***
Себастьян не дышит. Сиэль следит за ним. Не дышит. Он смотрит на него, лежащего на небольшой, по-простому сделанной кровати в комнате прислуги, и внимательно подмечает отсутствие дыхания. Он со вздохом отклоняется на спинку деревянного стула, сиденье которого скрипит при каждом движении, и оглядывает комнату. Стены голые, мебель проста. Ряд черных брюк и жилетов в шкафу переплетается с рядом накрахмаленных белых сорочек, примыкая друг к другу, как пианинные клавиши. Маленькая газовая лампа на рабочем столе в углу комнаты тихо шипит, отбрасывая на стену пучок оранжевого света. Сиэль удивляется, как за столько раз, что он спускался в эту комнату в поисках чего-то от Себастьяна, он никогда не замечал, насколько она пустая. Не просто голая, а именно пустая. Сиэль смотрит обратно на демона и ищет в нем признаки жизни. Он знает, что дышать Себастьяну не нужно, что дыхание всего лишь часть роли. Он знает, что тот факт, что демон не дышит, не означает, что он мертв. Он знает это. И все же… Себастьян спал целую вечность. А возможно, лишь несколько дней. Тишина в поместье оглушительна, она закладывает уши и вгрызается в сердце, а юный лорд тем временем считает часы, минуты и секунды до того момента, как демон проснется, отмечает каждое движение стрелки, что с черепашьей скоростью вращается на циферблате напольных часов во входном зале. Сиэль вдруг понимает, что не слышал собственного голоса целую вечность. А возможно, лишь несколько дней. Он задается вопросом, может ли одиночество принять физическую форму, витать по воздуху и покрывать стены и окна, как траурный саван. Не является ли одиночество болезнью, способной поразить его, как рак, заползти, как чума, и растерзать, как чахотка. Чаще всего в отсутствие Себастьяна (временное отсутствие, это временно) он думает только о нем. Его отец когда-то рассказал ему о моряке, потерявшемся в море. Однажды он взглянул вокруг и не увидел ничего, кроме воды со всех сторон. Ни Полярной звезды, ни созвездия, которое могло бы указать ему путь, только бесконечная серая гладь, что простирается до горизонта и растворяется в тоскливом, пасмурном небе. Моряк, сказал отец, просто сдался — сел на край лодки и смотрел на полосу воды, пока разум не покинул его от тишины и одиночества, а тело не скосило обезвоживание, голод и переохлаждение. Сиэль думает, что, будь он на месте того моряка, он бы прыгнул в воду, чтобы утопиться. Теперь он знает, что не отдался бы на волю судьбы. Посмотрев в окно над кроватью, он видит, что настала ночь. Небо, окрашенное в монохромный цвет индиго, отбрасывает на заснеженную землю призрачное синее сияние. Сиэль поднимается со стула, чтобы поменять повязку на ране Себастьяна. Ране, которую он получил от кинжала, пронзившего грудь, когда он встал между юным хозяином и убийцей из Уайтчепела, в который раз отгородив его от неминуемой гибели. Он медленно расстегивает пуговицы на сорочке и, распахнув края, останавливает взгляд на гладкой, бледной, как лунный свет, коже по обеим сторонам повязки. Крошечные впадинки груди и ребер отбрасывают лесенку теней. Сиэль велит себе не прикасаться к коже. Хотя так отчаянно хочется. Хочется узнать, такая ли гладкая она, как кажется, такая ли мягкая, нежная и теплая, какой он ее представляет. Хочется провести пальцами по округлым выступам ребер и углублениям ключиц, провести ладонью по груди, где под кожей цвета слоновой кости шевелятся тонкие, гладкие мускулы. Хочется обвести бархатисто-розовую кожу на сосках. Затвердеют ли они от прикосновения — от его прикосновения, — как это происходит у людей? Способны ли чужие руки принести удовольствие демону? Не простой уют, а удовольствие. И не любые руки, а его. Мысль заставляет щеки полыхать. А желудок вскоре крутит от чувства вины и стыда. Пальцы подцепляют марлевую повязку, держась в миллиметре от кожи. Где-то на задворках разума, постоянно нависая, как каменная статуя архангела, маячит знание о том, что забота, которую он так самоотверженно здесь проявляет, никому не нужна. Все, что необходимо ранам Себастьяна, чтобы зажить, это время. Смена повязок ему не нужна. В его рану не попадет инфекция, она не загноится. Для восстановления демон не нуждается в его заботе. Не так, как в свое время нуждался в нем Сиэль. Он не в силах дать демону то, что ему могло быть нужным или чего он мог хотеть. Не считая то единственное, что он отдаст ему в конце. Однако это знание не помешало ему спускаться сюда каждую ночь с тех пор, как демона ранили, и выполнять это бессмысленное действие. И всякий раз во время этого ночного ритуала его одолевает образ собственных губ, прижатых к коже демона. Не к гладкой, безупречной коже на груди, а к безобразным, шероховатым, складчатым струпьям заживающей раны. Мальчик представляет, как к губам прилипают крупинки засохшей крови и плоти, и голова от этого кружится, будто он слишком долго вращался по кругу. Сиэль помнит, как мать целовала ему