Метаморфозы

Сиэлю было шесть лет. Для своих лет мальчик был слишком маленьким, слишком щуплым, слишком бледным и слишком болезненным. Он сидел, скрестив ноги, на полу бального зала в доме Фантомхайвов; из-за холодных мраморных плит голые ноги в коротких штанишках покрывались мурашками. В слишком огромной комнате он представлял собой крохотную фигурку; тишина в поместье стояла, как в склепе. Телом мальчик был внутри, но мыслями — снаружи. Он представлял, как высоко на безоблачном небе солнце ярко светит цветом клементина, а его лучи проливаются сквозь густые деревья, что обрамляли границы имения. Он думал о травянистых полях, тюльпанах, одуванчиках и девчачьих визгах Лиззи, когда она плескала воду из ручья; о красоте и чудесах, происходящих в мире за стенами поместья, пока он сам был привязан внутри, снова преданный собственным телом и собственной хрупкостью. Мальчик схватил деревянный игрушечный паровозик и водил его туда-сюда по мраморному полу, с болью и тяжестью в сердце из-за желания поиграть с кем-нибудь другим. Но тут вошла она, и серость дня, проведенного в доме, казалось, стала яркой, живой, полной красок. Ее пальто было красным, красными были волосы и юбка, и этот цвет как будто приносил тепло в плоские, смутные тени одинокой комнаты. При виде нее лицо Сиэля засияло. — Тетя Анджелина! — закричал он, протягивая руки для объятия. Женщина легко подняла его на руки и крепко прижала к груди, прежде чем села в стоящее рядом кресло и усадила его на колени. — Ты здесь совсем один? — спросила она, вплетая пальцы в его волосы, как это нравилось мальчику. — Я болен. Мама и папа говорят, я должен оставаться в доме, — ответил ребенок, пытаясь звучать так же печально, как он себя чувствовал. Казалось, он всегда был один. Всегда в доме. Он почти считал, что должен был уже привыкнуть, и не мог понять, почему от этого до сих пор было больно. Он наклонился и уткнулся носом в лацкан тетиного пиджака, вдыхая ее парфюм. Ему нравился ее запах, она пахла тюльпанами, розовой водой и теплыми летними днями. — Мне жаль, мой милый. — Все остальные дети веселятся на ярмарке, — пробормотал он, строя на лице преувеличенно надутый вид, призванный усилить чувство жалости, и посмотрел на тетю сквозь ресницы, чтобы увидеть эффект. — Мне скучно здесь одному. Сиэль хотел сказать одиноко. Но ему было только шесть, и он не понимал это понятие. Или понимал, чувствовал его грызущую пустоту, но не мог подобрать к нему верного слова. Поэтому скучно — было ближайшим описанием, доступным детскому воображению. — А если я скажу тебе, что привела кое-кого, кто мог бы составлять тебе компанию, когда ты дома один, и мог бы делать это время менее «скучным»? — заговорщицки шепнула женщина. В этот момент дверь в комнату открылась, и в нее вошел Танака, на руках он держал извивающегося, тявкающего зверька. Тот был полон сил и озорства, взволнованно мотая головой туда-обратно, он смотрел то на Танаку, то на Сиэля, то на тетю Анну, вилял хвостом и вывалил язык, умоляя, чтобы его пустили поиграть. Наконец Танака поставил это шарик шерсти на пол — он тотчас же помчался к мальчику и запрыгнул ему на колени, облизывая и целуя в лицо, уже готовый объявить о своей безоговорочной любви. Сиэль хихикнул и завизжал от восторга, проводя рукой по мягкой, манящей золотистой шерстке и почесывая под маленьким ушком щенка и по его головке. — Кажется, я ему нравлюсь! — воскликнул ребенок. — И мне так кажется, — сказала тетя, целуя мальчика в макушку и тоже гладя щенка. — Как его зовут? — спросил Сиэль. Его глаза расширились от умиления, он уже полностью и без остатка был влюблен, так молниеносно, как присуще шестилетним мальчикам и их собакам. — Как пожелает хозяин, — ответила Анджелина, шепча ему на ухо.

