особенностью, делает отличными от нас, простых людей. Шэнь Цзю мог это понять. В голосе прачки не сквозило восхищение — не похоже, что она из тех, кто в своей глупости благоговеет перед сильными людьми в тайной надежде получить от них что-то. Но те, чьи рукава волочатся по полу, действительно отличаются — отрицать смысла нет. — Эта госпожа столкнулась с большой неприятностью — и я не могла пройти мимо. Поступать так было по-настоящему опрометчиво, и знай я об этом наперед, наверняка усомнилась бы, прежде чем помочь вновь. Но тогда я не догадывалась ни о происхождении госпожи, ни о ситуации, в которой она оказалась. Когда она поведала мне свою историю, мне открылось понимание, что никакое положение в этом мире, будь ты крестьянин или император, не может уберечь от горя. От несправедливости, чужой зависти, злобы, хвори или беды. Перед лицом судьбы все равны, и она может быть одинаково мила и жестока к любому. Нет никакого смысла меряться несчастьем — мы просто не сможем осознать трудности друг друга, но если кто-то не терпит той же боли, что и ты, это вовсе не значит, что у него нет иной, своей собственной. Прачка коснулась ворота своей одежды, и Шэнь Цзю с удивлением воззрился на кулон, который та сняла с шеи. — Этой необразованной старухе неведомо, имеет ли этот предмет хоть какую-то ценность, но госпожа оставила его в благодарность. Она сказала, что это оберег — и в трудный час он обязательно направит туда, где можно отыскать спасение. Госпожа сказала, что это действительно так, и благодаря богине Гуаньинь она повстречала эту жалкую старуху. Но… полагаю, и для меня эта встреча стала милостью свыше. Шэнь Цзю в сомнении взглянул на тусклую нефритовую подвеску, вырезанную по образу богини. Вероятно, прачка за свою помощь получила не только кусок камня — об этой «милости» шла речь? — Возьми, дитя, — женщина вдруг протянула юноше подвеску, осторожно вложила в ладонь. — Даже если никакой ценности он не несет, ты ничего не потеряешь. Ежели нет, капля удачи точно не навредит.***
Беспокойный неглубокий сон сморил Шэнь Цзю лишь к утру. Оставшись в одиночестве, один на один с гулом бушующего за ветхими стенами ветра, он все глядел на бледный силуэт нефритового кулона, и никак не мог прогнать назойливые мысли прочь. Эта женщина так свято уверена в том, что кусок камня в действительности может сделать кого-то счастливым, спасти? Это ведь не талисман! Шэнь Цзю даже не был уверен, что не держит сейчас в руке обыкновенную подделку. Должен ли он продать кулон? Таскать его при себе точно не лучший вариант: узнают — отберут, а следом высекут хорошенько. Еще могут решить, что он и вовсе у господина украл — тогда одними побоями дело не кончится. Нет, нужно избавиться от этой вещи. Найти прачку? Вернуть? …вот черт, почему он вообще должен еще и об этом беспокоиться?! Нужно просто выбросить. …но тогда кто-то другой найдет. … Черт. Шэнь Цзю выругался, раздраженно стиснул кулон в ладони и, перевернувшись на спину, уставился в потолок. Он устал. Он, черт возьми, так устал. За стенами злобно выл ветер. Стучали по крыше ветви старого клена. Тьма медленно захватывала изможденный разум Шэнь Цзю, утягивая все глубже и глубже, до тех пор, покуда он, обессиленный, не уснул. И сейчас, страдая от головной боли и ползущего по полу сквозняка, Шэнь Цзю находился в не самом лучшем расположении духа. Причиной его пробуждения в этот раз стал Ци-гэ. — Как ты чувствуешь себя, сяо Цзю? — взволнованным голосом поинтересовался тот, неловко касаясь ладонью чужого лба. Шэнь Цзю раздраженно шлепнул его по руке и, усаживаясь, коротко бросил: — Приемлемо. — Такое счастье, что ты пришел в себя, — Юэ Ци улыбнулся, не тая обид. — Ничего не болит? — Ты мне скажи, — Шэнь Цзю, заметив тень замешательства на лице