***
Броган Кэхилл никогда не считал, что должен быть в ответе за чужие решения. Каждый, кто когда-либо встретил его на пути, сделал это в результате взаимосвязанных решений. У его людей — тех, кто был частью его расширяющейся империи — был выбор. У них был выбор между жизнью в крайней нищете, голодом и унижениями, что собирались по крупицам, жизнью, в которой бесконечными днями и ночами приходилось работать на фабрике или угольной шахте, пока из-за сажи легкие окрашивались в черный, а суставы стирались до самых костей, и жизнью беззакония, насилия, жестокости, которая, по всей вероятности, будет иметь скоропостижный, кровавый конец. И оценив варианты, они выбрали последний. Они приняли свое решение с открытыми глазами, и Кэхилл не станет брать за них ответственность. То же самое относится к тем, кто занимает деньги у его ростовщиков, кто рискует сделать ставки в его букмекерских конторах, кто ищет обоюдоострую безопасность под крылом его защиты. То же самое относится к тем, кто позволяет соблазнить себя опиуму, что так свободно и обильно течет через его преступный синдикат. Ко всем, кто вновь и вновь возвращается, кто с каждым разом все бледнее и безумнее, все худощавей и все больше дрожит от нужды и отчаяния. Они сами пустили в свою кровь и душу яд зависимости. Кэхиллу, конечно, никогда не нравилось думать, что его бизнес вызывает зависимость. Это неблагородное суждение. Он всего лишь предлагал этим людям небольшую передышку от тоски и страданий их жизни. И они решали ее взять. У каждого из них был выбор — быть может, нехороший, но тем не менее был. Когда все сказано и сделано, жизнь становится обычной суммой принятых решений, списком людей, чья жизнь стала лучше или хуже из-за простого факта вашего существования или ваших решений. Свой выбор Кэхилл сделал давно и давно с ним смирился. Нет смысла заглядывать в прошлое. Иногда выбор человека легко предсказуем. Кэхилл остро подмечал чужое положение и был особенно хорош в нахождении слабостей. Он знал, что мальчик Фантомхайв в конце концов уступит и даст ему то, что он хочет. Когда его загонят в угол. Когда самое дорогое для него окажется в опасности. Отчаяние чудесным образом ускоряет процесс и делает ваш выбор ясным. Поэтому, покидая один из своих опиумных притонов после долгой, но прибыльной ночи он лишь немного удивлен, когда чувствует, что спине прижимается горячее дуло пистолета. Металл оружия впивается сильнее, а сзади слышится прерывистое, хриплое дыхание. Бросив взгляд через плечо и увидев изможденное, вспотевшее мальчишечье лицо и следы крови и грязи на когда-то безупречном наряде, он улыбается капризному танцу судьбы и решений, что привел их обоих сюда. Двое приспешников, которые сопровождали Кэхилла, вытащили пистолеты, направив оба дула на мальчика. Кэхилл поднимает ладони и, спокойно кивая, жестом велит не стрелять. Он не боится. Это всего лишь начало переговоров. Мальчик показывает слабость. — Мой юный граф, не думаю, что вы тщательно продумали свой план, — говорит он ровным тоном. Сиэль бросает злобный взгляд на двух бандитов и сильнее вдавливает револьвер в ребра их лидера. Взводит курок и прикладывает палец к спусковому крючку. — У меня была плохая ночка, Кэхилл. Кто знает, на что я способен? — проговаривает он сквозь зубы. Дыхание слетает с его губ хаотичными облачками пара. — Сегодня я уже использовал это оружие и мне не страшно сделать это снова. А теперь скажите, что мне нужно знать. — Только если получу что-то взамен, — чуть ли не нараспев отвечает мужчина. Юный граф со злостью давит дулом пистолета в спину. — Заткнитесь! Просто… — Нет! — рычит Кэхилл и, повернувшись, резко отталкивает мальчика. Сиэль отступает на шаг, но быстро наводит револьвер ему на голову. Двое приспешников взводят оружие, готовые выстрелить, но Кэхилл спешно велит им отставить, рявкая приказы с