***
— Как успехи нашей Фирузе? Повелитель уже стал зависим от нее? — спрашивал мужской голос из-под темного одеяния, которое умело скрывало его личность. — Да, но еще недостаточно, чтобы мы могли устранить этих двоих. Как будут новости, я дам тебе знать. Будь осторожен.***
Находиться на должности Великого Визиря было крайне ответственным и опасным делом, однако это не помешало Ибрагиму Паше не сомкнуть глаз за всю ночь и теперь быть разбитым, не имея сил ни на одно государственное дело, которые легли на его широкие плечи, пока Сулейман развлекался с Фирузе Хатун и, по мнению Визиря, издевался над собственной дочерью. — Ибрагим, что с тобой? Ты будто бы не спал всю ночь. — заботливо заметила сидящая напротив Хатидже, разделяя с супругом завтрак. — И правда было не уснуть, все думал о том, что будет, если Рустем станет зятем нашего Султана. Михримах явно была не рада этой новости. — ковыряя свое блюдо, рассуждал мужчина. — Такова участь Султанш. До тебя у меня было два брака с престарелыми Пашами, поэтому пусть радуется, что Рустему не под шестьдесят лет. — И тебе совсем не жаль свою племянницу? А если бы это была Хуриджихан? — Мы не можем идти против воли повелителя, кого бы там не было жаль. Отвращение. Страшно испытывать это чувство к собственной жене, к матери своих детей. Поблагодарив Госпожу за завтрак, Ибрагим поднялся и хотел было уже уйти, когда Хатидже вдруг сказала. — Я нашла перстень Хюррем на полу твоей комнаты. Картины вчерашнего вечера так и летали перед глазами, пока Султанша за его спиной молчала и пережевывала пищу. Весь организм мужчины замер в напряжении, а сердце практически замерло, возможно от воспоминаний, а может из-за страха за собственную жизнь. — Видимо, когда успокаивала Михримах, обронила. Забери с собой в Топкапы, отдашь Сюмбюлю — Как ни в чем ни бывало продолжила Хатидже, даже не подозревающая о том, чем занимались вчера Великий Визирь и Хасеки Султана прямо у нее под носом. — Да, конечно, отвезу. — уже расслабленно ответил Паша, зная, что не упустит возможности и отдаст кольцо лично в руки Хюррем.***
Пока дети наслаждались компанией матери, а государственные дела велись под руководством не спавшего Паши, Сулейман был занят своей любимой наложницей Фирузе. Расположившись на мягких подушках, он наблюдал, как брюнетка кружится по комнате с зажженными в руках благовониями и продолжает радовать Султана словами о любви. — Ты только мой, Сулейман. А я только твоя, ведь так? — Конечно, моя луноподобная красавица, что украла мое сердце, не оставив в нем места ни для кого больше. Раздавшийся стук в дверь огорчил наложницу, что тут же была вынуждена спрятать благовония подальше от любопытных глаз. — Повелитель, Шехзаде Мехмед просит вашей аудиенции. Получив разрешение от Султана, стражник впустил юного Шехзаде, который еще имел надежду на то, чтобы спасти свою сестру от жизни без любви с не самым приятным Пашой. Мехмед имел спокойный характер, который достался ему скорее от покойного прадеда Баязид Хана, чем от его родителей. Только вот сейчас, увидев наглый взгляд наложницы, которая поклонилась ему слишком наиграно, он почувствовал как в нем просыпался огонь, который был в его любимой матери. — Фирузе Хатун, будь добра, оставь нас с Повелителем. — так же нагло ответил ей молодой человек, что тут же заметил отец и наградил отпрыска злобным взглядом. — Почему ты говоришь так с моей любимой? Еще и командуешь в моих покоях! — Сулейман, не стоит. Вчера все устали, перенервничали, вот Шехзаде и сглупил, ничего в этом страшного нет. — влезла Фирузе, всем видом давая понять, что никуда она