***
— Ненавижу Лондон. Звонкий голос молодого графа словно разрезает закопченный туман, окутавший теплую ночь. Луна на небе кажется призрачной и размытой за занавесом смога, что осел над городом как пар над только что налитой чашкой чая. Кроме нее, тьму разгоняют только скромные фонари вдоль улиц Ист-Энда. — Он просто невыносим, — заявление Сиэля звучит как непреложная правда. Мальчик ищет одобрения у Себастьяна и видит, как тот смотрит на него с улыбкой на губах. — Нет, правда, как здесь можно жить? — продолжает он, расхаживая вперед-назад по тротуару и осторожно обходя зловонные лужи. Они стоят на захудалой улице на окраине города и ждут человека, которого Кэхилл отправил к ним с информацией. Есть предположения, что один из крупнейших преступных синдикатов перехватил корабль из Индии, и неизвестное количество ввезенного опиума утекло на черный рынок. Сторожевого пса Ее Величества призвали пресечь незаконную торговлю, попытаться навести порядок или, на худой конец, замести все под ковер. Главарь преступного мира подозрительно стремится раскрыть любую известную ему информацию, чтобы помочь юному лорду. Сиэль, конечно же, не исключает, что это был ложный предлог, что они вступают в ловушку, и на них вот-вот набросится. Но Кэхилл показал себя прежде всего бизнесменом и прагматиком, и граф подозревает, что он всего лишь видит возможность убрать конкурента. По крайней мере, временно. Подобные дела никогда не прекращаются надолго, и вскоре зверь снова поднимется. Пока Сторожевой Пес и его верный рыцарь ожидают под ранней луной, люди высыпаются из всех дверей и поворотов, бредут домой после тяжкой работы, сгорбившись, будто несут на себе накопившийся груз очередного дня нападок и упреков, унижений и разочарований жизни в больной и загнивающей столице. На углу с протянутой рукой сидит тощая нищенка и, глядя пустыми глазами, прижимает к груди кричащего младенца. Словно в трансе она повторяет одну и ту же мольбу, пока прохожие сознательно ее не замечают. Сиэль смотрит на это с холодным любопытством странника. Юный граф намеренно не смешивается с толпой. Пусть он и одет как беспризорник, а на лицо надвинута шапка, что частично скрывает глазную повязку, это довольно слабая попытка скрыть тот факт, что Фантомхайв, а тем более Сторожевой Пес королевы, отважился забрести в эти мрачные и скверные места, чтобы связаться с мрачными и скверными людьми. Даже в поношенной рубашке и залатанных коротких брюках невозможно скрыть его дворянскую осанку и красоту человека, не тронутого ни единым днем тяжелого труда. — Разве есть закон вселенной, запрещающий проводить тайные встречи в привлекательных местах? — задает вопрос Сиэль, замечая, как какой-то мужчина согнулся над канализационным колодцем, вероятно, справляя нужду. — Неужто нужно проводить их в окружении грязи и человеческих страданий? Демон отмечает для себя, что Сиэль пребывает в странном расположении духа. Мальчик необычайно возбужден. Несмотря на язвительность слов, Себастьян видит, что его одолевает та же взбалмошность, которая обычно появляется в те вечера, когда они отправляются в захудалые районы Лондона, чтобы по велению королевы вынюхать преступление, зло и порок. Количество заданий растет, и он сопровождает Себастьяна все чаще. Это взваливает на дворецкого новое бремя: теперь он вынужден также держать юного и хрупкого хозяина подальше от вреда, а не только прикрывать притоны и бордели, заметать последствия уличных войн или участвовать в любых других представлениях, которые Ее Величество считает нужными для сохранения иллюзии того, что власть закона, а не безжалостность людей все еще правит в тех местах города, что, по сути, равнозначны свалке. Он подозревает, что Сиэлю нравится опасность, эйфория от того, что летишь так близко к огню. Разумеется, под