ободранную кожу на колене, когда он царапал его, бегая в садах поместья. Это было так странно. От этого ничто не заживало. Это не затягивало то, что было порвано. Зачем делать подобное, если не ради проявления любви и бескорыстной преданности? Сиэль гонит от себя эти мысли, порывы и непонятное тепло в животе. Быстро снимает с груди демона старую повязку, заменяя ее чистой и белой. Запахивает рубашку и застегивает пуговицы, опять пряча кожу и оставляя нетронутым все, кроме марли. Закончив, мальчик становится у изголовья кровати и снова смотрит на Себастьяна. Взгляд скользит к ногам, босым и с черными ногтями, прямо как на руках. Он отводит глаза, чувствуя, как будто видит то, чего видеть не должен. То, что Себастьян не хотел бы ему показывать. Сиэль бросает взгляд на открытую дверь, просторный коридор и лежащую за ним темноту и пытается собраться с силами, чтобы выйти из комнаты демона, обратно к тоскливости ночного поместья и летаргическому гулу одиночества. Но понимает, что не может. Не сегодня. Оставив эту битву, он позволяет себе передышку. Карабкается на кровать, ложится рядом с демоном и кладет голову ему на грудь, прижимаясь ухом сверху раны, над небьющимся сердцем. Прильнув к нему всем телом, он тянется за безжизненной рукой и обводит ее за себя. Трется щекой о сорочку и вдыхает ее запах — корица, ваниль и сандал, хотя дворецкий уже не несколько дней не находился возле этих вещей. От него всегда будет пахнуть так, как хочется Сиэлю. Окутанный в невольные, бездвижные объятия, он лежит так до тех пор, пока не забывается прерывистым сном, лишенным сновидений.***
Граф Фантомхайв сидит на холодных, гранитных ступенях, ведущих к парадному входу поместья, и наблюдает, как на горизонте тонет бледное зимнее солнце. Очередной день ожидания подходит к концу, и юный лорд невидящим взглядом взирает на белый, а кое-где уже сереющий простор из снега, прерываемый пятнышками грязи и костлявыми силуэтами опавших деревьев. Вдалеке слышится мягкое дуновение ветра и тягучая песня вечерней птицы. Сиэль ежится, нос и уши горят и немеют на зимнем морозе. Из задумчивости мальчика выводит тихий шум. Опустив глаза, он видит, как к лестнице осторожно подступает животное. Это бродячий кот, серый и короткошерстный. Он ковыляет — одна из задних лап, похоже, покалечена. Кот старый и хилый, на спине недостает клочьев шерсти, а глаза покрыты тусклой, серо-голубой пеленой катаракты. Пока Сиэль продолжает смотреть на его облезлое тельце, кот случайно приближается и робко трется о его штанину. Глядя, как он двигается взад-вперед, мяукает и льстится, Сиэль размышляет о судьбе старого кота, о том, что случается с ним, когда он теряет обаяние и красоту, которые могли бы сделать его привлекательным питомцем для возможного владельца, которые могли бы пробудить нежные чувства и тем самым привести к тому, чтобы его подняли, погладили и накормили, пусть даже на вечер. И Сиэль подозревает, что так или иначе кот осознает свое затруднительное положение и понимает, что в нынешнем дряхлом состоянии утратил свой шарм. И мысль эта заставляет гадать, на что же это существо надеется, мяукая и потираясь головой о ногу человека. Возможно, животное просто стремится подольститься, чтобы ему дали угощение, хотя бы какой-то кусочек еды. Возможно, оно пытается вызвать сочувствие и жалость, подобно тому, как это мог бы делать попрошайка, демонстрируя потерянную руку или глаз. А возможно, думает Сиэль, глядя, как животное мяукает и жалобно смотрит на него снизу вверх, оно всего лишь хочет быть кем-то любимым, точно так же как этого хочет любое жалкое, ужасное создание. Хочет, чтобы на него посмотрели, чтобы увидели все его шрамы, неприглядную кожу и обветренную морду, чтобы увидели уродство и немощность, но, несмотря на это, все же полюбили. Сиэль берет кота на руки, кладет на колени и трется щекой о тусклую, щетинистую шерсть. А по лицу его катятся слезы.***
Вечер застает юного лорда у постели дворецкого. Он готов приступить к ежедневной процедуре. Задержав на нем недолгий взгляд, он смахивает волосы с его лица. И вдруг рука Себастьяна с молниеносной скоростью хватает его за запястье. Глаза резко распахивается. Он глубоко вдыхает воздух. — Все хорошо, Себастьян, — мягко произносит Сиэль. — Это… это всего лишь я. Демон смотрит на него широко раскрытыми глазами, ошеломленный, словно пытается разобраться в этом мире наяву. Приподнявшись на локтях, он растерянно оглядывает комнату. — Ты в порядке? Себастьян моргает и делает вдох, обводит взглядом стены, окно и простенькую мебель, после чего испытующе смотрит на мальчика. Хватка на запястье ослабевает. — Я пытался сменить повязку на ране, — говорит Сиэль, кивая на грудь демона. Себастьян удивленно смотрит вниз и проводит пальцами по марле. — Не хотел, чтобы она загрязнилась, — с запинкой договаривает Сиэль, отводя глаза в сторону. Себастьян возвращает к нему взгляд. Голос молодого господина, кажется, наконец