***

Себастьян приходит, когда юный хозяин зовет его. Но не словами, нет. Молодой лорд молчит, когда демон появляется рядом, материализовавшись как будто из воздуха. Он начисто вытирает его лицо от слез и брызг тетиной крови и прижимает платок к ране на плече, обматывая вокруг, чтобы остановить кровотечение. — Прошу вас, юный господин, вам нужно идти, — шепчет демон успокаивающим тоном, глядя на окровавленный труп у ног мальчика. Ему придется вынести тело из дома и очистить все от любых улик, способных привести расследование к юному графу. В этих делах он уже опытен. Сиэль качает головой и остается на месте. Он не смотрит на демона. Взгляд прикован к телу его тети, лежащей лицом в растекающейся луже гранатовой крови. Его мертвенно-бледное лицо застыло в выражении чего-то бо́льшего, чем печаль и отчаяние. — Прошу вас… Вы должны позволить мне заняться работой, — мягко упрашивает демон в попытке вывести мальчика из кататонии и берет его щеку в ладонь. Сиэль наконец-то отрывает взгляд от тела и встречается с глазами Себастьяна. Он открывает рот, но вместо слов выходит только сдавленный звук; мальчик сгибается пополам, и его вырывает на мягкий, украшенный цветочным узором персидский ковер.

