Глава V. Возвращение к корням
6 августа 2022 г. в 15:59
Улеглась пыль бюрократической волокиты, и прежде, чем отправляться в свое новое жилище или по крайней мере место, которое по всем законам принадлежит ему, Вадим Александрович запросил аудиенцию у семейного нотариуса. Тот назначил встречу в своем офисе на Ярославской улице. Арендуя помещение в здании эпохи неоклассицизма, отданного в распоряжение врачам-урологам, юристам и предпринимателям средней руки, Натаниэль довольствовался удачным совмещением индустриального стиля с чем-то псевдорусским (речь о стиле).
— Присаживайтесь, дорогой Вадим, — тепло поприветствовал нотариус, приглашая Вадима занять дорогое кресло из анилиновой кожи.
— Я совсем недолго. Собственно, как и договаривались, — тут же сообщил Вадим, погружаясь в кресло.
Мужчины сидели друг напротив друга, стреляя глазами, ожидая, кто же начнет разговор. Голубые портьеры на окнах были слегка раздвинуты. Редкий свет проникал в полутемное помещение, где в разгар обеда горел торшер с зеленым абажуром.
— Верно понимаю, что теперь я полноправный владелец поместья? — спросил Вадим, вздыхая.
— Разумеется. Вы единственный наследник, и никаких проблем, хвала небесам, ждать не приходится, — буднично ответил нотариус, поглаживая свои холеные усики.
— А что с другими возможными наследниками? Я слышал, что может завязаться спор, — обеспокоенно заявил Вадим, не веря чувству собственничества, что начало расти после обретения поместья.
— Это было бы резонно, дорогой Вадим, если не ряд «но», — важно заявил Натаниэль и расправил плечи, прежде, чем переходить к следующей мысли. — Воля покойного может быть оспорена лишь в том случае, если, во-первых, есть несовершеннолетние дети, во-вторых, недееспособные родители или супруг. Ни детей, ни законной жены у Феликса Генриховича никогда не было. Родители давно умерли, как и родные братья и сестра, кстати говоря, тоже. Из его ближайших родственников оставались лишь племянницы и их дети, но они не имеют такого же веса, как родители или возможные дети и супруги. Потому мы опираемся только на волеизъявление покойного. Была бы большая трудность, если бы завещания не существовало. В таком случае права на поместье в равной степени разделили Ирина, Любовь, Татьяна и ваша мать.
— Суд ни в коем случае не встанет на их сторону?
— Ни один здравомыслящий адвокат не возьмется за такое дело, признавая наличие следующих вводных. Сколько не пытайтесь биться в судах различных инстанций, но ничего не выйдет. Если, разумеется, не доказать факт особой близости с покойным, если не доказать, что он бы теоретически «хотел завещать что-либо другим родственникам». Однако со сбором доказательств, я убежден, возникнут трудности. К тому же важна материальная составляющая. Хоть ваши родственники и не имеют бизнеса, но их налоговые декларации и образ жизни доказывают, что они не могут претендовать на роль «незаслуженно обделенных», — рассмеялся Натаниэль, отчего у него даже спали очки.
— Да уж и доказательств никаких и нет. Никто не посещал дедушку Феликса. Хотя…Я тоже не был в поместье больше десяти лет. С тех самых пор, как умер отец. Я полностью посвятил себя бизнесу, понимаете, — виновато говорил Вадим, опустивший голову.
— Я отлично понимаю. Ваши родственники могут сколько угодно клокотать, но суд не займет их сторону. В этом я уверен даже не на девяноста девять, а на все сто процентов! — и в доказательство своей уверенности нотариус ударил по столу, из-за чего очки окончательно свалились с его помятого и морщинистого лица.
— У вас очки упали, — с улыбкой на лице сказал Вадим, расслабленно выдыхая.
— Точно! – и засуетившийся пожилой мужчина поднял их, дабы водрузить на законное место. — Кстати говоря, дорогой Вадим. Дворецкий Дмитрий, помните же его? — обратился нотариус, но Вадим лишь стыдливо пожал плечами.