успокаивает его. Напряжение в плечах начинает спадать. Он садится на краю матраса. — Ну так… — Сиэль облизывает губы, неуютно переминаясь с ноги на ногу. — Выходит, ты в порядке? Себастьян кивает. — Думаю, да, — произносит он осторожно, пробуя на слух собственный голос, как будто достает его из кладовой и стряхивает пыль. Снова проведя рукой по марле, он застегивает верх сорочки. Его глаза следят за мальчиком, когда тот садится на деревянный стул возле кровати. Взгляд демона настолько пристальный, что Сиэль вынужден опустить глаза, чтобы его избежать. Он с трудом подбирает слова, чтобы заполнить молчание. — Я рад, что с тобой все хорошо, — говорит он в пол. — Я был… — Он делает глубокий вдох. — Куда ты отправляешься? — спрашивает он с внезапной настойчивостью, скользя глазами по лицу Себастьяна. — Что вы имеете в виду? — Когда ты… когда ты исцеляешься. Это не похоже на сон. Словно… — Голос его начинает дрожать. — Словно ты совсем не здесь. Секунду-другую Себастьян молчит, сдвинув брови, и силится найти ответ. — Не помню, — говорит он наконец неуверенным голосом. Сиэль кивает. Набирает полные легкие воздуха и выдыхает, неловко ерзая на стуле. Они оба молчат, оба жду, пока Сиэль не скажет то, что хочет. — Я боялся… — мальчик снова обрывается на полуслове. Пальцы перебирают складки брюк, дергая за вылезшую нить. — Чего вы боялись? — осторожно подталкивает демон. — Это вздор. Лицо Себастьяна смягчается. Юный господин нуждается в утешении. — Все хорошо. Я исцелился. — Знаю. — Я всегда исцелюсь. Что бы ни случилось с этим телом, я всегда залечу его. — Знаю, — повторяет Сиэль дрожащим, детским, неуверенным голосом. — Я не могу умереть, юный господин. Я — не человек. От последних слов подбородок Сиэля подрагивает. — Я знаю. Знаю, что ты не человек, — мямлит мальчик, уставившись в пол. Он пытается сдержать эмоции, но они собираются в горле и ширятся, перекрывая воздух, и он знает, что они недолго смогут оставаться внутри. В конце концов они поднимутся до края и выплеснутся, а иначе задушат его. — Но тебя не было так долго, — произносит он дрожащим, тихим голосом. — Я боялся, что ты не вернешься. — Вы знаете, что это не случится, — спокойно уверяет Себастьян. — Я всегда к вам вернусь. — Я знаю. Знаю. — Тогда чего же вы боялись? В этот момент Сиэль наконец-то всхлипывает. — Мне жаль, Себастьян. — Он наклоняется вперед и закрывает лицо рукой. Признание ошеломляет демона. Какое-то время он молчит и только смотрит, как лицо Сиэля искажает тысяча эмоций. — Милорд, — начинает он неуверенным тоном, — вам нет нужды… — Себастьян, хватит! Просто… — Сиэль стискивает зубы так сильно, что челюсть начинает болеть. Он делает несколько прерывистых вдохов, чтобы совсем не расклеиться. — Я пытаюсь тебе кое-что сказать. Себастьян молчит. Мальчик смахивает слезы и, глубоко вобрав воздух, с трудом пытается сохранять голос ровным. Подняв голову, он заглядывает демону прямо в глаза. — Я сожалею, Себастьян. Я так сожалею. Обо всем, что случилось. — Слова начинают вырываться потоком. — Все выходит совсем не так, как я представлял. Все, к чему я прикасаюсь, обращается прахом. Боль в груди почти невыносима, кажется, что сердце вот-вот разорвется, пробив свою клетку из кости. Глаза опять щиплют слезы. — Ты не можешь покинуть меня, Себастьян, — говорит он задыхаясь. — Мне без тебя не справиться. Ты — все, что у меня осталось. Себастьян напрягается всем телом. Он качает головой, заметно огорченный страданием хозяина, и потирает ладони о бедра; на лбу проступают морщинки. — Зачем вы говорите мне это? — спрашивает он печальным шепотом. — Вам не нужно говорить мне об этом. — Нет, нужно. Я должно сказать это, — твердо отвечает Сиэль. В голос начинает возвращаться уверенность. — Я должен наконец сказать какую-то правду. Я устал от притворства. Мальчик делает вдох. Теперь, когда он произнес эти слова, ему становится лучше, будто из него высосали яд и удалили загноившуюся кожу. Насколько же легки движения, думает он, когда мы сбрасываем вещи, что тянут нас вниз. Чувствуя себя спокойней, Сиэль поднимается и встает напротив демона. Смотрит на грудь, где под повязкой и тканью сорочки по-прежнему прячется рана, и нерешительно припадает к ней пальцами. — Болит? — тихо спрашивает мальчик. Себастьян смотрит на руку молодого господина, лежащую на его груди, и накрывает ее собственной, переплетая их пальцы и прижимая ладонь мальчика к ране, открывающей путь к его сердцу. — Да. И впервые за вечер голос демона звучит измученно. Он прорезает до самого сердца, и Сиэль поражается, как он когда-то мог считать Себастьяна ненастоящим, как он мог думать, что демон не был таким же запутанным, живым и легкоранимым, как он сам. Они остаются в этом подвешенном состоянии, точно мыльный пузырь, парящий в воздухе, эфемерный и хрупкий, готовый лопнуть в любую секунду и исчезнуть. В этот миг Сиэль представляет, как будущий он, — если бы он мог прожить