***
Себастьян мысленно пытается свести недочет за третий квартал из последних финансовых отчетов корпорации «Фантом». Пытается подсчитать в уме, сколько цветов нужно заказать для предстоящего бала в поместье Фантомхайв. Пытается составить недельный график для прислуги. Пытается сосчитать, сколько ангелов может станцевать на булавочной головке. Поток этих мыслей настойчиво сбивают прерывистые пыхтения и стоны полураздетого мужчины, который безыскусно имеет его сзади. К счастью или нет, нехватку грации джентльмен компенсирует пылом. Этот самый джентльмен занимает должность заместителем наместника Индии и является высокопоставленным чиновником в британском правительстве — человек с довольно хорошими связями, и источник полезной информации о более мрачных и менее разрозненных подробностях, касающихся бесконечной борьбы в Калькутте и боев на границе Индии, где пытаются защитить торговые пути для переправы опиума. Он запускает одну руку в шелковистые волосы Себастьяна и тянет его голову назад. Демон хватается за край стола, над которым согнулся, его стройное тело изогнулось как тростник, пока его спутник вбивается в него с упрямой настойчивостью, приближаясь навстречу оргазму. Джентльмен наклоняется и накрывает спину Себастьяна собственным телом. Другой рукой он скользит под край немного задранной рубашки и водит ладонью по фарфорово-гладкой коже спины и боков. Он зарывается носом в его волосы, облизывает, а затем кусает шею и говорит ему, что он самое прекрасное создание, которое он, черт возьми, когда-либо видел. Стоны и пыхтения мужчины напоминают Себастьяну отзываться эхом, издавая тщательно продуманные звуки плотского наслаждения. Когда он смотрит через плечо на своего похотливого спутника, на его лице идеальная подделка вожделенного голода. Через минуту-другую, не желая отставать от графика и чувствуя, что джентльмен близится к завершению, Себастьян издает довольно близкое подобие звериного рыка, и без удовольствия кончает в чужую руку, обхватившую его член. Позже Себастьян сидит на столе, руки сжимают края, спина прямая, грудь вперед. Джентльмен тяжело дышит и содрогается в экстазе. Демон проводит по растрепанным волосам и помятой одежде, и смотрит, как человек глядит на него с благоговением и бездонным желанием. — Тебе тоже понравилось, любовничек? — спрашивает он протяжным, хриплым голосом. — Ты становишься плохой привычкой, — тяжело выдыхает мужчина. — Откуда ты взялся такой? — спрашивает он, изумленный, очарованный и одурманенный. — Мне тебя мало, — восклицает он. — Как ты можешь быть реальным? В этом нет ничего нового. Все это Себастьян слышал бессчетное множество раз. Лица могут меняться, но слова остаются одни. На все еще трясущихся ногах джентльмен наконец-то отходит. Он уже готов завершить их свидание, но Себастьян еще не получил то, за чем его сюда отправили. Он хватает мужчину за край смятой, расстегнутой рубашки, и, обхватив за бедро невероятно длинной ногой, притягивает его ближе. Прикусывает нижнюю губу, красную от поцелуев и блестящую от слюны, прижимается к мужчине, чье тело мускулистей и упитанней его, и кладет голову у шеи. — Ну же, любовничек, — произносит он у самой челюсти мужчины, — разве ты уже со мной закончил? — Себастьян знает человеческую похоть. Знает, что самое желанное для мужчины — когда желают его самого. — Я хочу еще, — шепчет он на ухо. На лице мужчины появляется жадная, блудливая улыбка, он наклоняется вперед, проводит языком, грубым и скользким, по длинной бледной шее Себастьяна и снова начинает его лапать. Себастьян чувствует непристойное, чуждое прикосновение чужих рук, когда человек вновь запускает их ему под рубашку и водит вверх и вниз по склону спины и перекладинам ребер. Нутро пронизывает смутное чувство отвращения, а прикосновения похожи на личинок, извивающихся под гниющей плотью. Оно усиливается, когда Себастьян ощущает, как отвердевший член мужчины трется о его бедро. Теперь он узнает его, это