не уйдёт. — Говори, что хотел или убирайся. — не испытывая особого интереса, Падишах раскинул полы кафтана по своему дивану и опустился на него, принимая в объятия персиянку. — Я хотел поговорить о Михримах, Повелитель. Желваки так и ходили туда сюда по смуглому лицу Мехмеда, а руки, сжатые за спиной, начинали кровоточить от давления ногтями, что образовывали лунки. — Она не хочет этой свадьбы. Отказывается от еды, воды, даже от конной прогулки отказалась. Еще не поздно поменять решение. Прошу вас, Повелитель, откажитесь от этой затеи. — Мехмед, из-за капризов твоей сестры я не заберу слово, которое дал Рустему Паше! Я Султан Сулейман, Повелитель мира и ваш отец, который знает, что для государства лучше! — Вот именно, что для государства! Она твоя единственная дочь! — не сдержался глубоко любящий брат Михримах. — Один из нас сядет на трон и убьет остальных, ладно, традиции, я смирился, но пусть хотя бы моя сестра будет счастлива! Оттолкнув от себя Фирузе, которая недовольно вздохнула и еле устояла на ногах, Сулейман подлетел к сыну и схватил его за воротник кафтана. — Да кто ты такой, нечестивец! Как смеешь вести себя так! Да я тебе! Тяжелая рука некогда любимого и ласкового отца больно ударила молодое лицо Шехзаде, заставив его ноги подкоситься, от чего он потерял равновесие и упал, ударившись головой о камин. — Мехмед! — крик матери, что вошла и увидела, как ее дитя падает на каменный выступ и из его головы начинает сочиться алая жидкость, был слышен, наверное, в каждом уголке Топкапы. — Сыночек! Родной мой! Ибрагим, что был в своем кабинете и слышал происходящее, тут же отправился за главным лекарем, лишь бы успеть помочь молодому Шехзаде.***
Михримах сидела на тахте в своих покоях и бережно прижимала к своей груди письмо, которое недавно занесла к ней матушка. Оно было от Бали бея.«Михримах Султан, простите мне мою дерзость, но вы должны знать, что я не дам случиться этой ошибке. Я пожертвую жизнью, но не отдам вас в лапы Рустема. Не печальтесь, ведь скоро я снова подарю вам весну, которая более никогда не кончится.
С искренним теплом к вам, Малкочоглу»
Несколько строчек вселяли столько надежд, что юная госпожа даже позволила себе улыбку. — Это будет наша весна, Бали Бей… — Михримах! — ворвался в покои запыхавшийся Селим. — Быстрее, идём! — Селим, в чем дело? Почему врываешься? — возмутилась старшая сестра поведению среднего Шехзаде. — Мехмед в лечебнице, совсем плох наш брат! — вытирая слезы с щек, что покрывали веснушки, ошарашил он Султаншу. Спустя секунду они бежали непозволительно быстро для детей самого Султана, но им было все равно. Речь шла о их родном старшем брате, у кровати которого, как они увидели оказавшись в покоях, сидела их мать и держала его руку. — Мой сыночек, пожалуйста, живи… Сердце Михримах рухнуло вниз от мрачной картины, что теперь долго будет приходить к ней во сне. Улыбавшееся еще утром лицо Шехзаде было неестественно бледным, а под глазами залегли бордовые пятна. Голова была замотана, а грудь едва вздымалась, давая небольшую, но все-таки надежду присутствующим здесь. В переживаниях о брате, девушка не сразу заметила стоящего позади матери Ибрагима Пашу, что гладил печального Баязида по плечу, шепча, что Мехмед поправится. Лекарь что-то писал в своей тетрадке, а служанки вытирали лужи крови, вид которых сотрясал Михримах, от чего ее грудь так и разрывалась от немного крика. — Ибрагим Паша, что же случилось с моим братом? — Госпожа, я всего не знаю, но… — Твой отец сделал это! Ударил моего сына, Мехмед упал и ударился о камин! — сквозь рыдания поведала безутешная мать. — Мой