долгую жизнь, — заглядывает в прошлое, и уверен, что из всех воспоминаний в голове всплывет именно это. Демон, сидящий на кровати, и стоящий перед ним господин, две фигуры, соединенные его ладонью. Этот образ, обрамленный выцветшими, как на старой фотографии, краями еще надолго сохранится в голове, даже когда все закончится. Они продолжают молчать, пока Сиэль, ослабевший под пристальным взглядом, не вытягивает руку из хватки дворецкого, и последний роняет свою на колено. Секунду-другую мальчик смотрит на пол, затем на стены, потом на серое лицо луны, висящей за окном, и снова встречает взгляд демона. Сняв пиджак и жилет, он аккуратно вешает их на спинку стула. Развязывает узел на глазной повязке и кладет ее на прикроватный столик. Себастьян внимательно следит за его действиями и, когда господин поворачивается к нему с несвойственным ему робким, нерешительным видом, он знает, что делать. Он подвигается, чтобы мальчик мог забраться на кровать, и ложится рядом.***
Они лежат бок о бок, лицом друг к другу, оба хотят прикосновений, ни один не знает, где начать, как попросить. Себастьян не предпринимает никаких действий, чтобы к нему прикоснуться, поэтому спустя какое-то время Сиэль двигается ближе и утыкается лбом в его шею, сперва нерешительно, затем смелее, стоит почувствовать теплый, приветственный пульс. Мальчик прижимается так сильно, что ощущает подъем и падение чужой груди. Облизнув губы, он переводит дыхание и, поступая, как считает верным, припадает губами к горлу Себастьяна. Тот напрягается и шумно сглатывает, но по-прежнему к нему не прикасается. Подняв голову, Сиэль видит, что демон смотрит на него в ответ; его глаза полны какой-то неведомой грусти. — Я замечаю тебя, — тихо произносит мальчик. — Ты считаешь, что это не так, но я тебя замечаю. Лицо Себастьяна смягчается, и мышцы, твердые, натянутые, словно барабан, из-за всего, что принесли с собой последние недели и месяцы, из-за всего, что остается невысказанным, начинают расслабляться. Поднеся наконец руку к голове молодого хозяина, он проводит по его волосам. Опускает ее ниже, ведет большим пальцем по скулам, к губам форме лука, и крошечной бороздке между носом и ртом. Следуя какому-то порыву, Сиэль размыкает губы и позволяет пальцу скользнуть внутрь. Глядя в красновато-карие глаза ошеломленного демона, он начинает его медленно посасывать. Тело охватывает жар, двигаясь волной к щекам и животу. Себастьян смотрит на него широкими глазами, не двигаясь и не дыша, пока чары не развеивает влажный звук, когда палец выпадает изо рта. Щеки Сиэля горят, по телу разливается странный пожар, и нечто инстинктивное и человеческое заставляет бедра непроизвольно сжиматься. Он чувствует и страх, и стеснение, и стыд, но сильнее всего — боль нужды, что заставляет продолжать, не позволяя отвести глаза. В наэлектризованном воздухе между ними повисает вопрос. Он поднимается, ширится и словно заполняет комнату своими бесконечными и неизведанными возможностями. Они лежали так вместе бессчетное количество раз, но сегодня оба понимают, что что-то изменилось и назад пути нет. Палец демона еще лежит у его губ, влажный от слюны, и все, чего хочет Сиэль, — это больше контакта. Хочет, чтобы к нему прикасались. Везде. И прижиматься к демону, когда их разделяют несколько слоев одежды, уже недостаточно. Сиэль задумчиво кусает губы и пристально следит за Себастьяном, чей взгляд застыл на тех самых губах. Теперь оно ощутимо — это чувство, что нечто вот-вот произойдет. Как заряд воздуха перед бурей или безошибочное ощущение падения, когда стоишь на краю пропасти. Ритм, с которым Себастьян водит пальцем по его щеке, стал томительно медленным, и, словно на контрасте, сердцебиение Сиэля ускорилось. Они могли бы так и продолжать ходить вокруг да около, но наконец Сиэль тянет руку вниз и кладет ее на руку демона. Зрачки последнего настолько расширяются, что затмевают рыжину глаз, и пока он неотрывно смотрит на него, мальчик заводит его ладонь под рубашку и кладет ее на изгиб своей талии. И демон наконец прикасается к его обнаженной кожи. Странно и непривычно прикасаться к кому-то вот так, кожа к коже. Под очертаниями чужой руки Сиэль ощущает отпечаток тепла, как будто бы демон клеймит его. Сердце бьется быстро, голова лихорадочно кружится. И когда Себастьян начинает водить ладонью по чувствительной коже на ребрах и животе, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, юный граф не в силах сдержать тихий стон, что срывается с губ, и облегченно, с благодарностью вздыхает, даже не заметив, что все это время он затаивал дыхание. Сиэль перекатывается на спину, ложась головой на подушку, и, схватившись за рукав Себастьяна, тянет его на себя. Наводненный желаниями, потребностями и эмоциями, что бушуют внутри, он делает глубокий вдох и тихо произносит имя демона: — Себастьян…***
