***
Зима только зарождается, но снежная буря за окном уже бушует с головокружительной силой и с яростью штурмует дом. Поместье пытается устоять под натиском серебристого снега, слой за слоем застилающего землю, пока издалека не остается виден только слабый черный контур на фоне снежного ночного неба и тусклый свет окон, зловещий, как блуждающий огонек. Демон сидит в своей комнате, спрятанной где-то в глубине поместья, отведенной для прислуги. Освещенный единственной бледной свечой, он слушает, как построенный им дом трещит и шатается под злостным ударом пурги, а окна и стены гремят как скелет. Себастьян изучает стопку записей и отчетов за последний квартал и хмуро сужает глаза, видя, как числа и даты медленно сходятся, рисуя картину предательства, рассказывая историю обмана. В этот момент он слышит звуки маленьких шагов по коридору, медленных и нерешительных. Он откидывается на спинку простенького стула и поворачивается к двери, выжидая, пока граф появится у входа. — Что-то случилось, юный господин? Сиэль неловко жмется у двери. Его маленькое тельце завернуто в одеяло и немного дрожит, а штанины пижамы, до которой он еще не дорос, волочатся у ног. — Мне не спится. Мальчик прислоняется к деревянной раме дверного проема и растерянно трется щекой о гладкую поверхность, обводя глазами серый вид помещения. Он редко спускается к комнатам прислуги и не был в спальне Себастьяна с тех ранних месяцев, которые он плохо помнит. Комната проста и слабо обставлена, и если бы демон сейчас не сидел у стола, полузаваленного стопками бумаг, ничто бы не говорило о том, что здесь кто-то живет. Хотя, как полагает Сиэль, ничего другого ждать не следует. Кровать аккуратно заправлена, одеяло и постельное белье лежат почти так же, как лежали в тот день, когда дворецкому отдали комнату. Мальчик гадает, пользовались ли кроватью вообще, лежал ли Себастьян на ней когда-нибудь в поисках сна. — Приготовить вам теплое молоко с медом? — предлагает Себастьян после минуты молчания. — Не надо. Взгляд скользит по голым рукам демона. Они лежат на коленях, изящные и гладкие. Он редко видит их свободными от шелкового савана перчаток. В глаза бросается печать контракта — доказательства их вечной связи — и тонкие пальцы с черными ногтями. Он находит их цвет поразительным. Таким же поразительным, как природа Себастьяна, как странный трепет, который он испытывает в тех редких случаях, когда их видит. Мальчик спешно отводит глаза, чувствуя, как греются уши. Себастьян смотрит на хозяина, пока тот продолжает стоять у двери, и, рассеянно потирая ладони о бедра, ждет, что будет дальше. Он знает, почему мальчик здесь, в эту ночь. Ровно одиннадцать месяцев со дня заключения сделки. Ровно одиннадцать лет со дня весьма несчастного рождения графа. Сиэль строго-настрого запретил любые приготовления к этому зловещему дню. И пускай юный лорд хотел бы позабыть о нем, трудно спрятаться от воспоминаний, что постоянно прячутся в углах сознанья, особенно глубокой ночью, когда не можешь уснуть под вой ветра и стон стен. Мальчик наконец проходит в комнату и, встав у стола, водит рукой по разбросанным бумагам. — Объясни, что ты делаешь. Себастьян следует приказу и начинает рассказывать о цифрах в тяжелой, толстой книге в кожаном переплете, что лежит на столе. Сиэль кивает, стараясь сложить в уме головоломку, и с любопытством смотрит на демона. — Откуда ты об этом знаешь? — спрашивает он, выслушав первые выводы о финансовом состоянии компании. — Мой долг — знать все, что желает знать хозяин, и выполнять все задачи… — Да-да, — раздраженно прерывает Сиэль, — «твой долг дворецкого», «каким бы ты был дворецким». Знаю, знаю, Себастьян. Я спрашиваю, откуда ты об этом знаешь. По губам демона скользит небольшая улыбка. — Это не так сложно. Цифры не важны, если разглядеть историю за ними. Стоит понять людей, их роль в жизни, их желания, скрытые и явные, как все выходит напоказ. Стоит понять их мотивы, раскрыть тайны и узнать, чего они хотят и на что ради этого способны, становится легче