Поместье сбывшихся надежд

      Еще до того, как нежное, апельсинового цвета солнце занялось на востоке, Максим, как и вся и прислуга, начал бодрствовать. До общего сбора гостей было далеко, и первую половину дня, перетекавшую в обеденное и послеобеденное время, надлежало провести в нескончаемой подготовке к приему.       После спешного завтрака повара отправились на центральный рынок, где, по словам Марка, продавалось лучшее мясо в городе. Дворецкий Дмитрий, раздав поручения, погрузился в инспектирование винных запасов. Засев в погребе, неярко освещаемом старыми настенными лампами, пожилой мужчина изучал выдержку и крепость французских, итальянских и испанских игристых вин, преданных забвению с тех пор, как Феликс Генрихович сел на диету. Прошлый хозяин напрочь отказался от жирной и острой пищи, сигарет и алкоголя (правда, за год до смерти). Жестокое провидение тем не менее настигло и его, глубокого старика с проплешиной и хроническим простатитом.       Дворецкий остался наедине с винными ящиками и бумагами, в которые он самолично вносил информацию о том, что и в каких объемах подать на Дне Рождения хозяина. Вадим Александрович предпочитал виноград Ламбруско и испанскую Каву. В этом вкусы хозяина нынешнего и прошлого абсолютно совпадали, что особенно порадовало дворецкого. Он ценил преемственность, и, сидя на крохотном деревянном стульчике, Дмитрий вспоминал, как маленький Вадик навещал дедушку Феликса.       Теперь эти славные деньки, когда артрит дворецкого еще не дал о себе знать, а русые волосы не превратились в седину, походившую на почерневшее серебро, виделись чем-то далеким и позабытым. То был конец девяностых, когда все семейство Шварцов бесконечно богатело, пока остальные соотечественники выходили на митинги, объявляли голодовки и суетно следили за курсом доллара. Богател и Феликс Генрихович, чье внушительное поместье являло новую страницу в истории их рода: наступала, как всем тогда казалось, великая пора возрождения после десятилетий унижений, скитаний и долгих взбираний на вершину пищевой цепи.       Однако многочисленное потомство, не приложившее к борьбе за выживание столько усилий, сколько их отцы и матери, хищнически прожирало все, что поступало на их банковские счета. Одна лишь супружеская партия Елены Павловны оказалось удачнее многих: брак с отцом Вадима сулил безбедную жизнь даже в случае разорения всех Шварцов.       Августина Генриховна, проработав всю жизнь на кафедре международных отношений в альма-матер, опиралась на помощь братьев и многочисленных поклонников, студентов, влюблявшихся в эрудированную обладательницу старого, напоминавшего дореволюционный, выговора.       Дворецкий бережно хранил предания милой старины, тоскуя по ушедшей атмосфере семейных сборов, когда братья и сестра Августина часами сиживали в зеленой гостиной, насмехаясь над неисчислимыми завистниками и поклепщиками. Сокрытый от других очаг семейственности и добродушия грел лучше, чем батареи или электрические камины. На верхних этажах во всю пыжились младшие слуги. В отсутствие хозяина Максим менял постельное белье и чистил ванну с туалетом, иногда прерываясь на короткий перекур на улице. В один из таких перерывов он заметил играющих в снежки Софию и Никиту.       — Придурок, больно же! — обиженно ответила девушка на бросок большого снежного шара.       — Пф, да ладно тебе, — недоверчиво парировал Никита. — Ну ты чего? — спросил он немного погодя.       София утирала горькие слезы, быстро превращавшиеся в ледышки на пятнадцатиградусном морозе.       — Неужто больно прям? — засомневался парень, подбежавший к ней.       — У вас все нормально? — крикнул вдаль Максим, выпуская пар.       — Пошел ты, Никита! — раздалось в ответ. — Пойду дальше убираться. Поиграли, блин, — Софья отмахнулась от него и побежала к парадному входу. К ней тут же ретиво подскочил Максим, чтобы осведомиться, как она себя чувствует.       — Может, мне поговорить с ним? Странные у вас игры. То вы смеетесь и кокетничаете, то вон слезы…       — Спасибо, Максим, но разберись лучше со своей личной жизнью, — уязвленно брызнула она и скрылась в глубине дома.       — А меня то за что так? — поразился Максим, убравший суарин. — Никита! Никита, иди сюда, сученок!       