глубокими, округлыми гортанными гэльского. — Мое терпение быстро кончается, мой юный лорд, — говорит он, повернувшись обратно. — Подумайте о том, что вы делаете. Подумаете, как по-разному может завершиться для нас эта ночь. Это простые переговоры, не более того. Вверх возьмет хладнокровие. Кэхилла даже не возмущает импульсивность и упрямое безрассудство мальчика. Это всего лишь человеческая слабость, а за нее он никого винить не станет. Не будь у человека слабостей, он бы не создал империю. Кэхилл кивает в сторону помощников, оба из которых держат мальчика на мушке. — Если вы меня убьете, думаете, уйдете отсюда живым? Что тогда случится с вашим зверем? — Его тон понижается, становится спокойней. — Вы не собираетесь спускать курок, так перестаньте тратить мое время. Сиэль смотрит на него свирепым взглядом, зубы сжаты, а лицо еще болит от недавней травмы. Он глубоко вбирает воздух, выпуская его хриплыми очередями. Тело дрожит от холода и промокшей одежды, но руки на оружие лежат уверенно. — Вы знаете, что я хочу, и знаете, что нужно делать. — Голос Кэхилла звучит спокойно, гипнотизирующе, словно у табунщика, пытающегося уговорить непокорного мула. — Вы давно это знали. Пора делать выбор. Какое-то время Сиэль продолжает на него смотреть, пробегаясь в уме по увядающему дереву решений. Бросив беглый взгляд в окно закрытого, темного магазина, он ловит образ еще одной фигуры, направляющей пистолет на голову главы преступного мира. Она напоминает человека, но выглядит безумной: одежда на ней рваная и грязная, глаза налиты кровью, дикие, пряди волос прилипают к вспотевшему лбу. На долю секунды он задумывается о том, как сильно линия вытянутой рукой, сужающейся в форме револьвера, похожа на готовую набросится змею. В затуманенном отчаянием и паникой уме он гадает, не убьет ли этот сумасшедший их обоих, и только через секунду понимает, что из окна на него взирает собственное отражение.***
Сторожевой Пес, который возникает у двери комиссара поздней, холодной и беззвездной ночью, невероятно утомлен. Джеральд хорошо знаком с лицом поражения и немедля узнает его, глядя на силуэт мальчишки Фантомхайва, стоящего в тускло освещенном коридоре рядом с его кабинетом. Удовлетворение и победа — большая редкость в его запятнанном существовании, поэтому Джеральд решает воспользоваться моментом и насладиться удрученным выражением на лице наследника Фантомхайвов. Встав и подойдя к нему, он радуется тому, как возвышается над худощавой, маленькой фигурой мальчика. Секунду-другую он глядит на него сверху вниз, пока тот отводит глаза, и видит доказательство того, что при достаточном давлении все высокие стремления и притязания на добродетель отодвигаются на задний план, что праведники и лицемеры всегда окажутся в одном положении со всеми остальными. — Мне нужно кое-что обсудить с вами, — тихо произносит мальчик. —Убийство епископа? — В том числе. В итоге все ломаются. Джеральд силится подавить торжествующую улыбку и кивает, словно мудрый и добрый отец. — Вы поступаете правильно, — говорит он великодушно, ведя мальчика по коридору к комнате для допросов.***
Тишину в маленькой, давящей со всех сторон комнате с цементными стенами, где лицом к лицу сидят мужчина и мальчик, прерывает неприятный звук. То нестройным ритмом капает вода, быть может, из-за конденсата вокруг ржавых труб, что ползут по краям потолка, точно змеи. Внимательно следя за мальчиком под звуки хаотичного кап-кап, комиссару кажется, что их непредсказуемый темп успокаивает. Он ждет, когда юный граф заведет разговор, который по его подозрению будет первым в череде признаний Сторожевого пса Лондона. Но Сиэль молчит. Джеральд отвечает на его испытующий взгляд и начинает напрягаться из-за долгой тишины. Мальчик так сильно похож на отца. С каждым днем все больше. Это коробит комиссара, и внезапно ему хочется, чтобы все закончилось, и