увидеть картину, — объясняет демон, пока его пальцы изящно пляшут по листам. — Если в мире что и постоянно, так это предсказуемая низость и подлость людей, — с этими словами он смотрит на Сиэля и замечает изумление на его лице. — За исключением присутствующих, конечно, — добавляет он с легкой улыбкой. Сиэль улыбается в ответ. — Продолжай. Мне бы не хотелось прерывать хороший монолог. Себастьян переводит взгляд на стопку бумаг на столе. — Все в порядке, Себастьян, — уверяет Сиэль. — Мне не нужно напоминать о подлой и лживой природе человека. Я с ней весьма знаком, если помнишь. — Верно, господин. Себастьян возвращается к просмотру документов, изучая последний квартальный отчет, пока Сиэль в свою очередь изучает его. Демон работает молча, делая вид, что не замечает на себе чужого взгляда, и ждет от мальчика следующего вопроса. — Ты делаешь это для всех своих хозяев? Демон вздыхает. — Не уверен, милорд. Я не помню. Боюсь, я заключил слишком много сделок и прожил слишком много жизней, чтобы помнить о таких вещах. Лицо ребенка меняется. — Ты не помнишь о прошлых контрактах? — Кое-что помню. Немного. Думаю, запоминающегося в них было мало. Сиэль продолжает смотреть на него, и демон видит, как в голове мальчика проносится тысяча вопросов, которые он не задаст. Вопросы, которые он решает оставить без ответа. Наконец Сиэль вздыхает и садится рядом. — Ладно, Себастьян, расскажи мне историю. И Себастьян продолжает рассказ о Джеке Монахане, временно исполняющем обязанности президента корпорации «Фантом».***
Джек Монахан — коварный мужчина. Коварный бизнесмен и коварный человек. Любой, кто знаком с ним, кто перешел ему дорогу или имел несчастье оказаться на его пути, описывает его именно так. Можно добавить сюда и другие, менее обходительные слова, но именно «коварный» часто используется как расплывчатое описание. По крайней мере, пока человек не узнает, стоит ли доверять собеседнику. «После ужасной кончины мистера Монахана они будут свободны в своих выражениях — можно сказать, прямолинейны — и постепенно дойдут до других слов. Лживый, подлый, коррумпированный». Такие строки запишет в своем блокноте инспектор, скептически глядя на толпу свидетелей. Затем с поджатыми губами обернется на бледный, обескровленный труп, что уставился на него мертвыми глазами куклы. «Ложь проста, — подумает инспектор, со вздохом захлопнув блокнот, — правда же всегда запутана». Мистер Монахан столь же коварен, сколь и безжалостен. Так скажет немало людей. Но, как и многие безжалостные, лживые, подлые и коррумпированные люди, Джек Монахан не всегда был таким. Его фамилия — вернее, фамилия, которая ему досталась — когда-то звучала как О’Манахейн. Затем, под воздействием английского языка, превратилась в Монаган, а позже в Монахан, чтобы как можно больше стереть историю неугодных корней. Он родился в восточной части Лондона, в убогих трущобах, окаймляющих город, подобно мусору и илу, который Темза вымывает на берег. Его детство прошло в окружении преступников, шлюх, наркоманов и нескончаемой волны иммигрантов, бежавших от бедности и голода и сгрудившихся как крысы в переполненных домах. Все это ютилось на окраинах Сити, где беззаконие и нищета стояли за стеной как отстойник, пока светское общество жужжало над ним в сознательном неведении. Он был третьим из пяти детей, и его рождение было таким же неутешительным, как вид закопченной округи. С ранних лет Монахан понял, что этот мир несправедлив. Этот урок жизнь, казалось, собиралась давать ему снова и снова и с каждым разом вбивала сильней. Он вспоминал об этом всякий раз, как отец вырубался на полу их убогой однокомнатной квартиры в те вечера, когда напивался слишком сильно, чтобы хватало сил колотить его с братьями, вымещая свой гнев там, где мог. Вспоминал об этом всякий раз, как мать почти теряла сознание, задыхаясь от приступа кашля и выплевывая кровь. Вспоминал, когда стоял у неглубокой ямы, служившей общей могилой для бедных и напоминавшей, что после смерти, как и при жизни, они имели меньшее