Как только его имя вылетает из уст молодого хозяина, демона захватывает ревущая буря эмоций. Оно прозвучало так мягко, ласково и в то же время требовательно — Себастьян никогда не устанет от трех слогов этой песни. Он хочет вновь услышать свое имя, хочет слушать его постоянно. А еще он отчаянно хочет дать молодому хозяину то, чего тот желает. Демон садится на колени, меж ног мальчика, и, нависнув, с трепетом проводит рукой под рубашкой, задирая ее и больше обнажая тело. Во взгляде юного хозяина читается встревоженность, но вместе с ней и предвкушение; кремовые щеки заливает розовый румянец. Себастьян поднимает его рубашку до самой шеи и позволяет пальцам пробежаться по бокам, груди и ребрам, наблюдая, как мальчик закрывает глаза и выгибает спину в поисках новых касаний. Его взгляд скользит к тонкому столбику горла и замирает на подъеме груди, на маленьких камушках сосков, розовых и безупречных, как жемчужинки. Хочется взять их в рот, перекатить под языком, поцеловать, оставляя влажный след, который будет поблескивать в лунном свете. При мысли об этом рот наполняется слюной. Но Себастьян не уверен в том, как стоит поступить. Он не знает, что понравится его молодому хозяину. Как именно мальчик любит, чтобы к нему прикасались? Что если ему не понравится? Что если это оттолкнет его? Он отстраняется и на мгновение замирает. Сиэль лежит под ним, глубоко вбирая воздух, и, подтянув колено, упирается в бок демона. — Себастьян… — просит он. Себастьян резко возвращает внимание к глазам хозяина и, наклонившись, припадает поцелуем к груди, прямо под впадинкой ключицы. Сиэль с облегчением вздыхает от столь желанного, необходимого контакта. Чужие губы движутся по всему телу, язык проводит по бокам, мальчик прогибается в спине, живот впадает, и с каждым резким вдохом под ребрами возникает утес. Себастьян опускается ниже, целуя, облизывая, извивая язык, подбираясь все ближе и ближе к линии брюк. Демон отдаленно понимает, что делает, куда движутся губы, куда все это может завести. Он проделывал эти действия бесчисленное множество раз, во время бесчисленных соблазнений и обязанностей, каждый раз все более безрадостнее и бездумнее. Но впервые его чувства загорелись. Впервые голова кружится от того, насколько приятны ему эти ощущения. От того, какая мягкая у господина кожа, как она пахнет мылом с бергамотом и медом, как идеальна она ощущается между губ. Он целует мальчика в пупок, проскальзывая языком в маленькую лунку, и слышит, как меж коротких вдохов тот издает тихий стон — для слуха демона он словно птичья песня. Охваченный внезапным чувством, Себастьян потирается щеками о впалый живот. Он считает, это таинство ему непозволительно, и гадает, не пойдет ли господин на попятную. Но вместо этого юный граф испускает еще один жалобный стон и подтягивает ноги, так что его колени прижимаются к плечам Себастьяна, и давят на них, как бы в немой мольбе на большее. Взгляд Себастьяна опускается на место между бедер мальчика, где из-под ткани выпирает скромный бугорок. Остановившись пальцами на талии, он смотрит, как тонкие, узкие бедра приподнимаются и опускаются, подрагивая в воздухе. Краска заливает мальчика от шеи до ушей, на лице — желание и предвкушение. Заметив, что Себастьян медлит, Сиэль открывает глаза и устремляет на демона пристальный взгляд, так сильно жаждущий чего-то, о чем попросить он не находит слов. Но ему и не надо. Наконец-то демон опускает руку и аккуратно прикасается к паху, к твердой плоти, заключенной под слоем одежды. Сиэль сразу же двигает бедрами вверх и, еще сильнее уперевшись в ладонь демона, испускает тонкий стон, признательный за это маленькое облегчение, что предоставила ему простая сила трения. Наблюдая, как юный хозяин толкается туда-сюда, вновь и вновь потираясь о ладонь, Себастьян не может понять, что с ним происходит, что происходит с его человеческим телом. Он ощущает под тканью затвердевшую плоть, ее пульсирующий жар, и что-то от этого внутри разжигается. Огонь охватывает собственное тело, сердце колотится, во рту пересохло. Кожа еще никогда не казалась такой напряженной. Нутро еще никогда не наполняло это чуждое, адское жжение, что растекается от живота к самым щекам. Жар прокатывается по телу, словно волны, и, как прилив, собирается на вершине у бедер. Сжав зубы, кусая губы и закрыв глаза, Сиэль предается удовольствию. Руки сжимают прутья спинки кровати. Сомнения и стеснительность исчезли: он с упоением трется о ладонь дворецкого. Смотря на это, демон с жаждой в сердце спрашивает себя, на что они похоже — эти боль и голод неоконченного наслаждения. Наслаждения, что ищет еще больше наслаждение, того, что приходит урывками и движется навстречу завершению. Глаза вновь опускаются к талии мальчика. Себастьян хочет нечто большего, но отгоняет эту мысль. Это что-то первобытное, слабая сторона влечения. Есть нечто жутко человеческое в этом отчаянном порыве что-нибудь сделать, не только для хозяина, но для и себя самого. Хотеть чего-то — глупого и невозможного — это прискорбная