бедный ребенок… — Но что мог натворить Мехмед, чтобы Повелитель так разгневался? — недоумевал Визирь. — Он пошел поговорить с отцом о свадьбе Михримах… — подал голос Селим. — Я пытался его остановить, предупреждал, что тот разгневается, но он не послушал меня. — О, Аллах… — Все, что смогла произнести шокированная Михримах. Так было заведено. Никто не мог обижать его младшую сестру. Пусть в детстве он делал это сам, но даже Мустафа порой получал тумаков, если ненароком расстраивал маленькую Луноликую Госпожу. Сестра была для Мехмеда целым миром. Он закрывал ее своей спиной, когда матушка ругала Султаншу за проделки, брал вину на себя, даже перечил отцу, что казалось раньше лишь детской проказой, но теперь… Теперь Шехзаде Мехмед лежал в лечебнице, потеряв много крови, и никто не знал, выживет ли он. Незаслуженно испытал мучения лишь за то, что хотел спасти свою любимую младшую сестренку.***
Тем временем во дворце на Ипподроме Хатидже Султан наблюдала за Хуриджихан и Османом, что весело резвились в парке за окном. Смотря на двойняшек, она все чаще думала о том, что хочет простить своего мужа за все его ошибки и снова стать семьей, какой они были раньше. — Гюльфем, ты права, я думаю… — обратилась к подруге Султанша. — пришло время простить Ибрагима и наладить нашу жизнь. — Я рада, что наконец-то пришли к этому, Госпожа. Ваша мудрость не знает границ. Девушки вздрогнули, когда за их спинами раздался удар. Дверь чуть не слетела с петель, когда неожиданная гостья вошла в них, будто не замечая стражников, которые пытались ее остановить. — Нигяр? Что ты здесь делаешь?! — раздраженно крикнула Хатидже, приближаясь к любовнице супруга. — Как посмела? — Я принесла вам подарок, Госпожа. Только есть загвоздка. Он во мне. Распахнув подол платья, Нигяр Хатун предстала перед Султаншей так, чтобы был виден достаточно округлившийся живот. — Я ношу дитя под сердцем. Нашего с Ибрагимом Пашой ребенка. — с видом победительницы заявила бывшая Калфа гарема, не понимая, как сильно она заблуждается.***
Ибрагим Паша вышел в сад Топкапы, когда уже на небе показалась полная луна. Сил не было. Произошедшее с Михримах, а потом и Мехмедом пугало его. Эти дети не были его, но он видел, как они росли, как сшибали коленки, как впервые играли в прятки, как капризничали и отбивались от надоевших уроков. Повелитель же так и не смог объяснить Ибрагиму, почему он так обошелся с собственным сыном. Рассказывал о помутнении рассудка, о сожалении, а потом вновь пришла эта змея Фирузе и Паргалы ушел так стремительно, как мог. Он знал, что от нее не стоит ждать добра и понимал теперь, как был глуп, когда отверг предложение Хюррем о сотрудничестве. Хюррем… Ее имя эхом раздалось в его мыслях. Мужчина так и не смог найти объяснение тому, что произошло накануне между ними. До появления персидской наложницы Ибрагим знал, что Хюррем обвила вокруг его шеи невидимую нить и ведет дорогой смерти. Все эти игры во врагов становились все изощренней, а причина ненависти стиралась из памяти. Теперь впереди была полная неизвестность, ведь они связаны одним врагом, который плетет сети для них обоих, а заодно и для детей рыжеволосой Султанши. — Ибрагим Паша! — подлетел из неоткуда к нему Сюмбюль. — Хатидже Султан прислала записку, требует немедленного возвращения в ваш дворец. — Как Хюррем? Мехмед еще не очнулся? — перевёл тему Паша. — Ох, моя Госпожа в ужасном состоянии… — покачал головой евнух. — Вон она. Сидит который час на лавочке и плачет, ничего не могу поделать даже, такое горе! Ибрагим понимал, что, если задержится, беды не миновать, но даже в темноте