значение, чем остальные. Вспоминал, глядя на самодельный гроб матери и еще один поменьше, где теперь лежал его маленький брат. Монахан был вынужден признать, что это был не тот мир, который вознаграждал добро и порядочность. Он был суровым и жестоким. И чтобы выжить в нем, он должен был стать таким же гнусным и уродливым, как мир вокруг. Он начинал обычным продавцом в компании «Фантом» в те времена, когда она была всего лишь маленьким магазином игрушек, который отец Винсента держал на досуге, и с помощью тяжкого труда, хитрости и безудержной жадности сумел взойти наверх. Под несколько рассеянным руководством Винсента он помог построить компанию с нуля. Фантомхайв никогда не был большим бизнесменом. Он был дворянином, он родился в богатой семье и — в завистливых глазах Монахана — принимал это как должное, подобно всем дворянам, словно власть и статус были данностью, правом по рождению, а не чем-то, за что нужно бороться, отчаянно хвататься за любую возможность подняться, пока пальцы не сотрутся в кровь. Ведь так и есть. Для них. Фантомхайву не хватало инстинкта убийцы, готовности запачкать руки, сделать неприятный, порой жестокий выбор, необходимый, чтобы преуспеть в этом деле. Чтобы преуспеть в этом мире. Винсент был доблестным. Нравственным. Хорошим. Легко обладать такими качествами и делать правильный выбор, когда высокое положение в обществе смягчает любое падение, которым может обернутся доброта. Когда можно не бояться последствий и поступать правильно, а не делать то, что целесообразно или выгодно; то, что требует выживание. Винсенту было что терять, поэтому все сложные решения брал на себя Монахан. Это он использовал все рычаги и хватался за любую возможность обойти конкурентов, чтобы корпорация «Фантом» оставалась непобедимой. Он подкупал и запугивал чиновников, чтобы те закрывали глаза на пролитие фабричных химикатов, приведшему к отравлению в местном районе. Он давил на фабричных начальников и мастеров, чтобы те в свою очередь давили на своих рабочих, многие из которых были детьми, такими же бедными, каким был он сам, вынужденными целыми днями работать за несколько несчастных шиллингов, вдыхать ядовитые пары, из-за которых легкие покрывались сажей, и ради небольшого сна возвращаться в те же суровые и мрачные трущобы, из которых он сам когда-то сбежал. Он запачкал свои руки, чтобы руки Винсента оставались чисты. Не было большим секретом, что именно Монахан был настоящим главой корпорации «Фантом» и со временем собирался свергнуть Винсента с вершины поста. Убей или убьют тебя. Съешь или съедят тебя. Так устроен мир. Есть те, кто крадет, и те, кого обкрадывают. Несчастная и преждевременная смерть Фантомхайвов стала весьма удачной для Монахана. Разумеется, это была трагедия. Разумеется. Такая прекрасная пара. Такая потеря для дворянства и всей Англии. Но нужно искать утешение в трагедии, учиться заново отстроить то, что сгорело дотла — создать нового феникса из пепла старого, поднять его и вернуть ему законное величие. И вот теперь у него появилась возможность по-настоящему взять на себя управление компанией и превратить ее в Левиафана. Теперь на его пути ничего не стоит. Да, большинство активов перешло мальчишке Фантомхайву, который совершил весьма невероятный путь из мира мертвых, но он всего лишь ребенок. Он непременно начнет искать совета в вопросах управления и финансов, в том, как двигаться во взрослом мире торговли и коммерции. И как же просто мистер Монахан войдет в доверенный круг мальчика и как опухоль разложит его изнутри. Он, конечно, не ведает о тайном оружии юного графа. Не знает, какая темная сила теперь поддерживает дом Фантомхайвов. Не знает, какую тень отбрасывает Сиэль в виде дьявола, обязанного следовать ему и подчиняться, воплощать все желания и действовать по приказу самых темных порывов. А вот преданный цепной пес Фантомхайва многое знает о нем. Себастьяну известно, что мистер Монахан проявляет халатность в управлении и выкачивает из компании средства. Известно о схеме поглощения «Фантома» ее главным конкурентом. И о том, что Монахан пытается подорвать авторитет молодого хозяина: унизить его и расписать как сопливого ребенка с расшатанной психикой, которому недостает способностей выровнять тонущий корабль. Себастьян знал обо всем этом и даже больше. Амбиции и жадность Джека Монахана привели его на встречу с собственной судьбой.***
