Десять лет назад
Маленькая Госпожа сидела под широко раскинувшимися ветвями дуба, что укрыл ее от палящего солнца. Девочка плакала, оглядываясь по сторонам, дабы убедиться, что никто не видит ее слабости. Но все же нашелся свидетель этому, который склонил голову в бок и умилился представшей перед ним картине. — Прекраснейшая из Госпожей плачет, разве такое возможно? — тихо спросил Ибрагим Паша, подходя к Михримах, что тут же вытерла слезы и задрала свой маленький, доставшийся от матери, носик. — Вам показалось, Паша. Разве могу я плакать? Паргалы опустился рядом с девочкой и украсил ее русые волосы маленьким цветочком, что он сорвал по пути сюда. — Все люди могут плакать, Госпожа. Порой им бывает так обидно, больно и грустно, что слезы становятся лучшим лекарством. — Даже мой папа может плакать? — удивилась малышка, смотря на мужа своей тёти округлившимися глазками. — Это вздор! Он же Повелитель мира! Мустафа и Мехмед вот не захотели играть со мной, я не могла заплакать при них, ушла сюда, я же дочь Падишаха. — Позвольте, я дам вам один совет, Михримах Султан? — дождавшись, когда девочка неуверенно кивнет головой, Ибрагим продолжил. — Даже если вы дочь или сестра Падишаха, вы не должны никому и ничего из того, что будет нести вред вам. Тем более вы такая умная и красивая Султанша, разве допустимо вам что-то приказывать или запрещать? — Спасибо, Ибрагим Паша! — вдруг обняла его шею Михримах своими тоненькими ручками, после чего они оба засмеялись и отправились во дворец.В настоящее время
— Дочка, открой мне дверь, прошу тебя… — послышался такой родной голос матери, выводя девушку из далеких воспоминаний. Кое-как поднявшись со старого матраса, Михримах открыла дверь, впуская свою взволнованную мать, но выставляет руку вперед, когда женщина пытается обнять её. — Вы знали, матушка? — Нет, знал лишь твой отец, даже Ибрагиму Паше не стал говорить по непонятным причинам. Доченька, против твоей воли я не допущу этого брака, ты же знаешь? Не выдержав, Михримах нырнула в самые родные объятия этого мира, где тут же дала волю новой порции слёз. Казалось, что пока мать гладит ее русые волосы, ни один враг или даже родной папа не причинит ей вреда. Хюррем же случайно заметила книгу, что лежала на старой обшарпанной тумбе. Дорогой переплет быстро дал понять ей, кому она принадлежит, а уж о любви Великого Визиря к «Божественной комедии» ей точно было известно. Картина прояснилась, когда рыжеволосая схватила подушку и увидела под ней спальную одежду, что еще пахла Ибрагимом. Можно было и самой догадаться, что мир в этой семье не настал, но чтобы выгнать его жить в какую-то коморку? Удивилась даже повидавшая всякое Хюррем. — Матушка, где.. — неуверенно прошептала Михримах. — Где Бали Бей? Хасеки хотела было ответить, когда властный голос отца ее детей заставил дернуться и ее, и дочь. — Собирайтесь, мы уезжаем! Хюррем взглянула на заплаканную Михримах, погладила ее по щекам и поцеловала в лоб, затем пообещав: — Как твоя мама, я даю тебе слово, что ты вскоре встретишься с Малкочоглу, но надо потерпеть, здесь его уже нет…***
Малкочоглу Бали Бей. Верный и могучий воин, что был предан Османам не только душой, но и своей кровью. Красивый чернобровый мужчина, чьи корни уходят в знатное семейство, веками служившее Династии. В свои тридцать лет уже вдовец, который потеряв первую и единственную любовь, прожигал свою жизнь в тавернах, не запоминая имен одалисок. До того, как он вновь вернулся в Стамбул, он точно знал, чего хотел от жизни. Не нужна была любовь, не нужны богатства, дайте лишь выйти на поле брани и он будет счастлив. Пока его сердце не забилось чаще от шелковистого голоса самой Михримах Султан. Бей помнил ее совсем еще маленькой девочкой, что грезила об их свадьбе, тем самым вызывая у всех смех. Только вот она выросла и стала красивейшей девушкой, которая владела множеством знаний, истинной мусульманкой с прекрасными манерами. Однако его концом стали ее хрустальные глаза, что принимали глубочайший синий оттенок, когда Михримах вдруг встречалась с Малкочоглу взглядами. Не веря, что кто-то сможет вновь найти дорогу к его сердцу, мужчина отчаялся, но теперь… Теперь же он брел по темному лесу, сдирая костяшки рук о кору деревьев, что