мальчик исчез. — Я занятой человек, милорд. Говорите что хотели. Выражение лица юного лорда остается непроницаемым. — Вам и правда хочется знать, что мне известно. — Да. Из усталого лицо Сиэля становится каменным, и он, сощурившись, глядит на комиссара. — Прошу, милорд, просто расскажите, что случилось. Закон намного снисходительнее к тем, кто добровольно признает свои преступления. — Неужели? Джеральд кивает. — Я сделаю все возможное, чтобы ваше наказание смягчили. В глазах Сиэля мелькает что-то темное, но выражение его лица сохраняет бесстрастность. — Ладно. — Начинайте, лорд Фантомхайв. — Вы помните полицейский захват в опиумном притоне Ист-Энда, где был убит член парламента? Джеральд моргает. — Да, — говорит он осторожно. — Вы знали, что тем притоном заведовала организация Брогана Кэхилла? Грудь комиссара начинают сжимать невидимые тиски. Он хмурит брови и пожимает плечами. — Какое это имеет значение? — Что послужило поводом для захвата? В каменном выражении Джеральда начинают появляться крошечные трещинки. Он поджимает губы и сверлит мальчика глазами. — Я… какое отношение это имеет к смерти епископа? Сиэль отставляет вопрос без ответа. — Откуда вы получили информацию, чтобы провести арест людей Кэхилла? Джеральд ощущает, как горло сжимается, а на коже проступает струйка холодного пота. — Это не имеет никакого отношения… — запинается он, — это секретная информация. — Может, дело было в значительной взятке, которую вы получили от организации Рейберна в обмен на помощь в свержении их главного соперника? Вопрос ударяет, точно молния с неба. Комиссар чувствует, как земля под ним дрожит. Руки скользят к краям стола для поддержки. — Это совершенно возмутительное обвинение, — с жаром произносит он краснея. — Как вы смеете? — Возмутительное или нет, это правда? — допытывается Сиэль. — Послушайте, я не стану сидеть здесь и… — Вам знаком бордель на Берри-стрит в Уайтчепеле? Джеральд чувствует, как его раскрывают, как кусочки его панциря сдирают, обнажая гниль под низом. Он силится прикрыть ее негодованием праведника. — Я… с какой стати мне должен быть знаком… — Вашим людям он явно знаком. Похоже, у них особое «взаимопонимание» с владельцем: они пользуются услугами борделя в обмен на свою снисходительность к подобного рода незаконным делам. Джеральд отклоняется на спинку стула и, со злостью взирая на юного графа, пытается унять дрожь в голосе. — Чепуха полнейшая. Я не стану это больше слушать. — Какая жалость, потому что мне много чего есть рассказать, — продолжает Сиэль, чувствуя себя безрассудным упрямцем, не настроенным выслушивать пустую болтовню. Он приводит новые примеры продажности, бездействия и неспособности столичной полиции, что имеют место под руководством Джеральда и с его согласия. Он узнал их в мельчайших подробностях. Взятки, чтобы увести следствия в сторону. Сокрытые внесудебные казни. Мелкие преступники, которые каким-то образом скончались в заключении. Бордели, что предлагали инспекторам свои услуги в обмен на снисхождение. Опиумные притоны, которые предоставляли свой товар задаром, чтобы Закон закрыл глаза на их торговлю. Тесные связи между департаментом полиции и теми, от кого ему было поручено защищать город. Все вместе это создает богатый гобелен загнивания суда и полиции, а в центре него — Джеральд. Вода становится все громче, в ушах комиссара она звучит, как лязг и стук, будто кузнец ровняет непослушный металл. — Я всегда полагал, что вы просто не способны выполнять свою работу, — говорит Сиэль, взгляд его как будто бы одновременно ледяной и горящий. — Я ошибался. Мне стоит научиться не приписывать глупости то, что гораздо лучше объясняется злым умыслом. Джеральд слушает его, пока сердце бешено стучится, а внутренности вертятся, словно свинья на вертеле. Он старается сохранять спокойствие, в то время как звуки вокруг становятся