Метаморфозы

В груди Сиэля поселился страх. Он заполняет собой комнату, движется по воздуху, ползет по стенам, словно паук, плетущий паутину, пока не обернет ей все вокруг. Его печалит этот чувство. Страх напоминает обо всем, что в прошлом было по-другому. Он думает об этом, пока лежит в кровати и смотрит на суровое монохромное небо ранней весны за окном. Думает об этом, слушая безжалостную тишину ночи, прерываемую скорбным уханьем совы или тихим стоном поместья от холода. Пытается ухватиться за сон и в то же время гонит его. Страх перед ночным кошмаром теперь дополняет другой, притупленный страх, который зарылся под кожу и свил гнездо в сердце. Он думает об этом в ранний час, когда солнце только выглядывает из-под горизонта и распускается павлиньим хвостом, разгоняя тьму лучами цвета шафрана. Думает об этом в ванной и пока одевается. Пока зачесывает отросшие пряди волос — длиннее, чем бы ему разрешили родители, длиннее, чем подобает мальчику его возраста и положения — и завязывает нити повязки, надевая маску для боя с предстоящим днем. Думает, пока сидит в карете, демонстративно игнорируя пристальный взгляд дворецкого, и смотрит на дорогу у поместья Мидфордов, обрамленную редкими березами на фоне пасмурного неба и старыми сугробами в грязи, что напоминают могильные плиты павших солдат, разбросанные на промерзшем поле. Земля возвращается к жизни после долгой морозной зимы. Думает о том, как раньше ждал этих визитов, а теперь они вселяют в него смутный страх. Думает обо всем, что в прошлом было по-другому. Раньше они с Лиззи были неразлучны. Сиэль не помнит, когда именно узнал, что они помолвлены, как и не помнит, когда узнал, что именно значит «помолвлены». Казалось, это было то знание, до которого он дорастет естественным образом, просто живя и взрослея, пока один день растворяется в другом. Язык — любопытная вещь. Когда бесформенное осознание предметов и действий, понятий и идей, начинает проясняться в речи. Когда понимаешь, что у запахов и цветов есть названия, что у бушующих внутри эмоций есть свои имена. Что их можно поймать и превратить в слова. Злость. Печаль. Любовь. Сиэль не помнит, какой была его реакция на этот новый, возможно, непреложный факт жизни, но подозревает, что отнесся к этой информации с тем же спокойным равнодушием, с каким относятся к открытию новой луны, звезды или планеты. Брак казался ему чуждым понятием, частью смутного, неизвестного мира взрослых людей, который существовал будто бы отдельно от его собственного. Он видел этот мир со стороны, но их разделяла глубокая пропасть. Брак был одной из множества вещей, которые, как ему сказали, он поймет, когда вырастет. И почему нет? Их детство и жизни были так сплетены. Все казалось естественным. Если бы ему пришлось выбрать ту, на ком жениться, выбор бы логически упал на Лиззи. Он любит ее и испытывает к ней ту же простую привязанность, какую дети испытывают к окружающим; когда обычной близости достаточно, чтобы появилась связь. Это как врожденная реакция, как инстинкт птенцов влюбляться в свою мать. Они делили вместе жизнь, детство и воспоминания. А еще он всегда любил белокурые волосы Лиззи, что ниспадают на ее лицо как золоченный водопад, любил ее смех и задор, любил ее приятный девичий запах лавандового мыла, цветов и весеннего дождя. Если бы у ностальгии и детских воспоминаний был запах, они бы пахли как Лиззи. Он сидит напротив нее в величавой, огромной гостиной. Солнце льется в восточные окна и волнами бьется о хрустальную люстру и зеркала на стенах; пыль рассеивает его лучи, и свет пропитывает комнату, заставляя все выглядеть бледным и выцветшим; Сиэлю приходится отвести глаза, чтобы защититься от яркого света. Лиззи еще совсем ребенок, и чем больше времени он проводит с ней, тем больше вспоминает, что он сам, несмотря на внешний вид, им быть перестал. Она подвижная и озорная, лицо сияет, и глаза