Белая пустота

      Всковырнув ломом край ящика, Билл навалился на другой конец инструмента. Крышка поддалась, тихо скрипнув, и матрос взглянул на ряды банок с тушенкой, которые было необходимо пересчитать. - Досадно, что их додумались проверить уже после того, как мы все погрузили, - проворчал он, склонившись над ящиком и достав первую банку. - Не столько досадно, сколько подозрительно, - отозвался Хикки, занимавшийся тем же, но с другой партией, - сдаётся мне, в кают-компании знают что-то, чего не знаем мы. Недаром же они так уперлись в эти банки… Эй, Торрингтон, может, тебе все-таки помочь? Та не сразу услышала его, безуспешно пытаясь провернуть ту же операцию по вскрытию ящика. Лом никак не хотел вбиваться плотно между досками, и Кит не хватало сил, чтобы выжать рычаг. - Не откажусь, - буркнула она, хотя Хикки являлся последним человеком в команде, от которого она бы приняла помощь. Но в последнее время приступы странной слабости во всем теле стали накатывать гораздо чаще, из-за чего Кит постоянно казалось, что она стала работать хуже. Поэтому сейчас, между гордостью и качественным выполнением своих обязанностей девушка выбрала второе. - Спасибо, Корнелиус, - очень нехотя произнесла девушка, но была вынуждена признать, что вдвоём им удалось справиться быстрее, чем она возилась бы с этим в одиночку. - Как думаешь, может ли быть такое, что доктор Гудсир что-то нашёл в этих консервах? - Не унимался тот, - что об этом говорят на «Эребусе», Кит? Девушка буквально затылком чувствовала на себе выжидающий взгляд Хикки: этот крысёныш наверняка что-то знал. Но она постаралась не подать вида и нарочито спокойно продолжила свою работу. - То же, что и на «Терроре», - пожала плечами она, пересчитывая пальцем банки, - не сбивай.       На время между всеми тремя воцарилась тишина, разве что каждый бубнил себе под нос, считая оставшиеся консервы. Дойдя до десятой из двадцати, Кит с досадой выудила из ящика две вздувшиеся банки. На другую партию пришлось пять испорченных. - Сколько у вас? - Угрюмо спросил Билл, тоже вытащив пару раздутых жестянок. - На два ящика семь испорченных, - отозвалась Кейт, - Хикки, а у тебя? - Шесть в одном, в другом вроде все целые, - ответил тот, - и все равно это странно, что бы вы оба ни говорили. Сами подумайте: консервы на то и консервы, чтобы храниться годами. Разве не странно то, что многие оказались непригодны? - Если бы странность всей нашей нынешней ситуации заключалась только во вздувшихся банках, я бы разделила твоё беспокойство, - ответила Кейт, плохо скрывая раздражение. Все трое уставились на отделенные от общей массы банки, будто думая, что с ними делать. Молчание прервал подошедший к ним лоцман Блэнки, стуча по льду деревянным протезом. - Сколько в этой партии испортилось, ребята? - Спросил он. - На шесть ящиков восемнадцать банок оказались негодными, сэр, - отрапортовал Билл. - Даже не знаем, что с ними делать, - добавила Кит, - никого отравить не хочется, а выбросить рука не поднимается. Все же с провиантом и без того проблемы… Может быть, вы подскажете что-нибудь, мистер Блэнки? Может, их ещё можно как-то использовать? Тот задумчиво почесал бороду и пожал плечами. - Разве что попытаться как-нибудь вытопить жир. С этим муторно возиться, и в еду он, ясное дело, не пойдёт. Но зато им можно будет спасти от скальпеля чьи-нибудь замёрзшие пальцы. Если вовремя растереть. - Я попробую этим заняться попозже, - отозвалась Кейт, - не знаю, правда, что получится, но хотя бы не будет совестно за то, что мы просто так выбросили еду. Спасибо за совет, мистер Блэнки. Уважительно козырнув лоцману, Кит закрыла ящики со своей партией банок и отправилась на корабль, оттаскивать оставшийся скарб. Заметив на палубе «Эребуса» статный силуэт в темно-синей шинели, девушка на миг задержала на нем взгляд и улыбнулась. ***       Стоя на капитанском мостике, коммандер Фицджеймс наблюдал за копошащимися внизу матросами. Одинаковые силуэты торопливо сновали между кораблем и льдом, перетаскивая ящики и тюки на спущенные вниз лодки. - Слишком много лишнего, - коротко произнёс капитан мысли вслух. Провизия, медикаменты, палатки и необходимые спальные принадлежности, оружие и брезент. Этим едва ли можно было заполнить пару шлюпок. А им уже не хватало места в четырёх.       