бдительным взглядом и защитой крепких крыльев демона любая опасность для графа будет существовать лишь в его собственном воображении. Однако Себастьян не против. Это то, чего хочет хозяин. И, как и все остальные желание мальчика, оно становится желанием демона. Они ждут человека Кэхилла уже какое-то время. Лондонская ночь расправляет свои крылья, а вот энтузиазм Сиэля медленно сменяется нетерпением. — Неужели пунктуальность больше не в цене? — продолжает он тем же сухим, сардоническим тоном и, зашвырнув гальку в ближайшую лужу, смотрит, как отраженный свет разбегается в ней как в разбитом зеркале. — Придется составить гневное письмо его начальству. Облокотившись о ветшающее ограждение и засунув руки в карманы плаща, Себастьян снова улыбается и с восхищением наблюдает, как юный господин пытается состроить из себя ожесточенного антигероя в драме собственной жизни. — Я чую угрюмость, милорд. Вам давно пора спать. Сиэль бросает на него сердитый взгляд и кидает в лужу еще один камешек. — Я прекрасно справлюсь сам, если господин желает отдохнуть. — Ох, смени пластинку, Себастьян. Неприлично себя так вести, — парирует Сиэль, хотя в его словах нет яда. Мальчик начинает ковыряться с револьвером: достает его из кобуры на поясе и проводит пальцами по ребристым краям барабана. Себастьян научил его стрелять из пистолета, и после грубого начала юный лорд привык держать отдачу и стрелять с одним закрытым глазом, оказавшись на удивление способным стрелком. До сих пор он ограничивался неподвижными мишенями или не особо шустрым зверьем, что обитало в имении, и Себастьяну интересно, как скоро мальчик пожелает перейти к человеческим целям. — Себастьян, тебе знакома игра под названием русская рулетка? — спрашивает Сиэль дразнящим, почти сладким тоном и направляет оружие чуть левее дворецкого. — Игроки заряжают в револьвер один патрон, по очереди крутят барабан, прикладывают дуло к виску и стреляют, — теперь он направляет ствол пистолета прямо на Себастьяна и с лукавой улыбкой взводит курок. — Разве не увлекательно? Думаю, ничто не сравнится с игрою на жизнь. — Сиэль опускает револьвер и мечтательно смотрит на него. — По сравнению с ней деньги — сущий пустяк, — тихо заканчивает он и кладет оружие обратно в кобуру. Граф подходит к Себастьяну и садится на заниженную часть ограждения. Выпрямив спину и выпятив грудь, он балансирует на каменном краю. Скрещенные ноги качаются как маятник, а взор ложится на серый пейзаж. Сидя словно модель для художника, он не глядя знает, что Себастьян наблюдает за ним своим пристальным взглядом. Пожирает глазами. Сиэль думает о том, как сильно ему нравится тот факт, что Себастьян смотрит на него. Нравится, как именно он смотрит. Не так, как смотрят остальные люди, которые пытаются увидеть тень того, кем он являлся раньше. Словно ищут отголоски изнеженного и невинного ребенка, который умер в нем в ночь на десятый день рождения. Он часто думает о нем, о другом Сиэле. Застывшем во времени и сохраненном в янтаре. Вечно десятилетнем и чистом. Иногда ему интересно, что бы случилось, поменяйся они местами, если бы он — настоящий он — попал бы в тот мир, где его родители не были убиты и его жизнь не была бы разрушена. Был бы он доволен в том мире, глядя на его сверкающий покров и зная, что под ним лежит? Или эта яркая реальность отвергла бы его так же, как тело человека отвергает инородный предмет или вирус? Но потом он думает о Себастьяне. Как он смотрит на него и видит его таким, какой он есть. Каким он становится. Это заставляет его чувствовать себя настоящим. Чувствовать, что его видят и знают. Мысль об этом — мысль об их тесной связи — заливает щеки краской, а теснота в груди, как и всегда, уходит ниже. Закусив губу, он поворачивается к Себастьяну с застенчивой улыбкой на