названного брата, хмыкнул: — Разве не тебя наказали? — Сяо Цзю, похоже, все знает, — улыбка Юэ Ци дрогнула, но не померкла. Лишь стала виноватой. — Прости, я не мог позаботиться о больном сяо Цзю… — Заткнись, — отмахнулся тот от старшего, не желая выслушивать этот бессмысленный бред. Кое-кто берет на себя уж слишком много. Даже то, о чем никто не просит. — Этот брат в порядке, — все-таки ответил Юэ Ци, погодя. Было ли это действительно так? Едва ли. Никто не может быть в порядке после того, как его побили палками и оставили без еды на несколько дней. Юэ Ци старался выглядеть непринужденно, но его выдавало собственное тело. Выдавало напряжение, с которым он держал спину, с которым ему едва удавалось сидеть. Бурый синяк, виднеющийся за кромкой воротника. И печать разочарования, которую Шэнь Цзю видел прекрасно, как бы сильно Юэ Ци ни пытался скрыть свои чувства. В конце концов, он испытывал то же самое. У них был… хороший, на самом деле, шанс. И они так глупо его лишились. Теперь подобной возможности точно не представится. — Когда мое наказание? — безучастно спросил Шэнь Цзю. — У господина гости, — поджав губы, медленно ответил Юэ Ци. — О том, что ты пришел в себя, знаю только я и та госпожа. Не выходи и притворись, что болезнь все еще мучит тебя… — Гости? — не слишком заинтересованный своей и без того очевидной участью, уточнил Шэнь Цзю. Что еще за гости? Похоже, в поместье из этого сделали целое событие, раз уж даже Юэ Ци в курсе. Быть может, потому Шэнь Цзю все еще никто не выдернул «получать по заслугам»? — Да, — Юэ Ци, опомнившись, неуклюжим движением вытащил из-за пазухи небольшой сверток, и, развернув ткань, протянул Шэнь Цзю несколько рисовых лепешек. Живот того тут же отозвался болезненным спазмом. Шэнь Цзю настолько привык жить впроголодь, что перестал толком обращать внимание на эту боль. Конечно, с тех пор, как они с Юэ Ци начали служить семье Цю, проблемы пропитания перестали стоять столь остро, и все же им и по сей день приходилось терпеть немало лишений. Будет ли так всегда? Неужели Шэнь Цзю суждено сдохнуть, ни разу в жизни не почувствовав себя хотя бы сытым? — Молодой господин пригласил ко двору мужчину, по слухам сведующего в колдовстве, — с тихой улыбкой наблюдая за тем, как быстро Шэнь Цзю расправляется с несчастными лепешками, поделился новостями Юэ Ци. — Похоже, он знает, как…м-м, приготовить лекарство для молодой госпожи. Вот уже целый месяц слуги поместья без продыху прочесывали гору и ближайшие леса. По приказу Цю Цзяньло они охотились на лис: ставили ловушки, выкуривали сухой полынью из нор в хрупкой надежде отыскать загадочное существо, способное своей плотью излечить от любой хвори. Ху-яо, или хули-цзин, или оборотень-лисица — искомый монстр, иными словами, который, в конце концов, попался в западню человека. Шэнь Цзю и Юэ Ци, в тот день присутствуя на охоте, воспользовались моментом, покуда все были увлечены поимкой демонической лисицы, и попытались сбежать. Прискорбно, но их исчезновение не осталось незамеченным. — Она в самом деле должна сожрать демона? — Шэнь Цзю скривился в отвращении. — Ее родители погибли по вине этих тварей — и теперь жизнь зависит от них же? Судьба воистину любит жестоко пошутить. Юэ Ци невесело улыбнулся. — Я видел сегодня, как господин прогуливался по саду вместе с этим колдуном. Кажется, его имя У Яньцзы? Такое странное. Шэнь Цзю не мог сдержать смешка. Уж точно не им об этом говорить. Но следы злого веселья быстро исчезли с молодого лица, когда снаружи послышался шум. Ветхая дверь пристройки распахнулась, громко ударив по стене. Ветер тут же ворвался в пристройку, следом за ним — парочка коренастых слуг. Шэнь Цзю не нужно было спрашивать, какого черта им здесь нужно. Похоже, в конце концов, он исчерпал свою удачу.