Джеймс порывался напомнить команде своё распоряжение не брать ничего, что могло бы обременить их и замедлить ход. Но все же он прекрасно понимал, что будет попросту бессердечно лишать людей тех малых привычных вещей, которые служат многим как память. Все равно рано или поздно все это придётся скинуть по дороге. Погруженный в мысли, коммандер не сразу заметил своего вестового. - Капитан Фицджеймс, сэр, - расшаркался Бридженс, - по итогу проверки остатки лимонного сока оказались просроченными, равно как и часть готовых лекарств. Но доктор Гудсир сказал, что он сможет изготовить новые, необходимые ингредиенты есть и уже погружены в шлюпки. Я помогу ему. - Хорошо, - кивнул Джеймс, - как обстоят дела с ранеными? Они смогут продолжать путь по суше? - На данный момент их состояние позволяет идти, сэр, - ответил Джон, но в его голосе звучало мало надежды, - будем надеяться на лучшее. И что их сил хватит как можно дольше. Повисло недолгое молчание, прежде чем Бридженс снова нарушил его. - Прошу прощения, сэр, что пока я не могу полноценно исполнять свои прямые обязанности, - произнёс он слегка виноватым тоном, - все же на доктора Гудсира свалилось слишком много забот, и ему сложно справляться в одиночку… - Это пустое, мистер Бридженс, - перебил его коммандер, - ваша помощь всегда была неоценима, но сейчас она действительно больше пригодится доктору и раненым. За меня не тревожьтесь. Джон в ответ кивнул и, чуть улыбнувшись, бросил мимолетный взгляд на Кейт, которая утрамбовывала в шлюпку очередные ящики. - Я рад это слышать, сэр. Если проблемы со сном вдруг вернутся, пусть Кит ещё раз зайдёт за каплями. Отвесив ещё один учтивый кивок капитану, вестовой вернулся к работе.       Джеймс шумно выдохнул и тоже взглянул в сторону группки матросов, занятых натягиваниям брезента поверх укомплектованной шлюпки. Среди одинаковых силуэтов в одинаковых ватниках он безошибочно распознал Кит, которая все еще была там. Она подтаскивала к шлюпке набитые тюки раза в полтора шире ее самой, отчего напоминала упрямого, трудолюбивого муравья.       Но Джеймс знал, что вечерами, которые он уже привык разделять с ней, Кейт становится совсем не такой.       Фицджеймс всегда ценил личное пространство, как чужое, так и свое. Но, к своему удивлению, он полюбил ощущение молчаливого присутствия Кейт в каюте. Он знал, что пока он занят с картами и расчётом маршрута, она сидит в кресле или с другой стороны стола, увлечённая очередной готической новеллой - к слову, подобную литературу Джеймс всегда считал пустой беллетристикой. В такие моменты Кейт никак не выдавала своё нахождение рядом, но каким-то образом ей все равно удавалось создать вокруг себя ощущение домашнего тепла и уюта. Такое чувство дарит урчащий, ласковый кот, невзначай запрыгнувший на грудь и уснувший рядом.       После той ночи, когда они, измученные тяжёлыми откровениями, впервые разделили постель и уснули в объятиях друг друга, такое завершение дня вошло в привычку. Если Джеймс засиживался за делами, Кейт подходила к нему, тихо обнимала со спины и украдкой стаскивала с плеч китель, явно намекая, что на сегодня хватит работы. Она увлекала его к постели и сама вскоре ложилась следом, хотя из раза в раз говорила, что может уснуть где угодно. Но все-таки Джеймс предпочитал, чтобы она засыпала рядом.       