Поместье сбывшихся надежд

      Городской бомонд начинал съезжаться в художественный салон, находившийся под патронажем Елены Павловны Шварц. Стеклянное здание в три этажа, напоминавшее Хрустальный дворец в Лондоне, было залито яркими огнями иллюминации. У главного входа каждые две минуты останавливались приобретенные недавно «Форды», «Ламборгини», «Лексусы» и «Ауди». Елена Павловна, облачившаяся в аметистовое платье-футляр, пожимала руки давним знакомым.       Ценители художественного искусства, слабо отличавшие Моне от Мане, больше фотографировались, нежели обсуждали выставленные картины. Горделивые газели в вечерних длинных платьях мерно вышагивали по ковровой дорожке, ведущей к закругленной деревянной лестнице миндального цвета. Их сопровождали паладины в смокингах. Талии спутников утягивались жесткими кожаными ремнями, из-за чего каждые десять минут приходилось прятаться за огромными фикусами и переводить дух, пока остальные разглядывали картины начинающих художников.       Елена Павловна поправляла атласные черные перчатки, все встречая и встречая пребывающих. Невзрачные уставшие лица пожилых боровов, скучающие выражения их любовниц, щебетавших о новой модели айфона с другими сороками, производили горестное впечатление. Женщина и сама не спала последние дни, ибо городской конкурс, проводившийся при посредничестве семьи Шварц и губернатора, должен был отражать то лучшее, что есть в областном центре. Старания по организации пространства, по ведению сметы расходов, по налаживанию связи с конкурсантами и оформлению заявок стоили Елене Павловне фиолетовых мешков под глазами. Сколько не пыталась она скрыть их дорогой косметикой, но каждая из сорок уничижительно взирала на ее дряхлеющее лицо, поджатые искусанные губы и волосатые ушки.       Приглашенные из ресторана «Пуанкаре» официанты сновали между рядов парнокопытных. В фужерах слышалось игривое шипение легких алкогольных напитков: подавали и американские фруктовые коктейли, и французские вина слабой крепости. Наспех накрытые столы ломились от яств, что привлекали несравненно большее внимание депутатов и банкиров, офицеров военной части и нефтяных баронов. За ними устремлялись и любовницы, и жены, за десятки лет перезнакомившиеся друг с другом и привыкшие к присутствию на подобного рода мероприятиях одних и тех же лиц.       На втором этаже, в главном выставочном зале, суетливо расставляли картины субтильные юноши в очках, мальчишки с пирсингом в носу и бровях, девушки с болотного цвета волосами и точно такие же девушки, но в застегнутых на все пуговицы белых блузах и туфлях с высоким каблуком. Творческое сообщество было представлено столь разношерстным собранием молодых людей, что маститые авторы, начинавшие присматриваться к понравившимся работам, невольно соотносили внутренний мир художников, их внешний вид и полотна, выставленные на конкурс. Важные профессора областной Академии изящных искусств глядели через очки с треснутыми стеклами, смачивали мокрыми салфетками кровавые заезды в уголках губ и поглаживали себя по животу, переваривавшему бутерброды с красной рыбой, которую они, дай бог, видели на Новый Год.       Одной из последних прибыла машина Вадима, отсыпавшегося на заднем сиденье, когда как Максим разговаривал с Артуром на переднем.       — Удачи тебе, Максимка, — бодро пожелал Артур, издалека заметивший переливающиеся всеми цветами радуги здание салона. — Наши за тобой по телеку будут следить. Сказали, мол, пресса будет.       — Сколько внимания к обычному городскому конкурсу, — потерянно отозвался Максим и отвел взгляд в сторону.       За окном проносились высокие здания из стали и бетона, большинство из которых так или иначе принадлежало Вадиму, а точнее, его компаниям, растущим как на дрожжах. Небритый мужчина беспокойно дремал, дергаясь и бормоча во сне.       — Не переживай ты так, Максим. Крутая у тебя картина. Все аж ахнули, когда увидели. Честное слово. Не веришь? — спросил Артур, начинавший сбавлять скорость.       — Да верю-верю. Спасибо, Артурик. Всем вам спасибо. Я до последнего не хотел выставляться, потому как ничего толкового не было. Но с наступлением холодов как-то оживилась работа. Я лучше работаю, когда вокруг мрачно и тяжело, — делился Максим, сжимавший и разжимавший кулаки.       Парень не на шутку переживал за злобный клекот, который мог быть обращен в сторону Вадима, если того увидят на слишком близком расстоянии с ним. Он со всей силой закусывал губы и стучал вычищенными до блеска зубами. Каждые тридцать секунд парень поправлял галстук-бабочку и поглядывал в зеркало, чтобы оценить, как смотрится его модная стрижка. Личный парикмахер Вадима, которому тот безгранично доверял и у которого стригся больше десяти лет, превратил робкого провинциального паренька в сексуального и раскрепощенного голливудского актера. Правда, такие перемены не слишком нравились консервативному Максиму. К тому же он понимал, что с самой модной прической, с самым дорогим костюмом и при моральной поддержке богатейшего человека региона, лично сопровождавшего его на этом конкурсе, без победы над мандражом придется туго.       — Приехали, — громко заявил Артур и вдарил по рулю.       — Что?! – резко пробудившийся Вадим подскочил и ударился головой о потолок машины. — Артур, сдурел?       — Простите, хозяин. Приехали, говорю, — повторил водитель-шкода.       — Помоги достать картину, — сдержанно приказал Вадим.       Мужчина выбрался из «Мерседеса» и запахнул пальто из габардина. Задул холодный вечерний ветер. Колючие хлопья снега врезались в глаза, губы и уши Вадима, потому тот торопил парней, достававших запакованную и перевязанную тугими веревками картину.       Встретившись на входе с матерью, мужчина непринужденно поздоровался и дежурно поцеловал ее в щеку. Подле него стоял высокий мнущийся парень, чьи глаза бегло изучали окружающую обстановку с ее переливающимся светом и блеском драгоценных камней остроумных сорок.       — Здравствуйте, молодой человек, — менторски произнесла Елена Павловна.       — Здравствуйте, Елена Павловна, — испуганно ответил Максим, боявшийся, что женщина расскажет об импровизации с гостями.       — Вадик, — обратилась она к сыну, — представишь, быть может?       — Мама, это мой…Помощник. Максим начинающий художник и будет выставляться на конкурсе.       — Рад познакомиться, Елена Павловна, — любезно подхватил парень и чуть поклонился.       — Что вы, что вы, я же не британская королева. Ваш голос кажется знакомым, но не припомню никакого Максима… — с сомнением протянула Елена Павловна. — Впрочем, вы выглядите очаровательно. Гораздо лучше, чем заместители губернатора. От них пахнет потом и репейным маслом, — с досадой в голосе пожаловалась она. — На втором этаже вам помогут установить картину. Поторопитесь, пока жюри не выбрало первую понравившуюся, — пошутила женщина и указала Максиму направление движения.       Так уж выходило, что и Максиму, и его хозяину в равной степени был чужд этот мир напускной, небрежной роскоши, за которой скрывались либо особое благоволение правящей партии, либо участие в незаконных схемах, либо результаты грабительской приватизации. Наследники девяностых кичились размерами рубинов и сапфиров, пересказывали курьезные случаи, произошедшие с ними в Ницце или на Бали. Особые смельчаки посещали Танзанию и Саудовскую Аравию, откуда привозили не только море впечатлений, но и новые заключенные договоры. Раздражение, питавшее Вадима, крепло с каждой минутой нахождения на ярмарке тщеславия. Так использовался любой маломальский повод выхода в свет: исключительно для фанфаронства и саморекламы.       Между тем Вадима отвлекли старые знакомые. Всем им было жутко интересно узнать о новом поместье и планах мужчины по осваиванию пригородных сел и деревень, на территории которых уже вырывались огромные котлованы. Хозяин поместья лениво и без интереса повествовал о рабочих буднях и особенностях жизни за городом. Притворный восторг канареек, певших вокруг холостяка, мгновенно распознавался, отчего на место раздражения приходила ярость, готовая вырваться наружу. Из уважения к матери, организовавшей конкурс, и к Максиму, расположившему картину на втором этаже, Вадим держался. Терпение подобных сборищ ослов, глумящихся над «художниками-нищеебами», по мнению Вадима, должно было стать причиной причисления его к лику великомучеников.       Максиму вручили информационную карточку. На ней значилось имя и фамилия конкурсанта, а также название картины: «Осенний сплин». Заморачиваться с названием при подаче заявки парень не хотел, потому как прежде всего ориентировался на саму конфету, а не ее бросающуюся в глаза обертку. Не отходя от картины ни на шаг, лишенный каких-либо связей среди «достопочтенной» публики, он вздрагивал от всякого человека, проносившегося мимо него. Пробовать коктейли или вино он отказался наотрез, выискивая в толпе знакомый взгляд: его взгляд.       «Ну где же он? Обещал ведь быть рядом. Блин блинский, да что ж за хуета! И картина на фоне остальных какая-то простенькая. Тяп-ляп – готово! Это по-моему. А вот у других…И идеи чувствуются, и техника какая-никакая. Странно, что я не видел ни одного из художников в колледже. Может, это перваки? Кто их знает» — размышлял Максим, стороживший картину.       — Приветик! — к нему подскочила девушка в белой блузке, красном жакете и средней длины клетчатой юбке. — Ты чего такой зашуганный, как заяц?       Она распушила огненно-красные крашеные волосы. В ее бездонных лазурных глазах Максим мельком заметил собственное отражение: ему и правда не хватало храбрости в стойке.       — Привет. Я первый раз на таких мероприятиях. Обычно, когда я учился, мы привозили картины членам жюри, но ничего подобного не было. Все было проще, — бегло объяснял Максим.       — Да расслабься. Чего ты сгорбился весь? – острая на язык девушка шлепнула парня по спине.       Тот выпрямился в ответ. После шока и отрицания, быстро сменяя друг друга, наступали следующие фазы. Приняв тот факт, что незнакомка шлепнула его на глазах у всех, но ни одна живая душа не поворотила головой в их сторону, Максим облегченно выдохнул.       — Боже, ты что творишь? — гаркнул парень.       — Ничего не творю. Любопытная картина так-то. Сам рисовал?       — Что значит «сам»? Не видишь, что один автор указан?       — «Максим Андреев», — прочитала вслух огненная бестия. — А я Оля Самойлова. Переехала с родителями в ваш город. В новом году сдавать ЕГЭ и поступать, — обреченно произнесла Оля и чуть попятилась.       — Боишься, наверное? Я вот, честно говоря, испугался ЕГЭ. Потому и пошел в колледж. А теперь…       — Ого, так ты учился в художественном колледже? Или я не права?       — Права, — отрезал Максим. — Но это странная история. Пошел, куда взяли. Я только и умею, что рисовать. Не на экономиста же мне идти, — усмехнулся Максим и сложил руки на груди, вспомнив подругу Марину.       — Я тоже не знаю, по правде говоря, куда идти. Сдавать буду английский, обществознание и математику. Профильную, разумеется. Набор такой, что можно и на экономиста, и на лингвиста, и куда угодно, — хихикнула девушка.       — Похвально-похвально, — отозвался Максим, продолжавший рыскать глазами в хищнической толпе.       — Ты кого-то ждешь?       — Вообще-то да… — горестно протянул парень. — Пришли вместе, а в итоге остался один.       — Не переживай. Я тут тоже одна, считай. Пришли с родителями, но они болтают не прекращая.       — Так ты тоже художница? А где же картина? — оживился Максим, в чьих глазах сверкнули искры неподдельного интереса.       — Нет, что ты. Родителей пригласили на мероприятие, вот и я с ними. Друзей у меня особо нет, поэтому ошиваюсь, где придется, — прозаично ответила Оля.       Искры в глазах Максима тотчас потухли. В то же время сказанное новой знакомой заставило проникнуться к ее хоть и обыденной, но трогающей истории.       «Одна (не считая родителей) в незнакомом городе. Ни друзей, ни второй половинки, наверное. Уедет в университет, сто процентов с кем-нибудь познакомится. Девушка она боевая. Активная такая. А я так и останусь тут…Но это даже к лучшему. Куда мне теперь бежать? Не Никите же выполнять поручения Вадима» — думал Максим, поглядывая по сторонам.       — Ты чего смеешься? Шутка какая в голову пришла? — удивленно спросила Оля, заметив подергивающиеся в смешке губы парня.       — Да я о своем. Забей, — ответил он.       — Я пойду поищу предков все-таки. Была рада познакомиться!       Силуэт Оли скрылся в непроницаемой светом толпе. Мелкая рыбка растворилась в постоянно шевелящемся косяке других рыбешек. И вновь Максим остался один. Короткий отрезок времени, что оставался до начала осмотра членами жюри картин конкурсантов, парень решил использовать с пользой. Он бегло просмотрел другие полотна, отметил для себя очевидные минусы и плюсы. Где-то его не устраивала работа со светом, где-то задумка и сюжет, зато экспрессионистская манера написания картины наводила на размышления.       «А почему бы и мне так не попробовать? Что будет, если все слить в один поток? Создать нечто несуразное и пугающее. Шум и ярость…Шум и ярость…» — строчка из известной пьесы Шекспира всплыла в сознании Максима, зашагавшего к следующему полотну.       Наконец попросили освободить выставочный зал. В нем дозволялось оставаться лишь членам жюри, среди которых была и мать Вадима. Она разделила это нелегкое бремя с ректором Академии изящных искусств, с приглашенным из Москвы художником-постмодернистом и с философом-французом, осевшим в Санкт-Петербурге и открывшем свою художественную школу, в которой тяжелые думы изливались на картины с помощью различных жидкостей организма. Официанты заперли четверку, которой отводилось примерно час на размышления. За время вернисажа им удалось мельком оглядеть каждую из картин. Теперь же настало время беспристрастного, насколько это было возможно, оценивания.       Порядком вспотевший в душном художественном салоне с непроветриваемыми помещениями и людским нагромождением, походившим на вавилонское столпотворение, Максим направился в туалет. Глядя на красноватое лицо в зеркало со светодиодной подсветкой, он плескал и плескал холодной водой в глаза, рот и нос, чтобы хоть как-то освежиться. Неожиданно в одной из уборных послышался звук смыва. Впрочем, это не то, чтобы напугало парня, но заставило насторожиться. «Но я ведь просто умываюсь. Что в этом такого? Конечно, ничего».       Из кабинки медленно, подобно королевской кобре, выполз Вадим. Его взгляд встретился со взглядом Максима в зеркале. Кажется, они были совершенно одни, потому как кроме звуков холодной проточной воды, больше ничего не было слышно.       — Как ты? — непринужденно спросил Вадим.       Он приблизился сзади максимально близко, положив расцарапанную котом руку с тонкими фалангами пальцев на плечо алой рубашки Максима. Хозяин поместья глубоко вдохнул. Мужчина ощутил свежий аромат шампуня, сохранившегося в изумительных волосах Максима.       — Вижу, что волосы стали мягче. Ты поменял шампунь?       — Артур посоветовал. Дорогой достаточно, но волосы стали лучше. И даже перестали выпадать. Иногда выпадали, и перхоть была. Теперь нет ее, — протараторил Максим, выключивший воду.       — Ты какой-то подавленный. Что с тобой? — непонимающе вопрошал Вадим.       — Ты…Ой, простите, вы…       — Продолжай, — заинтересованно подхватил хозяин, сжавший из-за всех сил плечо парня.       — Больно же! Что вы делаете? — визгнул Максим.       — Продолжай, — теперь силы прибавилось и в стальном голосе мужчины, не сводящего глаз с мокрого лица Максима.       — Оставили меня одного в этом серпентарии. Я же говорил, что боюсь оставаться один на таких вот мероприятиях. Думаете, если бы не боялся, позвал бы вас? Ой… Вадим тут же отрешился от парня. Отойдя на пару шагов назад, мужчина развернулся к двери.       — А я хотел просто провести время. Вместе. И поддержать, конечно же, тоже, — тяжело выдал Вадим, взявшийся за оловянную ручку. — Я не могу посылать всех тех, кто меня одергивает, хоть и очень хотелось. Целый вечер пытался пробраться к тебе, но нашел в этом сортире…       — Простите, я неправильно выразился. Голова тяжелая. Совсем не соображаю, что говорю! — оправдательно восклицал парень. Теперь он приблизился к хозяину поместья, но тот лишь отмахнулся. Его охватила скорбь разочарования в собственных ожиданиях.       — Ты сказал то, что хотел сказать. Оговорка по Фрейду, не так ли? — уязвленно спросил Вадим.       — Нет. Это не так, и вы знаете об этом, — протестовал Максим, придавивший дверь собственным весом, дабы не дать выйти мужчине.       — Это был риторический вопрос. Я хочу выйти. Здесь как-то неприятно стало.       — Из-за меня? – огорченно спросил Максим.       — Я хочу выйти, — процедил мужчина. — Прочь с дороги!       Максим повиновался, как и всегда. Где бы они не находились, Вадим все равно оставался его хозяином. Незримая, но хорошо ощущаемая стена, воздвигнутая и обстоятельствами, и отчасти каждым из них, вырастала в подобные моменты, и, казалось, все больше отдаляла их. Раздосадованный Вадим вышел из туалета, громко хлопнув дверью. Через минуту, еще раз умывшись, его примеру последовал и Максим. Из густой толпы незаметно вынырнула новая знакомая. Оля схватила парня за руку и окликнула: «Эй! Куда ты?».       — Да мне тут надо, — растерянно ответил он.       — Сейчас же победителей объявят. В главном зале всех собирают. Идем? — по-свойски спрашивала девушка.       Она уже вела Максима по направлению к выставочному залу, где было не протолкнуться из-за филистеров, внезапно нахлынувших по зову гонга.       — Неужели? Сколько времени то прошло?       — Час и прошел. Ты где гулял то, что такой помятый?       Оля обратила особое внимание на опавшие щеки и тяжелые полузакрытые веки Максима. Он и сам не до конца понимал, как быстро пролетел заветный час, за который и должны были определить победителя конкурса. Полноватый, невысокого роста мужчина в пенсне, с белыми подкрашенными волосами приветствовал гостей и участников короткой маленькой ручкой.       — Друзья, поторопитесь, ведь настало время объявления победителей! — торжественно произнес он, и остальные члены жюри похлопали в знак поддержки сказанного.       Толпа, очарованная детским румянцем Аполлона Григорьевича, ректора Академии изящных искусств, вторила аплодисментам. Послышались короткие звуки от ударов фужерами с игристым вином. Наступали последние минуты тревожного ожидания, и Максим потирал мокрые трясущиеся руки, держась подле Оли. Неожиданно рядом с жюри оказался Вадим. Встав около своей матери, он, наклоняясь к ее больным ушам, шепнул женщине пару слов. Максим не умел читать по губам, и, заметив хозяина, в который раз пожалел, что не владеет подобным навыком.       — Хотим выразить отдельную благодарность нашему спонсору, дорогие друзья. Давайте вместе поаплодируем Вадиму Александровичу Шварцу, — ректор академии сделал логическое ударение на фамилии Вадима.       Мужчина вышел из тени. Десятки ламп, освещавших помещение, выделили его статную фигуру, прямую осанку, широкую грудь и длинные мускулистые ноги. Хлопавшие в безобразной толпе перекидывались короткими репликами относительно пошива костюма и уместности галстука на вернисаже. Кумушки и их мужья осведомились у друзей об успехах дела Вадима, а также о его семейном положении, но весь их сорочий гам скрылся в гвалте оваций.       — Конечно, не стоит забывать и участие области. Губернатор не смог посетить наш чудесный вернисаж, но я от его имени передаю горячие поздравления всем тем, кто принял участие в конкурсе. Кто знает, что подготовил наш любимый Сергей Игоревич для троицы победителей, — вечно поправляя сальные волосы, ударял в набат ректор.       «Скорее бы объявили. Невыносимо тут находится. Толку от моего участия? Небось на предпоследнем месте я. Не самое дно, но почти что. Грамотку дешевую вручат за участие и утешительный приз – ручку с изображением губернатора. Бред». Максим следил не за размашистыми, артистичными движениями Аполлона Григорьевича, хваставшегося собственными заслугами на посту ректора академии, а за стоической миной хозяина поместья, вернувшегося к матери. Парень заметил, как похожи нос и губы у Елены Павловны, и сына.       «Интересно, а Вадим всегда был таким строгим и холодным? Видимо, только на людях. Я-то уж знаю» — рассуждал Максим, расплываясь в самодовольной улыбке. Уже хлопали бронзовому, а после и серебряному призеру. Так уж вышло, что большую часть конкурсантов составляли девушки. Вот и теперь бронзовую и серебряную кисть, а вместе с ними и сертификаты на прохождение курсов в мастерских Академии изящных искусств забирали прогрессивные, судя по внешнему виду, девицы в кроссовках и с пирсингом.       Чванливая общественность недовольно фыркала при виде дешевой обуви и небезопасного металла, гордясь соболиными мехами, бархатными перчатками и блестящими клатчами.       — Позволю объявить золотого призера мой коллеге по жюри, Елене Павловне Шварц, поскольку она твердо стояла на своем. Именно она примирила спорящих мужчин и доказала, почему именно этот человек достоин получить право бесплатного обучения в любом художественном университете страны, даже московском или питерском. Прошу, Елена! — триумфально объявил ректор, а затем попятился.       Она перехватила микрофон и расправила чуть собравшееся внизу платье. В отличие от ректора, Елена Павловна не стала тянуть кота за хвост и другие подробности. Вместо этого женщина устремила взор в толпу, в которой ее глаза встретились с глазами испугавшегося Максима. Парень искренне не понимал, почему она смотрит только на него. До последнего казалось, что это лишь оптическая иллюзия, но через несколько секунд пелена неведения спала.       — Первое место заняла картина «Осенний сплин» Максима Андреева! Под бурные аплодисменты встречаем нашего победителя!       «Но…Но…» — пронеслось в голове у ошарашенного парня.       — Давай! Твой час славы настал, — с чарующей улыбкой на губах произнесла Оля и подтолкнула его вперед.       Теперь залитым лучами оказался Максим, попавший в объективы десятков камер. Частые вспышки ослепляли парня, и тот неуверенно, с опаской приближался к членам жюри.       — Поздравляю, Максим, — тепло прошептала Елена Павловна, пожимая руку. — Я верила в вашу победу с самого начала. Давайте сделаем фото, — добавила она и силой развернула окаменевшего парня, которому вручили большой пакет с подарками, документ, позволяющий получить финансирование на обучение в университете и позолоченную кисть.       Пока происходило стихийное фотографирование под улюлюканье уставшей опьяненной ватаги, к Максиму тихонько подобрался так называемый «спонсор конкурса». В завершение поздравительных речей он похлопал парня по плечу, после чего хладнокровно и уверенно произнес: «Надеюсь, что ты доволен».       От этой знакомой суховатой интонации повеяло стужей. Максим сжался и инстинктивно закачал головой, отдавая разум во власть тела. Земля уходила из-под ног от неожиданной победы. Ему еще предстояло перевести дух и вновь поверить в то, что случившееся не сон, но прежде нужно было завершить наигранную церемонию награждения и фотографирования.       Вернисаж близился к концу.