Лиса в бамбуковой роще

— Дорогой друг, это даже… самую малость обидно. Шэнь Юань рассеянно пальцами поглаживал деревянную гарду веера. Не раскрывая — просто занимал руки, покуда мысли перебирал, размышляя, выискивая лучший исход. Лю Цингэ прогнал свою свору не просто так. Желал бы убить — приказал бы окружить, нападать. Что угодно. Но он стоит — пусть Чэнлуань обнажен и сверкает холодно, обласканный лунным светом, — стоит и смотрит. Молчит. Тоже размышляет. Лю Цингэ самоуверенный и самоотверженный человек. Такие качества пару обыкновенно составляют во многом… опрометчивую. И Лю Цингэ опрометчивый. — Обидно? — тот вскидывает бровь и растягивает губы в ироничной, почти едкой ухмылке. — С чего бы? Лжец здесь именно ты. — Попрошу, — Шэнь Юань щурит глаза и веер все же распахивает, скрываясь за белым экраном. — Этот мастер не лгал. Мой милый друг, ты ведь никогда и не спрашивал, демон я или иная какая тварь. Лю Цингэ, хмуря брови, сжимает губы. — И потом… Лис ступает вперед. Полы светлых одеяний тревожит ветер, скрипит под ногами снег, когда он медленно обходит воина по кругу, продолжая говорить: — Этот мастер до сих пор не напал. И не сбежал, как можешь заметить. Я оправдываюсь, Лю Цингэ, потому что наша дружба мне небезразлична. Даже после того, как пришлось насладиться видом казни моего собрата, — голос Шэнь Юаня скатывается в отстраненность. — Я не желаю драться, друг мой. А ты? Лю Цингэ — средоточие напряжения. Он не отрывает взгляда от высокой фигуры, готовый то ли напасть, то ли нападения ожидающий. Когда Шэнь Юань замирает напротив — всего в половине чжана — Чэнлуань едва заметно подрагивает. — Ты причастен к тому, что происходит? Шэнь Юань щелкает языком в раздражении. — Это не очень вежливо — отвечать вопросом на вопрос. А тихий вздох — единственная реакция на красноречиво направленный в его сторону меч. Пара цуней — и холодный металл прижмется к шее. — Нет. Не причастен. С чего бы? — Ты — демон, — произносит Лю Цингэ холодно. — Появился аккурат с началом трагедий. Настойчиво отговаривал отправляться сюда, в место, где обнаружился убитый лисицей мужчина. И проследовал за мной, полагаю, когда я отказался слушать. Какой из этого следует вывод? Шэнь Юань спокойно отвечает, веером отводя клинок в сторону: — Милый друг, преследуй я дурные цели в твоем отношении, стал бы заниматься подобными глупостями? Сколько у меня было шансов напасть, навредить, совершить любую подлость — не счесть. Какой резон мне подставляться таким образом, какой резон разговаривать с тобой сейчас, если я причастен к тобою сказанному? — Тогда зачем ты здесь? — с нажимом спрашивает Лю Цингэ. Чэнлуань непокорно упирается острием в грудь демона. Шэнь Юань кривит губы. Откровение дается ему нехотя, и в нем сквозит обида. Та самая, что не успела исчерпать себя с их последней беседы. — Этот мастер обеспокоен твоим благополучием, Лю Цингэ. Как я уже говорил. Твоя самоотверженная глупость и упрямство непременно сыграют против, и я не желаю становиться свидетелем. Умирай, когда меня не будет поблизости, но пока я рядом, — Шэнь Юань цедит, срываясь на озлобленное шипение, и щурит ядовито глаза, — изволь подвергнуться заботе. Лю Цингэ, опешив, отступает. Опускает Чэнлуань и хмурится, не понимая, что ответить на столь обезоруживающе откровение. Во всех смыслах, надо полагать. Шэнь Юань фыркает. — Ша Хуалин, — произносит, приглаживая складки ткани на груди. — Девица, как может судить этот мастер, точит на тебя зуб и устраивает с приятелями бесчинства тут и там. — Ша… кто? — Лю Цингэ в недоумении моргает. — Ша Хуалин. Она могла не называть имени или представиться иначе, но этот мастер склонен полагать, что вы уже встречались. Как бы девчонка не распиналась о кровной мести, о предательстве Шэнь Юаня, но верить в то, что ведет ее одно лишь справедливое возмездие — глупости. Здесь личное мешается с общим — то, что Лю Цингэ истреблял хули-цзин, недостаточная причина такой одержимости. — Припомни, быть может, когда-то ты мог ранить чувства какой-нибудь девы… — Шэнь Юань вдруг замолк, глядя на Лю Цингэ. …ах да. — Женщины меня не интересуют, — простодушно заявляет Лю Цингэ, этот праведник, что и заигрываний в свою сторону не опознает. — Я не мог кого-то оскорбить недостойным поведением. — Мой дорогой друг, твое достойное поведение — уже