— Кажется, что-то помню, но почему-то смутно.
— Он был на похоронах и дал мне этот номер телефона. Просил позвонить вас сразу же, как вступите в права наследования. Он хотел бы как можно скорее увидеться с вами, — Натаниэль протянул вырванный лист из блокнота, где был начертан городской номер телефона.
— Хорошо. Съезжу даже сегодня. У меня импровизированный отпуск, хоть и в офисе аврал. Готовим сделку с китайской компанией, которая строит завод недалеко от города. Будут собирать ноутбуки, смартфоны и прочую технику.
— Надеюсь, что вы преуспеете. Кажется, что лишь вам под силу удержаться на плаву, — загадочно произнес нотариус.
— Это вы о чем? – не понял его Вадим.
— Дмитрий ждет вашего звонка.
Поняв, что время нотариуса вышло, Вадим учтиво поклонился и быстро покинул кабинет, не забыв подхватить портфель из крокодиловой кожи и серое пальто из габардина. Через минуту он уже садился в «Мерседес».
— Артур, поехали за город. Лесная, дом 148. Большое поместье песочного цвета. К нему должна вести аллея из высаженных кипарисов. Отчетливо помню ее.
— Понял, Вадим Александрович. Это и есть ваш новый дом?
— Дом ли, Артур, дом ли…Мне нужно сделать звонок. Так что, пожалуйста, обойдемся без твоего «Короля и Шута», — несколько пренебрежительно отозвался о роке девяностых Вадим Александрович, уже набиравший дворецкого Дмитрия.
— Алло, — в привычной манере ответил дворецкий Дмитрий, снявший трубку не сразу, ибо, чтобы добраться до телефона в гостиной, требовалось не мало усилий и времени.
— Добрый день, Дмитрий. Готовьте дом к встрече нового хозяина, — в приказном тоне сообщил Вадим и моментально повесил трубку.
На лице тут же родилась жестокая гримаса, отражавшая торжество власти, которую обрел мужчина. Казалось, что одной лишь власти в его компании было недостаточно, и с каждым годом, взрослея, мужая, Вадим мечтал брать больше и больше, покуда жизненные силы позволяют откусывать огромные куски этого сладкого и заветного пирога. И он кусал. Кусал, как и его отец, жадно и без остановки, в перерывах лицезря жалкий, по его мнению, и беспутный образ жизни родственников.
Машина неслась по оживленному проспекту Мусоргского. Он пролегал от Зоологического сада, построенного еще в XIX веке, и вел к железнодорожному вокзалу. Гудели современные поезда, отправлявшиеся в Петербург, дребезжали электрички, каждые двадцать минут ходившие на Москву. Центральный район города жил безостановочно, жил своей жизнью, и его жужжание никогда не надоедало Вадиму, осматривавшему улочки и переулки из окон своей машины. Он чувствовал, как прохожие сдерживаются, чтобы не пасть ниц перед хозяином жизни, ощущал, как млеют те обитатели хрущевок и брежневок, при виде этого царя-зверей, осматривающим свои владения.
Когда автомобиль покинул пределы города, когда лишь угрюмая и безынтересная трасса, окаймленная строящимися заводами и комплексами, а после и унылыми разрушающимися деревнями, и поганым однотипным лесом, стали спутниками Вадима, тогда он начал вспоминать судьбы поколений своей семьи, так быстро деградирующей и падающей в сточную канаву цивилизации.
Вспоминался дедушка Виктор, сколотивший состояние на приватизации оборонного предприятия, которое долгое время оставалось полугосударственным, принося огромные доходы Шварцам. С растущей милитаризацией общества чаще требовались танки, ракеты и самолеты, а потому империя дедушки Виктора росла, как на дрожжах до тех самых пор, пока ему галантно не намекнули, что пожилой еврей должен «освободить хлебное место». Сопротивление государственному левиафану стоило слишком дорого, и в этом он потерял самое главное: связи с остальной семьей, что, безоговорочно, перешла на сторону новой власти, крепнущей и отодвигающей всех, кто был причастен к клану первого президента. Больше всего старался отдалиться тот самый дедушка Феликс, чье архитектурное бюро возвело сотни зданий в Москве и Петербурге, прежде всего по государственному заказу.