Он хотел чувствовать, как Кейт прижимается к нему, как расслабленно опускаются ее плечи под его ладонями, слышать размеренное дыхание. В ее безмятежности Джеймс видел какое-то наивное, безусловное доверие, будто Кит точно знала, что рядом с ним она в безопасности. Джеймс же знал, что это было не так, но был готов сделать все для того, чтобы это стало правдой. Подобная открытость Кейт помогала и ему самому спать со спокойным сердцем. Рядом с ней Джеймс ощущал, что все же он чего-то стоит.       Если по ночам к нему возвращалась тревога и дурные сны, Кейт тоже не спала до тех пор, пока ему не станет легче. Она призывала Джеймса не таиться и рассказывать ей о причинах его беспокойства, и всякий раз, когда он пытался скрыть от неё что-то, у него не выходило. Коммандер не раздражался из-за ее настойчивости, как прежде: он понимал, что таким образом Кейт призывает его доверие.       Она вытягивала из него правду, будто ту приснопамятную пулю из старой раны, и после этого Джеймс действительно испытывал облегчение. Облегчение и огромную благодарность к Кейт за то, что по какой-то неизвестной ему причине она впряглась за него и не позволила рухнуть на дно отчаяния.       А когда после подобных ночных откровений Джеймсу вновь удавалось заснуть, даже сквозь дрему он чувствовал, как пальцы Кейт ласково перебирают его волосы, и как сухие, тёплые губы мягко касаются его висков и лба.       В одну из ночей их ласки все же вышли за рамки невинных объятий, прикосновений и поцелуев. Конечно, ещё с самого начала им обоим было ясно, что рано или поздно все к этому придёт, и оба желали этого. Но со стороны Кейт Джеймс чувствовал неподдельное смущение и робость, и потому ругал себя за былые неосторожные мысли касаемо ее образа жизни на корабле, среди мужчин. Он ругал себя и за ту бурю, которую пробуждает в его теле присутствие девушки рядом. Джеймс считал, что в том положении, пленниками которого стали они все, он не имеет права на подобные фривольности и слабости. А статус коммандера лишь увеличивал груз ответственности и давление совести.       Но Кейт снова смогла его удивить. И в один из вечеров, привычным образом освобождая его от кителя, она как бы невзначай скользнула пальцами под его рубашку, медленно и дразняще касаясь чувствительной кожи на его груди.       В тот миг точка невозврата была пройдена.       При мысли о той приснопамятной ночи, когда они с Кейт окончательно наплевали на остатки субординации и вручили себя друг другу, Джеймс ощутил, что даже на лютом холоде ему стало жарко. Вот, вот именно поэтому женщинам нечего делать в море. Но, как когда-то совершенно верно подметил Френсис, Кейт уже была здесь. Она уже была одной из них. Она стала неотъемлемой частью команды. Вернее, того, что от неё осталось. И Джеймс вновь и вновь ловил себя на том, что не может представить, как все могло бы быть без неё. И где бы он был сейчас, если бы не Кейт.       В который раз коммандер сетовал на то, что сэр Джон покинул их так рано. Наверное, он был единственным человеком, с которым Фицджеймс мог поделиться абсолютно любыми мыслями и любыми переживаниями, даже столь личного характера. В конце концов, среди них троих только Франклин мог похвастаться поистине счастливым браком, и в этом не было никаких сомнений. Не было ни дня, чтобы сэр Джон не упомянул о супруге: в утренних и вечерних молитвах, в случайных беседах и воспоминаниях, рассказанных за обедом кают-компании, звучало имя леди Джейн. На своей памяти Фицджеймс не припомнил более любящего и преданного мужа, коим был сэр Джон. В его устах образ его возлюбленной супруги всегда представал лишь в исключительном свете.       Фицджеймс вспоминал те вечера, на которых он видел Франклина в сопровождении леди Джейн. Там же он видел и мисс Крэкрофт, ставшую причиной душевных страданий Френсиса Крозье. Сейчас образы этих двух женщин припоминались очень смутно, но Джеймс помнил своё первое впечатление о том, как они непохожи. Леди Джейн - пышная, статная, с идеально ровной осанкой и мягким, но в то же время волевым голосом. Юная София показалась Джеймсу одной из тех девушек, очарование которой можно разглядеть не сразу, но потом они способны приковать к себе раз и навсегда. Обреченная преданность Крозье была тому подтверждением. Тетушка и племянница были абсолютно разными, но без сомнения, обе были драгоценными камнями в короне высшего общества.       