странное чувство. Оно ему не нравится. Ему не нравится то, что с ним делают. Это то же отвращение, которое он испытывает всякий раз, когда его касается кто-то, кроме молодого господина. Возможно, он испытывал это чувство всегда, когда его касались, будь то кто угодно, еще до этой инкарнации, еще до того, как он — целиком, и телом человека, и душою демона — принадлежал молодому хозяину. Он всего лишь не воспринимал его как таковое. Не понимал, пока наслаждение от прикосновений господина — ощущение маленьких пальцев на своем лице, на груди под одеждой; пальцев, что играют в волосах и массируют затылок — не сделали это отвращение явным благодаря простому сравнению. Хотя, конечно, молодой господин никогда не прикасался к нему так, никогда не прикасался к обнаженной коже демона. Себастьян гадает, каково было бы ощутить на себе его руки. Каково было бы почувствовать его ладонь на спине, интимный контакт кожи с кожей. Если бы он обнажился перед ним, принесли бы руки мальчика ощущение, что его видят насквозь? Грудь сжимается, стоит только представить. Почувствовав возобновленное желание своей нынешней цели, он ответственно опускается перед джентльменом на колени, и проводит губами по выпуклости, торчащей под тканью брюк. Он смотрит на него сквозь ресницы, его пухлые губы блестят от слюны, белые как лунный свет, скулы покрыты румянцем, и он точно знает, что мужчина попался в ловушку. Они всегда попадают. Какой бы облик он ни принял. От вожделения глаза джентльмена становятся стеклянными, и что-то в нем срывается с цепи. Резким движением он хватается рукой за вороновые пряди волос, грубо поднимает демона с колен, разворачивает его и склоняет над столом. Возится с пряжкой ремня и приспускает брюки. Себастьян слышит влажный, гортанный звук плевка на ладонь, когда мужчина готовится взять его снова. Игривая ухмылка на губах и похотливый блеск в глазах исчезают с лица Себастьяна, как только он отворачивается от человека, с пустым и отстраненным выражением он без сопротивления ждет неизбежного. Чувствует, как джентльмен упирается локтем ему в спину, чтобы удержать его на месте, прежде чем еще раз погрузить в него едва смазанную плоть. Он с отвращением ощущает, как внутри скручивается что-то тошнотворное, но вслух выдает только одобрительные стоны, и с фальшивой страстью подбадривает человека словами «еще» и «сильнее». Он чувствует — не наблюдает, а именно чувствует, — как его кожа становится грубой и разъеденной, пока мужчина движется навстречу собственному наслаждению. Чувствует ожог растянутой, ободранной плоти, пока мужчина входит в него снова и снова, и снова, грубыми, судорожными толчками. Он пытается запереть это чувство — это отвращение — и затолкнуть куда-нибудь подальше, где его можно огородить и изолировать от остального «я». Он поворачивает голову и кладет щеку на холодную поверхность стола, а мужчина в это время продолжает двигаться вперед-назад, кряхтя и дергаясь как выдра, пытающаяся взобраться на скалу. Взгляд ложится на шелковый гобелен на стене. Он смотрит на него, пока все вокруг не становится туманным и размытым. Тихо вздохнув, демон позволяет своим мыслям отвлечься и продолжает считать, сколько ангелов может танцевать на булавочной головке. Себастьян смотрит в окно из офиса джентльмена. Взгляд скользит по ярко освещенным магазинам и домам из кирпича и камня, что расположились в лондонском районе Мейфэр. Внизу по улицам снуют люди, лужи после недавнего дождя и разноцветные брезентовые навесы, трепещущие у стен магазинов как крылья бабочки, отражают серебряный полумесяц. Внимание переходит на собственное отражение в окне, оно выглядит размытым по краям и призрачным внутри, колеблется от слабого света, исходящего от газовой лампы на столе джентльмена. У Себастьяна редко есть возможность или интерес смотреть на свое отражение — на эту ложь, камуфляж из человеческой кожи — и сегодня он находит себя безразличным. Возможно, он красив, этот неслучайный