сейчас играли с ним в игру, где воображение рисовало мерзкую ухмылку на лице Рустема Паши и боль в глазах милой Михримах. Едва поспевая за разгневанным другом, Матракчи не переставая просил друга остановиться. — Бей, ну остановись же ты, заблудимся еще! — Иди обратно, Насух! Оставь меня одного! — резко развернувшись, взревел и без того разгневанный мужчина. — Малкочоглу Бали Бей! Очень удобно поддаться истерике и убежать в лес, словно раненый зверь, но подумай, какого сейчас Михримах Султан! Мы должны вернуться, чтобы ей никто не мог причинить вреда. — Что я могу, Матракчи? Её отец выбрал для нее судьбу, а если пойти против, то пострадает слишком много людей! — Не знал, что ты трус, Бей. — наигранно пожал плечами Насух эфенди и, развернувшись на пятках, отправился обратно, оставляя друга одного наедине с мыслями.***
Почти вся семья Султана вернулась в Топкапы молча, не переварив до конца произошедшее. Младшим братьям было ясно, что сестра расстроена, как и мать, а отец гневается, но лезть в это они пока не планировали, в отличии от Шехзаде Мехмеда, который вел свою сестру в ее покои, обняв за подрагивающие плечи. Когда ужасно скверный вечер был позади и девушка оказалась в своей теплой постели, старший брат присел рядом и взял ее ладонь в свои руки. — Ты же знаешь, что я всегда с тобой, моя луноликая сестренка? Я поговорю с нашим отцом и он изменит свое решение, клянусь тебе, только не плачь больше. — Братик… — выдохнула Михримах, едва прошептав. — Не надо. — Что? Почему? — Если я пойду против решения Падишаха, то и пострадаю лишь я, поэтому не надо лезть в это, тем более тебе необходимо его расположение, чтобы ты не упустил Манису из своих рук. Мехмед рассмеялся и покачал головой, вызывая у сестры недовольство. — Моя сестра так и не поняла, что единственное, что я боюсь упустить из своих рук, вот эта маленькая ладошка? — приподняв последнюю, ласково произнес наследник, от слов которого Султанша вновь расплакалась. — Ты чего, Михримах? — Я люблю тебя, братик… — И я тебя, сестричка.***
Ибрагим сидел на балконе своего дворца, перебирая в мыслях все, что происходило последние дни. Сна не было ни в одном глазу, чему мужчина особо не удивлялся. Он осознавал, чем для него это всё чревато, но больше жалел молодую Султаншу, чем самого себя. Не было сомнений, что дружба с Сулейманом осталась в далеком прошлом, жизнь его теперь была в руках Хатидже Султан, но неужели Падишах готов пожертвовать собственной дочерью, чтобы убрать Пашу со своего пути? Без веского повода этого было не сделать, ведь Паргалы имел высокое уважение среди янычар, как самый победоносный полководец в истории. Возможно, Хюррем была не так уж и наивна, когда предлагала объединиться, чтобы убрать с пути хотя бы Фирузе Хатун, которая сбивала Султана с толку, затуманивая его мысли. Спустившись на первый этаж, Ибрагим прислушался. Весь дворец был в глубоком сне, что чрезвычайно радовало Визиря, ведь в тишине он нуждался сейчас как никогда раньше. Оставив чашу из-под вина на столике, мужчина отправился в свою небольшую комнату, которая теперь казалась максимально комфортной. На тумбе горела одинокая свеча, разбавляя полнейший мрак вокруг. Скинув с себя тяжелый кафтан, Ибрагим надел ночные штаны, оставив торс обнаженным и хотел было уже лечь, когда раздался голос неожиданного ночного гостя. — Это все из-за тебя… Из темноты показались рыжие локоны, которые были так схожи с пламенем свечи, а голубые глаза Султанши были непривычно озлобленными, что она даже не пыталась скрыть сейчас. — Хюррем? Что ты делаешь здесь? — обомлел Визирь. — Я не уехала в Топкапы, ведь обо мне Сулейман и не вспомнил, а Михримах под защитой Мехмеда. — поставив ладони на свои бока, Хюррем осмотрела комнатушку и хмыкнула. — Вот как выглядит спасенный брак Великого Визиря и Хатидже Султан. — Что ты хочешь? — Чтобы ты оставил свою должность ради Михримах и вернулся в свою Паргу. — Ты же понимаешь, что меня не оставят в живых, если я сложу свои полномочия? После должности Великого визиря может быть только смерть. Конечно же она это знала. Только слышать это от него самого было еще хуже, чем просто понимать. Ненависть, что она испытывала к этому мужчине, сейчас становилась сильнее, ведь его смерть