Привлекая лучших архитекторов из Франции и Испании, Швеции и Германии, Феликс Генрихович основал собственную строительную школу. Она существовала и в тот момент, когда Вадим получил в наследство поместье Феликса, но стареющей и утративший контроль над всем дедушка упустил из рук не только школу, но и бюро. Этот кусочек то ли пирога, то ли мяса ретиво выхватили другие акулята, превращавшиеся в настоящих мегаладонов политики и бизнеса.
В сущности своей все первое поколение либо продало, либо добровольно оставило свои бизнесы, и на их миллионы долларов доживали последние годы и тетя Ира, и тетя Люба.
Нужда уже привела тетю Таню к свиньям. Сказалась и неудачная брачная партия: муж-заика, преуспевший в финансовых аферах, казался лучшим вариантом, но после крушения всех пирамид, оказался выброшенным на обочину жизни вместе со своими прожорливыми детьми и озлобленной женой.
Алкогольный магнат Яков Генрихович потерял рассудок раньше остальных, и потому его жизнь с середины нулевых превратилась в бестолковое и бессмысленное существование. Приватизировав огромный завод, выпускавший известную на весь Союз водку, он внедрил передовые методы производства в свое время, но совершенно пропустил следующий этап научно-технологической революции и немаловажный процесс политической пертурбации, в ходе которого рухнули прежние связи с правящим кланом.
Поддержавшие своими миллионами деятелей поры девяностых, и Виктор, и Яков делали ставку на молодых реформаторов и ту систему управления, что гарантировала бы им и их потомству процветание на десятилетия вперед. Дочери, вышедшие замуж еще в советское время за простых инженеров, бухгалтеров и металлургов, не представляли, как можно управлять такими махинами, как бизнесы их отцов. Мужское начало в семействе Шварцов всегда доминировало, но именно женское начало спускало сотни тысяч на роскошные пиры и кутеж, банкеты и приемы, платья и драгоценности, поездки на курорты и концерты мировых знаменитостей.
В этих колющих душу воспоминаниях прошла небольшая дорога до поместья. Поместьем оно в юридическом смысле, разумеется, не являлось, представляя из себя типичную усадьбу русского дворянства. Однако еще третий граф Новосельцев в середине позапрошлого века выбрал именно такое название для своего имения, будучи поклонником всего русского и старинного.
Вадим Александрович с ощутимой неприязнью думал о своих родственниках, готовых высосать все соки из него, из его матери, живущей у него на попечении. Безработные оглоеды, практически изничтожившие капиталы предков, как саранча плодородный урожай, они не могли ни дать, ни предложить своим детям и их внукам ничего нового, а уж тем более не могли создать что-либо долговечное для остального мира.
Территория поместья была открытой. Англоман Феликс ценил европейскую свободу, но аккуратно поддакивал, когда того требовала ситуация. Высаженные кипарисы, неподвижно стоящие по краям дороги, что вела к главному двухэтажному зданию с пристройками, глядели на машину премиум-класса.
— Красиво здесь, Вадим Александрович. Даже ветер улегся. А обещали дождь, кстати говоря, — комментировал Артур, сбавивший скорость.
— Красиво. Но больно уж глухо. И машину как-то трясет. Не было никогда такого, —жаловался в ответ Вадим, поглядывавший на дорожку из гравия.
Большой дом с строгим прямоугольным объёмом удлинялся за счет тех самых пристроек. Одна из них служила для комнат прислуги и подсобных помещений. Огражденный балюстрадой балкон главного здания помещал маленькие диванчики, кресла и игральные столики для досуга.