загораются, как только она его видит. Остальное семейство Мидфордов сидит в неловкой тишине и смотрит на него с той же смесью жалости и неудобства, с какой смотрят на калеку, только что пришедшего домой с войны. Они подбирают слова осторожно, так чтобы проявить сочувствие, но не надавить на рану слишком сильно. Спрашивают, как он поживает и как идут дела в компании, стараются вести разговор о приятных вещах. Время от времени они бросают настороженные взгляды на Себастьяна, который, как почтительный слуга стоит в углу, — руки сложены перед собой, голова опущена, глаза смотрят в пол. Сиэль строит на лице улыбку и делает глоток чая. Он пытается слушать, играть роль вовлеченного, общительного гостя, пока Лиззи о чем-то ему говорит, но с течением дня сохранять этот образ становится труднее. Лиззи, улыбаясь от волнения, хочет показать ему новые игрушки, и Сиэль послушно идет за ней в ее комнату. Он молча смотрит на заводного яркого кролика и безучастно гладит его мягкий, плюшевый мех. Скрестив ноги, девочка сидит напротив и без устали трещит. Однако ее энтузиазм раз за разом натыкается на стену равнодушия, и Лиззи, как кажется Сиэлю, все отчаянней пытается заинтересовать его игрушкой и дотянуться через пропасть до любимого кузена и товарища по играм. Сиэлю жалко ее и больно в груди от ее одиночества, ее потери. Он знает, что Лиззи понимает, по крайней мере, отчасти, что отношения между ними изменились, что он уже другой, но все-таки пытается спрятать голову в песок, думая, что, если закроет глаза на темноту вокруг него, значит, ее не существует. Лиззи наконец замолкает и вместе с этим погружает их обоих в тишину. Улыбка на прелестном румяном лице исчезает, и девочка просто сидит, то опуская глаза на игрушку, то поднимая обратно к нему, и рассеянно теребит муслиновый край юбки. — Нравится? — спрашивает Лиззи, указывая на кролика в его руке. — Можешь оставить себе, если хочешь. — Сиэль продолжает молчать, и девочка кусает губы, глотая застрявший в горле ком. — Как подарок, — неуверенно добавляет она тихим голосом, запинаясь на последнем слове. — Не стоит, — Сиэль смотрит сначала на нее, потом на розовые шторы, обрамляющие окно от потолка до пола, и без интереса проводит рукой по игрушке. Плечи девочки опускаются, и на глазах выступают слезы. Ей хотелось бы понять его. Она пытается найти слова, но не находит и решает, что лучше молчать и наблюдать, как тектонические плиты под ними продолжают медленно расходиться. Сиэль больше ничего не говорит, и тишина становится чем-то физическим и опускается на комнату, заполняя между ними все пространство. Он возвращает взгляд к игрушке и, повернув ключ в механическом сердце, смотрит, как та прыгает по полу. *** Они едут молча, сидя по разным сторонам, и слушают метрономный стук копыт, пока карета выезжает со двора. Сиэль смотрит, как за окном проносятся деревья, как их стволы сливаются между собой, как вялые лучи вечернего солнца проходят сквозь ветви и бросают на землю желтые полосы света, а в закатном небе, подобно листьям на ветру, кружат перелетные птицы. — Это так утомляет, — заговаривает мальчик. Себастьян поднимает голову на голос господина. — Так утомляет находиться с ней, — добавляет он. Себастьян понимает, что он не имеет в виду ничего плохого, и Сиэль знает об этом. — Леди Элизабет вас очень любит, — говорит дворецкий. — Знаю. Это-то и утомляет, — вздыхает граф, по-прежнему смотря в окно, но уже не замечая, как мир снаружи складывает крылья, пряча голову и отходя ко сну. — Она любит призрака, — мальчик откидывается на спинку сиденья и наконец смотрит на Себастьяна. — Думаю, та часть меня, которая могла любить ее в ответ, погибла в той клетке. Демон кивает и чувствует, как сердце окутывают шипы знакомой боли. — Это несправедливо. Вся эта тьма и меланхолия — ей в них не место. Сиэль замолкает. Демон видит, как усталость на лице ребенка давит на