судьба людей, их вечная печаль и пустота желания. Его рука скользит к брюкам, чтобы расстегнуть ремень и пуговицы и добраться до самого потаенного места на теле юного лорда. И вот наконец Сиэль распростерт перед ним. Поднятая до самых плеч сорочка — последнее, что осталось на нем из одежды, все остальное — бесконечный простор мягкой, кремовой кожи, к которой демон может прикасаться, которую может попробовать. Смятение от того, что его обнажили, кажется, на миг выдергивает молодого лорда из приятного ступора, и он с опаской взирает на демона. Он лежит, замерев, не двигая больше ни бедрами, ни единым мускулом, словно боится разбить что-то хрупкое. Закусив нижнюю губу, он заставляет себя заглянуть в лицо Себастьяна, в надежде увидеть какое-то признание, доказательство того, что между ними происходит, что это взаправду и, раз свершившись, это навсегда изменит равновесие. Но в глаза ему демон не смотрит. Взгляд устремлен в другую сторону, совершенно неподвижный, точно прикованный к месту, к плоти, что лежит теперь на животе юного лорда, розовая, твердая и напряженная. К этому моменту человеческое тело демона полностью ответило хозяину — он ощущает страстное желание, скапливающееся внизу живота, и болезненную нужду между бедер. Он облизывает губы, представляя господина на вкус, и ощущает опьяняющую эйфорию от осознания того, что он видит то, чего не видел никто. Скользнув вверх по бедру юного графа, его рука водит круги на животе. Возобновленные прикосновения действуют на Сиэля, как бальзам на обожженную кожу, и желание берет над ним вверх — какое бы смущение или стыд он ни испытывал, они растворяются в ночной тишине. Он снова извивается, вбиваясь бедрами в воздух, и, прижавшись животом к ладони демона, он снова выдыхает его имя: — Себастьян… И этого хватает, чтобы демон наконец сделал то, что хочет, то, что хочет его молодой господин, то, что они оба так отчаянно хотят дать телу мальчика. Он ложится на живот меж разведенных ног хозяина, опускает голову и обхватывает ртом возбужденную плоть. Сиэль замирает всем телом. Он издает протяжный стон, зажмуривается и сжимает простынь в кулаках, чтобы удержаться на месте. Голова откидывается на подушку, а по телу пробегает рябь удовольствия, какого он еще никогда не испытывал, к какому не был готов и даже не подозревал, что возможно испытывать столь приятные чувства. Себастьян движется то вверх, то вниз, сжимая бедра юного хозяина, чтобы их движения не мешали прочувствовать соленую сладость, твердость, жар и пульсацию чужого тела на своем языке. Себастьян едва сдерживается и с трудом сохраняет ритм. Его переполняют ощущения, вкус, звуки — глубокие вдохи, перемежающиеся тихими стонами болезненного удовольствия на фоне влажных звуков его собственного рта. На секунду он приподнимает голову и видит, как вздымается и опускается грудь господина. Как же ему хочется, чтобы мальчик снова назвал его имя. Каждый вдох создает расщелины между ребер и впалость на животе. Демон ведет по ним ладонью, ощущая каждую ложбинку, каждый холмик и впадинку ребер, гребень выступающего таза, сжатые мышцы и мягкую плоть живота. Кожа мальчика горячая, гладкая и влажная от пота, безупречная, порозовевшая от жара и желания под бледными руками Себастьяна. Демон опускает голову, снова проводя языком по возбужденному органу, и чувствует, что его собственное тело обжигает отраженное желание. Он чувствует его внизу живота — тот же нарастающий жар, то же отчаянное жжение, то же негативное пространство, наводящее круги вокруг того же удовольствия, тот же неуловимый финал, тот же вакуум, что так неистово желает быть заполненным. Это невозможно больше игнорировать. Ведомый примитивным инстинктом, он трется бедрами о матрас, и удовольствие, что набегает на него от этого простого действия, едва не лишает его дыхания, в котором он не нуждается. Сквозь туман в голове он смутно замечает нарастающие движения мальчика: дыхание его становится прерывистым, тихие стоны настойчивей, а мышцы живота то и дело сжимаются и разжимаются при каждом движении демона. Тонкие руки хватаются за его волосы и тянут, впиваясь в голову ногтями, пока хозяин извивается в кровати, выгибая спину идеальной дугой и глубже толкаясь в горячий, влажный рот. Хватка мальчика становится крепче, он сжимает его, как тиски, и вбивается — раз, второй, третий — пока наконец не издает звук потрясения, то ли стон, то ли всхлип, который словно застрял в его горле, и Себастьян ощущает, как горячая, солоноватая влага окутывает его язык и стекает по горлу. Мальчик падает на простыни, обмякший, с тяжелым дыханием. Но Себастьян не может остановиться и продолжает вбирать в себя вкус господина до тех пор, пока чрезмерно чувствительное, перевозбужденное тело Сиэля больше не в силах терпеть. Его настойчиво тянут за волосы и поднимают голову от таза. Себастьян отстраняется и позволяет взгляду пройтись по телу молодого хозяина, вновь глядя на еще