лице. Или с той, что, по оценке молодого лорда, к ней близка. Он видел, как юные барышни улыбаются так своим ухажерам, когда знают, что те уже попались в их сети. Они делают это, чтобы поддержать интерес и сохранить обаяние, чтобы подогреть угли. Не столько потому, что их симпатия взаимна, сколько потому, что чувство быть желанной опьяняет. Он смотрит на Себастьяна из-под ресниц и ловит на себе его взгляд. Голова странно кружится от осознания того, что нечто столь прекрасное и вечное так явно им увлечено. Пока они ждут вдали от какофонии города, можно заметить, как из кустов выходит кошка и трется о фонарь на развилке двух дорог. Свет отражается в ее глазах как от осколков. Себастьян приседает и мягко подзывает ее. Кошка грациозно шагает зигзагом, не спеша и наигранно робко, и только затем снисходит до того, чтобы запрыгнуть на колени демона и позволить себя почесать. Себастьян стягивает зубами шелковую перчатку, грациозно обнажая руку, словно снимает занавес с картины Караваджо. Сиэль сразу замечает черный знак их связи и тонкие, изящные пальцы, чей цвет слоновой кости подчеркивается в неясном лунном свете и ярко выделяется на фоне угольных ногтей. Пальцы демона танцуют по кошачьей спине и по брюшку, по шейке и за ушками, нежно давят, чтобы доставить удовольствие. А Сиэль продолжает смотреть на контраст черно-белых оттенков руки и рыжего меха, что напоминает ему зебру на пожелтевшем поле африканской саванны. Он с изумлением наблюдает, как Себастьян водит по манящей, мягкой шерсти. Кошка одобрительно мурлычет и перекатывается на спину, чтобы позволить лучше почесать живот, что демон послушно и делает. — И чем тебя так привлекают эти несносные животные? —вопрошает Сиэль, наблюдая за этой картиной. Не сводя взгляда с кошки, демон отвечает: — Они прелестные создания. Сдержаны, капризны и изменчивы. Так не благосклонны проявлять свою любовь, что всегда благодарен, когда ее дарят, — Себастьян наконец-то поднимает на него глаза. — И они мягкие. Сиэль улыбается. — У меня странное чувство, что здесь есть какой-то подтекст. Пальцы Себастьяна умело продолжают гладить шерстку, пока кошка выгибает спину и мурчит. Заложив руки за голову, Сиэль откидывается на каменную стену и вздыхает. — Ты, конечно, знаешь, что чем дольше это остается здесь, тем вероятнее, что у меня начнется аллергия. На губах Себастьяна проскальзывает тень улыбки. — Все в порядке. Я просто не стану дышать и покину этот бренный мир. Себастьян поджимает губы, не отрываясь от занятия. — Но пусть это тебя не останавливает. Демон встречает взгляд хозяина и пытается сдержать улыбку. Затем со вздохом опускает животное на землю и легонько толкает, отправляя восвояси. Разочарованная и обиженная, кошка какое-то время трется о ноги Себастьяна в надежде вернуть интерес, но в конце концов оставляет попытку и растворяется в ночи. Сиэль наклоняет голову и с притворным сочувствием выпячивает нижнюю губу. — Не забудь почистить плащ, когда вернемся домой. Кошачья шерсть жутко пристает к одежде. Себастьян собирается что-то ответить, но замечает, как взгляд мальчика падает на мрачный силуэт, направляющийся к ним из переулка. — Наконец-то.***
Василий Петров далеко не джентльмен. Голубых кровей в нем точно нет — родился он в простой семье в одном из портовых городов России и прибыл в Лондон на волне иммигрантов, бежавших от погромов. Поначалу он работал на химическом заводе, а затем перешел на более привлекательную и прибыльную службу у Кэхилла. Петров быстро отличился развратностью убийства, что весьма в чести в его новом окружении. Он любит растягивать дело, знает, куда ударить ножом, так чтобы покалечить, но еще не убить, чтобы жертва видела, как хлещет кровь и выступают потроха, и знала, что конец уже близок. Несчастный может умолять о смерти, и