***

Себастьян хочет поглотить его боль, хочет обвить его горе. Себастьян хочет залечить его раны, хочет вытащить шипы и слизать с щек кровавые слезы. Себастьян хочет смыть с него все зло. Он приносит Сиэля обратно в поместье и пытается собрать его заново, уже в который раз. В этих вещах он тоже опытен. Но демон достаточно хорошо знаком со своим юным господином, чтобы понимать, что на сей раз все по-другому. На сей раз сломалось то, что нельзя починить. Мальчик не шевелится, когда Себастьян раздевает его, снимая запачканную кровью и рвотой одежду, и усаживает в керамическую ванну; пар над водой глянцем опускается на бледную кожу. Он не дергается, когда Себастьян купает его, бережно промывая рану, сперва мылом и губкой, затем — руками без перчаток. Не отстраняется, когда Себастьян прижимается лбом к голове и оставляет поцелуй на шее. Не возражает, когда Себастьян припадает губами к затылку и вбирает воду с мокрых прядей волос. Как только мальчик становится чист, демон укутывает его в полотенце, несет в кровать и накрывает одеялом. Ложится рядом и осторожно кладет руку ему на живот. Мальчик в это время смотрит в потолок. Тусклое мерцание свечи на прикроватном столике падает на лицо, отбрасывая темную тень под щеками и лбом. Остальная часть комнаты, куда не достигает свет, погружена в оттенки темно-синего, который переходит в черный. Себастьян скользит ладонью вниз, находит руку молодого лорда и переплетает его пальцы со своими. Сиэль не останавливает его, не реагирует. Демон смотрит на хозяина, а тот — на потолок. Он ждет, пока мальчик наконец не заговаривает. — Себастьян, ты любишь меня? — спрашивает он, не сводя глаз с потолка. Вопрос режет по сердцу, как лезвие. — Конечно. Вы знаете, что люблю, — звучит приглушенный ответ. Тон его ровный, без изысков. Это не слезливое признание, не чрезмерная сентиментальность, не мелодраматическое заявление о вечной верности. Это простая правда, и сказана просто. Мальчик продолжает вглядываться во мрак, задумчиво кусает нижнюю губу и легонько кивает. — Любовь демона… — произносит он, обращаясь больше к самому себе. Взгляд наконец ложится на Себастьяна. — Что есть любовь демона? — спрашивает он. — Что она означает? Чего она стоит? Себастьян ощущает, как нутро сжимается от боли. — Я не могу вам ответить на этот вопрос, ее цена мне не известна, — говорит он, нащупывая слова, словно слепой, что пытается вызвать в воображении образ цветов. — Я только знаю, что она настоящая и сделала меня таким, какой я есть. Сиэль смотрит на него изучающе. — Но каким она сделала меня? — Его лицо искажается, он сглатывает, стискивая зубы, и пытается не потерять контроль над своими эмоциями. — Мое спасение. Твоя защита. Попытка дать мне, чего я хочу. Во что это в действительности вылилось? Глаза Сиэля начинают блестеть от слез. Он прерывисто глотает воздух. — Она похожа на шутку вселенной — эта тщетная битва, в которой пытаешься придать смысл несчастьям и жестокости, боли и ярости. Такое чувство, что смысла в них нет. — Голос его — едва слышимый шепот. — Я мог умереть в тот день, распростертый на том алтаре, пронзенный кинжалом, и мир остался бы точно таким, как сейчас. Не лучше и не хуже из-за того, что меня бы в нем не было. — Вы правда так считаете? — Себастьян говорит спокойно, беря подбородок мальчика между большим и указательным пальцами. — Не знаю. Порой. А порой я понимаю, что все зло, которое ты причинил другим, я причинил себе, — отвечает Сиэль. — Порой я понимаю, что это… это… Он делает вдох и пытается собраться с мыслями, чтобы демон мог его понять. — Я помню, как отец читал мне книгу, — снова начинает он, уже спокойнее. — В ней говорилось о других вселенных, что соседствуют с нашей. О других реальностях. О том, как мир разъединяется каждый раз, когда кто-то принимает решение, в одном — одно, в другом — другое. Поэтому существует бесконечное количество миров, так много, как звезд, как когда-либо принятых решений. Сиэль улыбается, вспоминая, как отец делился с ним чем-то великим и значимым. Вспоминая все способы, которыми он пытался привнести в его мир красоту и загадочность. Наполнить хаос смыслом, чтобы это утешило сына, потому что отец всегда хочет большего для своего ребенка, чем есть у него самого. Чтобы мир был добрее к его детям, чем он был к нему. — Мне нравилось думать об этом. Всякий раз, когда меня ругали за то, что я украл печенье до обеда или бегал по маминым розам в садах. Мне нравилось думать, что, может быть, существовал другой мир, где другого Сиэля не отругали и не оставили без десерта в качестве наказания. Себастьян медленно проводит пальцами по волосам мальчика, все еще мокрым после ванны, и успокаивающим движением убирает их с лица. Он думает об этом — обо всех других мирах. Других Сиэлях и других Себастьянах. Других решениях. И сердце наполняется тоской. — Думаете, это правда? Сиэль вздыхает от нежного прикосновения и закрывает глаза. — Мысль об этом приятна, даже если это ложь. Приятно думать, что где-то там есть миллион Сиэлей. Что, возможно, кто-то из них счастлив. — Он открывает глаза и втягивает воздух. К нему вернулась твердость. — Но я в это не верю. Не думаю, что существует счастливый конец. Он отворачивается от утешительных объятий демона и смотрит в потолок. —  Сложно разглядеть в этой истории другой конец. Сложно представить череду событий, которая могла бы привести к иному результату. Нормальная жизнь. В свете. Взрослый я, женитьба на Лиззи… пикники в парке, праздники, прогулки на лодке по Темзе. В какой момент в прошлом все должно было измениться, чтобы это случилось? Даже не могу представить, чтобы нынешний я хотел бы этого. Был бы этому рад. Себастьян слушает, и его сердце желает невозможного. — Смерть родителей, мое похищение — кажется, это пришло в движение еще до моего рождения. Каждое событие вело к другому, как фигуры домино. Даже если бы ты не спас меня, если бы я выбрался из клетки сам, каким-то чудом, они бы все равно нашли меня и завершили начатое, это было бы только вопросом времени. Что бы мне оставалось делать, кроме как ждать, когда это случится? Я был всего лишь ребенком… — Он замолкает, снова думает, пытается собраться с мыслями и объяснить, больше самому себе, чем Себастьяну. — Как бы я ни проигрывал это в уме, какое бы развитие событий я ни представлял, исход всегда один и тот же. Сиэль снова поворачивается и прислоняется ко лбу Себастьяна своим. — По крайней мере, теперь я сам могу решать, как все закончится. Ты подарил мне этот выбор. — Он проводит ладонью по лицу демона, мягко пробегая пальцами по склону скул. — И я не один. Демон прижимается к ладони хозяина. — Нет, юный господин, вы не один. — Я так устал, Себастьян. Я просто хочу, чтобы это закончилось. Все это причиняет столько боли. Я просто хочу завершить это. Себастьян молчит и собирается с духом. — Я наконец готов закончить. Выяснить, что произошло в ту ночь пожара. Кто за все это ответственен. — Он отводит голову назад, чтобы заглянуть в глаза демона. — Ты поможешь мне, Себастьян? Демон молчит. Сердце в это время словно вырывают. — Ты поможешь мне довести все до конца? — повторяет юный лорд. Себастьян сглатывает. — А что потом? Что будет после конца? — Ты заберешь свою награду. Себастьян силится не утонуть, ищет за что ухватиться. — Это приказ? — Нет, Себастьян, — тепло отвечает Сиэль, — это просьба.