громче и назойливей, непрекращающееся гудение и звон наслаиваются на слова юного графа. Он чувствует себя окруженным и запертым, как пчеловод, охваченный собственным роем. С каждым новым предложением комиссар пытается возразить, проделать брешь в обвинениях, но мальчик подготовил даты, имена, документы. Все тайные запасы информации Брогана Кэхилла, собранные за долгие годы, когда он варился в гневе и обиде, дожидаясь шанса отомстить. А подкрепляли их раздобытые графом финансовые отчеты, показывающие значительные суммы, направленные лично Джеральду. Найти невероятную коллекцию нарушений и проступков полиции оказалось несложно. Комиссар со своими людьми едва ли прилагал усилия их спрятать, считая, что никто — никто, чья персона имела значение — не станет искать. — Преступность в этом городе сделала вас весьма богатым человеком, Джеральд. Звуки воды за стенами комнаты становятся неотвратимы. Капли падают быстрее и громче, их удары по гранитному полу нарастают, как маниакальное хихиканье. В конце концов злость уступает место страху, а тот перерастает в возмущение. — Посмотрите-ка на него, — бормочет он, прожигая сына Винсента глазами. — Благонравный Сторожевой Пес Англии. Храбрый светлый рыцарь Лондона. Ты убил епископа, помнишь? Не смей судить меня, будто бы ты сам выше закона. — Вы правы. У нас обоих запачканы руки. В этом городе ничто до конца не безгрешно. Затем Сторожевой Пес озвучивает свое предложение. В обмен на молчание о его множественных проступках, комиссар немедленно освободит Себастьяна и прекратит расследование смерти епископа. «Мы оба знаем, что он получил по заслугам,» — бормочет мальчик, и Джеральду приходится признать, если не вслух, то про себя, что кончина епископа — не повод для большой печали. Его смерть признают несчастным случаем, а дело спрячут в том же подвале, где хранятся все самые позорные правонарушения блюстителей закона. — Вы также покинете пост комиссара столичной полиции, — добавляет Сиэль в качестве последнего мата, словно побуждая оппонента бросить вызов. Джеральд открывает рот, чтобы возразить, но юный лорд делает следующий ход. — И вы исчезните. Уедете из Лондона и никогда не возвратитесь. — Сиэль подается вперед и постукивает пальцем по столу в такт капелькам воды. — Если откажетесь, я приложу все силы, чтобы опорочить вас и заключить в тюрьму, пусть даже битва потянет меня на дно вместе с вами. Комиссар, который смотрит на него теперь, побежден и обессилен. — Не верю, что ты рискнул бы ради этого собственной жизнью. — Это потому, что вы не понимаете, каково это, когда желание победить сильнее желания жить, — парирует Сиэль. Джеральд глядит в глаза юного лорда, теперь стального и неукротимого, как статую центуриона, и внутри него начинает происходить странная перемена — возмущение переходит в смирение. Он всегда знал, что его решения приведут его сюда, к бесчестию и бедствию, к разоблачению и наказанию, которые он заслужил. Тело начинает поддаваться поражению и измождению. За стенами полицейского участка скоро будет светать. Солнце взойдет, и в многолюдной столице наступит новый день. — Ты правда думаешь, что тебе удастся избавить Лондон от порока? — Нет. — В характере юного лорда есть много вещей, но наивность не из их числа. — Сейчас я хочу избавить его лишь от вас. Переведя внимание на угол комнаты, Джеральд замечает лужицу воды. На ее поверхности танцует мерцающий свет фонаря. Он думает о юном мальчике, которым был когда-то, о том, который стремился найти Справедливость. Познать ее и устанавливать. Ему любопытно, что бы подумал тот мальчик, если бы увидел его сейчас, увидел то, чем он станет, и при мысли об этом что-то в груди превращается в пепел. Он уже видит, как несколько дней спустя покинет полицию, освободит свой стол, сложит форму и оставит сверху комиссарскую фуражку. Снимет он и табличку, из меди с