пугала Султаншу. Не каждый способен понять ее необъяснимые чувства. — Как же ты мне надоел, Паша. Все проблемы от тебя. — ткнула она в него тонким пальчиком, что тут же ощутил горячую обнаженную плоть под собой, заставляя хозяйку вздрогнуть. — У тебя так увеличились зрачки, Хюррем Султан… — томно произнёс Ибрагим, посмеявшись. Ему надоели эти игры во врагов. — Это от того, что я ужасно зла на тебя! — попятилась женщина назад, пока слегка опьяневший визирь наоборот стал наступать. — Ты уже пятнадцать лет пытаешься в это поверить, не так ли? Худое женское тело встречается с прохладной стеной, на которую тут же, по разные стороны от ее лица, опускаются ладони Паши. — Отойди, ненормальный! Да я тебя… — громко шепчет Султанша, мысленно ругая себя, что не вернулась в Топкапы и выпила немало вина за этот вечер. — Что ты, Хюррем? Что ты можешь сделать мне? Не я виноват в твоих бедах. Кончиком своего носа он проводит по шее рыжеволосой Госпожи, вдыхая запах ее кожи в перемешку с жасмином. Карие глаза мужчины даже в темноте умудряются заметить, как пульсирует сонная артерия, отображая ускоренное сердцебиение Хюррем. — Ибрагим, ты пьян! Руки пытаются оттолкнуть, уперевшись в широкие плечи Паши, побуждая его перехватить тончайшие запястья и возвести их вверх, удерживая лишь одной своей ладонью и оставляя синяки. Он едва улавливает запах вина, что исходит и от Хасеки тоже, ухмыляется и становится еще ближе, расположив одну свою ногу прямо у ее промежности. — Ты ненавидишь меня, Хюррем? — Ненавижу! — чуть ли не кричит она в ответ, за что он тут же кусает ее губу, выпуская разгоряченную кровь. — Мм! Одним движением он расправляется со шнуровкой на ее спине, ослабив корсет, который тут же отдергивает и перед ним предстает обнаженная грудь, по которой Ибрагим с лёгкостью понимает, как возбуждена Хюррем. Эта прекрасная картина заставляет его почувствовать напряжение и влажность в ночных штанах. — Вот как выглядит твоя ненависть… Пальцем он проводит по возбужденным соскам девушки, от чего она впускает свои же ногти себе в ладони и стонет. Ибрагим продолжает пытку, когда отпускает ее запястья и припадает к груди, играет с ней своим горячим языком, кусает, тут же целует и сжимает, не думая о том, что это все может стоить им жизни. Хюррем же помогает ему расправиться со своим платьем, которое тут же остаётся на полу, а руки Ибрагима уже вовсю изучают ее широкие бёдра снаружи и изнутри, вызывая мурашки. Мрак, разбавленный пламенем свечи. Страх, что их могут застукать. Ненависть, за которой так много таится. Пальцы Ибрагима опускаются к самой чувствительной точке на теле Хюррем, когда он чувствует, насколько она горячая и мокрая. — Ненавидь меня сколько угодно, но сейчас ты принадлежишь мне. — рычит в раскрасневшееся лицо Султанши Визирь, пока она едва ловит воздух губами и кивает, соглашаясь с ним. Оголенную спину царапает шершавая стена, но Хюррем не замечает этого, ведь все ощущения сосредоточены на ягодицах, которые сейчас Ибрагим жадно сжимает. Через секунду она оказывается на его руках, прижатая его телом к холодным камням дворца. Рыжеволосая стонет, когда ощущает, как он оказывается внутри нее. Не жалея ее, Ибрагим тут же ускоряет движение бёдрами, вбиваясь в нее, не замечая, как темнеет в глазах от удовольствиях. Их ведет в сторону, от чего старая ваза падает с подоконника и разбивается, но и это не может отвлечь их друг от друга. Паша ставит ее на пол и резко разворачивает к себе спиной, сжимает снова бедра, прогибает ее в спине, а Хюррем сильнее кусает губы, когда вновь чувствует наполненность внутри себя. — Ибрагим, у тебя там все в порядке? — изо двери слышится встревоженный голос Хатидже, заставляя двух любовников наконец прийти в себя, но не остановиться. — Да, задел… — плавно и тихо двигается Ибрагим в Хюррем, которая упирается лбом в стену и еле сдерживается, чувствуя как подходит к завершению. — задел вазу. — Ладно. Поговорим? — мягко произносит его супруга, когда он пару раз входит до самого конца и изливается в Хюррем, чьи мышцы пульсируют от давно забытого удовольствия. — Завтра! — кричит Ибрагим и она уходит, пока ее супруг кусает мокрую спину и гладит грудь рыжеволосой запыхавшейся Султанши. — Ибрагим, что мы наделали?