Петров дарит ее, обычно, когда жертва выдаст информацию или когда ее палачу надоест это зрелище. Василий Петров далеко не мягкий человек. Однажды отгрыз глазницу местному торговцу опиумом, который, как считалось, предал доверие босса, — что было весьма трагикомичным непониманием пословицы «око за око», — и держал вырванную плоть в зубах, пока лицо мужчины заливалось кровью, и он смотрел на своего мучителя с открытым ртом, не в силах выдавить ни звука от ужаса и боли. Василий Петров далеко нетерпеливый человек. В его глазах время — ценный товар, и он считает унизительным тратить его на такое пустяковое поручение, как возиться с ребенком, с этим мальчишкой Фантомхайвом, Сторожевым-чем-то-там королевы. Он не стесняется выражать свое недовольство, пока рассказывает о деталях операции по контрабанде: кто отвечает за транспортировку груза, когда он прибудет в лондонский порт, какие докеры помогают банде выкрасть товары, и кому из начальства заплатили, чтобы то закрыло на это глаза. Сиэль слушает его с легкой насмешливой улыбкой и становится все более весел, в то время как раздражение Петрова растет, а его ответы на вопросы лорда начинают походить на односложное мычание. Закончив с расспросами, Сиэль удивляется, как его тонкая шейка не оказалась в тисках мясистых, мозолистых рук. Но как только юный граф и его стражник собираются уходить, Петров покашливает, показывая, что встреча еще не окончена. — В следующий понедельник мистер Кэхилл отправляет товар через порт, — бурчит мужчина, коверкая слова сильным славянским акцентом. Сиэль решает, что сейчас самое время подразнить дикого зверя. Он поджимает губы и невинно смотрит на Петрова. — Да-а? — выжидающе протягивает мальчик. — Сдается мне, маленький лорд забывает, что значит выражение «услуга за услугу». — Неужели? А мне сдается, что убрать одного из главных конкурентов Кэхилла достаточно, чтобы считать, что мы квиты. Петров собирает все терпение, что норовит исчезнуть, и игнорирует дерзость юного графа. — Мистер Кэхилл предпочел бы, чтобы корабль в это время не обыскивали. — Вот как? — Сиэль наигранно вздыхает и продолжает кидать камушки в рычащего тигра за прутьями клетки. — А я бы предпочел, чтобы чай подавали только в лучшем сервизе и заваривали не больше четырех минут. И чтобы информаторы являлись вовремя и не выглядели так, словно только что сошли со страниц грошовой страшилки. Раз уж речь зашла о предпочтениях. Глаза Петрова сужаются, челюсть сжимается, и каждый мускул напрягается в титанической попытке не накинуться и не убить. Он проводит пальцем по лезвию ржавого, обоюдоострого ножа в кармане и представляет, как вонзает его в бледную, мягкую плоть и проливает голубую кровь. Сделав шаг навстречу мальчику, который совершенно спокойно и невозмутимо остается на месте, он бросает взгляд на Себастьяна, что стоит за спиной молодого хозяина. Демон холодно смотрит в ответ. Буравя человека взглядом, он сжимает пальцы, и огонь из бочки, в которой рядом горит мусор, вырывается наружу и взмывает в небо, падая на щебень и палки вокруг. Петров с широкими глазами смотрит, как пламя появляется и исчезает по команде. Он резко переводит взгляд обратно на демона, чьи глаза теперь пылают таким же красным огнем. Сиэль наблюдает за его реакцией и с улыбкой поворачивает голову к Себастьяну. Демон улыбается в ответ, и его глаза снова обретают мягкий каштановый цвет. Петров меняет тактику и делает глубокий вдох, прежде чем обратиться к молодому графу. — Простите, что неясно выразился, лорд Фантомхайв, — он выплевывает каждое слово, будто оно пропитано ядом. — Мистер Кэхилл хотел бы попросить вас убедиться в том, что корабль не станут досматривать. — Звучит как новая услуга, — отвечает Сиэль, смотря сначала на Себастьяна, затем на Петрова. — Ладно, можешь сказать