набор из черт лица и частей тела, он не уверен. Он был построен по образу желаний молодого хозяина, значит, что-то красивое в нем есть, по крайней мере, в глазах мальчика. Может быть, это все, что имеет значение. Прислонившись ненадолго лбом к прохладному окну, демон испытывает странное чувство оттого, что смотрит прямо в собственные необычно красноватые, неестественно глубокие глаза. Он кладет ладони на стекло и проводит ими вниз, потом вверх и снова вниз, чувствует, как они скрежещут, скользят и спотыкаются о поверхность, и, отстранившись, смотрит, как разводы от пальцев ловят на себе серебристые лучи полумесяца. Рядом слышится храпение заместителя наместника — тот развалился на кожаном кресле, в удовлетворенном беспамятстве от алкоголя и плотских утех. Глубоко вдохнув, Себастьян тихо проходит по офису, чтобы раздобыть то, за чем сюда пришел. Просматривает учетные журналы и официальные сообщения, различные военные отчеты и тайные правительственные послания, и изредка посматривает на спящую фигуру. Его пальцы скользят по страницам с невероятной тишиной, а глаза просматривают их содержание с нечеловеческой скоростью. Внимание привлекает фотография очаровательной жены и двух прелестных дочек заместителя. Если когда-нибудь простое соблазнение перестанет быть эффективным способом добычи информации, шантаж, без сомнения, сгодится за альтернативу. Выйдя на улицу — с ценной информацией, надежно спрятанной в конверте под мышкой — Себастьян наклоняет голову и вдыхает запах своего пальто. Придется сменить наряд до возвращения в поместье и смыть с себя остатки грязной ночи. Он не хочет, чтобы юный господин вдыхал застойный запах бренди, сигар и высохшей спермы, который теперь оскверняет его одежду и кожу.***
К тому времени, как Себастьян вернулся в поместье Фантомхайв, юный господин уже лег спать. Часы давно пробили полночь, в особняке темно, неподвижно и беззвучно, когда Себастьян шагает через парадную к широкой мраморной балюстраде. Он идет к восточному крылу поместья, в сторону покоев господина, под предлогом узнать, есть ли у юного лорда для него задания на предстоящий день. Это только часть правды, другая — в том, что он попросту достиг предела своих возможностей и больше не может находиться вдали от хозяина. Невесомыми и приглушенными, словно туман, шагами он проскальзывает в комнату мальчика и становится подле кровати. По груди растекаются утешительная боль и легкость; глаза блуждают по спящей фигуре, грудь мальчика вздымается и опускается под одеялом, на щеке отпечатался вышитый узор на наволочке, темно-синие волосы рассыпались по светло-кремовой подушке как первые брызги краски на чистом холсте. — Себастьян, что я говорил тебе по поводу того, чтобы смотреть, как я сплю? — не размыкая глаз, говорит юный лорд сонным голосом. Себастьян улыбается и опускает взгляд. — Простите. Сиэль распахивает веки, потирает руками глаза и смахивает челку со лба. Он сидит в еле освещенной комнате, лиловое свечение его правого глаза и блуждающие лунные лучи — два единственных источника света. Он откидывается на стопку подушек, когда Себастьян передает ему документы, украденные из кабинета заместителя наместника. Сиэль пролистывает их, с интересом изучая каждый. — Отлично. Ты хорошо постарался. — Он отвлеченно кивает дворецкому, держа один из документов, который касается нарастающего конфликта рядом с бирманской границей, щурясь при неясном свете, пока фитили свечей в серебряном канделябре у его кровати не вспыхивают огнем по мановению руки демона. — Как ты сумел попасть в кабинет заместителя наместника? — спрашивает он рассеянно, не поднимая глаз и продолжая просматривать документ. — Проник со взломом? — Нет, юный господин. Я подумал, разумнее использовать другие, более дружественные способы проникнуть внутрь. На случай если нам снова понадобится его помощь. Сиэль наконец-то поднимает к нему голову, пристально смотрит на него секунду и сужает глаза. Себастьян