Монахан только что завершил очередную встречу с мальчишкой Фантомхайв и его странным, обескураживающе внимательным дворецким, который, будто привидение, вечно стоит подле ребенка. Он приготовил смесь из полулжи и тщательно продуманных историй, чтобы скрыть правду о торговом и финансовом состоянии компании, применяя графики и цифры как тронутое инеем окно, призванное исказить положение дел и скрыть их от пытливых глаз мальчика. Но Себастьян уже знает все, что нужно знать о мистере Монахане. Последний еще не знал — но вскоре узнает — о своем шатком будущем с компанией «Фантом». — Он врет, — ядовито заявляет Сиэль, когда мужчину наконец препроводили из поместья. — Да, юный господин, вы правы насчет его лживой натуры. Мальчик, задумавшись, кусает ноготь и смотрит в никуда. — Но мы не можем просто уволить его, да? — Нет, господин. Не думаю, что будет разумно уволить его без причины. Кроме того, любые действия против него могут вызвать дурную реакцию со стороны преданных ему сотрудников компании. Влияние мистера Монахана пагубно и дальновидно как среди старшего персонала и рабочих, так и среди розничных торговцев и поставщиков. Многие из них поднялись по служебной лестнице вместе с ним и их успех неразрывно связан с успехом Монахана; как лоза на стволе вечнозеленого дерева, что душит его, карабкаясь к солнцу. Юный граф и его демон перебрали все варианты, все возможные действия. Все, кроме одного. Того, что, кажется, сидит посреди комнаты и начинает заполнять собой пространство, как нечто физическое. Как голем, созданный из глины, живет и дышит, ворчит и хрипит, ожидает приказа. Они стараются — по крайней мере, сначала — не замечать его, вежливо обходить стороной. Себастьян бросает в его сторону взгляды, ясно понимая, что, пусть и неприятный графу, он является самым подходящим и действенным решением. Он хочет того, чего хочет хозяин, и отчаянно хочет быть тем, кто даст ему желаемое. Юный господин поймет это. Поэтому Себастьян поступает так, как поступал всегда и как еще не раз поступит, — терпеливо сидит и наблюдает, как хозяин вращается вокруг своих желаний, подвешенный на рваные остатки человеческой слабости и морали. — И ты не думаешь, что он уйдет сам? — спрашивает Сиэль, глядя мимо демона и вырисовывая кончиками пальцев узловатые фигуры на лакированном столе. — Нет, сэр, не думаю, что он уйдет без боя. «Только не живым», — хочет добавить демон. Но он не желает толкать мальчика дальше, чем тот к тому готов. Важно, чтобы Сиэль сам пришел к заключению, чтобы он понял, как необходимо быть безжалостным; понял, что, чтобы спрятать тьму, ее нужно погрузить в еще большую тьму. И он видит, как картина начинает проявляться, как господин складывает детали из множества действий и их результатов и борется с весом морали. — Есть ли какой-то способ… обезвредить его? — Обезвредить, сэр? — переспрашивает Себастьян, сохраняя беспристрастное лицо. Он не протягивает яблоко, не заставляет господина проглотить кусочек, а только кладет его на блюдо, румяное и сочное, готовое пустить свой сок. Нужно только взять. Демон не направляет его. Он всего лишь инструмент. Он хочет того, чего хочет хозяин. — Да, что, если его устранить? — Устранить, — повторяет Себастьян. Все это, конечно, теория. Пока действия остаются гипотетическими, их можно разбирать без последствий. Юный граф может прокрутить в голове множество теоретических миров, давить на них как на больной зуб, пока разум не привыкнет к боли. Он должен убить сам — в уме — прежде чем убить в действительной жизни. Как только он перешагнет через нормы морали в душе, смирится с мыслью об этом и переживет чувство вины; как только он выпустит