Кэхиллу, что Сторожевой Пес королевы позаботится об этом. Когда мужчина поворачивается, чтобы уйти, Сиэль окликает его: — Могу я спросить, что за груз мистер Кэхилл так сильно хочет защитить от любопытных глаз? Мужчина до крови кусает щеки; веревка, которая держит остатки его терпения, начинает быстро рваться. — Щенки и Рождество, — не замедляя шага, бурчит он сквозь сжатые зубы. Сиэль закатывает глаза. — Разумеется. Он поворачивается к Себастьяну и, потягиваясь руками, как кот, преувеличенно зевает. — Думаю, нам лучше идти. Маленькому лорду давно пора спать. — Да, милорд.***
По пути домой Сиэль сидит в карете напротив Себастьяна и, рассеянно улыбаясь, смотрит в окно. Вдохновленный недавней победой, он чувствует себя непобедимым. Это позволяет демону незаметно наблюдать за ним. Его взгляд блуждает по гладкому лицу, порозовевшему от влажности ночи и волнения триумфа. Задерживается на необычной синеве глаза в обрамлении темных ресниц, что веером ложатся на щеку, когда мальчик прикрывает веки, и те ловят на себе свет полнолуния. Он смотрит, как Сиэль проводит по взлохмаченным и мокрым из-за шапки волосам, как пальцы задевают нить повязки и оставшуюся вмятинку на лбу. Затем его глаза скользят по скулам, по-прежнему прикрытых детским жирком, но уже намекающих на острые углы, которые появятся с возрастом. Вернее сказать, появились бы. Он предается удовольствию зрителя и наслаждается тяжестью, что растекается в груди. Внимание неизбежно переходит к розовым губам, слегка приоткрытым и влажным от привычки мальчика облизывать их, когда он задумчив. Себастьян не впервые думает о том, каково было бы почувствовать губы господина на своих, открыть их языком, вдохнуть его дыхание. Мысль об этом посылает по спине прежде неведанную дрожь и разливается теплом по телу. А потом он думает о том, что могло бы быть после, и теснота в груди распускается в грызущую боль, как кинжал, как едкий дым, что поднимается к горлу и грозится его задушить. Сиэль наконец замечает на себе пристальный взгляд, и улыбка становится осознанной, когда он смотрит на Себастьяна. — Вид у тебя голодный, — непринужденно замечает мальчик. Демон улыбается в ответ, отрывая глаза от губ графа, и встречается с ним взглядом. — Когда ты ел в последний раз? — спрашивает Сиэль беспечным тоном. — Довольно давно, господин. Твердо ступая по узкому краю, Сиэль продолжает с легкой, дразнящей интонацией: — Что ж, если желаешь перекусить, можешь отправиться в доки и разобраться со сворой торговцев людьми, что появились там в последние недели. Я давно собираюсь решить это дело. Как тебе такая идея убить двух зайцев одним выстрелом? — Милорд, я бы никогда не стал питаться чем-то скромным, — демон пытается говорить так же шутливо. — Я берегу аппетит для чего-то гораздо, гораздо изысканней. Сиэль облокачивается на подушки сидения и смотрит демону в глаза. Влажный воздух в карете становится густым; щеки мальчика горят, и жар от них расходится до кончиков ушей и груди, а в животе появляется незнакомое ощущение. В следующий момент его улыбка гаснет, свет в глазах тускнеет. Внезапно он кажется опустошенным, словно марионетка, чьи нити обрезали. Хрупким, как маленький потерянный мальчик, которым он остается внутри. Он слегка кивает и, прислонившись лбом к окну, смотрит на проплывающий город, оставляя на холодном стекле призрак дыхания. Заметив перемену атмосферы, демон спешит добавить: — Разумеется, я не стану есть раньше, чем будут выполнены условия сделки. Юному господину не о чем беспокоится. — Я знаю, — тихо произносит Сиэль, не сводя глаз с окна и вырисовывая на нем пальцем завихрения. — Знаю, что не станешь. Себастьян чувствует новую боль, острее прежней. Она погружается вглубь, топчется в груди и разрастается в теле. Остаток пути домой они едут молча.