твердую, розовую плоть, которая теперь поблескивает от его слюны. Мысли подернуты дымкой, и демон чувствует себя измотанным, как будто уносится в море после того, как долго плыл против течения. Он ложится набок возле мальчика и пытается не обращать внимания на свирепый, отчаянный голод внизу живота и жар и твердость, что собрались, как буря, между бедер. Глаза мальчика закрыты, лицо расслаблено, а остатки удовлетворения посылают мурашки по телу. Себастьян кладет руку ему на живот и поглаживает, чтобы успокоить, зачарованно и с восхищением наблюдая, как его юный господин отходит от оргазма. В конце концов дыхание Сиэля замедляется, и он распахивает веки. Туман во взгляде немного рассеялся, и нежность, с которой он смотрит на него, разрывает демоническое сердце не меньше, чем, когда он подставляет лоб к его губам для поцелуя. Лежа вот так, прижавшись к дворецкому, юный лорд опускается глазами к спрятанному под одеждой торсу и останавливается на выпуклости между ног, выступающей под брюками. При виде картины мальчик удивленно и резко вдыхает, покусывая губы; его блестящий взгляд сосредоточен. Себастьян остается на боку, совершенно неподвижный, глаза опущены. Тело ломит и горит от желания получить хоть какой-то контакт. Он трется щекой о ткань подушки и позволяет мальчику себя разглядывать. Сиэль осторожно двигается ближе и, прижавшись ногой, давит на выпирающую часть чужого тела, неуверенно и робко, аккуратно проталкиваясь между бедер дворецкого. Себастьян опускает взгляд и, словно загипнотизированный, смотрит, как нога хозяина медленно движется к центру яростного, адского желания, и чувствует, как каждое поглаживание разносит по нему наслаждение. Какая-то часть его наблюдает эту сцену с расстояния зрителя и вспоминает, как он сам проделывал подобное так много раз, бесчисленное, бесконечное множество раз, и в роли Себастьяна Михаэлиса, и в предыдущих воплощениях. Но все остальное в нем думает о том, как сильно он этого хочет — испытать это людское удовольствие. И как сильно он хочет, чтобы это удовольствие доставил ему именно юный хозяин. Поэтому он берет, что́ дают, и, обхватив ногами предложенную ногу господина, неспешно трется о его бедро. Чувство слишком приятное и сильное, несравнимое ни с чем, что испытывало его человеческое тело, и он гонится за ним, как наркоман за опиумом. Сиэль наблюдает за ним, широко раскрыв глаза от восхищения и, думая о том, что же стало с его безмятежным, хладнокровным дворецким, опускает руку и хватается за пояс брюк. Провозившись с пуговицами и ремнем, он приспускает брюки демона, высвобождая его твердую плоть, растянувшуюся меж ними в тусклом свете луны, и теперь Себастьян может прикоснуться ей к нагому, безупречному телу Сиэля. Тереться о матрас сокрытою одеждой плотью было ничем по сравнению с этим… с этим блаженством от того, что прикасаешься своей кожей к чужой, прижимаясь самым чувствительный и жаждущим контакта местом к теплому, мягкому полю живота, к идущему вверх гребню ног, к долине между бедрами и тазом, где все еще влажно и скользко из-за слюны и остатков оргазма. Себастьян берет мальчика за талию и нежно, насколько позволяет хаотичный темп его нижней части тела, перекатывает на спину, чтобы он мог забраться сверху и двигаться дальше. Сильнее. Быстрее. Его движения порывисты, демон трется и трется, пытаясь дать своему разгоряченному, переполненному чувствами телу то, чего оно хочет, до жалости благодарный за плоть, по которой может провести своей исступленной, лихорадочной кожей, и с сожалением думает о том, что, не разделяй их эти физические оболочки, они могли бы просто раствориться друг в друге. Его губы целуют все, до чего добираются, каждую часть тела мальчика — висок, щеки, острый угол плеч, мягкие, как перья, волосы. Он припадает ими к челюсти, скользя по изгибу лица, и в движениях его нет ни изящества, ни ловкости. Ни намека на искусность опытного, уверенного любовника. Только чистая страсть. Себастьян видит широко раскрытые глаза хозяина. Черные зрачки едва не застилают два сужающихся омута, один сиреневый, второй — синий (синий, как цвет печали). Сиэль глядит на него зачарованно, словно наблюдает, как полярное сияние окрашивает темную, зимнюю ночь. Та часть Себастьяна, которую не заглушили чувства, всплывает на поверхность, и он изучающе берет лицо мальчика в руку, чтобы убедиться, что с ним все в порядке и он не стирает его до костей. Демон должен быть нежным, ведь мальчик так хрупок. — Я… Я не… — запинаясь, произносит он между толчками, дыша в губы мальчика. Приложившись лбом ко лбу, он делает новый глоток воздуха. — Я… не могу… При звуках его хриплого, шаткого голоса, взгляд юного лорда начинает фокусироваться, губы расплываются в улыбке. Он заводит руку за спину дворецкого, ведет ее вниз и, схватившись за подол сорочки, проскальзывает ладонью под низ. И только почувствовав, как рука мальчика скользит по изгибу спины, Себастьян понимает, как сильно он желал его прикосновений. Сиэль проводит пальцами по его шее, вплетает их в волосы и, схвативший за несколько прядей, тянет его на себя, чтобы сцепиться в поцелуе. Застыв на секунду, демон чувствует, как губы юного хозяина раскрывают его собственные, и в рот проникает влажный, скользкий язык. И этого достаточно, чтобы крещендо напряжения и удовольствия наконец, наконец-то достигло предела, чтобы вспышка блаженства внизу расцвела и прокатилась по телу, столь горячая и прекрасная, что он рвано стонет в губы мальчика, в то время как по животу хозяина растекаются белые полосы.***