переводит взгляд на серебряный подсвечник и садится на стул рядом с кроватью. — Нет нужды стесняться, Себастьян, застенчивость тебе не к лицу, — холодным тоном произносит. — Я все понимаю. Ты соблазнил его. Использовал секс, чтобы получить нужную информацию. Он почти незаметно запинается на слове «секс». Граф, кажется, хочет спросить еще о чем-то, но не решается, не знает, что́ именно он хочет знать, если хочет вообще. Не может подобрать слова. Вместо этого он кладет потерявшие свою прелесть документы на прикроватный столик и ложится на бок, спиной к демону, чтобы снова зарыться в подушку. Себастьян не шевелится, руки лежат на коленях, смотрит на мальчика. Он превосходно может видеть в темноте, но даже если бы не мог, в открытые шторы окна проникает достаточно лунного света, чтобы предать молочной, гладкой как шелк коже хозяина бледное, неземное свечение. В памяти всплывает то время, когда его только призвали; как равнодушен он был к этому собранию черт лица и конечностей, кожи и костей, шрамов и слабостей. К тому самому собранию, — наверняка не более уникальному, чем многие другие в мире, — которое теперь считает самой прекрасной вещью, которую он когда-либо видел. Он позволяет себе пройтись взглядом по выгибу щек, к точке прямо под изящным углом скулы, где можно немного разглядеть ритмичный трепет пульса. Он приковывает внимание к этой точке, пока юный господин пристально глядит на пустую стену комнаты. Ему хочется поцеловать ее. Хочется прижаться к ней губами, почувствовать кожу и биение под ней. Он наблюдает за этой мыслью, за этим импульсом с научной отрешенностью. Нет смысла бороться. Но сегодня ночью он не делает никаких попыток претворить желаемое в реальность. Учитывая тему разговора и мысли, которые наверняка вертятся в голове молодого хозяина, ему кажется, что этот жест может быть неверно истолкован. Или неприятен, каким, похоже, становится последнее время. Смотря на мальчика, он чувствует призрак ожога на губах и боль от пропасти, что разверзается в тесном пространстве между ними. — Тебе это нравилось? — решается спросить Сиэль, с трудом держа голос ровным, даже несмотря на то, мысли в голове пробиваются по извилистой тропе через предательские земли. Он прикусывает нижнюю губу и чувствует, как щеки заливаются легким румянцем. Секунду-другую демон раздумывает, пытается придумать способ объяснить это ребенку без ухищрений и сложностей. — Нет, юный господин, не нравилось, — отвечает он в конце концов печальным тоном. — Я не испытываю удовольствия как люди. Сиэль кивает, не отнимая лица от подушки, и размышляет над словами демона. Тыкает в них, как ребенок тыкает палкой в гниющую ветвь, чтобы увидеть, какая тайна лежит под низом. Что противоположно удовольствию? Боль? Равнодушие? Юный граф пытается смахнуть слова, раскрыть их правду. Пытается понять, действительно ли он хочет ее знать. — Ясно, — говорит он, чтобы заполнить вакуум тишины, навалившейся на комнату. Взгляд демона скользит по горному изгибу маленькой фигуры, мысу костлявых бедер, уходящему в долину талии, и застывает на пустом, манящем месте возле мальчика. Он ощущает знакомые боль и желание, которые, кажется, стали частью его самого, только сейчас их покрывает странное смятение, неведомый страх, и он борется с ним, выдыхая слова: — Хотите, чтобы я остался с вами, пока вы не заснете? Мальчик сжимает одеяло, натягивает на плечи и кутается в него. — Нет, все в порядке, — говорит он, его голос звучит отрешенно, слова приглушает подушка. — Можешь идти. Внутри у демона вьются шипы и иглы, сплетаются с призраком прикосновений рук помощника, ползущих по коже. Он встает, бесполезно кланяется молодому хозяину, который на него не смотрит, и оставляет его до утра, чтобы вернуться к подметанию мраморных полов, полировке утвари на кухне, протиранию книг в библиотеке, и остальным бесчисленным делам, которые он выполняет на службе у мальчика каждую ночь, в густом и одиноком сумраке поместья.