позолотой, ту, что висит на южной стене кабинета. Он посмотрит на все эти вещи и с глубоким сожалением подумает о том, что это все, что осталось после долгих лет, в течение которых он пытался восстановить справедливость, а затем ее низвергнуть. Он покопается в памяти, чтобы найти одно-единственное действие, одно решение за все эти потраченные годы, которым он мог бы гордиться, но вернется ни с чем. По большей части он опустошен, но другая часть его вздыхает с облегчением, радуясь, что, вопреки всему, в мире все-таки есть справедливость. — Как ты узнал об этом? — спрашивает он, тем самым признавая поражение. Сиэль молчит. Тогда Джеральд думает о том, как бы он сам раздобыл информацию и как он уже делал это в прошлом. — Что тебе пришлось предоставить в обмен на эти сведения? — Впервые с тех пор, как он начал выдвигать обвинения, юный лорд отводит взгляд в сторону. Джеральд издает сухой, безрадостный смешок. — И впрямь, какая разница?***
Юный граф еще стоит рядом с Кэхиллом, когда рассвет на горизонте вытесняет ночь. Улицы Ист-Энда отходят ото сна, готовые к новому дню. Лидер преступного мира и Сторожевой Пес Англии пришли к соглашению — информация в обмен на оружие, — и Сиэлю не остается ничего, кроме как привести должное в действие. Двух охранников Кэхилл давно отослал, когда трезвый ум взял верх над эмоциями, и Сиэль, успокоившись, более не представлял собой угрозы. При виде распухшей руки и синяка на щеке, который теперь багровеет, мужчина гадает, как сильно можно потянуть за веревку, что сдерживает юного лорда, прежде чем она порвется. Ночь можно считать удовлетворительной. Выгодной для них обоих. Решения приняты, преимущества получены и, что наиболее важно, уроки извлечены. Думая каждый о своем, они наблюдают, как город пробуждается: на тротуарах начинают толпится торговцы и рабочие, по улицам в неторопливом темпе колесят экипажи, все они безликие и безымянные, как фигуры в театре теней. Вдалеке, на грунтовой дороге, Сиэль замечает медленно бредущую фигуру. Сперва он решает, что перед ним поссум или енот, но, когда животное подходит ближе и становится виднее под светом восходящего солнца, он понимает, что ошибся. Это уличный пес. Несчастное создание только что сбила карета. Пес ковыляет, отчаянно цепляясь за грязь, чтобы убраться с дороги на безопасный тротуар. Одна из задних лап и таз раздроблены, поэтому он ползет на передних, таща остальное тело за собой, словно гусеница. Внутренности кое-где проступают сквозь разодранное мясо. Сиэлю кажется любопытным, что животное не скулит и не воет от боли. Запнувшись, пес в панике оглядывается, прежде чем подняться и продолжить путь вперед. Далее происходит удивительная вещь. Страх в глазах животного как будто потухает, и его сменяет что-то новое, своего рода покой и приятие. Секунду-другую он стоит неподвижно, почти с серьезным, мудрым видом, а затем, развернувшись, медленно ползет назад на середину улицы. Пока Сиэль наблюдает за этой картиной, Кэхилл наблюдает за ним. — Гуманным было бы пристрелить дворнягу, — говорит он, указывая на пистолет, теперь уже надежно спрятанный в кобуре на талии юного графа. — Положить конец страданиям. — Это было бы жестоко, — тихо произносит Сиэль, смотря, как пес наконец добирается до центра дороги, ложится и без всякого звука кладет голову на передние лапы, дожидаясь, когда следующая карета завершит то, что начала первая. — Жестоко отбирать у существа последний выбор. — Даже если результатом будет только больше мучения? — Даже тогда, — отвечает Сиэль, видя вместе с Кэхиллом, как животное раздавливает под колесами повозки.***