достаточный повод оскорбиться, — Шэнь Юань щелкнул веером и, опережая хмурое недоумение, бросил: — Впрочем, не думай об этом. Итак, вернемся к иному вопросу. Лю Цингэ проследил чужой выразительный взгляд, направленный на все еще обнаженный Чэнлуань, и, помедлив, проворчал: — Я убью тебя, если сочту, что ты лжешь мне или представляешь опасность. — М-гм. — …и, как только разберусь с этой Ша Хуалин, ты покинешь Зал сотни битв. Демон хмыкнул с легкой досадой. Он и без этого не намеревался задерживаться, однако, когда тебя выгоняют столь откровенно… неприятно. Но это всяко лучше, чем сражаться с Лю Цингэ. Славно, что этот упрямец прислушался к словам, а не к раненой гордости. — Хорошо, — кивает, соглашаясь, Шэнь Юань. — Но ты сдержишь свое обещание. Дети, которых я привел с собой, люди — и не имеют никакого отношения к нашим недомолвкам. Судьба их потрепала в достаточной мере — не разрушай их будущее из-за наших обид. — Не стану, если это действительно так, — чуть оскорбленно отозвался Лю Цингэ, убирая Чэнлуань в ножны. Правильно. Лю Цингэ — справедливый человек. Но напомнить ему об этом лишним все же не казалось. Шэнь Юань не желал находиться в долгу большем, чем был уже. Из-за собственной оплошности лишать Шэнь Цзю и Юэ Ци хорошей возможности было бы неправильно. Пусть что-то внутри и отзывалось ехидным удовольствием от мысли, что так расставание придется отложить… Шэнь Юань не был против компании. Ему нравилось, на самом деле. Не только потому, что Шэнь Цзю пробуждал в его душе… множество разных чувств, что с каждым днем крепли, обрекая на привязанность. Малыш Юэ тоже был интересным человеком. Их с Шэнь Цзю отношения напоминали Шэнь Юаню о его собственной семье. Их преданность друг другу восхищала. Расставаться в самом деле будет печально. Шэнь Юань предпочитал не рассуждать на эту тему, а принять как данность. Но чем ближе подбиралось это мгновение, чем яснее демон осознавал, что брошенные в чувствах слова не были ложью — завершив поиски госпожи, Шэнь Юань вернется. …интересно, будут ли его ждать? — Тебе следует возвратиться в поместье, — произнес, наконец, Шэнь Юань. — Этот мастер отыщет Ша Хуалин. Тебе же, дорогой друг, стоит быть там, где безопаснее. Все это выглядит, в конце концов, как показное представление, призванное наказать тебя прежде, чем убить. Лю Цингэ презрительно кривит губы, глядя на то, как демон разворачивается и направляется к окружающему храм ограждению. — Как низко — вмешивать посторонних в личные склоки. Коль желает отмщения, я готов сразиться с ней. — Ах, мой бравый друг, — Шэнь Юань кривит губы в усмешке. — В том и суть. Муки тела не встают в ряд с муками разума. Довести жертву до крайности, до отчаянья — в том высшее удовольствие от отмщения. Шэнь Юань складывает веер, крепит его к поясу и напоследок произносит: — Поторопись. Теперь, когда о ее проделках известно, Ша Хуалин не станет размениваться по мелочам. Твоя преданность своим людям сильна, но преданность крови — преданность семье — стоит всяко выше. Лю Цингэ вздрагивает. Неведомо: от слов или от представшей перед глазами картины, когда демон сбрасывает свою человеческую личину, обратившись черной тенью и исчезает за каменной оградой. Он остается один — и только ветер шепчет что-то на ухо, обжигает холодным дыханием, тревожит, холодит нутро. Лю Цингэ все еще не уверен в правильности своего поступка. Ему… хочется довериться. Против здравого смысла, вопреки убеждениям. В словах Шэнь Юаня есть резон, и его поведение не имеет смысла в том случае, если он затевает нечто плохое. Но… он демон. Демон, чья природа соткана из притворства и лжи. Лю Цингэ знает, что не силен в чувствах, не способен читать между строк, видеть намеки. Небом ему дарована сила, и он использует все, что умеет, чтобы поступать во благо. Чтобы защищать тех, кто слабее. Но сейчас? …он поступился собственными принципами. Их незыблемость отныне — лишь громкие слова, уступающие место личным привязанностям. Лю Цингэ признается себе, что чувствует злость и обиду столь ярко лишь оттого, что в самом деле испытывал… испытывает что-то. Привязанность? Родство? С демоном?.. смех. Но кроме семьи, Шэнь Юань — его единственный друг. И Лю Цингэ хочется верить, что они оба в своих намерениях схожи. В противном случае, плата за такую ошибку для Лю Цингэ будет слишком велика.