Кейт же не была похожа ни на одну из них. Она вообще не была похожа на тот типаж женщин, с которыми привык иметь дело Джеймс.       Он знал, что Кейт не станет вести беседы о последних новостях, науке, искусстве и литературе, хотя, судя по ее периодическим обращениям в библиотеку мистера Бридженса, последнее ее очень интересовало. Гораздо ценнее было то, что она умеет слушать и, что немало важно, слышать.       Она не станет завуалированно и витиевато выражать своё недовольство, предпочитая говорить прямо и порой подкреплять свои доводы крепким словом. Причиной этому было вовсе не воспитание, а окружающая обстановка и жизнь среди моряков. Ну и, разумеется, влияние капитана Крозье, который весьма часто не стесняется в выражениях. И к которому Кит всегда относилась с особым пиететом, с каким, должно быть, сам Джеймс относился к покойному сэру Джону.       Кит было далеко до блеска статных красавиц, облачённых в роскошные наряды с многослойными тяжёлыми юбками из бархата и парчи. Джеймс вообще слабо мог представить, как бы она выглядела в чем-то подобном. И не потому, что уже привык видеть ее в мужской одежде не по размеру, потрёпанном ватнике и фуражке заместо ажурного капора.       В глубине души Джеймс понимал, что на самом деле Кейт просто не нужна вся эта помпезность и лоск, чтобы быть очаровательной. И чтобы он думал о ней так же часто, как сэр Джон думал о леди Джейн. ***       Закончив с погрузкой вещей на шлюпки, часть матросов разбрелась по кораблям, чтобы собраться самим. Кит последовала их примеру, но не столько для того, чтобы собрать свои нехитрые пожитки - которые, к слову, уже давно были уложены в весьма скромный вещмешок, - а просто потому, что сегодня она чувствовала себя особенно уставшей. Даже можно сказать, по-странному уставшей.       Обычно, когда в день выпадало слишком много нарядов, связанных с тасканием чего-то тяжёлого, следствием была неприятная боль в разгоряченных мышцах, которые потом часто сводило от контраста с холодом. Но сейчас Кит чувствовала себя так, будто она в одиночку тащила за собой целую баржу, и это при полном отсутствии каких-либо болевых ощущений во всем теле. Все это наталкивало на не очень хорошие мысли, но радовало то, что спустя некоторое время это состояние все же проходило. А если оно проходящее - значит, не так страшно. Во всяком случае, не настолько, чтобы отвлекать доктора Гудсира и мистера Бридженса от более тяжёлых больных из-за такой ерунды.       Но все же, неприятный червячок сомнения и тревоги точил мысли Кейт. Если это муторное, непонятное состояние все же было следствием какой-то болезни, то был риск заразить ей коммандера Фицджеймса, с которым они в последнее время стали особенно близки. Настолько близки, что Кит наверняка была единственным матросом на бортах обоих кораблей, который видел на теле коммандера аккуратный шрам, оставленный той самой, легендарной китайской пулей.       К слову, это не единственная отметина на теле Джеймса, которая свидетельствует о правдивости всех его историй. Под правой лопаткой - след от штык-ножа, которым его ранили во время участия в военной кампании за территорию одной из африканских колоний; на левом предплечье - следы от клыков волка, с которым он имел неудачу встретиться во время путешествия через Россию; едва заметный, тонкий шрам на щеке, который при живой мимике Джеймса придаёт его улыбке какое-то особое обаяние - следы от взрыва того же китайского пороха, произошедшего в одно из тех приснопамятных сражений… Но почему-то из всех этих историй коммандер особенно любил рассказывать о той пресловутой пуле. И Кит даже было немного досадно от того, что она, при всей их с Джеймсом близости, не слышала эту историю во всех красках и подробностях. ***       В приглушённом свете ламп изгибы тел очерчивались по-особенному красиво, и при каждом движении - по-разному. Сидя друг напротив друга, предельно близко, любовникам казалось, будто они сделаны из единого монолита. Словно окружавшие их айсберги.       