На голос приятеля незамедлительно примчался виновник плохого настроения Софии. Красные отмороженные щеки и окаменевшие пальцы выдали в нем промёрзшего насквозь суслика, стучащего от холода длинными зубами.       — Дай пройти. Холодно же, — сказал он, попытавшись войти внутрь. — Ну ты чего? Макс? — непонимающе вопрошал тот.       — Будь ты поаккуратней, кабан. Ты же мог ей так снежком врезать, что упала бы. Сегодня такой день, а вы блин ерундой страдаете. Ну вы чего? — обращался Максим, словно Никита был его братом, хоть и не родным по крови.       — Да понял-понял. Ты войти дашь? Я блять щас обоссусь. Ссать хочется, знаешь как? — жалобно спрашивал Никита, продолжая стучать зубами.       — Беги-беги, но мы еще вернемся к этому разговору, — повелительно кинул Максим вслед исчезающему парню. — Как маленькие, ей богу.       К обеду поверхности дубовых шкафов, ореховых комодов, каминов, отделанных полудрагоценным ониксом, блистали, очищенные от пыли от грязи. Ловя взглядом собственные отражения, молодые люди вновь и вновь прохаживались по комнатам в сопровождении старших. Те проверяли надлежащую уборку, и более всех всматривалась Марта Петровна.       — Ковры сегодня выбивали? Честно только? — строго спросила она, резко опустившись на колени.       В таком положении она провела пальцем по замысловатым узорам и арабской вязи в поисках пыли.       — Сегодня. Не меньше часа выбивали, — ответил за всех Максим.       — Вижу-вижу, — удовлетворенно протянула старшая горничная.       Она выпрямилась и продолжила осмотр зеленой гостиной, в которую гости могли попасть из большой парадной столовой. По первому этажу распространялся запах томящейся утки, пряного вина и холодных морепродуктов. Софья неотступно следовала за тетей, а вокруг нее самой постоянно вился Никита, стремившийся заслужить доверие и прощение девушки.       — Думаю, что через час нужно будет переодеваться, — заявил дворецкий. — Марта Петровна, что с парадной формой?       — Высушила и выгладила. Молодые люди получили ее с утра, верно?       — Конечно, Марта Петровна. Скажите тоже. Я уже даже примерял ее. Штаны маловаты, честно говоря, — пожаловался Никита.       — Негодник, — рассмеялась женщина и поправила квадратные очки. — Может, нам вызвать портного? Есть у меня один знакомый. На твое хлипкое тельце и то пошьет, — иронизировала она, не спуская глаз с племянницы.       — Было бы неплохо, — самодовольно отозвался Никита, опершийся на стену с барельефом.       — Никита, куда же ты! — рявкнул Дмитрий, что случалось с ним довольно редко. — Андалусский мрамор. Не хватало, чтобы гости Вадима Александровича рассмеялись над интерьерами и обстановкой в доме.       — А как обстоят дела с гостевыми спальнями? — продолжила Марта Петровна.       — Я подготовила три спальни и туалеты с ванными в западном крыле. Белье новое, чистое, разумеется, — рапортовала София, чье лицо при виде влетевшего попугая озарила сдержанная улыбка.       — Кто выпустил Жоржа? Кто? — поинтересовался дворецкий. — Нам некогда играться с птицей. Спрячьте его в клетку немедленно!       Максим молчал, косо посматривая на приятеля. Никита пробегал глазами по комнате и одежде присутствующих, делая вид, что не совершенно не слышит дворецкого.       — Кто еще в детский сад ходит, что продолжает играться со зверьми? Звери не наши, а хозяина. Так что прекратите выпускать их, позволять играться с антикварной мебелью. Пришлось менять кресла в танцевальном зале. Кто пустил кота туда? — не унимался Дмитрий.       Меж тем на него приземлился неугомонный попугай. Теперь дворецкий напоминал настоящего пирата, потому как на одном плече гордо восседал какаду. Птица важно распушила хохолок. Жорж начал вычищать перья, постоянно комментируя этот процесс.       — Хоррошая работа! Кто пустил кота? Кота пустил кто? Хоррошая работа! Пустил кота кто?       Слуги замерли, и в неподвижных позах продолжали наблюдать за попугаем, удачно разместившемся на плече дворецкого. Даже он, временами ворчливый и требовательный мужчина, смиренно дожидался, когда птица решит сменить местоположение. Не прогонять же такого красавца?       