Себастьян падает набок. Он выглядит совершенно разбитым, разобранным на части, разошедшимся по швам. Глаза закрыты, лицо выражает что-то между агонией и упоением. Набрав полную грудь воздуха, он проводит ладонью по лицу, шее и груди, словно пытаясь убедиться, что он все еще цел, что сердце демона не растопило человеческое тело. Волосы его растрепаны, щеки залиты румянцем, губы красные, точно тюльпаны, а чувства на лице так открыты, что Сиэль думает о том, что никогда не видел его более прекрасным. Он прикладывает к щеке Себастьяна прохладную ладонь, и тот сразу поворачивается, реагируя на прикосновение. Это вызывает у Сиэля улыбку. — Себастьян, — произносит он шепотом. Звук собственного имени на губах господина возвращает демона на землю. Он смыкает глаза и сосредотачивается на своих ощущениях. Он чувствует себя легким, жидким, бескостным. Сытое тело покалывает. Кажется, он мог бы влететь в воздух или раствориться в постели. Но вместо этого он натягивает брюки обратно, и застегнув пуговицы и ремень, молча встает и выходит из комнаты, пока Сиэль, истощенный, без движения лежит на кровати. Возвращается он с полотенцем на плече и керамическим тазиком, полным воды, над которой клубиться пар. Окунув полотенце в воду, он нежно проводит им по животу молодого хозяина, стирая следы спермы и слюны. Затем опускает сорочку, натягивает брюки, ведя их по изгибу ног и бедер, и застегивает. Все это время Сиэль лежит, наблюдая за работой сквозь приоткрытые веки, с полуулыбкой изумления и восхищения. Закончив и не найдя себе другого занятия, демон ложится обратно и просто смотрит на него, водя ладонью по руке. Кожа, что заключает в себе демонический облик, теперь стала прохладней, но по-прежнему натянута и жаждет прикосновений. Жаждет прильнуть к теплу хозяина. Его рука подступает к лицу, вновь очерчивая большим пальцем скулы мальчика. Ленивая улыбка Сиэля становится шире, одновременно озорная и нежная. — На что ты уставился, демон? Себастьян сглатывает, силясь передать свои мысли словами, чтобы мальчик все понял. Ему так многое нужно сказать. Но он никогда не умел подбирать нужных слов. Не в разговоре с юным господином. Не тогда, когда нужно донести что-то важное. Как объяснить ему? Как объяснить, что он вечность считал, что у него нет сердца, а теперь знает, что есть, и живет оно за пределами тела, приютившись в руках господина, такое хрупкое и так легкоранимое? Как объяснить, что ему больно вот так принадлежать другому существу? Что это похоже на то, будто с тебя содрали кожу, и осталась одни уязвимые нервы. Но что меж мучением есть минуты превращений, столь великолепные и ни с чем не сравнимые, что заставляют дорожить этой болью, ведь одно не может существовать без другого. И что раньше, до того, как он узнал, что означает принадлежать кому-то всецело, будь у него возможность, он бы никогда это не выбрал — ведь как такое можно выбрать? — но сейчас, если бы ему пришлось решать, он бы ни за что от этого не отказался. Себастьян делает вдох, подбирая слова. — Вы прекрасны, — просто говорит он наконец. Самодовольная улыбка мальчика перетекает в нечто искреннее. Он накрывает руку демона своей, мягко проводя по запястью и ложбинкам костяшек. — Только посмотри, каким мягким ты стал, — говорит он с дразнящей интонацией. — Что бы сказали остальные демоны, если бы увидели тебя в таком состоянии? Себастьян продолжает смотреть на него, молча, как делает это всегда. Сиэль вплетает пальцы в его волосы, смахивая пряди со лба и заводя их за ухо. Он подносит лицо так близко, что их лбы соприкасаются, так близко, что Себастьян ощущает на своих губах тепло и влажность чужого дыхания. Так близко, что он не видит ничего, кроме синего цвета не отмеченного печатью их контракта глаза молодого хозяина. Синего, как цвет печали. Он наблюдает, как мальчик долго и томно вдыхает, закрывая глаза, и по все еще красным щекам рассыпается веер ресниц. — Поспи, Себастьян, — мягко командует юный хозяин. И демон исполняет приказ. И впервые за свое существование он уплывает в то королевство сновидений, куда каждую ночь отправляются люди, куда отправляется его господин. Где на фоне полуночного неба и полной луны зажигают свои огоньки светлячки, где реальность подчиняется желаниям, где можно переписать свою историю, и где ничего никогда не заканчивается.