Джеймс скользнул ладонью по обнаженному бедру Кейт вниз, к ямочке под коленкой, и осторожно притянул ближе к себе. Чувствуя, как она прижимается к его паху, мужчина шумно выдохнул и припал к изгибу шеи девушки в слишком страстном поцелуе, желая оттянуть момент наслаждения основным действом как можно дольше.       Кейт отвечала ему тем же. Она коснулась лёгким поцелуем кожи на груди мужчины, а ладонью украдкой скользнула вниз и дразняще очертила пальцами края шрама от того приснопамятного ранения. - Расскажешь как-нибудь ту историю про китайского стрелка? - Игриво спросила Кейт между поцелуями, спускаясь губами ниже по его торсу. Подобный комментарий, мягко говоря, обескуражил Фицджеймса, который явно не ожидал услышать нечто подобное в такой момент. - Мне казалось, я уже всем с ней надоел, - усмехнулся он, - к тому же, я был уверен, что ты тоже ее слышала. - Быть может. - Кейт вновь приблизилась к Джеймсу и украдкой поцеловала в уголок губ. - Но тогда я ещё не осознавала всю прелесть твоей надоедливости. Тот лишь усмехнулся на безобидную остроту девушки и вернул ей украденный поцелуй. Внезапно каюта наполнилась гулким, долгим треском, заставив пару невольно оторваться друг от друга. Ощутив, как Кейт вздрогнула от столь резкого и неприятного звука, Джеймс теснее прижал ее к себе. - Не бойся: это просто лёд, - успокаивающе произнёс он, откидываясь на спину и увлекая за собой девушку. - Видимо, сейчас новый пак под водой намерзает на старый, потому все вокруг скрежещет ещё сильнее, чем раньше. Кейт кивнула, прикрыв глаза. - Да, точно… Я думала, его слышно только у нас, в кубрике, - произнесла она, склонив голову на грудь Джеймса и прислушиваясь к его дыханию, - там вообще было невозможно спать в последнее время. Эти проклятые глыбы трещали так страшно, что мне казалось, будто вот-вот какой-нибудь айсберг пронзит наш корабль, как нарвал своим бивнем, и мы пойдём ко дну… - Она утомленно выдохнула. - Скорее бы уже перейти на сушу. Будто в подтверждение ее слов, лёд вновь затрещал. - Мне кажется, это белая пустота так нас стращает за наши с тобой непотребства. - Джеймс чуть слышно усмехнулся, но усмешка вышла невеселой. Он прижался щекой к макушке Кейт и тяжело выдохнул. - Не слушай меня. Не было ни мгновения, чтобы я пожалел о том, что есть сейчас между нами. И нет ни дня, чтобы я не желал уединения с тобой, Кейт. Просто… Хоть разумом я и понимаю, что в нашей привязанности нет ничего постыдного, все равно… Не могу отделаться от чувства, что мы с тобой делаем нечто неправильное. По отношению к остальным. Девушка в ответ кивнула и подняла голову с его груди, взглянув на Джеймса с улыбкой. - Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но знаешь… однажды матушка сказала нам с братом одну вещь, благодаря которой мы с ним преодолели очень многое и до последнего оставались вместе. - Дотянувшись до лица мужчины, Кит ласково заправила ему за ухо выбившуюся каштановую прядь и погладила по щеке. - Любить - всегда правильно, Джеймс. Как бы тяжело ни было, и что бы ни творилось вокруг. Потому что любовь - это единственное спасение для человеческой души. Джеймс задумчиво кивнул и крепче прижал к себе Кит, скользнув ладонями вниз по ее спине. - Во всяком случае, ты точно стал для меня спасением, - тише добавила девушка, расслабившись в объятиях любовника. Тот осторожно запустил пальцы в ее спутанные пряди, и клочки русых волос остались в его руках. Джеймс прижался губами к ее виску и произнёс: - И ты для меня, Кейт.