Через несколько минут какаду и правда удалился. На его поимку отправили Никиту, который выдал себя маленьким перышком, торчавшим из копны небрежно собранных волос. Остальные продолжили финальную инспекцию комнат. А сам хозяин поместья вот-вот должен был вернуться из города…       Кто бы что не говорил, а Вадим Александрович трудился в поте лица даже в свой День Рождения. Он мог начать изменять привычке решать все в одиночку, не разделяя ни с кем ответственности, но отказываться от посещения недавно приобретенного банка мужчина не собирался. Довольная толпа репортеров, окруживших его в главном зале, в котором клиенты дожидались вызова по электронному табло, бросилась на Вадима.             Посыпались слащавые, льстивые поздравления, предложения о даче интервью и съемках передач. Владелец банка неохотно, но поэтапно отвечал на интересующие вопросы, например, о размере учетной ставки, об объеме выданных кредитов, об его личных ощущениях относительно курса рубля в новом году.       Журналисты надоедливо перебирали нужную только им шелуху, стремясь выудить как можно больше интересных подробностей. Вадим отвечал пространно, больше обращаясь к сухим, строгим цифрам, нежели к эмоциям и грандиозным планам. Приподнятое настроение по случаю успехов новых контрактов, заключенных в уходящем году по более выгодным условиям, таяло так же быстро, как лед в сорокаградусную жару.                   Докучливые репортеры пытали Вадима не меньше часа, и одна из остроумных девиц, кончивших местный филфак, осмелилась выдать: «У вас есть спутница, с которой вы встретите сегодняшний праздничный вечер?».       От невинного вопроса, задаваемого по случаю и нет стабильно раз в несколько недель, мужчина умел уклоняться. Однако усталость брала верх над заготовленными, как по методичке, фразами. Хозяин поместья, будто глядевший в пустоту, начал мямлить и неуверенно соображать, что ответить.       — Вадим Александрович? Что вы ответите на слухи относительно вашей не совсем традиционной ориентации?       Остальные журналисты ахнули. Безусловно, каждому из них хотелось узнать что-либо на этот счет, потому как личная жизнь бизнесмена, накрытая плотной грубой тканью, всегда вызывала неподдельный интерес. Теперь амфибии кусали локти, ибо вопрос был задан какой-то кокеткой, игриво накручивавшей пряди волос, а не респектабельными матерыми журналистами.       — Вам не кажется, что этот вопрос лишен такта? — постарался перевести тему Вадим. — Неужели мы собрались, чтобы обсуждать грязное белье?       — А ваше белье действительно грязное? Почему бы его не выстирать и не представить на свет общественности, — продолжала девица, ведущая запись на золотой айфон.       Мужчина отдавал отчет, что на него устремлены не только десятки взглядов собравшихся, но и сотни, и тысячи тех, до кого дойдет этот разговор, его детали. Недовольный свист вырывался сквозь поджатые губы, а ногти впивались в розовые подушечки пальцев.       — Вадим Александрович? Что вы скажите тем, кто распространяет эти слухи?       — Скажу, что наша встреча окончена. Прошу покинуть это здание, — грозно отрезал Вадим.       Журналисты долго не могли разойтись. Среди них особенно старалась задержаться девушка с завитыми волосами, гордившаяся своим метким ударом в яблочко. Силами охраны первый этаж банка был очищен от назойливых писак. Нельзя не сказать, насколько были поражены пришедшие погашать ипотеку за двушку, брать новую ипотеку на автомобиль и согласовывать условия рефинансирования старых кредитов. Глотая, они молчаливо поглядывали на взмокшего Вадима. Тот с яростью в движениях зачесал волосы назад, а после того, как длинная челка упала на глаза, он с силой сдул ее. День Рождения уже «удался». Но, как ему советовали близкие, в числе которых была мама, стоило держаться.       Хоть Вадим и не так активно цеплялся за эфемерные понятия чести и репутации, зная, что нужную историю все равно раздуют и что самого честного семьянина объявят ловеласом, стоит ему только взглянуть в сторону симпатичной сотрудницы, он дорожил репутацией деловой. Словом, все, что так или иначе влияло на котировки акций и успех переговоров по новым контрактам, входило в поле зрения мужчины. Около четырех часов он отправил короткое сообщение Артуру. Водитель примчался по первому зову, и Вадим, вытащивший все открытки, поздравительные письма, коробки конфет, кожаные портфели, длинные шелковые галстуки и бриллиантовые запонки поплелся к автомобилю.       — Еще раз поздравляю, хозяин! Я тоже с подарочком, — салютовал Артур, вручая нагруженному «барахлом» (как выразился Вадим) мужчине миниатюрный серебряный колокольчик с мастерски выполненной гравировкой и отделкой. — Это у нас в деревне умельцы есть. Я им заказал, а они вот чего сделали. Тут и дом изображен ваш, и деревья, и в него можно призывать дворецкого, как мне кажется.       — Миленько, — непринужденно ответил хозяин. — Помоги погрузить всю эту дрянь. А колокольчик я оставлю при себе, — спокойно улыбнулся он.       Пока Артур грузил «дрянь», Вадим с удовольствием рассматривал подарок, который не был очередной банальностью, долгом чести, как то, что ему вручали на протяжение дня. Наконец, кончив погрузку, Артур пригласил хозяина в «Мерседес».       — Можем ехать? Вам ведь никуда не надо?       — Никто меня не вызванивал, так что поехали, Артурик, — игриво, словно девушка на первом свидании, произнес Вадим.       Разыгравшаяся с утра метель улеглась, и теперь дорога до поместья пролегала при хорошей видимости. Хозяин поместья поклялся себе, что в течение следующих двух дней не притронется к бумагам и не возьмет трубку телефона. Такой наказ он оставил подчиненным, безоговорочно согласившимся устроить мини-отдых боссу.       Блеклое солнце изредка проглядывало сквозь затянувшие небо облака, озаряя слабыми лучами неровную снежную гладь. Весь путь прошел в безмолвном наблюдении за высящимися елями и соснами, во тьме которых скрывались неприглядные тайны городского леса; за быстро пробегающими за окном ветхими лачужками, именуемыми домами.       «И разве это дом? Сколько программ сейчас есть, сколько возможностей? Переселились бы давно. Но нет, ведь людям хочется быть ближе к природе, быть на своей земле…Им хочется жить хуже, но зато на родном месте. На родном, но убогом. Убогом, но родном. Скверные люди, что так думают. Наверняка, таких большинство, что у нас, что за океаном».       Уже на подъезде к поместью, внезапно выраставшему каждый раз, когда Артур миновал последние садовые товарищества, он обмолвился.       — Хозяин, а много гостей будет? Максим то несколько часов обзванивал по вашему списку. — Не так уж и много. Человек пятнадцать максимум, — без интереса ответил Вадим. — Главное, что без родственничков.       Мужчина живо представил, сколько денег ушло на организацию торжества: приглашенный симфонический оркестр из городской филармонии, откупоривание изысканных вин с выдержкой в несколько десятилетий, килограммы свежего мяса и импортных овощей и фруктов, нанятые на один вечер повара из ресторана «Пуанкаре». С размышлениями о смете расходов неплохо соседствовали думы о победившем вчера Максиме.       Рано утром они обменялись короткими репликами, впрочем, как и со всеми остальными слугами. После быстрого вручения скромных, но искусно сделанных вручную подарков, казавшихся более ценными, нежели изделия из дорогой кожи, французский парфюм и очередная пара швейцарских часов, сонный парень, единственный из слуг, заявил, что его подарок будет готов к вечеру.       Что это могло быть? Почему Максиму понадобилось больше времени? И когда они смогут разобраться в том, кем они приходятся друг другу и как быть дальше? Все эти вопросы занимали Вадима даже больше, чем мысли о тратах и делах компании. Они утверждались в его разболевшейся голове. Мужчина тихо постанывал в кулак, испытывая новые и новые боли, учащавшиеся всякий раз, когда тот лишь задумывался о Максиме. Отчего так? Этого не мог знать и сам Вадим, и потому он желал, как можно скорее напиться, чтобы притупить боль и отпустить ненужные, глупые раздумья.       Человеку свойственно сбегать, укрываться от ливня проблем под хлипким навесом в надежде на то, что дождь кончится. Так он перебегает от навеса к навесу, от дерева к дереву, но порой ливень не только не стихает, а только усиливается. Тогда уже не спасают все те жалкие укрытия, найденные человеком по случаю, в безумной сумятице. Тогда же приходится выходить навстречу погодному ненастью, чтобы раз и навсегда убить в себе мысль прятаться при каждом удобном случае, ведь когда-то деревья и навесы кончатся, и человек все равно останется наедине с безумным вихрем повторяющихся из раза в раз проблем.