него и плетется за ним, словно дым. Усталость оттого, что приходится жить в этом мире, пытаться участвовать в нем или хотя бы притворяться. — Себастьян, — зовет мальчик после короткого молчания, — сядь ко мне. Себастьян делает, как говорят, и садится рядом с юным графом. Не отрывая взгляда от окна, Сиэль обводит руку демона вокруг себя и, прижавшись к груди, слушает, как бьется сердце. Он трется головою о жилет, и повязка на глазу спадает на колени демона. Тусклый фиолетовый свет глаза падает на белую рубашку. Мальчик желает про себя, чтобы его погладили, и Себастьян отвечает на его желание — снимает левую перчатку и проводит рукой по волосам, заправляя пряди за ухо в медленном, спокойном темпе. Демон ложится щекой на макушку Сиэля. Тот закрывает глаза и, прижавшись к чужой груди еще сильнее, вдыхает аромат корицы с ванилью, оставшийся на одежде Себастьяна, и пытается унять дикий шум в голове. *** Ведомости и отчеты разбросаны по большому столу как опавшая листва после ливня. Граф сидит в кабинете с самого утра и разбирает предложения по выходу на международный рынок. Корпорация «Фантом» желает утвердить свое присутствие в Германии, и ему нужно выбрать между множеством потенциальных торговцев и инвесторов, готовых потягаться за работу с внезапно успешной компанией. Он пытается сохранять концентрацию и разобраться в трясине финансовых и юридических бумаг, требующих к себе его внимания. «Фантом» начинает возвращаться к жизни после того, как Сиэль взошел на пост главы, сидя, как всегда, на плечах у Себастьяна. Компания ширится, и конкуренты падают как фигуры на шахматной доске. У Себастьяна крепкая хватка, а его знания, похоже, безграничны. Старую гвардию планомерно выдвинули вон и заменили молодыми, голодными талантами, верными новому руководству. Организм «Фантома» избавился от всех паразитов, способных угрожать его жизни, и может с новыми силами бесстрашно двигаться вперед, разворачивать щупальца и душить любого, кто посмеет подорвать его господство. Это приятное чувство. Порой. Сиэль знает, что компания при нем станет куда сильнее, чем она когда-либо была под руководством отца. Это своего рода победа, но он еще не знает, как к ней относиться. Взгляд переходит на книжные шкафы и акварельные пейзажи, что украшают стены кабинета Винсента. Нет, теперь уже кабинета Сиэля. Он пытается запомнить это. Винсента больше нет, и все меньше его вещей — любимых книг и самых ценных артефактов — остается в этой комнате. В этих стенах нет духов. Только воспоминания преследуют его. Мысли скачут в голове, пока он вновь и вновь читает одни и те же строки, составленные непонятным языком. Мир перед глазами появляется и исчезает, прямо как в детстве, когда он плавал в озере неподалеку от дома и, погрузившись головой под воду, смотрел из-под поверхности на небо и наблюдал, как мир распадался на блестящие лучи, пока вокруг, приглушенно, как в утробе, шумела тронутая ветром рябь. Мальчик выплывает на поверхность, смотрит на отчет и понимает, что, сам того не заметив, сложил бумажный самолетик из восьмой страницы сводки финансовых прогнозов. Качая головой и злясь на себя за ребячество, он пытается осторожно разгладить листок. За большим окном тем временем садится солнце. Сиэль наблюдает, как цвета сирени с апельсином проникают сквозь молодые листья кленов, которыми усеян сад. Внимание привлекает то место, где раньше в доме Фантомхайвов проходила ежегодная охота за пасхальными яйцами, когда они с Лиззи бегали через лужайки, топча дорогие сердцу матери цветы, и тем огорчали отца. Со вздохом бросив на страницу взгляд, он решает вновь погрузиться под воду. *** Себастьян заканчивает последние приготовления к ужину, когда слышит шаги в коридоре. Отложив дела, он поворачивается к двери и ждет, пока мальчик не появляется в проходе. — Что вам угодно, милорд? Сиэль кусает губу и оглядывает кухню, ища достойную