Распухшая от недавнего дождя земля за стенами полицейского участка вскоре покроется льдом и потрескается под воздействием мороза зимней ночи. Непогода и холод прогнали с улиц всех людей, и единственный звук, который можно уловить, — это глухой шепот ветра. Сиэль ждет в теплом экипаже возле участка. Гул адреналина и буря эмоций, что были с ним последние две ночи, слегка поутихли, и он чувствует себя опустошенным, подобно тому, как это случается после того, как долго плачешь. Сидя без дела, он смотрит, как предметы снаружи блестят в серебристом лунном свете. Его лучи отскакивают от мокрых, замерзших поверхностей, и кажется, что город ему ехидно подмигивает. Наслаждайся этой редкой победой, как бы говорит он. Согласно заключениям комиссара Джеральда, в деле о смерти епископа нет никаких доказательств убийства или преступного замысла. Кажется, что пожар был «деянием Господа». Все обвинения с Себастьяна Михаэлиса сняты, а его самого отпустили, выразив глубочайшие извинения от лица всей столичной полиции. Через окно кареты юный граф наблюдает, как дверь участка открывается, и на улицу ступает стройная, высокая фигура. Движения ее скованы от ран, но все так же изящны. Забравшись в экипаж, Себастьян садится напротив молодого хозяина. Сиэль вглядывается в его лицо и чувствует внезапный натиск эмоций. Глаза у демона темнее, более тусклые, чем когда-либо раньше, лишенные своей привычной глубины. Но они по-прежнему необычайны, все с той же таинственной смесью каштана и меди, они заглядывают внутрь, словно он последнее существо во вселенной, последнее, что имеет значение. Какое-то время они просто смотрят друг на друга. Мысли и эмоции лишены всяких слов, способных дать им описание. — Что вы сделали? — тихо спрашивает демон. — То, что должен был сделать, — отвечает Сиэль, не желая вдаваться в подробности. Себастьян легонько кивает и переводит взгляд в окно; карета начинает свое путешествие. Сиэль наблюдает за ним, пока он задумчиво трогает глубокую рану на щеке, а затем, положив руки на колени, поджимает невероятно длинные пальцы ближе к телу. Есть в этих маленьких жестах нечто столь человеческое, что сердце наполняется теплом. Сиэль преодолевает разделяющее их расстояние и садится рядом. Потянувшись, он проводит пальцами по ране. От прикосновения лицо Себастьяна превращается в гримасу, и он судорожно выдыхает. Из-за этого Сиэль начинает отстраняться, но демон мягко хватает его за запястье, не давая руке улизнуть. — Не останавливайтесь. Прошу. Мне это нравится. Отпустив запястье мальчика, он вновь роняет свои руки на колени. Сиэль проводит пальцами по его лицу, легко касается скул и лба, шероховатых струпьев, распухших щек и беспорядочного скопления синяков, чей цвет переходит от кроваво-красного до фиолетового, а по краям размывается до бледно-желтого цвета календулы. Вплетая пальцы в волосы, он видит, как демон напрягается и закрывает глаза. Его тело начинает крениться, пока голова не упирается в плечо господина. Сиэль обхватывает его шею и продолжает водить пальцами по волосам. Себастьян придвигается чуть ближе, так чтобы плотнее прижаться к хозяину и сильнее ощутить тепло его предложенных объятий. Он уже давно не чувствовал тепла. А может, ему только кажется, что прошло много времени. Но как бы сильно ни хотелось утонуть в этом тепле, на большее он неспособен: тело ранено и непослушно, чтобы позволить до конца насладиться моментом. Юный граф поворачивает голову и зарывается носом в черные, как вороново крыло, волосы. Их пряди слиплись из-за крови и грязи. Но несмотря на это, он по-прежнему ощущает запах Себастьяна, так знакомую смесь из ванили, специй и мыла. Он продолжает перебирать копну волос на затылке. Издав один лишь звук, хриплый, прерывистый и слишком скорбный для стона, Себастьян подносит лицо ближе к мальчику, так что кончик его носа упирается в чужую шею. Сиэль ощущает, как кожу ритмично ласкает теплое и влажное дыхание, и ему кажется, что недостающая часть его встала на место. И впервые за долгое время юный лорд чувствует то, чему не может дать названия, то, что противоположно одиночеству.