голема и совершит действо в голове, станет невероятно проще воплотить его в реальность. — Ты бы смог… сделать это? — Разумеется, — отвечает Себастьян, смотря господину в глаза. — Для вас я сделаю все что угодно. От этих слов дыхание Сиэля перехватывает, а щеки вдруг становятся невыносимо горячими под пронзительным взглядом дворецкого. Что-то необъяснимое охватывает сердце и спускается вниз. Он начинает понемногу привыкать к потусторонней натуре Себастьяна, но порой она кажется ему непостижимой, словно смотришь в глубины бесконечности. — Такова природа сделки, — добавляет Себастьян. Медные глаза продолжают буравить его до тех пор, пока Сиэль не выдерживает их натиска и не отворачивается, притворившись, что поправляет серебряную чернильницу. Сердце бешено стучит при мысли о той силе, которой он владеет. Невероятной силе, что покорно сидит на стуле напротив стола. Дремлет на конце поводка. Облизнув губы, он с трепетом переводит глаза обратно на демона. И снова отводит. Не хочет смотреть слишком близко, как не хотел бы смотреть, как монстр, которого он отпустил, разрывает плоть жертвы. Он мог бы не отпускать, но желание в нем остается. Следующие несколько дней Сиэль возвращается к этому желанию снова и снова, подходит к пропасти все ближе, но отступает, завидев обрыв. Он понимает, что эта мысль должна его ужасать. Мысль об убийстве. Она должна вызывать отвращение. Но странным образом он остается равнодушен. Возможно, юному лорду стоит бороться не столько с чувством вины, сколько с его любопытным отсутствием. Так продолжается не раз, пока он наконец не готов сунуть руку в огонь, сброситься с обрыва. Сделать это просто, считает Себастьян, если учесть, что цинизм и неприязнь к человечеству могут стать бальзамом для нечистой совести и легко позволяют увидеть отражение собственной тьмы в тех, кого ненавидишь. Испытав боль и предательство, легче ранить и предавать других. — Как ты это сделаешь? — спрашивает Сиэль однажды вечером, смотря на Себастьяна поверх рабочего стола. Маленький мальчик в кресле мужчины. Любой другой ребенок его роста смотрелся бы смешно, но молодой граф Фантомхайв быстро учится насильно занимать любое место, готовое принять набег. Так уж устроен мир. — Сделаю что, юный господин? — уточняет Себастьян, хотя прекрасно знает, о чем ведется речь. — Убьешь его, — просто отвечает граф. Действие в его голове перешло из теории в реальность. — Не беспокойтесь о деталях, милорд. Я все решу. Сиэль чувствует, как щеки снова пылают, и переводит взгляд на угол кабинета, где в позолоченной раме висит излюбленный гобелен Винсента, взирающий на него сверху вниз как распятие в церкви.***
Меньше, чем через неделю газеты Лондона сообщают его жителям об ужасной смерти президента корпорации «Фантом». Его тело обнаружено в Ист-Энде во время облавы в захудалом борделе, известном торговлей малолетними девочками. Местный сутенер был арестован за убийство, причиной которому считается денежный спор, хотя сам мужчина, естественно, упорно отрицает свою причастность. Однако он не смог объяснить, как орудие убийства, очень уникальный пистолет, доступный только в паре местных магазинах, затерялся у него в пальто. Начали всплывать широкие слухи, что мистер Монахан имел пристрастие к маленьким девочкам, не считая огромного аппетита к опиуму, и растратил огромные суммы компании, находясь под дурманом обоих пороков. Сиэлю остается только поражаться вниманию демона к деталям. Весь спектакль был организован так, чтобы не только избавиться от Монахана, но и разрушить его репутацию, чтобы никто в компании не оставался ему верен. Он поворачивается к Себастьяну — всегда стоящему чуть позади — и улыбается с чем-то вроде восхищения или симпатии. Его рыцарь и меч снова принес ему победу. Мальчик чувствует странную гордость и снова ощущает себя на любопытство спокойным. Все действия уже оправданы в его уме. Он только получил то, что по праву его. Это просто возмездие. Баланс во вселенной. Пора двигаться дальше. Сиэль чувствует себя непобедимым.