причину оказаться внизу. Он часто спускался сюда, когда знал, что Танака готовил что-то вкусное, и пытался выпросить кусочек, будто кот, который трется о ногу хозяина. Взгляд цепляется за трехслойный торт с шоколадным ганашем, который Себастьян испек на десерт. Он стоит на столе как трофей рядом с чашей и скалкой, перепачканных мукой и пудрой. — Можно мне сладкого? — спрашивает Сиэль тем же голосом, каким заискивал перед Танакой, часто зная, что ответ на просьбу неизменно будет «нет». Но затем вспоминает, что надобности в этом нет. — Себастьян, хочу торт, — говорит он тверже. Ему больше не надо просить, когда можно приказать. — Торт после ужина, милорд, — механически отвечает Себастьян, продолжая натирать тарелки и прочую утварь, расставленную на столе. — Вы испортите аппетит, если съедите его сейчас. Сиэль поджимает губы и пытливо смотрит на дворецкого. Тот продолжает работу, стоя к хозяину спиной, и чувствует на себе пристальный взгляд. Сзади раздаются легкие шаги, и демон ощущает, как к спине прилегает невесомая фигура. Замерев с полотенцем в руках, он чувствует, как дыхание (пусть в нем для демона и нет нужды) перехватывает, и, опустив глаза, видит тонкие руки, обхватившие его у живота. Все отходит на второй план — посуда, торт, кухня, поместье, все имение и целый мир, — и он видит только руки, похожие на белых голубей на черном фоне жилета, и чувствует лишь тело господина, и как на ногу легко напирает чужое колено. Демон медленно поворачивается в кольце объятий и смотрит на хозяина. Сиэль на секунду ослабляет хватку, а затем кладет руки под фрак и смыкает их за спиной, со слабой улыбкой прижимаясь к груди. Руки Себастьяна ложатся на волосы мальчика, как бы в ответ на немое разрешение прикоснуться. Пальцы сами тянутся к узлу повязки, и та небрежно падает на пол, открывая взгляду символ их связи в лиловом омуте глаза. Уже знакомое тепло расходится по телу, и демон чувствует ту же пьянящую волну, которая накатывает на него всякий раз, когда господин касается его. Он закрывает глаза, обнаружив, что так проще устоять перед натиском чувств, и ищет в памяти нечто похожее. — Себастьян, можно мне теперь кусочек торта? — тихо спрашивает Сиэль, потираясь лицом о жилет. — Пожалуйста, — он поднимает взгляд, чтобы увидеть выражение лица дворецкого. Даже под тремя слоями одежды Себастьян чувствует тепло его дыхания и прерывисто глотает воздух, пока тепло в теле льется наружу, словно не может уместиться в его человеческом теле. — Так и быть, — тихо отвечает он, — как хотите. Сиэль довольно улыбается и, отпустив дворецкого, направляется к торту. Руки Себастьяна, еще несколько секунд назад лежащие на мягких волосах юного лорда, падают по бокам, и демон чувствует холод от потери контакта. Открыв глаза и посмотрев на мальчика, он задумчиво проводит рукой по груди, пытаясь запечатлеть на ней память о боли, прежде чем она исчезнет. Мир возвращается назад, и он продолжает работу. Получив то, за чем пришел, Сиэль садится со своим призом в небольшую нишу в стене и кладет в рот кусочек торта, следя, как Себастьян движется по кухне, то возясь с фарфоровой тарелкой, то полируя медный котелок. — Разве демона должен волновать чей-то испорченный аппетит? — решается спросить ребенок. Себастьян оставляет его без ответа. — У других твоих хозяев были особенно здоровые привычки в еде? — снова пытается он, на этот раз слегка дразнящим тоном. — Или особенно дьявольские? Себастьян вздыхает, на редкость уставший от этих прелюдий. — Юный господин, что вы хотите знать? Сиэль пожимает плечами и втыкает вилку в торт. — Мне скучно. В доме так тихо, — говорит он, растирая по тарелке шоколадную глазурь. — Расскажи мне историю, Себастьян. Что-нибудь о себе. Ты ведь должен помнить хоть что-то о прошлых контрактах. Себастьян размышляет над его словами, наблюдая, как тряпка в руке нарезает круги на мраморном столе, припорошенном