видя, как сотрясается спина Хасеки от рыданий, он не мог просто отбыть к себе во дворец. — Принеси тёплое молоко и плед, Сюмбюль. Не забудь добавить меда. Сюмбюль тут же сорвался с места, но опомнился уже у самого входа во дворец и удивленно посмотрел на удаляющегося Пашу, который неожиданно для Аги решил позаботиться о самой Хюррем Султан. По мере приближения к девушке, Ибрагим все больше волновался. Что сказать ей, чтобы облегчить боль? Как она отреагирует на его действие? Было слишком много вопросов в его голове, а потому он стоял возле нее и просто молчал уже добрых минуты две. — Ты получаешь удовольствие, когда наблюдаешь за тем, как меня сжирает боль изнутри? — даже не взглянув на Пашу, выпалила Хюррем дрожащим от холода и истерики голосом. — Что же, присаживайся, порадуйся моим слезам. — Здесь нет причин для радости, Хюррем. Я переживаю за Мехмеда и Михримах, ты же знаешь это. Последние два дня показали мне, что я совсем не знаю того, кого считал своим другом уже почти двадцать лет. — Это все Фирузе, я уверенна. Согласился бы уничтожить ее, мой сын не лежал бы сейчас ни живой, ни мёртвый. Ты должен радоваться, ведь, возможно, Мустафа станет сильнее, когда сократиться число шехзаде, этого же ты добиваешься уже пятнадцать лет. — Хюррем, я давно не делаю ничего, что могло бы помочь Мустафе стать главным наследником. Да, я люблю его, как своего сына, но вижу, что Махидевран жаждет скорой власти, которая позволит ей умертвить твоих детей. — Если ее не опередит их родной отец. Диалог был прерван подоспевшим Сюмбюлем, что заботливо укрыл свою госпожу теплым пледом и подал в руки теплое молоко, недоверчиво поглядывая на Пашу. — Спасибо, Сюмбюль ага, ты всегда знаешь, что нужно. — Вообще-то это не… — чуть не проговорился евнух, но поймал яростный взгляд Паши, которому так и хотелось покрутить у виска из-за действий слуги. — Это несложно мне, моя Госпожа. Поклонившись, евнух поспешил обратно во дворец, а Ибрагим серьезно задумался, разглядывая то, как луна отражается на рыжих волосах Хасеки. — Что ж, если это все, то я пойду. Мне надо быть рядом с Мехмедом, когда он проснётся. Хюррем, укутавшись посильнее в плед, поднялась со скамьи и хотела было уходить, когда ее тонкие холодные пальцы накрыла грубая мужская ладонь. — Мы должны объединиться, Хюррем. Ты была права. — смотря на нее словно пёс на хозяйку, сказал Ибрагим дрожащими губами. — Мы вчера уже объединились, спасибо, больше не надо. — хохотнула Хюррем, выдергивая руку. — Отправляйся к жене, Паргалы. — Ты шутишь и это уже хорошо. Обещаю, такого больше не повторится, но разобраться с Фирузе мы обязаны. — Договорились. — недолго подумав, ответила рыжеволосая. — Как придумаю что, дам знать. Доброй ночи, Паша. — Доброй ночи, Госпожа. Поклонившись друг другу на прощание, они оба улыбнулись, но так, чтобы это уже никогда не увидел собеседник. Прикинув, чего ему будет стоить такой поздний приезд домой, Паша вздохнул и побрел за своим конем, раздумывая, как избавиться от Фирузе Хатун. Потратив на дорогу не более двадцати минут, от чего лошадь Визиря была не в восторге, Ибрагим поспешил зайти в свой дворец, где его глаза чуть не лопнули от удивления. — Хатидже, что она тут делает? Нигяр сидела возле Султанши и они обе прожигали взглядом дырку в Паше, который явно не ожидал такого завершения и без того сложного дня. — Она мать твоего будущего ребенка, Паша! — зло прорычала Хатидже, поднимаясь с мягких диванов. — Ты скоро снова станешь отцом! А в голове Паши пронеслось лишь то, что ночь в дворцовом саду была бы куда лучшей идеей, чем возвращение в эту Преисподнюю.