***

Погода потеплела достаточно, чтобы можно было прокопать сквозь грязь шесть футов вниз. Земля уже не промерзшая, последний зимний снег растаял, и тело Анджелины можно погрести, рядом с могилами сестры и мужа, возле маленького памятника, возведенного в память о ее неродившейся дочери, что так и не видела света, но которую женщина любила так пылко, словно ребенок был с ней рядом. Однако нет еще ни травы, ни цветов, ни кустарников, ни шелестящего пожара зеленой листвы на исхудалых деревьях, тихо скорбящих вдали. Сиэль смотрит на их тянущиеся друг к другу голые конечности, скрещенные в решетке коричнево-серой коры, по которой снуют белки, элегантными скачками перепрыгивая с дерева на дерево. Небо над головой — монотонная серость, будто на мир осела дымчатая пыль. Но жизнь сюда скоро вернется, и земля вокруг тела Анджелины покроется зеленым ковром, усеянным лавандой, колокольчиком и ландышем. И когда это случится, Сиэль посадит здесь розы, красные, какой была Анджелина, какой она хотела бы остаться в памяти. Сиэль думает об этом, склонившись над гнилой землей у могильной плиты. Заупокойные молитвы сказаны, тело предано земле, и теперь лишь они с демоном несут одинокую стражу. Мальчик обнимает себя за колени, прижимает их к груди и балансирует на пятках своих туфель. Невдалеке он замечает, как по лужайке кладбища пробирается еще одна процессия. Группа людей, на вид представляющая собой рабочий класс и одетая, по подозрению юного лорда, в лучшее, что имеется в их гардеробах, стекается к одной из могил. Одна из скорбящих поет печальную, пронзительно горькую песню. Чем больше приближается процессия, тем отчетливей она доносится до слуха юного лорда. Пока Сиэль смотрит и слушает, ноты цепляются за сердце и задевают внутри что-то раненое. — Что это? — спрашивает он шепотом, не сводя глаз с людей. — Думаю, это гэльская народная баллада, — тихо отвечает демон позади. Юный граф прислушиваться к тому, как женский голос скользит по хриплым звукам с придыханием, тесно стоящим гласным и мягким гортанным согласным. Что-то в ее голосе, в ее горе и стремлении к невозможному трогает его, и мальчик ощущает, как в горле, предвещая катарсис, становится ком. — О чем она? Секунду-другую Себастьян молчит, прислушиваясь к жалобному, тоскливому голосу, что мелодично плывет по словам, переплетаясь со скорбными минорными аккордами на скрипке. — Это песня о девушке, потерявшей настоящую любовь. Юноша погиб на войне, не успев обвенчаться, — переводит Себастьян. Ветер налетает, нашептывая на ухо тайны своим тихим воем. Над процессией поднимется ударное крещендо, настойчивый звук ладони, ударяющей по коже барабана. — Девушка так и не оправилась от потери. Она продолжала оплакивать его до самой смерти. Балансируя на корточках, Сиэль легко покачивается туда-сюда в такт мелодии. Он смотрит, но не видит могил ни родителей, ни тети и теряется в мыслях, пытаясь воскресить что-то в памяти. Вечерний ветер раздувает их пальто и щиплет глаза, предвещая скорый дождь. — Каждую ночь она приходила на его могилу и лежала там до самого рассвета. Ей была невыносима мысль, что он был одинок и хладен, погребенный под грязью и камнем. Она закрывала его могилу своим телом, защищая от дождя и ветра. Глаза юного графа щиплют слезы. Пусть текут, думает он. Здесь никто не увидит. — Она поет:

На могиле твоей распростершись,

Я буду здесь вечно лежать.

Коль держал бы в своей мою руку,

Знаю, их бы нам не разорвать.

Моя яблоня, свет мой,

Не быть преградам боле между нами.

Ведь я пахну землей,

И побита ветрами.

Звуки песни угасают, ветер стихает. Скорбящие прощаются в последний раз и исчезают. Невидимое за завесой серых туч солнце движется по небу и начинает тонуть за горизонтом. На кладбище опускаются сумерки, и рыжевато-серый свет обращается пепельным. Звуки певчих птиц стихают, их сменяет стрекотание сверчков. Юный граф не шевелится. — Себастьян, постой со мной рядом. Давай побудем здесь. Еще немного. Себастьян встает рядом с графом. Его фигура заслоняет последние лучи заката и отбрасывает тень на молодого хозяина. Он держит свой пост, пока взгляд мальчика прикован к пустоте у могилы, и позволяет боли взять над сердцем верх.

Конец второй части