мукой и пудрой. — Боюсь, эти истории скучны, — отвечает он наконец, ловя на себе взгляд хозяина. Ребенок с интересом наклоняет голову. — У них один конец, — ровно добавляет демон. Он смотрит на Сиэля до тех пор, пока тот не отводит глаза обратно к десерту и, закусив губу, растерянно играет с вилкой. Помятый торт почти не съеден. — Ты был хотя бы счастлив получить, что хотел. — «Хотел», — Себастьян пробует слово на вкус, вертит его на языке. — Конец попросту прописан в договоре. Это естественный исход. Так уж устроено, милорд, для этого я создан, — объясняет он, продолжая наводить порядок. — Мои желания сюда не входят. Сиэль смотрит на него с задумчивым лицом и крутит в голове новую деталь мозаики, пытаясь приложить ее к общей картине и разгадать наконец правду о демоне. — Вам не нравится? — спрашивает Себастьян, смотря на еле тронутый десерт. — Нет, все вкусно, — Сиэль отставляет тарелку. — Похоже, я не так уж голоден. Мальчик спрыгивает на пол и, подойдя к дворецкому, снова его обнимает. — Знаешь, — шепчет он, — не важно, как все кончится. Это меня не беспокоит. Себастьян стоит неподвижно и просто слушает, потому что это все, что он может, находясь так близко к теплому телу хозяина. — Раньше я думал, что после смерти мы попадаем в рай. Если при жизни мы были добры. Если делали что-то хорошее. — Глаза мальчика застилает пелена печали, и Себастьян снова запускает пальцы в его волосы и убирает их со лба. — Теперь я не знаю, во что верить, — Сиэль потирает щеку о мягкий жилет. — Не знаю, где сейчас мои родители. Наверное, их прах просто лежит в могиле. Наконец он поднимает голову, упираясь подбородком в грудь дворецкого, и смотрит на него. Себастьян обводит руками округлые скулы, и взгляд приковывают розовые, как лепестки, губы мальчика. Что-то сжимает его грудь, и уже знакомая боль растекается по сердцу демона. — Мне не важен конец, — твердит Сиэль, желая звучать убедительно, желая, чтобы ложь стала правдой, желая стать новым собой. — Месть того стоит. *** Время давно перевалило за полночь, и поместье молча дожидается рассвета. Господин отправился в кровать, кухня со столовой прибраны, и утварь стоит по местам. Все приборы начищены, дыры заштопаны. Финансы компании подсчитаны, планы по расширению составлены. Себастьян в своей комнате, слушает, как воздух движется в ночной тиши. Он редко находит себя без занятия. Демон лежит на кровати лицом к потолку. Просто смотрит. Глотает слюну. Облизывает губы. И шепчет имя господина. Тихо. Сам себе. Запретное имя. Сиэль. Что-то колит в груди. Сиэль. Он закрывает глаза и чувствует, как расцветает боль. Как от звуков на устах расходится тепло. Сиэль. Проводит пальцами по губам и рисует в голове картинки. Ложится набок, подтягивает ноги к груди. Пытается удержаться на бурлящей волне ощущений. Сиэль. Вспоминает мягкость кожи, песнь голоса и запах волос. Сиэль. Он сжимает старую рубашку мальчика. Вдыхает аромат и пробует ее на вкус. Хочет не только представлять, а изведать вживую. Но все, что он чувствует, это привкус хлопка и сладковатый запах пота, и ему снова остается представлять. Сиэль. От исступления сжимает грудь, и, закрыв глаза, он кладет ладонь на сердце, стараясь лучше ощутить его биение. Сиэль. Кажется, что все тепло и преданность мира могут уместиться в одном слове. Вся пустота, печаль и одиночество. Он спрашивает себя, как долго это тепло сохранится в безграничном вакууме. Сиэль. Он думает о том, каково было бы измениться под влиянием жизни, а не просто терпеть ее. Сиэль. Он думает о том, что происходит с огнем в открытом космосе. Сиэль. Сиэль. Сиэль. Демон лежит так до тех пор, пока кроткие лучи рассвета не прогоняют из комнаты тьму. И с этой минуты такие дела, как подняться наверх, распахнуть шторы и ставни, вычистить ковры, развести камин, достать убранную накануне посуду и приготовить господину завтрак становятся ему необходимы.