На белокаменной лестнице парадного входа, где были установлены две большие мраморные вазы, уже дожидался тучный мужчина неизвестного возраста. Носивший старомодные бакенбарды, одетый в типичную форму английского дворецкого, он, несмотря на возраст и седину, выпрямлял спину, как солдат почетного караула.
За ним возвышался дом с зашторенными окнами. Можно было представить, какая темнота царила внутри. Прежде песочный цвет стен выцвел, и теперь горчичный фасад напоминал мертвенное лицо покойника, начавшего гнить и разлагаться.
Уже ушло бабье лето. Близился октябрь. Последние цветы доживали свое на неаккуратных клумбах, и огибая по кругу главную из них, Вадим поразился, куда же девался английский садовник дедушки Феликса, выписанный из самого Йоркшира. Голые сучья деревьев выглядели непривлекательно и жалко. Осунувшиеся клены и осины беспорядочно торчали по всему маршруту следования автомобиля. Достигнув парадного входа, машина остановилась. Дворецкий, хотевший было кинуться и открыть дверцу, был ошеломлен, увидев длинноволосого блондина за рулем.
— Здравствуйте…Здравствуйте…О, Вадим Александрович, вот и вы, — дворецкий, как и принято, поклонился Шварцу, напрягая мышцы старой шеи.
— Добрый день, Дмитрий. А вы постарели. Я помню вас без этих чудачеств, —говорил Вадим, указывая на бакенбарды. — А воздух и правда чистый. Свежо, — новый хозяин вздохнул полной грудью и расправил плечи.
Пока тот расхаживался и осматривался, Дмитрий поспешил принести соболезнования в связи с кончиной дедушки Феликса.
— Спасибо. Вы тоже утратили близкого человека. Но не работодателя!
— Ваша правда, хозяин, — впервые Вадим услышал это слово в своей адрес, и его тщеславию была приятна такая формулировка.
— Артур, слышал? Хозяин я. Впредь и ты зови меня так. Где можно разместить мой экипаж? — иронизировал Вадим, глядя в преданные голубые глаза Дмитрия, немного трясшегося. — Ветра нет, чего вы так трясетесь?
— Все в порядке, хозяин. Гараж давно заброшен. С тех пор, как Феликс Генрихович продал роллс-ройс. Мы жили на эти доходы больше года. Дальше пришлось продавать картины. Ушло несколько полотнищ голландских художников. Благо удалось сохранить Вермеера. Это чудо-картина!
— Охотно верю, — тускло отозвался Вадим, недоверчиво глядя на поместье. — А много у вас тут заброшенного?
— Прилично, хозяин. Простите, что лишь я встречаю вас. Все слуги уволились, как только я раздал им задолженность по зарплате. Они привыкли к старому хозяину, но теперь…Я один, увы, — жаловался согбенный Дмитрий, уставший держать спину прямо.
— Так, я думаю, что нам стоит поговорить внутри. Артур, займешься приведением в порядок гаража. Дмитрий, покажите ему.
И дворецкий направил блондина к относительно новой пристройке, появившейся лишь в те годы, когда поместье принадлежало советским партийным начальникам, а после и членам ЦК КПСС, отправившемся на заслуженную пенсию.
— Нам еле-еле удалось спасти поместье. Когда рухнул рубль (после отпуска цен), все эти дачи, усадьбы и поместья оказались никому не нужны. Феликс Генрихович удачно вернул его в пользование семьи Шварц. Государству нужна была твердая валюта.
— У меня сейчас закружится голова от ваших историй. Расскажите об этом позже, а сейчас…Сейчас я хочу пройти в дом!
И дворецкий мигом исполнил просьбу хозяина: Вадим впервые за десять лет перешагнул порог разваливающегося дома со скрипящими половицами, паутиной в отдельных местах и рождающейся на глазах плесенью. Где-то вдали закричал розовый какаду, кричавший всегда, когда маленький Вадик переступал порог дома. Только в этот раз он был не в роли гостя попугая, а в роли его нового хозяина. Все, что было в доме и рядом, теперь принадлежало одному ему. И эта мысль одновременно увлекала и пугала.