***

Спокойствие ощущается нелепо. Такой вывод настигает Шэнь Цзю неожиданно. Настолько неожиданно, что он не слышит слова Юэ Ци, а замирает, затягивая узел на поясе слишком крепко. Спокойствие — отсутствие страха, въевшегося в подкорку. Спокойствие — размеренная рутина, что чувствуется как пошитый впору наряд после жизни в обносках не по размеру. Это не совсем пустая метафора. Но Шэнь Цзю все равно самую малость не по себе. От спокойствия ожидаешь подвоха. Как штиль на большой воде в один момент сменяется бурей, так и от жизни, как от свернувшейся в густой траве змеи, ждешь нападения. Рано или поздно ее благосклонность испарится. –…сяо Цзю! Шэнь Цзю вздрагивает и сам себя за это ругает. Оставляет в покое пояс и поворачивается к Юэ Ци. — Ты не слушал, — произносит тот, не вопрошая. Шэнь Цзю в ответ лишь молча вскидывает бровь, не собираясь оправдываться. От него и не ждут, так что старший брат терпеливо и чуть застенчиво кивает на пергамент. Его пальцы заляпаны в туши, что без прикрас портит образ молодого господина, столь естественно к нему приникший, стоило только сменить на шелка обноски. Рукава запачкались кое-где, и Шэнь Цзю фыркает. Хоть в чем-то его братец не идеален. — Что скажешь? Шэнь Цзю наклоняется над листом, пострадавшим от стараний Юэ Ци, и молчит долгое мгновение, разбирая иероглифы. Затем фыркает. — В тебе нет и капли оригинальности. Юэ Ци лишь жмет плечами. — Что в этом плохого? Этот всего-то написал имя брата, приложив все усилия. — М-гм, — Шэнь Цзю ухмыляется. — Усилий понадобится больше. Если не присмотреться, можно счесть, будто здесь заместо текста сплошные кляксы. Юэ Ци чуть хмурится, оглядывая пергамент вновь. Лицо его становится совсем забавным и самую малость — обиженным. — В следующий раз этот брат сможет лучше. — Старайся, Ци-гэ, — Шэнь Цзю скалится, а затем на мгновение смолкает, вглядываясь в кривые иероглифы. — «Песня»… «ива»… что значит второе слово? Кажется знакомым. Юэ Ци вдруг странно подбирается и молчит на порядок дольше, чем стоило, если он надеялся, что Шэнь Цзю не сочтет это подозрительным. Шэнь Цзю, разумеется, именно так и поступает. А разгадка настигает его раньше, чем Юэ Ци блеет что-то нелепо неубедительное в ответ. — «Лю Цингэ». Шэнь Цзю переводит на брата выразительный взгляд. Тот глядит в ответ совершенно невинно. Белый лотос, не меньше. — Писать имя господина, которому мы будем служить, полагаю, стоит научиться заранее, — жмет плечами Юэ Ци. Шэнь Цзю не отвечает — только кривится. Решает не вдаваться в мысли об этом варваре и решительно шагает в сторону оставленного у кровати меча. — Хочу опробовать. Темный металл ножен отливает узорами серебра. Этот меч изыскан и красив — Шэнь Цзю не может вспомнить, держал ли когда-нибудь в руках вещь столь же прекрасную и воинственную. А владел ли? Разумеется, нет. — Этот брат пойдет с тобой. Шэнь Цзю не видит, но улыбку в голосе Юэ Ци слышит прекрасно. Кивает. От общежития к тренировочному залу пути с четверть палочки благовоний. В это время там обычно никого нет, так что Шэнь Цзю не слишком беспокоится о том, чтобы использовать свое новое приобретение. …подарок, вернее. Не суть. Но вот они входят в Зал Гуйцзянь — и наивные надежды Шэнь Цзю рассыпаются в пыль. Впрочем, он удивлен. Удивлен и Юэ Ци — в подобном месте точно не ожидаешь увидеть… — Юная госпожа Лю… Девочка отвлекается, когда обнаруживает чужое присутствие, и поворачивается к нарушителям своего мнимого уединения. Что она здесь забыла? Да еще и с деревянным клинком наперевес? Спрашивать неприлично. По-хорошему, стоит вообще уйти, но посещать другие места Шэнь Цзю и Юэ Ци покуда права не имели… — Друзья мастера Шэня, — произносит Лю Минъянь, наблюдая их склоненные в приветствии головы. — Можете выпрямиться. Вуаль цвета снежной сливы легко трепещет от ее дыхания. Сейчас Лю Минъянь кажется немного другой, не такой кроткой, как в тот вечер, когда… Шэнь Цзю нервно дергает щекой. Какого черта? Вся его жизнь теперь будет сводиться к тому треклятому поцелую?! — О, — Лю Минъянь кидает взгляд на Шэнь Цзю. Вернее на меч в его руках. — Какой изысканный клинок. Позволишь взглянуть? Она не то чтобы спрашивает — просто появляется рядом, такая юная, но уверенная в себе и своих желаниях настолько, что это невольно напоминает ее брата. Сравнение Шэнь Цзю не нравится, но молодой госпоже отказывать он права не имеет. Даже если она решит его меч отнять… Вот черт. Лю Минъянь берет в руки молча протянутое оружие, ведет пальцем по серебряным узорам и, Шэнь Цзю видит, как в одно мгновение она становится восторженным ребенком. Он и сам себя таковым ощущает, так что злиться всерьез не выходит. — Какая дивная работа. Что за мастер выполнил его? — Это… подарок, — нехотя отвечает Шэнь Цзю. — Этому слуге неведомо, кому принадлежит работа. Лю Минъянь без слов кивает, завороженная оружием и лишенная всякого смущения. Шэнь Цзю замечает, что рядом совсем нет слуг — как и снаружи. Кто бы мог отпустить совсем юную девицу блуждать без сопровождения? Или она убежала? — Госпожа, позволите вопрос? Лю Минъянь, наконец, возвращает хозяину меч и поднимает взгляд на обратившегося к ней Юэ Ци. Взгляд у нее тоже прямой — совсем как у Лю Цингэ. Для девушки — непозволительный. Но для воина... Шэнь Цзю сравнивает с Цю Хайтан против воли — та, пусть и была избалована, умела сохранять приличия. Тупила взгляд, не смотрела в глаза, да и сновать по поместью позволяла себе только в компании хотя бы одной служанки. Лю Минъянь хоть и была младше, но, похоже, воспитывалась совершенно иначе. Она благосклонно кивает, убирая прядь смоляных волос за ухо, и Юэ Ци спрашивает: — Вы здесь, потому что тренируетесь? Девчонка фыркает и, сложив на груди руки — прямо как брат. Опять. — отвечает: — Раз видел, зачем спрашивать? — Вам такое позволяют? — Шэнь Цзю не может удержаться от вопроса. Верилось с трудом. — Разумеется, нет, — отвечает та. — Отец и матушка в ужасе всякий раз, когда обнаруживают мозоли на моих ладонях. Благородным девицам руками полагается дергать струны музыкальных инструментов, писать стихи и пейзажи — уж точно не размахивать бамбуковым стеблем в поте лица. — Но меня поддерживает брат, — делится Лю Минъянь, и в голосе ее ощущается восхищение. — Он и обучает меня. Сейчас гэ в отъезде, но мне не следует из-за этого бросать тренировки. — Но оставаться одной все равно может быть опасным… — В стенах моего собственного дома? — по-детски беспечно вопрошает девочка. — К тому же, здесь вы. Значит, все в порядке. Шэнь Цзю мысленно закатывает глаза. С девицей еще якшаться не хватало! Лю Минъянь вдруг наклоняет голову, и в глазах ее плещется задумчивость. Она отходит в сторону и подбирает оставленный деревянный меч. Произносит: — Вы пришли сюда тренировки ради, не так ли? Что насчет небольшой дуэли? Шэнь Цзю сдерживает удивление. Только хмурится, уточняя: — Госпоже должно быть известно, какое наказание грозит слуге, посмевшему причинить вред хозяйке. — Слуга страдает самонадеянностью, раз полагает, что сможет причинить мне вред, — лица Лю Минъянь не видно, однако Шэнь Цзю отчетливо слышит в ее голосе снисходительную улыбку. Провоцирует. Эта девчонка точно знает, как получить, что ей нужно. — Этот слуга просит прощения — перенял порок у господ, — ухмыляется он, вручая меч — настоящий — опешившему Юэ Ци. Лю Минъянь хмыкает и встает в стойку. — Сочтем это наказанием за твой острый язык. Юэ Ци с усердием трет переносицу, не желая глядеть, как его дорогой брат потакает своей гордыне. Отговаривать его толку нет. От столь открытого вызова он не откажется, даже если вызов ему бросает двенадцатилетняя девчонка. Шэнь Цзю выше, сильнее и опыта в драках у него явно больше, пусть юная госпожа усердно тренируется со своим талантливым братом. Но поддаваться лишь поэтому? Не в его характере. Деревянный стук мечей бьет Юэ Ци по ушам. Смотреть ему, если честно, совсем не хочется. Но глаз он все же не позволяет себе отвести. И Лю Минъянь, в конечном итоге, уступает. Роняет меч и, запыхавшись, трет пальцы. — …что ж, — выпрямляясь, произносит, глядя на Шэнь Цзю из-под нахмуренных прямых бровей. — Эта признает, что недооценила тебя. Теперь я буду относиться серьезнее, и в следующий раз-… Она смолкает. Шэнь Цзю оборачивается, когда слышит шаги. В распахнутых дверях замирает незнакомый ему мужчина. У него невероятный рост и мощное тело. Кажется, если сожмет кулак — легко может кого-то убить. — Госпожа Лю, — произносит он, но взглядом скользит по паре мальчишек, которых обнаружить здесь он явно не ожидал. Лю Минъянь, хмуря брови, спрашивает: — Кто ты? — Этого слугу послала старшая госпожа Лю, чтобы передать о возвращении молодого хозяина… — Ах, гэ уже возвратился? — удивленно произносит она, но с места, как ожидалось, не двигается, как и сильной радости не показывает. Шэнь Цзю находит ее поведение гораздо более сдержанным, чем она позволяла себе в их с Ци-гэ компании. Это самую малость забавляет. — Можешь ступать, — Лю Минъянь отворачивается от мужчины, чтобы оставить деревянный клинок на стойке. — Сопровождение этой госпоже без надобности. — Ваша мать-… Девчонка хмурится и, вздернув подбородок, холодно произносит: — Не припоминаю тебя среди слуг моей матушки. Стало быть, ты здесь недолго. Продолжишь перечить — не задержишься. Юэ Ци, стоявший к мужчине ближе всего, вдруг крепче вцепляется единственной здоровой рукой в клинок. Это чуть нервное движение бросается Шэнь Цзю в глаза, напрягает. Он ловит взгляд брата. Они знакомы практически всю жизнь и прошли вместе бесчисленное множество опасностей. Шэнь Цзю ни за что не смог бы перепутать этот взгляд с каким-то другим. Шэнь Цзю успевает сделать шаг в сторону, чтобы укрыть за своей спиной Лю Минъянь, когда незнакомец хмуро цедит: — Достали… …и, стискивая огромную ладонь на рукояти собственного меча, вытаскивает его из ножен.